скачать книгу бесплатно
Она скромно представила стоящую рядом девочку, назвав ее своей сестрой Петрониллой. Это была еще совсем девочка, ниже ростом, с каштановыми волосами, заостренным подбородком и чувственными розовыми губами. Она присела перед Людовиком в реверансе и, бросив на него острый взгляд светло-карих глаз, опустила их. Вскользь подумав о том, что малышка станет прекрасной наградой для кого-нибудь из придворных, Людовик выбросил ее из головы, чтобы заняться важными делами. Повернувшись вместе с Алиенорой к алтарю, он произнес брачную клятву и дрожащими руками надел невесте золотое кольцо на средний палец ее правой руки. В это мгновение он потрясенно осознал, что Господь в немыслимой своей щедрости бесконечно одарил его.
Во дворце Омбриер был приготовлен праздничный пир. Столы, застеленные белыми скатертями, расставили в саду, чтобы гости могли сидеть на свежем воздухе, в тени, и слушать за трапезой музыкантов.
Алиенора улыбалась и отвечала, когда к ней обращались, но явно была озабочена, и разговор давался ей с трудом. С приездом Людовика и осознанием того, что ее жизнь никогда не будет прежней, на ее плечи лег тяжелый груз. Приходилось знакомиться с новыми людьми, оценивать их, и все они так отличались речью и обхождением от ее придворных. Они говорили на диалекте Северной Франции, который она понимала, поскольку на этом же языке говорили в Пуату, однако парижский говор был грубее на слух. Их одежда была из более плотной и мрачной ткани, и казалось, что гостям не хватает живости, присущей аквитанцам. Хотя они ведь долго путешествовали в летнюю жару, возможно, к ним следует отнестись с пониманием.
Ее опасения, что Людовик будет толстым и грубым, оказались необоснованными. Наследник французской короны оказался высоким и узким в бедрах, как породистая гончая. У него были великолепные серебристо-светлые волосы до плеч и широко расставленные голубые глаза. Губы тонкие, но изящно очерченные. Возможно, держался он скованно и принужденно – но день выдался напряженный. Людовик редко улыбался – в отличие от своего сенешаля, Рауля де Вермандуа, который, казалось, никогда не хмурился. Де Вермандуа развлекал Петрониллу фокусами, пряча маленький стеклянный шарик под одним из трех кубков и предлагая отгадать, где он находится. Девочка хихикала над шуткой, ее глаза сияли. Остальные гости-французы держались более настороженно и сдержанно, как будто у них к спинам под камзолами привязали по доске. Тибо, граф Блуа и Шампани, бросал раздраженные взгляды на де Вермандуа, на его скулах ходили желваки. Алиенора с удивлением отметила напряжение между придворными. Она так многого не знала, столько всего ей предстояло принять и усвоить.
По крайней мере, Людовик, хоть и немного замкнутый, не казался чудовищем, и она, вероятно, сможет с ним поладить. Обвести вокруг пальца старших мужчин, особенно аббата Сугерия и дядей Людовика, Амадея Морьенского и Вильгельма Монферратского, будет сложнее, однако она привыкла добиваться своего, имея дело с отцом, и, конечно же, у нее будут возможности остаться с Людовиком наедине, когда никто не будет им мешать. Они были почти ровесниками, а значит, найдется и что-то общее.
Когда все наелись и напились, Людовик торжественно вручил Алиеноре привезенные из Франции свадебные подарки. Среди них были книги с обложками из слоновой кости, реликварии[6 - Вместилища для хранения реликвий.], шкатулки, украшенные драгоценными камнями, серебряные потиры[7 - Чаши, которые используют на литургии (обедня, главное христианское церковное богослужение) для освящения вина и причащения.], стеклянные кубки из мастерских Тира, ковры, полотна тончайшей ткани. Ящики, сундуки и мешки подарков. У Алиеноры разбежались глаза от такой щедрости. Людовик подарил ей нательный крест, усыпанный рубинами, алыми, будто капли крови.
– Он принадлежал моей бабушке, – сообщил наследник, застегнув цепочку на шее, а затем отступил назад, учащенно дыша.
– Это великолепно, – ответила Алиенора, не покривив душой, хотя произведение искусства и не особенно ей понравилось.
Прежде выражение лица Людовика было озабоченным, но теперь он гордо выпрямился и взглянул Алиеноре в глаза.
– Вы подарили мне корону Аквитании, – сказал он. – Было бы крайне опрометчиво не одарить свою невесту взамен всеми богатствами Франции.
