В джунглях Москвы. Роман

4

Галя слышала шаги матери и Наташи в коридоре. Мать сердилась. Она не могла что-то отыскать и ругала Наташу. Сестра отказывалась, громко говорила, что она не брала. Мать заглянула в комнату и спросила у Гали, не видела ли она платок.

– На кой он мне…

Галя вспомнила, что мать с отцом вчера вечером договорились съездить в Клин к двоюродной сестре отца.

Мать, ворча на свою память, вышла, но появилась Наташа. Она была моложе Гали, но выше ростом, плотнее, крепче. И характером сильнее, энергичней. Галя иногда дразнила сестру акселераткой, а Наташа в ответ обзывала заморышем.

– Ты долго валяться будешь?

– Иди отсюда! – нарочно сердито схватила Галя с пола тапок и замахнулась.

Наташа исчезла за дверью. Галя засмеялась, Наташа высунула голову из-за двери.

– «Утреннюю почту» проспишь!

Галя снова опустила руку с постели к тапкам, и голова Наташи скрылась.

Настроение у Гали было невеселое. Оттого-то и вставать ей не хотелось. Лежала, чувствовала себя больной. Вечером легла она рано, но заснуть не могла. В большой комнате долго смотрели телевизор родители с Наташей. Алеша, когда пришел с тренировки, заглянул к ней, спросил:

– А где твой баскетболист? Сегодня же суббота… Вы что, поругались?

Алеша с детства привык опекать сестру. Мать частенько говорила ему раньше, что он мужчина, а сестра его хрупкая, следить он должен, чтоб никто не обидел ее, защищать. В школе одноклассники, видя, как он коршуном налетает на того, кто дернет Галю за косу или поддразнит, скоро перестали ее трогать. А когда стали взрослеть и ровесники Алеши все чаще начали поговаривать о девчонках, он просто взбесился, как говорила Галя, злясь на него. Увидит, как она разговаривает с кем-нибудь из парней, так чуть ли не в морду к тому лезет. Может быть, из-за этого Галя не встречалась ни с кем до Егоркина. А Иван Алеше понравился. Сначала, правда, прежняя ревность в нем всколыхнулась, но, увидев застенчивую улыбку Егоркина, когда Галя знакомила их возле подъезда, почувствовал почему-то, что Иван не сможет обидеть сестру, что он надежный, свой парень. Почему он решил, что Иван надежный, он объяснить себе не мог, но поверил этому ощущению. И в этот день, возвращаясь с тренировки, он искал глазами Галю с Иваном возле дома, но не увидел, потому-то и спросил ее о Егоркине.

– Иди ты, – буркнула Галя. – Спать хочу!

Но не спалось. Как только она вспоминала, что сейчас Егоркин, может быть, обнимается со своей деревенской девчонкой, ее охватывал озноб. Она сжимала зубы, боялась, как бы они не начали стучать. «А мне-то что? Мне-то что за дело? – спрашивала она себя в тысячный раз, чувствуя, как слезы щекочут щеку. – Ну и пусть!.. Я-то при чем? Что я для него значу?.. Помог у Царева деньги взять! Ну и что? Он справедливый, добрый! Он и Катерине бы помог… и любой другой! Провожал до дома? Но он же ясно сказал, что не знал, что я рядом живу… А если бы знал, пошел бы? Пошел бы или нет?.. У, длинноногий! – Галя всхлипнула и испугалась, прислушалась. За стеной по-прежнему спокойно мурлыкал телевизор. – Придет, не взгляну на него! – думала Галя. – И разговаривать не стану!.. Какая же я дура, дура! Реветь из-за деревенского жирафа… Ну, дура!» Страдала, казнила себя долго. Прикинулась спящей, когда пришла сестра и зашуршала платьем, раздеваясь.

– Наташ, – позвала она ее неожиданно для себя. – Иди ко мне!

