Герой Днепра

Рассвело. В воздухе повисла зеленая ракета. Майор Воскресенский передал: «Из окопов не высовываться, немцы могут затаиться в кустах». Багровое солнце поднималось над аэродромом. Люди не выдержали радости первой победы, выскакивали из окопов и палили в воздух: уничтожение десанта было отмщением за погибших в первые дни товарищей. Воскресенский приказал прочесать ближайшие кусты. Подобрали двух раненых и семьдесят два убитых немца. Остальные ушли в лес. Наши потери – тяжелораненый из аэродромной роты.

Пленные сообщили, что, по агентурным данным, на аэродром в ближайшие дни должен прилететь с Дальнего Востока истребительный полк. Десанту была поставлена задача захватить аэродром и удерживать до подхода основных сил: немецкие танковые колонны прорвали оборону и вклинились вглубь страны на этом направлении до двухсот километров.

И снова бой

Майор Воскресенский понимал, что фашисты любыми путями будут стараться захватить аэродром, расположение которого было очень удобным: с него можно контролировать огромную территорию и прикрывать наступающую танковую армию. Вечером собрал командиров. Приказал пополнить боезапас и перевести личный состав, оставшийся от полка и ОБАТО, в окопы, кроме работников столовой и медсанчасти.

В понедельник, в десять утра, начался массированный налет вражеской авиации. Ни одна бомба не упала на взлетную полосу. Удар наносился по капонирам и окопам обороняющихся. Земля стонала, осыпалась обваловка самолетных укрытий. Рядом с командным блиндажом упала 500-килограммовая бомба. Блиндаж засыпало. В окопе с майором Воскресенским находились подполковник Середа и посыльный. Воскресенского присыпало. Отгребая от себя землю подвернувшейся алюминиевой тарелкой, он видел, как пара за парой заходили на аэродром немецкие самолеты, а в створе взлетной полосы, на расстоянии около километра, были видны парашюты десанта. Расчет немцев был прост: пока шла бомбежка и русские прятались в окопах, вне огня приземлиться, сосредоточиться и захватить капониры справа и слева от взлетной полосы. Когда парашютисты приземлились и перебежками стали приближаться к аэродрому, по ним открыли огонь.

К Воскресенскому подполз старший лейтенант Пятерко и саперной лопаткой стал освобождать его от земли. Воскресенский, у которого кружилась голова, не было слуха, пропал голос, нацарапал на планшете: «Откапывайте, там подполковник Середа». Как в немом кино, он видел передвигающихся немецких десантников и отходящих от первых капониров наших бойцов. Сердце готово было вырваться из грудной клетки. Он впервые в жизни заплакал от своего бессилия: «Почему отступают? Там же остаются раненые, немцы их перебьют».

Более двух часов шел бой. Над аэродромом снова появились немецкие самолеты. Пролетали на бреющем, но, видя, что идет бой, бомбить не стали. Десантники рассчитывали на легкую победу, предполагая, что после такой бомбежки мало кто мог остаться в живых. В небе появились еще два пузатых десантных самолета, и начали выбрасываться парашютисты. В это время из-за тучки вынырнули два краснозвездных «ястребка» и атаковали. Один немецкий самолет развалился в воздухе, второй, переваливаясь с крыла на крыло, врезался в землю. Мощный взрыв потряс аэродром. «Ястребки» пролетели низко над взлетной полосой. В воздух взвились зеленые ракеты, обозначая расположение наших окопов. Со второго захода «ястребки» стали расстреливать из пулеметов немецких десантников. Немцы начали отходить. Наши с криками «ура!» бросились преследовать их.

К Воскресенскому вернулась речь, он попросил Пятерко передать, чтобы вернулись в окопы – могут нарваться на засаду, и вели прицельный огонь по противнику из пулеметов и винтовок.

Немцы отошли к лесу. Майор Воскресенский приказал: «Восстановить окопы, раненых отправить в лазарет, убитых похоронить в карьере, подсчитать потери, проверить боезапас. Командирам или исполняющим их обязанности собраться около командного пункта».

Больше всех пострадала аэродромная рота. Убит командир роты Иван Субботин. В роте осталось двенадцать человек. В первой эскадрилье убит один механик и тяжело ранен техник, во второй убитых нет, а раненых четверо, в третьей убито два техника и старший техник звена Гаврило Понедельник. Откопали подполковника Середу, но он был уже мертв. Во втором бою погибло сорок семь человек, в основном от бомбежки.