Алиенора вздрогнула от негодования. Хотя она и принесла вассальную клятву Франции, Аквитания принадлежала и всегда будет принадлежать только ей, несмотря на то что после свадьбы Людовик получит герцогскую корону. По крайней мере, в брачном контракте было сказано, что ее земли не будут присоединены к Франции, а останутся независимым герцогством.
– У меня тоже для вас кое-что есть. – Повинуясь взмаху ее руки, камергер вышел вперед с резной шкатулкой из слоновой кости. Алиенора осторожно взяла вазу с мягкой подкладки. Горный хрусталь с искусно вырезанным рисунком холодил пальцы, когда она повернулась и церемонно преподнесла вазу Людовику.
– Мой дед привез это после священной войны в Испании, – сказала она. – Старинная работа.
На фоне роскошных подарков, которые преподнес Людовик, ваза выглядела просто и строго, однако это только усиливало эффект. Взяв вазу в руки, Людовик поцеловал Алиенору в лоб.
– Она похожа на тебя, – сказал он, – чистая, прекрасная и единственная.
Он осторожно поставил вазу на стол, и белую скатерть словно усыпало разноцветными драгоценными камнями. На лице Людовика отразился восторг изумления. Алиенора улыбнулась, заметив его взгляд, и подумала, что, пусть он и преподнес ей роскошные и тяжелые дары, ее подарок – лучи пойманного света – превзошел их все.
– Вы позволите? – Не дожидаясь согласия, аббат Сугерий взял вазу в руки, буквально пожирая ее жадным взглядом. – Изысканное творение, – выдохнул он. – Никогда не видел такой тонкой работы. – Он восторженно провел пальцами по резьбе. – Взгляните, какая прозрачность, и все же в ней отражаются все цвета соборного витража. Воистину, божественное искусство!
Алиенора подавила желание выхватить у него вазу. Сугерий был близким другом архиепископа Жоффруа, и ей следовало бы прийти в восторг от его восхищения.
– Аббата Сугерия такие произведения приводят в истинный восторг, – с улыбкой произнес Людовик. – У него в Сен-Дени замечательная коллекция, вы ее увидите, когда мы вернемся в Париж.
Сугерий осторожно вернул вазу на подставку.
– Я собираю коллекцию не для себя, – с некоторым упреком сказал он, – а для прославления Господа через красоту.
– Верно, святой отец. – Людовик покраснел, будто мальчишка, которого отругали.
Бросив на него острый взгляд, Алиенора опустила глаза. Она заметила, как часто Людовик поглядывал на Сугерия, ища одобрения и поддержки. Этот человек мог стать другом или врагом, и Людовик был полностью в его власти. Впредь ей придется действовать очень осторожно.
Ближе к вечеру, когда солнце охладилось над рекой, а дворец Омбриер накрылся мантией сонных, темных теней, Людовик приготовился возвращаться в свой лагерь на другом берегу реки. С каждым часом он казался все менее напряженным и, прощаясь с Алиенорой, искренне улыбался: погладив большим пальцем подаренное ей кольцо, он поцеловал ее в щеку. Его губы были шелковистыми и теплыми, а недавно отросшая бородка мягко коснулась ее кожи.
– Завтра я снова навещу тебя, – сказал он.
Что-то внутри Алиеноры разжалось и открылось. Мысль о том, чтобы выйти за него замуж, стала более осязаемой – реальностью, а не мутной дымкой мечты. Людовик казался вполне достойным женихом; он был добр и красив. Все могло оказаться гораздо хуже.
Отправляясь в свой лагерь по окрашенной золотым закатом реке, Людовик поднял руку в знак прощания, и Алиенора ответила тем же с мимолетной улыбкой на губах.
– Ну, дочь моя, – сказал, приближаясь к ней, архиепископ Жоффруа, – развеялись ли твои опасения?
– Да, святой отец, – ответила она, зная, что именно это он и хотел услышать.
– Людовик – прекрасный, набожный юноша. Он произвел на меня благоприятное впечатление. Аббат Сугерий хорошо его воспитал.
Алиенора снова кивнула. Она пока не решила, союзник ли Сугерий или враг, независимо от того, что он был другом Жоффруа.
– Я рад, что ты подарила ему вазу.
– Ничто другое не могло сравниться с его дарами, – сказала она и подумала, не ради ли этого наставник достал вазу из глубин сокровищницы. Она поджала губы. – Я рада, что аббат Бернард Клервоский не приехал с гостями.
Жоффруа приподнял брови.