– Ты чего? – Наташа испугалась, услышав необычный, наполненный страданием голос Гали.

– Иди…

Наташа подошла, белея в темноте длинной ночной сорочкой. Галя взяла горячей рукой сестру за локоть и легонько потянула к себе.

– Ложись ко мне… Иди… поплачем… – всхлипнула она.

Наташа притихла, поняла, что случилось что-то серьезное. Молча забралась к ней под одеяло.

– Ой, у тебя подушка вся мокрая! – шепнула она.

Галя, всхлипывая, перевернула подушку другой стороной, обняла сестру и уткнулась ей в плечо. Наташа гладила ее по волосам, по спине, а когда Галя затихла, шепнула:

– Ты что, влюбилась?

– Ага… – качнула головой Галя.

– А почему плачешь?.. Я, когда влюблюсь, все время смеяться буду…

Галя фыркнула, засмеялась, спросила:

– Даже… когда он к другой уедет?

– Зачем ему к другой уезжать? Я же его любить буду!.. А-а, вот ты из-за чего? Он что, к другой уехал? А зачем же ты его полюбила, раз у него другая есть?

– Не знаю…

– Ну, я в такого влюбляться не буду… На кой он мне… – В коридоре послышались чьи-то шаги, и Наташа замолчала. Когда дверь ванной стукнула тихонько, Наташа снова зашептала: – А кто он?

– Тоже сборщик… У нас работает… – Галя стала рассказывать о Егоркине.

Рассказала, как он из-за нее с Царевым подрался, как конвейер вместе с Маркиным переделал, как провожал ее из Дворца культуры.

Утром Наташа обращалась с сестрой как с больной, но, увидев, что Галя не думает подниматься с постели, не встала даже к завтраку, начала покрикивать на нее. Она вдруг ощутила себя старше и опытней Гали.

После ночного разговора с Наташей Галя чувствовала некоторое умиротворение, и хотелось длить, длить такое ощущение. О Егоркине вспоминала без боли, с грустью. Прислушивалась, как мать с отцом одеваются в коридоре возле двери ее комнаты. Когда входная дверь захлопнулась за ними, Галя сказала себе: «Надо вставать!» – опустила ноги на мягкий ворс прохладного паласа и поднялась. Голова у нее легонько кружилась. Мышцы расслаблены, будто она действительно проболела, провалялась в постели неделю. «Так нельзя! Надо быть бодрей!» Галя еле оторвала ногу от паласа, пытаясь пробежаться на месте. Голова кружилась, перед глазами – круги. В коридоре звякнул телефон и умолк. Через мгновение задребезжал снова и дребезжал долго, длинно. Галя почему-то забеспокоилась, напряглась в ожидании. К телефону никто не подходил.

– Алешка, ты что, оглох?! – раздался крик Наташи.

– А ты?!

– Это тебя, мне некому звонить…

Телефон дребезжал. Кто-то прошлепал тапками к телефону.

5

Вернулся Егоркин в Москву рано утром. Ехал в общем вагоне, лежал на третьей полке, положив голову на теплую, обмотанную какой-то мягкой клеенкой трубу, ворочался, думал, заставлял себя вспоминать вечера с Валькой, но то и дело воспоминания эти размывались и всплывал недавний вечер, когда шли они с Галей по белой улице, и снег под фонарями поблескивал, светился, и голубые тени двигались рядом, удлиняясь, когда они отдалялись от фонаря.

Снега в Москве не было, дождь слизнул его мигом. Асфальт был в лужицах, мокрый и скучный. Ветви деревьев густо увешаны каплями. Машины шипели колесами. Водяная пыль сопровождала их.