Оборона

Майор Воскресенский попросил остаться на командном пункте старшего лейтенанта Пятерко и горько пошутил: «Вот и остался Пятница со своим Робинзоном. Поинтересовался: «А где наши тыловики Неделько и Сапожников?». Начальника вещевой службы Сапожникова не нашли. Неделько подъехал на машине, слез, опираясь на суковатую палку, пояснил: «Маленько зацепило, ничего, до свадьбы заживет». На просьбу Воскресенского доложить о наличии в ОБАТО людей, запасов продовольствия и транспортных средств Неделько сообщил: «В батальоне осталось одиннадцать человек, десятка два наберется на запасном аэродроме, четыре автомобиля, пятитонный кран и каток, запасов продовольствия хватит на два месяца. Будет проблема с доставкой хлеба, но есть передвижная хлебопекарня, закупленная перед войной в Германии».

По радиосвязи получили приказ из штаба армии: аэродром не оставлять, готовиться к приему самолетов. Прошла неделя. Фашисты больше не беспокоили.

Стали обживаться и зарываться в обваловку капониров. Восстановили командный пункт. Стенки окопов обложили плахами, сверху накатали по три ряда бревен. Установили телефонную связь со всеми боевыми точками.

Каждый вечер после ужина на командном пункте собирались исполняющие обязанности командиров эскадрилий и командир ОБАТО Неделько. Воскресенский с болью шутил: «Плохо, товарищ Неделько, от нашей «недельки» только мы с тобой остались. Своим заместителем назначаю старшего лейтенанта Пятерко». Столовая продолжала работать. Три раза в день дежурная машина привозила на позиции горячую пищу в термосах.

Как-то майор Воскресенский посетовал: «Плохо, что мы не имеем сведений о личном составе, штаб разрушен, документация сгорела. Нужно собрать людей, переписать их данные и домашние адреса, пусть обменяются ими на случай гибели, чтобы сообщить родным и близким. Да и мы давайте расскажем друг другу о себе».

Начал старший лейтенант Николай Пятерко: «Товарищи, мне больше всех повезло, после летного училища, можно считать, попал служить в родное село. Отсюда всего пятьдесят километров. Если не дежурил, то каждое воскресенье отправлялся домой. Командир эскадрильи и ребята отпускали охотно, потому что каждый раз привозил какие-нибудь гостинцы. В селе летчиков уважали и ценили. Жену на соседней улице высмотрел. Сыну уже четыре года. Славно жилось до войны, ой как весело. По выходным с сыном барахтались в заводях реки, которая протекала посредине села. Сынишка каждый раз удивлял меня любовью ко всему живому: то тащил в пригоршне головастиков, просил: «Папочка, заберем их домой, пусть живут в бочке за сараем», то приносил стрекозу и уговаривал: «Папа, сделаем ей домик», то бежал с охапкой цветов и ликовал: «Папочка, пусть мама посадит их под окнами». Сын любил забираться мне на плечи и прыгать в воду. Я тут же его вылавливал. Жена Мария сидела на берегу и радовалась за нас. А после такой прогулки – к обеду горячие ватрушки с топленым молоком из погреба».

Воскресенский Георгий Васильевич: «Я житель городской. Подмосковье. Подольск. Городок небольшой. Ровесник Москвы. Двух-, трехэтажные дома только в центре, а на окраинах по улицам пасутся коровы. Тихий, спокойный городок. Сколько себя помню, порой кажется, что родился под крылом самолета. Отец был летчик, с капитаном Нестеровым дружил. Отец с малолетства таскал меня на аэродром. Домик у нас с верандой, в яблоневом саду. Весной цветущие ветки сирени упирались в окна. Летом у нас обязательно кто-нибудь из полка гостил – уезжали одни, приезжали другие. Под яблонями ставили раскладушки, а сверху натягивали тент. Вечерами самовар и общее застолье. До полуночи распевали песни. Рано утром босиком по росе на речку умываться. После обеда отсыпались в тени под деревьями. Благодать. Запах роз и антоновки. Придет ли еще такое время? Дети мои – погодки. Сын окончил десять классов нашей гарнизонной школы. Отличник. Собирался поступать в МАИ. Дочка хотела быть только врачом. Квартира наша больше походила на лазарет, и кого только в нем не было: и бесхвостый котенок, и овчарка на трех ногах, и ворона с перебитым крылом, и слепой заяц. Весной взял два списанных контейнера и установил во дворе школы – под зооуголок, пусть занимаются зверятами детишки под руководством дочери. Будет сострадание к живой природе – будет оно и к людям».