Алиенора поморщилась. Грозный аббат Бернард дважды посещал ее отца, и оба раза для того, чтобы попенять ему за поддержку оппозиции во время папского раскола. Когда он приезжал в первый раз, она была совсем маленькой и лишь смутно помнила, как он погладил ее по голове. Он был худым, как копье, и от него пахло плесенью, как от старых гобеленов на стенах. Во второй раз, когда ей было двенадцать лет, Бернард и ее отец сильно поссорились в церкви де-ла-Кульдр. Болезнь тогда только подступила к Гильому, и аббат Бернард с пылающим взором и убедительными грозными речами об адском пламени, указывая острым костлявым пальцем, поставил ее отца на колени перед алтарем и заявил, что это Божье наказание грешнику. Алиенора опасалась, что аббат Бернард может оказаться среди французских иерархов церкви, и испытала огромное облегчение, когда это оказалось не так.
– Он унизил моего отца, – сказала она.
– Бернард Клервоский – очень набожный человек, – мягко напомнил Жоффруа. – Прежде всего он ищет чистый путь к Господу, и если иногда бывает критичен или ревностен, то лишь ради общего блага, и судить должно Господу, а не нам. Если ты встретишь его в Париже, я верю, что ты поведешь себя разумно и достойно, как и подобает в твоем положении.
– Да, святой отец, – бесстрастно ответила Алиенора, хоть и чувствовала, как ее охватывают мятежные чувства.
Жоффруа коснулся ее лба легким поцелуем.
– Я горжусь тобой, как гордился бы твой отец, будь он здесь.
Алиенора сглотнула, решительно отгоняя слезы. Будь ее отец с ними, ей не пришлось бы вступать в этот брак. Ее бы лелеяли и оберегали, и все было бы хорошо. Однако если слишком настойчиво об этом задуматься, то она наверняка в конце концов обвинит его в том, что умер и завещал ей такую судьбу.
Пока Алиенора была у реки, свадебные подарки от Людовика перенесли в ее покои и разложили на столе, чтобы она могла осмотреть их на досуге. Многое из подаренного не останется надолго в ее руках; ожидалось, что она передаст их церкви или одарит достойные и влиятельные семьи. В реликварии хранился кусочек кости из ноги святого Иакова. Корпус был посеребрен, украшен жемчугом и драгоценными камнями, а маленькая дверца из горного хрусталя на шарнирах откидывалась, открывая золотую шкатулку, в которой находился драгоценный фрагмент. Были среди даров и два украшенных эмалевым узором подсвечника, две серебряные курильницы и шкатулка, наполненная кусочками ароматного ладана.
В личное пользование Алиеноре преподнесли украшенный драгоценными камнями венец, а также броши, кольца и подвески. Петронилле подарили венок из великолепных золотых роз с жемчугом и сапфирами. Она носила его весь день не снимая, приколов к роскошным каштановым локонам, и играла с шариками из цветного стекла, которые подарил ей Рауль де Вермандуа.
Алиенора огляделась: нужно было осмотреть еще несколько ящиков, и она почувствовала себя как на банкете с избытком блюд. Здесь было слишком много богатства, слишком много золота, буквально душившего ее. Она торопливо сменила свое изысканное платье на простое, из прохладного льна, а изящные туфли с вышивкой – на сапоги для верховой езды.
– Я иду в конюшню к Жинне, – сообщила она.
– Я с тобой. – Петронилла убрала стеклянные шары в сундук. Когда Алиенора предложила ей снять золотой венчик, сестра покачала головой и надулась. – Не сниму, – упрямо буркнула она. – Я его не потеряю.
Алиенора бросила на нее раздраженный взгляд, но промолчала. Спорить с Петрониллой из-за такого пустяка было слишком хлопотно, а бед и без того хватало.
В конюшне Жинне приветствовала Алиенору тихим ржанием и с нетерпением потянулась к корочке хлеба, которую принесла хозяйка. Алиенора погладила ее, с наслаждением вдыхая сладкий запах соломы и лошадей.
– С тобой все будет хорошо, – прошептала она. – Я возьму тебя в Париж, здесь не брошу, обещаю.
Прислонившись к двери конюшни, Петронилла пристально смотрела на старшую сестру, словно сказанные слова предназначались ей. Алиенора закрыла глаза и прижалась лбом к гладкой, теплой шее кобылы. В мире, где столь многое так быстро изменилось, она черпала утешение рядом с давно знакомым, искренне привязанным к ней существом. Она предпочла бы переночевать в конюшне, чем вернуться в свои покои, к сверкающей груде свадебных подарков.