Володя спал. Он поднял голову, когда Егоркин вошел в комнату, взглянул и снова уткнулся в подушку. Не удивился, не спросил, почему Иван вернулся. Видать, ночью наработался. Возле стола под лампочкой стоял чертежный станок с приколотым кнопками листом ватмана. Володя притащил станок из учебной комнаты общежития и, вероятно, чертил допоздна. Иван разделся и с наслаждением влез под одеяло, думая, что непременно позвонит днем Гале и пригласит ее… А куда он ее пригласит? В кино? А может, куда-нибудь поинтересней? А куда? В парке сейчас делать нечего. На хороший концерт надо билеты заранее покупать. В театр тоже… А что он наденет в театр? Свитер да джинсы, в которых он ночью катался по пыльной полке в поезде да таскался по грязи? Иван открыл глаза и взглянул на штанины. Джинсы висели на спинке стула возле кровати. Были в засохшей грязи. Ткань на сгибах вытерта до белизны. В такой одежке по театрам не ходят, подумал Егоркин. Костюм надо покупать… А на него надо месяца два работать, пальто зимнее нужнее… Мать на свадьбу Варюньке поистратится сильно… При мысли о матери и сестре защемило сердце. Снова стал укорять себя за то, что вернулся, не доехал. И Варюнька ругать будет, когда узнает. Думая о сестре и матери, Иван уснул.

Проснулся от стука в дверь. Володя стоял у чертежной доски с карандашом.

– Сейчас! – хмуро откликнулся он и пошел к двери.

Недоволен, что оторвали от доски. Чертеж, наверно, требовался срочно. Иван отвернулся к стене, натянул на ухо одеяло и закрыл глаза. Он никого не ждал.

– Спит? – услышал Егоркин голос Андрея Царева, когда захлопнулась дверь за вошедшим. – Так всегда: мы спим, а где-то решаются наши судьбы!

Иван повернулся на спину, все равно теперь не уснуть, и кивнул Андрею. Царев направился к нему, держа в руке серый клочок бумаги. Он был немного возбужден, как всегда бывает, когда человек приносит необычное известие.

– В руках повестка, в сердце – грусть! С тобой прощался я! – пропел Царев и протянул листок Ивану.

Это была повестка в военкомат.

– Труба зовет! – продолжал Царев, улыбаясь. – Пора в поход, дружина в сборе!

Егоркин сел на кровати, сунул ноги в тапки.

– Труба зовет, – повторил он, соображая, что делать: к сестре ехать или позвонить Гале.

6

Трубка в руке Егоркина подрагивала. Он крепко прижимал ее к уху, с напряжением слушал протяжные гудки. Дома ли Галя? Что скажет? Как встретит? В первый раз он звонил по телефону Гале и вообще в первый раз звонил девушке. Трубку наконец-то сняли. Иван ждал этого с нетерпением, но от щелчка вздрогнул.

– Алло, вам кого? – Голос мужской.

Отец или Алеша?

– Галю можно?

– Сейчас… – Потом послышался отдаленный крик: – Галька, тебя!

– Кто? – совсем издали донеслось.

– Жених.

Сердце захолонуло. Может, его с кем-то спутали? Ждали звонка от другого человека? Захотелось бросить трубку…

А Галя, с бьющимся сердцем слушавшая разговор, замерев посреди комнаты, сорвалась с места и выхватила трубку у брата.

– Я слушаю!

– Галя, это я!

– Ты?! – радостный выдох.

И снова показалось, что его принимают за кого-то другого, и он уточнил:

– Я… Егоркин!

– Ты где?! Ты вернулся? – радость в голосе Гали не убавилась. – Когда?

– Утром… Я уже выспался…

– Как съездил?!. Все в порядке?

– Как сказать… Это… как посмотреть! Думаю, в порядке… – Он засмеялся, и смех получился нервный.

– Ты где? Приезжай ко мне!