Иван Неделько: «А я родился и вырос под Хабаровском, в селе князя Волконского – ссыльного декабриста. Амур – простор широчайший, такая сила у реки, что за ночь песчаный остров может появиться, или исчезнуть, или передвинуться километра на два вниз по течению. Весной река наполнена рыбой, которая идет на нерест в малые речки, где вода более чистая и богатая кислородом. Одна беда – мошкара и гнус не дают покоя, пролазят во все щели. Без накомарника у речки не посидишь. Зато осень – действительно золотая. Лес полон богатства: грибы, всякая ягода, смородина, дикий виноград, лимонник, орех – лещина и кедровый… Не ленись – запасайся на зиму. Осенью отъевшиеся за лето кабаны ходят вразвалочку, амурские олени за каждым кустом, зайцы под ногами путаются, белка может поиграться с тобой шишками. В седьмом классе я влюбился в соседскую девчушку, которая училась в торговом техникуме. Хотелось видеть ее чаще – поступил в торговый. Она окончила на год раньше и по распределению попала в Советскую Гавань. Договорились, что после моего окончания поженимся. После выпускного собрался ехать за ней, но пришло письмо, что выходит замуж. Подумал, что это розыгрыш, но родители передали, что ездили на свадьбу, что жених понравился – моряк, офицер, большой начальник на корабле, квартиру сразу дали. Я побежал в военкомат. Напросился в армию, хотя мог еще годик попарубковать. Еле уговорил военкома. После года службы в отделе кадров дивизии узнали, что у меня среднетехническое торговое образование, и предложили поехать учиться в военное училище по специальности. С прошлой осени – в этом полку. Мне тут очень нравилось».

Танковая атака

На четырнадцатый день после первого налета фашистской авиации связь с дивизией и армией прервалась. По радиоприемнику шла информация, что немцы где-то в двухстах километрах. Через двое суток на машине с запасного аэродрома прибыл старшина Скрипка и сообщил, что из соседнего села прискакал на лошади парнишка и рассказал, что через село прошла колонна фашистских танков и немцы захватили ближайшую железнодорожную станцию. Воскресенский понял, что они окружены, но приказа оставить аэродром не было, значит, будем оборонять, не всё же немцы будут наступать. Подумал: у нас мощная, боеспособная Красная Армия, и мы скоро погоним захватчиков с нашей земли. Собрал командиров и приказал готовиться к длительной обороне. На оставшихся машинах отправить раненых. Старшине автороты Остюжному, который знал тут каждую тропинку, поручил проселочными дорогами вывезти раненых из окружения.

На аэродром стали выходить группы солдат, сообщая, что впереди фронт прорван, многие части попали в окружение. Майор Воскресенский кормил окруженцев, одевал в новое обмундирование, давал сухой паек на дорогу, предлагал остаться. Но люди рвались на восток, к своим. Осталось с десяток окруженцев, территория которых уже была оккупирована фашистами.

На двадцать первый день появилась группа мотоциклистов с белым флагом. Воскресенский приказал огня не открывать и послал старшего лейтенанта Пятерко узнать, чего хотят немцы. Те предложили освободить аэродром и сдать оружие, обещали, что бомбить не будут. «Если эти условия не примите, то развернем танковую дивизию прорыва и проутюжим вас в окопах».

По возвращении старшего лейтенанта Воскресенский собрал командиров, доложил требования немцев и высказал свои предложения: «Оккупантам очень нужен наш аэродром, чтобы, посадить свои самолеты и отсюда вылетать на бомбежку и штурмовку наших городов, поселков и обороняющихся частей. Если мы бесславно сдадимся, значит, поможем фашистам уничтожать то, что создано нами. К тому же, где гарантия, что после пленения они нас не расстреляют. Есть второй вариант: ночью покинуть позиции и небольшими группами прорываться к своим. Но и здесь палка о двух концах: прорвемся ли, можем попасть на засады, а если и прорвемся, то как будем смотреть в глаза людям? Скажут, сдрейфили, без приказа оставили позиции. Кто мы тогда – предатели? Довожу до сведения третий вариант – наиболее приемлемый и справедливый. Наши войска дерутся с захватчиками от Баренцева до Черного моря. Бьются за каждый клочок земли. Многие гибнут, но чести своей не роняют. Предлагаю сражаться до последнего патрона и вздоха. Пусть фашисты знают, что советские люди не сдаются. Кто желает – может покинуть позиции». Старший лейтенант Пятерко: «Будем считать – это приказ: сражаться до последнего. Что передать немцам?» – «Попросите сутки для подготовки аэродрома к сдаче».

