скачать книгу бесплатно
Помедлив, я взял с ее ладони одну ягодку и, не зная, что с ней делать, стал катать между пальцами.
– Ты должен ее съесть!
– Она еще не созрела – горькая!
– Ну и что, что горькая? Ешь!
– Это приказ?
– Да!
– Слушаюсь, барышня!
Я положил рябинку в рот. Стараясь, чтобы ни одна черточка на лице моем не дрогнула (рябина действительно оказалась очень горькой и твердой…), – разжевал и проглотил.
– С первым заданием ты справился на отлично! – воодушевленно сказала Ирина. – Объявляю тебе благодарность!
– Рад стараться, барышня!
– Задание номер два…
Ирина снова предъявила мне свою ладонь.
– Давайте, барышня, все! – сказал я, намереваясь покончить с угощением одним махом.
– Нет!
Она убрала руку.
Подумала.
Затем поднесла ладонь с рябинками ко рту и, выпятив приоткрытые свои губы, – одну за другой – словно птица, «склевала».
Жевала и пережевывала незрелые эти плоды Ирина долго! Давясь и морщась, как от сильной зубной боли. Даже бусинки слез выступили на ее глазах! Но – мужественно дожевала.
– Да, барышня, это вам не конфеты сладкие кушать! – сочувственно произнес я.
– Не кон… фе… феты! – согласилась со мной барышня (от неприятного, вяжущего действия разжеванных и проглоченных ягод – ее всю передернуло…). – Кстати, о конфетах, точнее, о шоколаде. Я, вот, о чем сейчас подумала. Мне ведь ты тоже даришь шоколадки. Я их так люблю! Это любимое мое лакомство, просто не могу без него жить!
– Ну, и что же? Живи, то есть лакомись, себе, на здоровье! В магазине шоколада – сколько угодно.
– Мерси! Но получается, что я у тебя в долгу?
– Помилуй Бог, Ирина! Как можно! – я едва сдержался, чтобы не закричать. – Думай головой, а не… не… прежде чем говорить такие вещи!
– Я пошутила! Пошутила! – поспешно отступила Ирина. – Не тем местом подумала! Извини!
Она повернулась ко мне и повторила:
– Извини!
– Принимается…
– А если без шуток…
Ирина взяла меня за руку и крепко сжала. Затем, понизив голос, произнесла:
– Я хотела бы, чтобы ты был моим первым мужчиной!
Это уже не горячая, накрывшая меня с головой, штормовая волна, а огромный вулкан – с вырвавшейся наружу массой клокочущей, кипящей лавы! Которая меня пожирает, растворяет в себе, как ничтожную, микроскопическую пылинку…
Браво, Джульетта!
Браво!
Во сколько, вы говорите, годочков милая эта девочка – дочь синьора и синьоры Капулетти, свела с ума, несколькими летами старшего, достойного юношу Ромео – сына синьора и синьоры Монтекки?
В тринадцать?
Четырнадцать?
То-то оно и есть!
Точно-точно!
Право же!
И никуда от очевидного этого факта – не деться!
А мамаша – мамаша-то ее какова? Далеко позади оставила юную свою дочь! В ейном возрасте, то есть в возрасте дочери – дама знатного рода синьора Капулетти – уже успела родить! Право же! И «теперь» достойнейшей этой женщине было – всего двадцать восемь лет от роду, или около того!
Что это означает?
Это означает то, что высказанное Ириной намерение, которое, конечно же, пришло в светлую ее голову не вдруг и не теперь, является – вполне нормальным!
Естественным!
И самое главное – жизнеспособным…
– Что ты, там, шепчешь? – прервала сумбурные мои мысли Ирина.
– Я… Ничего… Ничего…
– Только, знаешь, – не сейчас. То есть, я хочу сказать: не в этот мой приезд. Если можно, не буду объяснять – почему… Да, забыла тебя спросить: а ты этого хочешь?