– К тебе?! – испугался Егоркин. – Сейчас?.. Я приду… Через полчаса приду…

Егоркин повесил трубку, вспомнил, что забыл сказать, что его призывают в армию. Ничего, там скажу. Он вытер пот со лба, пытаясь разглядеть лицо свое в стекле телефонной будки. Отражение смутное, расплывчатое. Брат у нее дома, родители тоже, наверно. Цветы надо бы купить. Но где их сейчас взять? Торт, лучше всего торт!.. Кулинария неподалеку от дома, где живет Галя. Иван выскочил из будки и побежал к магазину, думая, что по закону мировой подлости тортов там не должно быть. Но у закона этого были исключения.

Галя осторожно опустила трубку на аппарат и, улыбаясь, посмотрела на сестру, которая стояла у двери в кухню и глядела на нее.

– Он вернулся! – засмеялась Галя и вскрикнула, увидев себя в зеркале в ночной сорочке со спутанными волосами на голове: – Ой, он сейчас придет, а я – клуня!

Галя кинулась в комнату приводить себя в порядок. Алеша присвистнул, глядя ей вслед, и покрутил растопыренными пальцами у виска.

– Подрастешь, поймешь! – многозначительно сказала ему Наташа и пошла на кухню.

– Брысь, акселератка!

7

Егоркин поднимался по лестнице на четвертый этаж с тортом в руке и представлял с волнением, как он сейчас будет знакомиться с родителями Гали, вспоминал фильмы, в которых парни, придя в первый раз в дом родителей девушки, деревенели, слова вымолвить не могли, и подбадривал себя, готовился быть естественным и свободным.

Открыла Галя. Была она в розовом платье, волосы рассыпаны по плечам. Взглянула на него, блеснула глазами, отступая, чтобы он вошел. Он почувствовал жар на щеках и, немея от смущения, шагнул через порог, держа впереди себя торт. Галя взяла торт и сказала:

– Хочешь, разувайся, хочешь, так входи! – И указала на дверь комнаты.

Возле порога слева стояли тапки, вероятно, приготовленные для него.

– Я разуюсь! – пробормотал Иван.

Он скинул туфли, прислушиваясь, стараясь понять, где родители: на кухне или в комнате. Голосов не было слышно. В комнате, куда приглашала Галя, работал телевизор, Галя ждала с тортом в руке, когда он поменяет туфли на тапки и снимет куртку.

– Привет! – услышал Иван за своей спиной.

Егоркин выпрямился, сунул руку навстречу Алеше.

– Галя, я убываю! – Алеша снял свою куртку с вешалки.

– Счастливо…

– Наташка! – вдруг крикнул Алеша в сторону комнаты, где работал телевизор. – Ты сестру не смущай сильно!

– Молчал бы лучше! – донеслось оттуда. – Топай давай! Тренируйся!

Появилась девушка. Ростом она была выше Гали, но лицо детское. Наташа взглянула на Егоркина с любопытством и проговорила почему-то со снисходительной усмешкой:

– Здравствуйте.

Иван закивал растерянно.

– Вот уже и смутила! – засмеялся Алеша.

– Иди, иди! – насмешливо махнула рукой Наташа и взяла торт из рук Гали. – Я чай поставлю… – И пошла на кухню неторопливо и важно.

Алеша подмигнул сестре и выскочил из квартиры. Вся жизнь его была подчинена одному: Московской Олимпиаде. Сколько раз он видел себя в мечтах на пьедестале! Сколько раз слышал гимн Советского Союза в честь его победы! Но лишь один раз мелькнуло его имя в печати, когда он выиграл юношескую велогонку в ФРГ. Тогда, наверно, и специалисты не заметили. Никто не знает, что это была лишь первая ласточка, маленькая первая ласточка. В следующем году будут журналы на обложках печатать его портреты. Будут! Непременно будут! Будут его узнавать всюду, любить будут, указывать на него, когда он будет идти по улице, шептать: Алеша Лазарев! Алеша Лазарев!

Галя с Иваном направились в комнату. Галя впереди, Егоркин за ней, с нежностью глядя на ладно сидевшее на девушке платье, на мягкие русые волосы. По телевизору, вероятно, шла передача «Клуб путешественников».