К Воскресенскому подошел старшина Скрипка и попросил сутки, чтобы переправить семью к родственникам, в соседнюю деревню. «Немцы узнают, что я был секретарем партийной организации ОБАТО – семью загубят. Доходят слухи, что фашисты уничтожают семьи партийных и советских работников».

После возвращения Пятерко Воскресенский обратился к однополчанам: «Дорогие мои, у нас есть сутки, чтобы достойно встретить немецкие танки. Приказываю привезти со склада гранаты, связать их по пять штук для подрыва танков. Авиационные бомбы закопать на танкоопасных направлениях, подвести к взрывателям провода от телефонных аппаратов. Технику по вооружению лейтенанту Четвертаку продумать систему подрыва. Товарищ Четвертак, можете доложить, сколько в наличии авиационных бомб?» – «По три боекомплекта «соток» и по два – по двести пятьдесят. Итого 240 «соток» и 80 по 250 кг. Телефонных аппаратов сорок один, но недостает телефонного кабеля. Придется приспосабливать самолетную электропроводку». – «Было бы здорово выкопать противотанковый ров в створе взлетной полосы, но нас мало, дай Бог, если успеем закопать и замаскировать 320 фугасов. Есть предложение устанавливать не только на танкоопасных направлениях, но и вокруг капониров. Будем поднимать фашистов на воздух, если пойдут в лобовую». До заката Воскресенский ни на минуту не присаживался – контролировал установку авиабомб. Ночью, проверив посты, вздремнул не более получаса.

В восемь утра услышали гудение танков. Танковая колонна с десантом на броне разделилась на две части и начала охватывать аэродром слева и справа. Танки открыли огонь по капонирам. Снаряды взрывались вблизи укрытий – фактически велся прицельный огонь.

Воскресенский понял, что вчерашние переговоры были для фашистов разведкой: «Поэтому они и не спешили уезжать, а терпеливо ждали ответа, но и нас надоумили использовать авиационные бомбы и дали возможность их установить. Немцы, предполагая, что у нас только стрелковое оружие, надеялись, что после вчерашнего предупреждения о применении танков мы покинем позиции».

Как только первый танк поравнялся с контрольной вешкой, раздался взрыв. Танк приподняло и отбросило в сторону, за ним второй, третий… десятый. Одиннадцать искореженных машин застыло вдоль взлетной полосы. Авиаторы из пулеметов вели огонь по десанту. Немцы стали отходить.

Но спустя некоторое время атака возобновилась. Танки расползлись полукругом и, сминая кустарник, двинулись к капонирам: немцы догадались, что заряды выставлены полукругом и между ними можно найти проходы. Обстановка усложнялась. Под огнем танков и немецкой пехоты надо было переподключать провода к зарядам. И хотя подорвалось еще четыре танка, но другие прорвались сквозь пояс защиты и с близкого расстояния вели огонь по укрытиям. Появились убитые и раненые. Один из танков стал утюжить огневую точку. Раздался страшной силы взрыв, и машина сплющенным куском металла закувыркалась по откосу вниз. Но танки продолжали лезть на капониры и взрывались один за другим вместе с оборонявшимися расчетами.

Воскресенский, видя, как гибнут люди, решил: «Кусочек родной земли, где сконцентрирована воля к победе, скоро некому будет оборонять, но и сдавать готовую к посадке взлетную полосу нельзя». Приказал старшему лейтенанту Пятерко взорвать десять бомб в створе и сорок – вдоль взлетной полосы… Земля качнулась, огненный вал поднялся над взлетной полосой, и сотни тонн земли накрыли ее, но в створе взрыва не было, видимо, перебило где-то провода.

Пятерко кричал контуженному Воскресенскому: «Я быстро устраню неисправность и вернусь». С телефонным аппаратом и мотком провода побежал в конец полосы. И только у самого створа обнаружил обрыв. Раздумывать было некогда. Подсоединил напрямую к аппарату и крутанул ручку…

Бой продолжался. Майор Воскресенский видел, как оседает земля и засыпает его, но сил дотянуться до телефонного аппарата не было. Теряя сознание, подумал: «Хорошо, что мы тут остались, задержали немецкую колонну прорыва. Три десятка танков, искореженных и обгоревших, осталось по периметру взлетной полосы и на скатах капониров, больше сотни фашистских десантников лежат на склонах обваловок. Рассчитались за всех погибших товарищей».