Когда наступили сумерки, Петронилла дернула Алиенору за рукав.
– Я хочу погулять по саду, – сказала она. – Посмотреть на светлячков.
Алиенора позволила Петронилле увести себя во двор, где недавно они пировали с гостями. Стало гораздо прохладнее, хотя от каменных стен по-прежнему исходило мягкое тепло. Слуги составили столы к стене и унесли белые скатерти и изящную посуду. Рыбы в садовом пруду лениво плескались, выпрыгивая за мошками в последних отблесках солнечных лучей. В воздухе витал аромат старинных, нагретых солнцем камней. На сердце Алиеноры легла тяжесть. Она недавно потеряла отца, была вынуждена вступить в брак против воли, и теперь ей предстояло покинуть родной дом и отправиться в Париж в компании незнакомцев, один из которых был ее женихом.
Она вспомнила, как в этом саду в детстве носилась вокруг колонн: играла в пятнашки с Петрониллой. Цвета, образы и отголоски смеха прозрачной лентой вплетались в реальность настоящего и исчезали.
Петронилла неожиданно крепко ее обняла.
– Как ты думаешь, все будет хорошо? – спросила она, уткнувшись головой в плечо Алиеноре. – Ты так сказала Жинне, но разве это правда? Мне страшно.
– Конечно, правда! – Алиеноре пришлось закрыть глаза, обнимая сестру, потому что это было невыносимо. – У нас все будет хорошо, обязательно!
Она привлекла Петрониллу к себе, усадила на старую каменную скамейку у пруда, где обе часто сидели в детстве, и они вместе смотрели, как светлячки мерцают в темноте, словно капельки надежды.
Людовик взглянул на вазу. Он поставил ее на маленький столик для богослужений в своей палатке рядом с распятием и фигуркой Пресвятой Девы из слоновой кости. Простота и ценность подарка несказанно его удивили, как и девушка, которая его преподнесла. Она была совершенно непохожа на ту, что он ожидал увидеть. Ее имя, совсем недавно казавшееся странным и неприятным на вкус, медом растекалось по его языку. Она наполняла его душу, но сохранилось и ощущение внутренней пустоты, оставив его в недоумении, как такое может быть. Когда свет, преломленный в хрустале, окрасил скатерть, он воспринял это как знак Божий, как знак того, что предстоящий брак благословлен Господом. Их союз был подобен этому сосуду, ожидающему, когда его наполнят светом, чтобы засиять Божьей благодатью.
Стоя на коленях перед столом, он прижался лбом к сложенным ладоням и от всего сердца искренне возблагодарил Создателя.
6
Бордо, июль 1137 года
Входя в собор Сент-Андре в следующий раз, Алиенора почувствовала, что задыхается. На этот раз перед ней шли два ряда хористов и капеллан, высоко несший крест. Обычно браки заключались у дверей собора, но ее брак с Людовиком решено заключить перед алтарем, чтобы подчеркнуть его важность перед Богом.
Алиенора глубоко вздохнула и ступила на узкую дорожку из свежего зеленого тростника, усыпанную травами и нежными розами. Цветочная тропа вела по длинному нефу к ступеням алтаря. Причетники покачивали серебряными кадильницами на звенящих цепочках, и благоухание ладана поднималось и вилось бледным дымом к сводчатому потолку, смешиваясь с голосами хора. Петронилла с тремя юными девушками несли за Алиенорой тяжелый, расшитый жемчугом шлейф, а ее дядя по материнской линии Рауль де Фай вышагивал рядом, представляя ее родственников-мужчин. При каждом шаге ее юбки шуршали и развевались. Время от времени она чувствовала, как под ногой сминается нежная роза, и это казалось почти предзнаменованием.
Пока неторопливая процессия шла к алтарю, прихожане, стоявшие по обе стороны ее пути, преклоняли колени и склоняли головы. Их лица были скрыты, и Алиенора не могла угадать их мысли, не видя ни улыбок, ни хмуро сдвинутых бровей. Рады ли они союзу Аквитании и Франции или уже замышляли мятеж? Счастливы ли они за нее или полны тревоги? Она отвела взгляд и, вздернув подбородок, сосредоточилась на мягком блеске алтаря, где ее ждал Людовик в сопровождении аббата Сугерия и свиты. Было слишком поздно что-либо предпринимать или воображать, что у нее есть выбор, – оставалось лишь идти вперед.