– Чуть пораньше приехал бы, «Утреннюю почту» посмотрел… Сегодня хорошая была… Песен много… Садись! – указала Галя на кресло и вышла из комнаты.

Егоркин оглядел комнату, полированную стенку, знакомую, стандартную. Посуда под стеклом в серванте, книжный шкаф рядом. Коричневый палас на полу. Знакомая люстра большим желтоватым блюдцем с красными цветами. Иван стал глядеть на экран телевизора, прислушиваясь к тому, что происходит на кухне. И так мирно, покойно Егоркину, будто он был в этой комнате тысячу раз.

Услышав, как тихонько заскрипела дверь, Иван оглянулся и увидел большую голову пушистого серого кота. Кот, не мигая, смотрел на Егоркина своими зелеными глазами из сумрака коридора в щель приоткрытой двери, потом он, как показалось Ивану, подмигнул одним глазом и ухмыльнулся. Егоркин тоже подмигнул ему в ответ и засмеялся. Кот обернулся в коридор, словно проверяя, не наблюдает ли кто за ним, и решительно толкнул дверь головой. Она снова скрипнула, открылась шире. Кот поднял хвост вверх и, шевеля кончиком в такт своим шагам, важно и неторопливо двинулся к Егоркину. Весь вид кота: пушистая грудь, поднятая голова с длинными усами, взгляд, медлительные важные движения – были наполненными таким высоким кошачьим достоинством, что Егоркин едва сдержался, чтобы не расхохотаться. Не засмеялся потому, что подумал, что кот обидится и вернется. Кот дошел до середины комнаты и сел, глядя с прежней усмешкой на Егоркина.

– Ну что? – спросил Иван у него дружелюбно. – Знакомиться будем? Я Иван Михалыч, а ты?

Кот снова оглянулся на дверь, поднялся, подошел к ноге Ивана и потерся ухом о штанину.

– Ну, вот и познакомились. Теперь давай дружить.

Егоркин взял кота с пола, посадил на колени и погладил по полосатой спине. Кот улегся у него на коленях и стал смотреть на экран телевизора. Показывали какую-то тропическую страну то ли в Африке, то ли в Южной Америке. Группа людей продиралась в джунглях сквозь заросли. Слышались резкие и тонкие крики птиц.

– Вот так, – одобрительно гладил кота по спине Иван. – Давай посмотрим, может, старшего брата твоего, тигра, покажут.

– Галя! – в коридоре раздался громкий вскрик Наташи. – Иди сюда, скорей!

Наташа распахнула дверь и смотрела на Ивана. Егоркин растерянно недоумевал: чего она уставилась? Он ничего не делал, сидит, как усадили.

Галя выбежала из кухни и тоже остановилась в двери.

– Смотри! – восхищенно указала ей Наташа на кота, который смотрел на них с удивлением.

«Что за переполох? – говорил его взгляд. – У нас тихо. Ждем, когда покажут моего брата».

– Он чужих не признает, – пояснила Галя Ивану с одобрительной улыбкой.

– Кот понял, что я не чужой, – засмеялся Егоркин и сказал, обводя взглядом комнату. – Как хорошо у вас.

– А что именно? – поинтересовалась Галя.

– Не знаю, – смутился он. – Все… Просто хорошо.

За чаем он сказал, что через десять дней уходит в армию. Галя онемела, растерянно глядела на него, словно ожидала, что он скажет, что пошутил, но Иван показал повестку.

С какой томительной нежностью, с каким счастьем и грустью вспоминал Егоркин под стук колес по пути в далекую Среднюю Азию, эти десять дней, проведенные с Галей. Счастливей не бывает человека! – думал он.

Разве есть на свете радость выше радости, которую дает взгляд, улыбка, прикосновение руки любимого человека?