На закате оккупанты уходили, вытаскивая из танков контуженных и обгоревших. В конце аэродрома забелел лес березовых крестов. Аэродромные постройки уничтожены. Взлетная полоса к приему самолетов не пригодна. Да, русские умеют и могут воевать.

…Перед рассветом вернулся старшина Скрипка. Аэродром было не узнать: засыпанная землей взлетная полоса, обвалившиеся капониры, всюду обгоревшие и покореженные немецкие танки. Взорванные узлы сопротивления и засыпанные окопы. Хоронить было некого. Нашел командный пункт. Стал раскапывать. Наткнулся на майора Воскресенского. Проверил пульс. Жизнь теплилась. Старшина Скрипка, двухметрового роста, чемпион округа по вольной борьбе, охотник, взвалил худенького майора на плечи и понес в сторону леса. В глухом лесу, за болотиной была охотничья избушка, о которой знали только он и его тесть.

В избушке Скрипка уложил майора на топчан, нагрел воды, обмыл от грязи. Воскресенский пришел в сознание. Говорил с трудом, слышал, видел, понимал, но ноги не действовали. Отлежавшись, Воскресенский подозвал старшину: «Ну что, товарищ старшина, как видишь, в третий раз я родился. Будем разыскивать наших, создадим партизанский отряд и продолжим борьбу с фашистами».

В небе над Орлом

171-й истребительный авиационный полк базировался под городом Елец. Командование полка; командир – подполковник Орляхин С.Н., начальник штаба – майор Жаворонков А.В., старший инженер – майор Кириллов Н.И., штурман – капитан Шевцов А.Г., командир первой авиационной эскадрильи – капитан Вишняков И.А., второй эскадрильи – капитан Старцев Г.Н., третьей эскадрильи – капитан Трубенко Г.В.

Всю зиму и весну 1943 года шла напряженная работа. Личный состав переучивался на новый тип самолетов – «Ла-5».

Первого июля в полк прибыла делегация из Тулы с новым знаменем и с Грамотой Президиума Верховного Совета СССР о почетном наименовании полка – Тульский.

В первых числах июля 1943 года немцы начали наступление в районе Курской дуги – с севера и с юга.

С шестого июля полк, сопровождая наши штурмовики, вел активные боевые действия. В этих боях отличились летчики второй эскадрильи капитана Старцева.

Тринадцатого июля началось наступление советских войск из района Новосиль. Летчики полка прикрывали наступление. Первую половину дня боевые действия вели вторая и третья эскадрильи. Командир полка подполковник Орляхин с четырех утра был на ногах. Руководил боем. Под маскировочной сеткой стояли две радиостанции: одна – для связи с самолетами, вторая – общевойсковая связь. На сдвинутых столах разложен планшет воздушной обстановки. Штабные офицеры передвигали флажки, указывающие на местоположение самолетов – своих и противника, замеряли расстояние, рассчитывали подлетное до целей время.

К середине дня обстановка обострилась. Армады немецких бомбардировщиков группами по 20 – 30 самолетов стремились прорваться к советским войскам и помешать развитию наступления. Группа, возглавляемая капитаном Шевцовым, поднялась в воздух шестой раз, за предыдущие вылеты сбили четыре бомбардировщика и четыре истребителя противника. Через десять минут после взлета капитан Шевцов доложил, что видит группу бомбардировщиков «Ю-87» и «Ю-88» – около 20 самолетов под прикрытием восьми истребителей «Ме-109». В воздухе сплошная карусель: выше, ниже, справа и слева идут воздушные бои. Небо забито самолетами – нашими и противника. «Прошу помощи».

Орляхин дал команду: «Поднять в воздух эскадрилью капитана Вишнякова и звено управления. Группу буду возглавлять я – Орляхин». При подходе к группе Шевцова, которая вела бой, Орляхин увидел впереди справа и выше две группы бомбардировщиков «Ю-88» и «Ю-87» и восемь истребителей сопровождения «ФВ-190». Орляхин приказал: «Звену Ивлева связать боем немецкие истребители. Звено Вишнякова атакует первую группу, вторую группу атакую я – Орляхин». С первой же атаки четыре самолета противника факелами упали на землю. Капитан Ивлев доложу что два истребителя противника сбиты, но старший лейтенант Григорьев вынужден выйти из боя – пробито несколько цилиндров мотора.