Лучше бы она этого не говорила! Промолчала! Отчего немота не сковала вольные ее уста? Разве мало мне выпало сегодня испытаний? И, вот, еще…
– Я хочу тебе сказать одну важную вещь, Иринка! – глуховатым, как будто севшим, голосом, произнес я.
– Говори!
– Хорошо, что люди не научились… пока не научились – читать мысли друг друга!
– Почему это хорошо?
– Потому что, когда научатся – невозможно станет на этом свете жить! Все будут – все – про всех – знать! Кто – что – о чем и о ком – думает. На самом деле! Как есть… Без притворства и лукавства, не прячась за лживые, лицемерные фразы и фальшивые, неискренние улыбки – как это часто делается. Вот, из-за этого люди не смогут друг с другом ужиться. Станут врагами…
– Ты относишь сказанное и на мой счет? По-твоему, я – лицемерка и лгунья?
– Нет, Иришка! Ты не лицемерка и не лгунья. Сказанное я отношу на свой счет!
– Значит, ты меня обманываешь, или что-то от меня скрываешь?
– Не то, чтобы обманываю, или скрываю – просто не могу тебе всего рассказать. Недоговариваю…
– Это связано со мной?
– Да!
– Интересно все-таки узнать: почему ты не можешь мне всего рассказать? И что это означает: всего?
– Боюсь быть ложно понятым. Ты, вот, спросила меня: хочу ли я быть твоим первым мужчиной?
– И что же? Ты так и не ответил…
– А то, что я не только хочу этого, а уже давно…
Я не досказываю фразу до конца. Умолкаю, совершенно не представляя: как сказать дальше…
Что я ее?
Ну, что?
– Изнасиловал?
(И это слово прозвучало у Ирины как-то буднично, без какого бы то ни было усилия…).
– Нет! По взаимному согласию сторон…
(Правда-правда! И то, что «уже давно…» – кажется, сразу же после нашего знакомства, или даже до знакомства, в зрительном зале Дома культуры, когда я еще не знал ее имени… И что «по согласию сторон…» Только все это было, конечно, в распалившемся моем воображении…).
– Представь: если бы я рассказал тебе об этом не сейчас, а на второй, или третий день после того, как мы с тобой познакомились! За кого бы ты меня тогда приняла?
– Не знаю…
– И я этого не знаю. Наверное, за человека, у которого не все в порядке с головой. Поэтому держал свои мысли при себе. Все это время. Но, как бы и что бы, там, ни было – знай: ты значишь для меня больше… гораздо больше, чем… чем…
Я махнул рукой и замолчал.
– А мне такой сон приснился! Было очень похоже на реальность! Потому что мне было очень больно! Я и проснулась от ощущения жуткой боли, которой было пронизано все тело! Как будто его что-то терзало и разрывало изнутри. И, ты знаешь, эта моя боль, на самом деле, была настоящей…
– ?!?..
– Да нет, все в порядке! – Ирина усмехнулась. – Просто мой ненормальный организм так реагирует на приближение «критических» дней. Нутро выворачивает до такой степени, что хоть на стенку лезь! Потом проходит… А во сне, который мне в это время приснился, происходящее со мной – трансформировалось в то, что ты сейчас услышал… Я хотела тебе рассказать, но не могла. Как и ты, опасалась неверно быть понятой…
Ирина умолкла.
Этим своим признанием (даже не одним!) она подвела под нашей, как никогда затянувшейся, интеллектуально-познавательной беседой, или, правильнее, наверное, сказать, «викториной», и всей сегодняшней встречей – черту.
ГЛАВА 4
Дома, несмотря на поздний, или, вернее того, ранний утренний час, и тяжелым грузом навалившуюся на меня физическую (и не только физическую, но и моральную…) усталость, – я долго не мог заснуть.
Ворочался на кровати с боку на бок.
Сидел, свесив на пол ноги.
Выходил из комнаты попить воды.
Снова ложился.
При всех этих своих спонтанных «телодвижениях» – я не утратил способности думать. Наоборот – в голове происходило какое-то невероятное, беспрестанное движение, производился процесс стремительного «мыслевращения».