Глава вторая

1

Всю зиму восьмидесятого года Алеша Лазарев готовился к олимпийскому сезону, не жалел себя, времени, сил. Каждый день тренировки, тренировки, тренировки! Он верил, что наступает его время, верил, что попадет на Олимпиаду, верил, что выиграет шоссейную гонку. Но сначала нужно было выиграть отборочные соревнования на гонку Мира и стать ее победителем. А уж победителя велогонки Мира непременно возьмут на Олимпиаду. Так говорил Истомин, тренер Алеши. И Лазарев видел себя на гонке Мира, видел на олимпийской трассе в Крылатском.

И вот апрель, солнце, Сочи, глянцевая зелень листьев магнолий, запахи моря, цветущей белой акации, выхлопных газов судейских машин, «техничек», автобусов, сбившихся в плотный ряд на площади перед квадратной громадой городского театра с тяжелыми колоннами со всех четырех сторон, и над слитным возбужденным гулом предстартовой круговерти спокойный голос радиоинформатора.

Алеша неторопливо крутил педали, катил по шоссе к площади со стороны гостиницы «Жемчужина», возвращался с разминки. Он слышал, как радиоинформатор называл имена знаменитых гонщиков. Алеша знал, что своего имени не услышит. «Ничего, через год назовут среди первых! – подумал он. – Непременно назовут!» Чувствовал он себя бодро, хотя волнение холодило грудь и ноги подрагивали от нетерпения, от жажды тяжелой и долгой работы, а в голове, как всегда от волнения, крутились беспрерывные одни и те же слова песенки: «Белой акации гроздья душистые спать не давали всю ночь напролет». Шоссе на повороте к площади выходило на крутой берег моря, поросший белой акацией. Сквозь редкие пока листья и цветы мелькнуло море. Вчера вечером, проезжая здесь, Алеша слышал, как волны шумели, накатываясь на берег, а сейчас шум волн заглушали голоса, музыка. Лазарев слез с велосипеда и покатил его по площади, придерживая одной рукой за руль, лавируя среди толпы гонщиков в разноцветных майках, корреспондентов, увешанных фотоаппаратами, любопытных болельщиков. Направлялся он к «техничке» команды, за которую выступал. Никто на Алешу внимания не обращал, никому он еще не был известен.

– Аркадий! – услышал он впереди себя радостный возглас и вздрогнул.

Голос был знакомый.

Алеша вскинул голову, остановился. Навстречу Аркадию Володину, капитану сборной СССР сквозь толпу пробиралась девушка в сером вязаном платье. Видел ее Алеша со спины и не мог понять, кто это. Он двинулся следом.

– Ты как сюда попала? – расслышал он среди гула толпы голос Аркадия Володина.

– В командировку… от журнала, – ответила девушка радостно. Она по-прежнему стояла спиной к Алеше.

– Да-а! Как же ты сумела? – голос у Аркадия сразу приобрел нежные и ласковые нотки, и Алеша подумал, не очередная ли это деваха Аркаши, но почему голос такой знакомый и почему он так взволновал его? Где он ее видел?

Лазарев слышал множество легенд о любовных приключениях Володина. Аркаша славился этим среди гонщиков. И тренеры не раз наказывали его за нарушение режима.

– Алеша! Алеша! – донесся крик.

Лазарев с досадой оглянулся и увидел возле «технички» сестру Галю рядом с белоголовым тренером Истоминым и механиком сборной Юрием Михайловичем Пухначевым, плечистым, высоким человеком. Галя махала обеими руками над головой и подпрыгивала, чтобы обратить его внимание. У сестры был отпуск, и Алеша уговорил ее поехать с ним в Сочи, быть свидетелем его триумфа. Лазарев поднял руку, помахал сестре, показывая, что он слышит и сейчас подойдет, и направился к Володину и девушке. Он слышал, как она спросила торопливо:

– Где Шадров?