Голубой шелковый камзол Людовика был расшит французскими лилиями, и от его учащенного дыхания ткань переливалась. Корона с жемчугом и сапфирами лежала на его челе, и когда Алиенора присоединилась к нему у ступеней алтаря, солнце заглянуло в окна собора, осветив невесту и жениха косыми лучами, напоминающими длинные мечи прозрачного золота. Он протянул ей руку, худую и бледную, и слегка изогнул губы в знак приветствия. Поколебавшись, Алиенора вложила правую руку в его ладонь, и вместе они опустились на колени, склонив головы.
Жоффруа де Лору, блистательный в расшитой золотом и украшенной драгоценными камнями епископской мантии, провел свадебный обряд и мессу, каждый жест и движение его были пронизаны серьезностью. Алиенора и Людовик отвечали твердо, бесстрастно, но их сцепленные руки то и дело сжимались от волнения. Вино для причастия в хрустальном сосуде, который Алиенора подарила Людовику во время помолвки, сияло, как темный рубин. При виде этого кубка, наполненного вином, она удивилась и встревожилась. Ей казалось, что ее связали и силой выдают замуж, а она даже помогает похитителям туже затянуть узлы, глотая кровь Искупителя и обещая во всем повиноваться Людовику.
Ощущая на языке металлический привкус вина, она услышала, как архиепископ Жоффруа произносит последние слова свадебного обряда, объявляет о браке и решает ее судьбу. Одна плоть. Одна кровь. Людовик поцеловал ее в обе щеки, а потом и в губы сомкнутыми сухими губами. Она покорно подчинилась, отстраненная и немного оцепеневшая, как будто это происходило с кем-то другим.
Обвенчавшись перед ликом Господа, они повернулись спиной к алтарю, чтобы пройти обратно по нефу, и среди всех склоненных в молитве и благоговении голов Алиенора так и не смогла определить, кто ей союзник, а кто враг.
Великолепное пение хора сопровождало молодоженов до дверей, гармония заполняла пространство, почти превращаясь в овации. Людовик рядом с ней шире развернул плечи и выпятил грудь, словно музыка наполняла и придавала уверенности. Бросив быстрый взгляд на мужа, она увидела блестевшие в его глазах слезы и блаженное выражение лица. Алиенору такие сильные чувства не захлестнули, но к тому времени, когда они дошли до резных позолоченных дверей собора, ей удалось спрятаться за улыбкой.
Горячий воздух после прохлады храма ударил, будто расплавленный молот. Корона Людовика ослепила ее глаза до боли.
– Жена, – сказал он, его лицо раскраснелось от триумфа, а в голосе слышались собственнические нотки. – Все вершится по воле Божьей.
Алиенора опустила взгляд на новое, сверкающее на солнце обручальное кольцо и ничего не сказала, потому что боялась сказать не то.
Из Бордо свадебный кортеж направился в Пуатье, объезжая крепости и аббатства, чтобы все могли приветствовать и поздравить молодую герцогиню и ее супруга. На третий день они подъехали к огромному и, по сложившемуся мнению, неприступному замку Тайбур на реке Шаранта, переходившему по наследству сенешалям Пуату. Тайбур стоял у последнего моста через реку, которая вскоре впадала в океан, и через него постоянным потоком шли паломники, направлявшиеся к святилищу святого Иакова в Компостеле.
Их встретил сам хозяин замка, Жоффруа де Ранкон, важный вассал, друг семьи и мужчина, за которого Алиенора предпочла бы выйти замуж, если бы у нее был выбор. Он не присутствовал на свадьбе в Бордо, так как был занят важными делами на своих землях, но с радостью приветствовал жениха и невесту и даже был готов дать им кров на брачную ночь, которую по давней традиции отложили на третий день после свадьбы.
Жоффруа преклонил колено перед Алиенорой и Людовиком во дворе замка и принес клятву верности. Алиенора смотрела, как играет солнце на его роскошных каштановых волосах. Ее сердце заныло от боли, но голосом она себя не выдала, когда приказала Жоффруа подняться. Выражение его лица было вежливым и бесстрастным, улыбка – как у опытного придворного. Подобно Алиеноре резкая перемена обстоятельств заставила его забыть о надеждах и амбициях и сосредоточиться на чем-то новом.
Многие вельможи, которые не смогли присутствовать на свадьбе в Бордо, прибыли в Тайбур, чтобы присягнуть на верность Алиеноре и Людовику, и Жоффруа сделал так, что все прошло гладко, как по маслу. Хозяин замка устроил пир, на котором Людовик и Алиенора были почетными гостями и властителями своих подданных. Позже, на приватной встрече, Людовик увидел новых вассалов и поговорил с баронами и представителями духовенства, с которыми раньше не встречался.