Я прикидывал.
Сопоставлял.
Размышлял.
Сначала – о необъятном и вечном.
О времени, фиксирующем тот, или иной период истории человеческого развития.
Конечно, время сейчас другое – последняя четверть двадцатого столетия на дворе. Может быть, оно и впрямь, как сказала Ирина, – более цивилизованное, в отличие от всех предыдущих времен. Несчастных женщин, «уличенных» в «ведьмовстве – колдовстве», на кострах заживо нынче не сжигают… В пыточных людей на крюк не подвешивают и головы гильотиной на площадях, прилюдно, не рубят… Вот, только не прошло еще и четырех десятков лет, как закончилась самая жестокая и кровавая в истории человечества трагедия – Вторая мировая и Великая Отечественная война. Выкопанный Ириной в огороде ржавый винтовочный ствол – вещественное тому подтверждение. Одно из бесконечного множества иных свидетельств, которые еще ждут своего часа… Да, другое… Тем не менее, чувства, желания, влечения у людей – те же, что были и пятьсот, и тысячу лет назад! И через грядущие тысячелетия будут такими же! Конечно, если люди не придумают себе некое новое обличье, оболочку, не превратятся в каких-нибудь, бесчувственных, не имеющих души и сердца, роботов – чтобы жить долго, возможно, вечно. То есть – перестанут быть людьми…
Затем я начал фантазировать.
В отношении Ирины.
В отношении – ее отношения ко мне, и – моего отношения к ней.
Только что она наговорила немало интересных вещей, которые позволяют совсем в иной плоскости, нежели прежде, строить наши отношения. Развязывают, что называется, мне руки… Дают возможность – без стеснения и сомнений сводить теперь эти отношения – в том числе к банальной природе инстинкта – от чего ни мне, ни, очевидно, ей не уйти. Пусть пока только в наших мыслях, воображении, мечтах, которыми с этого момента мы можем друг с другом обмениваться. А там – как знать… Ирина «примерила» на себя (да, вполне очевидно, что сделала она это не сейчас, а ранее…) в качестве потенциального… близкого партнера – меня, пусть будет так: партнера (я же не знаю: что она, там, такое еще обо мне думает, как намерена ко мне относиться в перспективе?), а я «примерил» Ирину – на себя. И, вот, здесь имеется одно – весьма существенное – отличие. Эта моя «примерка» вобрала в себя гораздо более многогранный (в чем я был, безусловно, уверен!) спектр чувств, ощущений, эмоций и переживаний, помимо только лишь физического влечения к Ирине. Она («примерка») – естественным совершенно образом – трансформировалась в непростые, мучительные душевные и сердечные треволнения.
Как я буду без нее жить?!
Не однажды мне приходила в голову мысль об Ирине – не только лишь как о высокоразвитой, умной, прелестной девочке (да уже и не совсем девочке, скорее, девушке – как я, чаще всего, в этом смысле, ее воспринимал…), с которой меня свела судьба. Я представлял ее в гораздо более значимом для меня образе, или облике – облике невесты и даже – жены. Разумеется, не чьей-нибудь жены (этого я никак не мог себе представить!), а моей! В будущем, конечно, и не таком уж отдаленном будущем… Но все-таки до сегодняшнего дня, до необыкновенной нынешней ночи, со всей палитрой пережитых мной и Ириной чувств, ощущений и треволнений, высказанных слов, признаний и желаний, – эта, поначалу просто занятная, любопытная мысль, проплывала в моем сознании, словно легкое белое облачко в синем небе, не занимая в нем много места. Постепенно маленькое облачко – становилось больше, шире, менялась его цветовая гамма, делаясь более плотной, насыщенной разными красками. Теперь же оно – удивительным совершенно образом – увеличилось до размеров громадной дождевой тучи и продолжало разрастаться, угрожая закрыть собой весь небосвод – чтобы пролиться мощным, сокрушительным ливнем…
Заснул, когда уже совсем рассвело.