Орляхин связался с группой, возглавляемой Шевцовым, и приказал звено капитана Гончарова направить на помощь капитану Ивлеву. Летчики звена капитана Ивлева сумели навязать противнику бои на вертикалях и сбили еще два самолета, остальные самолеты врага покинули поле боя. Подоспевшая группа капитана Шевцова врезалась во вторую волну бомбардировщиков, с которой вел бой Орляхин, – еще два стервятника были сбиты. Подполковник Орляхин дал команду всем возвращаться на аэродром. Боезапас был израсходован и топливо на исходе. Сверху Орляхин видел горящий Орел. Дым расстилался на десятки километров, столбы пыли и гари поднимались на высоту до трех километров. У Орляхина шумело в голове, плохо слушались руки. Сказывалось нервное напряжение и неимоверные физические нагрузки последних дней.

После посадки Орляхин направился на командный пункт. Начальник штаба полка майор Жаворонков доложил об итогах боя: сбито 12 самолетов противника, свои потери – сбит самолет старшего лейтенанта Голика. Командир звена доложил, что видел, как горящий самолет ушел в сторону Орла.

Официантка предложила обед. Командир полка выпил два стакана компота, а от обеда отказался. Усталость сковала тело, годы напоминали о себе – было за сорок.

Позвонил командир дивизии полковник Литвинов В.Я., похвалил за успешные действия полка, но и поругал за то, что Орляхин бросился в бой сам и оставил руководство боем. Командир полка ответил: «А я и руководил боем: когда я был в воздухе, все самолеты полка вели бой».

Орляхин убедился, что большими группами самолетов в такой воздушной кутерьме управлять трудно. Принял решение самолеты в воздух поднимать шестерками – звено для боя с бомбардировщиками и пару на прикрытие. Вишняков возглавил первую шестерку, Гончаров – вторую, Соболев – третью и Шевцов – четвертую. И снова: взлет, бой, посадка, заправка, пополнение боезапаса, взлет… – и так до захода солнца. К вечеру напряжение боя спало.

Немцы отправляли на бомбометание небольшие группы бомбардировщиков под усиленным прикрытием истребителей. Летчики трех полков, базировавшихся на аэродроме, в течение дня вогнали в землю 62 самолета противника. Из последнего боя не вернулся заместитель командира первой эскадрильи капитан Алексей Гончаров.

За 13 июля 1943 года летчики 171-го истребительного авиационного полка сбили 21 истребитель противника, 10 бомбардировщиков, одну «раму». Свои потери – два самолета. Это единственный случай в истории авиации за время Великой Отечественной войны, когда летчики одного полка сбили 32 самолета противника при своих минимальных потерях.

При взятии Орла в подвале одного из домов окраины города разведчики обнаружили обгоревшего летчика. Это был старший лейтенант Голик. Его, когда он вывалился из горящего самолета, спасла густая пелена дыма. Через три месяца старший лейтенант Голик был в строю и до конца войны носил бороду, которая скрывала шрамы.

Летчики 171-го истребительного авиационного полка в период Орловской наступательной операции с 6 июля по 5 августа 1943 года уничтожили 108 самолетов противника.

День Победы

Первое мая – День международной солидарности трудящихся. Митинг. Директор школы принимает от строителей новую двухэтажную деревянную школу. Учителя и ученики радуются: 1 сентября будут учиться в нормальных условиях.

22 июня 1941 года. Война. В июле из школы вытаскивали парты – заносили койки. Классы разбросали по селу – в неприспособленные помещения. Но мы учились! Осенью каждый класс закрепили за госпитальной палатой, кроме десятого – он выпускной. За нашим, пятым классом – палата № 7, где лежат безрукие и безногие. Мы приходили к ним по субботам, после уроков. Что-нибудь несли: кто пирожки с капустой, кто шанежки, кто бидончик молока. За дверьми слышны стоны, но когда мы входили – раненые крепились. Мальчишек посылали за горячей водой. Девчонки – Зоя Мякотцких, Тоня Старцева, Катя Варанкина, Лида Кашина, Лида Шавшукова, Валя Галкина, Августа Ракшина, Лида Гофман, Нина Беспалова – протирают окна, кровати, моют полы, поливают цветы – полный аврал. В палате восемь человек. Палата командирская. Каждая из девочек прикипает к какому-нибудь раненому. У кого погибли отцы – присаживаются у изголовья пожилых раненых. Безруким расчесывают волосы, пишут письма. Возле молодых командиров дежурят девочки, которые повзрослее нас.