В толпе гостей Жоффруа выбрал момент, чтобы подойти к Алиеноре.
– К завтрашней охоте все готово, – сообщил он. – Надеюсь, принцу понравится.
– Он говорил мне, что любит хорошую охоту, если погоня не выпадает на святой день.
– Вы заключили прекрасный брак, – подавшись вперед, мягко сказал он. – Любой отец гордился бы тем, что сделал для своей дочери.
Она отыскала взглядом детей Жоффруа, стоявших вместе с няньками. Старшей, Бургундии, было семь лет, Жоффруа, тезке отца, – шесть, а младшей Берте – четыре.
– Вы пожелали бы такого мужа своей дочери? – спросила она.
– Я сделаю все, что смогу, для них и для рода Ранконов. Таких возможностей упускать нельзя.
– Но что говорит ваше сердце?
Он приподнял брови.
– Мы все еще говорим о моих дочерях?
Алиенора покраснела и отвела взгляд.
– Каких бы надежд я ни питал, теперь мне очевидно, что они никогда не оправдались бы – даже останься ваш отец жив. Он был гораздо мудрее меня. Это не принесло бы пользы Аквитании, а помнить о ней – наш величайший долг… Алиенора, посмотрите на меня.
Она встретила его взгляд, хотя это и стоило ей больших усилий. С ужасом пришла мысль: за ними пристально наблюдают все придворные и достаточно слишком долгого взгляда, неосторожного слова – и разгорится разрушительный скандал.
– Я желаю добра вам и вашему мужу, – произнес он. – Все, о чем вы меня попросите, я исполню как верный вассал. Вы можете доверять мне всегда и без оглядки.
Он поклонился и отошел, заведя учтивую беседу с Раулем де Вермандуа.
Алиенора пошла по залу, роняя слово здесь и там, улыбаясь и взмахом руки показывая золотую подкладку рукава и блеск кольца с топазом – одного из свадебных подарков Людовика. Она была милостивой и прекрасной юной герцогиней Аквитанской, и никто и представить не мог, как изранено ее сердце и как тяжело у нее на душе.
Алиенора тихо вошла в спальню новобрачных, приготовленную на верхнем этаже башни. Наступила ночь, и ставни были закрыты. Горели свечи и лампы – комната мерцала мягким янтарным светом на фоне глубоких теней. Одиночество ее будет недолгим. Вскоре придут придворные дамы, чтобы подготовить ее к брачной ночи.
Кто-то повесил на стену щит ее отца – Жоффруа, вероятно, – и как напоминание о многих поколениях ее предков, и как символ отцовского благословения. Алиенора сглотнула, вспомнив, как в детстве брала щит и бегала за отцом, смеша его, изображая оруженосца, стараясь не волочить кончик доспеха в пыли.
Огромная кровать, которую везли за молодыми, была застелена свежими льняными простынями, мягкими шерстяными одеялами и шелковым покрывалом, расшитым орлами. Шторы из красной шерстяной ткани собрались глубокими складками с тяжелыми тенями. У кровати была долгая история, восходящая к ее родителям, бабушке и дедушке, к предыдущим правителям этих земель, даже к сыну Карла Великого, который был королем Аквитании в те времена, когда в Аквитании правили короли. Веками эта кровать служила супругам ложем для свадебных ночей, зачатий, рождений и смертей. Сегодня вечером на ней окончательно будет заключен союз между Францией и Аквитанией, начало которому было положено три дня назад в соборе Сент-Андре.
Алиенора знала, чего ожидать. Женщины давно объяснили ей ее обязанности, и она не была ни слепой, ни глупой. Она видела, как спариваются животные, как обнимаются парочки в темных углах, когда холодными зимами места для свиданий на открытом воздухе становились недоступными. Не раз она слышала откровенные стихи своего деда, которые сами собой могли многому научить. Уже больше года в положенный срок у нее шла кровь: верный знак, что ее тело готово к супружеству. Однако осознать этот факт – не то же самое, что пережить его лично, и ей было страшно. Знает ли Людовик, что делать, ведь, пока не умер старший брат, его воспитывали монахи? Объяснили ли ему, как действовать?
Петронилла открыла дверь и заглянула внутрь.
– Вот ты где! Тебя все ищут!
Алиенора повернулась, вспыхнув от негодования.