Володин указал в сторону радиофургона, туда, где были судьи. Среди них выделялся своей крупной фигурой и светлым костюмом главный тренер сборной страны Шадров Владимир Петрович.

– С тобой вечером поговорить можно? Я в тактике шоссейной гонки совсем не разбираюсь… – быстро проговорила девушка и, не оглядываясь, двинулась средь толпы к радиофургону. Алеша так и не увидел ее лица.

Володин смотрел блестящими глазами вслед девушке, улыбался. Алеше показалось, что сейчас он спросит: «Хороша бабенка, а?»

– Кто это? – Лазарев тоже взглянул в след девушке, которая подходила к радиофургону.

Аркадий повернулся к нему и, не гася улыбки, ответил:

– Журналистка… С ее мамашей года три назад… Экзотическая бабенка ее мамаша! Мальчиков любит до потери пульса… Но хороша собой, хороша. И дочка, ишь, какая уже! – Он задумчиво потер лоб. – Тоже хороша!

– Алеша, – подошла к ним Галя. – Тебе Истомин что-то сказать хочет.

– Лиса! – воскликнул радостно Аркаша, глядя на Галю.

Лазарева взглянула на него удивленно. Высокий белолицый парень со светлыми короткими волосами был ей незнаком. Но откуда он знает, что ее в детстве Лисой звали?

– Это сестра моя, Галя, – сказал Алеша Володину с каким-то неприятным ощущением. Не хотелось, чтобы Володин смотрел на сестру такими глазами, не хотелось знакомить их. – А это Аркаша Володин… Я тебе говорил о нем! – быстро добавил он, надеясь, что Галя вспомнит его рассказы о гонщике-бабнике, который никогда спокойно мимо девок не проходит.

– А мне ты не говорил, что у тебя такая сестра! – с упреком произнес Аркаша, растягивая слова и с особенным значением выделяя слово «такая». – И так на тебя похожа! Вы что, одногодки?

Алеша не ответил. Галя не заметила, что брат помрачнел, смотрела она на Володина. Ей было приятно слушать его. Во всей ладной, мускулистой фигуре Аркаши чувствовались спокойствие и уверенность в себе. И когда Володин спросил, не одногодки ли они, а Алеша не ответил, Галя не выдержала, засмеялась, говоря:

– Нет, хуже! Одночасовки!

Алешу неприятно поразил показавшийся ему неестественным смех сестры. «Закудахтала, наседка!» – подумал он.

– Близнецы! – воскликнул Володин. – Вот это да! А ты молчал!

Алеша поморщился. Он понимал, что слова и изумленные вскрики Володина наигранны, и поражался, почему не видит этого Галя.

– Пошли! – взял он за локоть сестру.

– До вечера! – крикнул им вслед Аркаша.

«Ну, бабы! Ну, дуры!» думал Алеша с негодованием. Хотелось сказать сестре: Володин перед всеми рассыпается, каждой встречной лапшу на уши вешает, но только морщился, не зная, как поудобнее начать. А Галя испытывала почему-то такое же радостное чувство, какое бывало у нее, когда она вынимала из почтового ящика конверт, весточку от Ивана Егоркина: хотелось читать и читать бесконечно его ласковые слова. Служил он в пустыне, писал часто, но перед отъездом в Сочи от него девять дней не было вестей. Так долго он молчал впервые за полгода. Не случилось ли что с ним? Не в Афганистан ли отправили?.. С каким страхом ждала она письма, когда узнала, что по просьбе афганского правительства ограниченный контингент наших войск введен в Афганистан. Ведь городок-то, где служил Иван, был близ границы с Афганистаном. Но писал Егоркин из этого городка, и она успокоилась. Сейчас при мысли об Иване тревога шевельнулась в груди: почему так долго не пишет? Позвонить надо сегодня домой, нет ли письма. Двенадцатый день сегодня. А может, забывать стал, местная приглянулась? – с обидой мелькнуло в голове. И Галя неожиданно для себя поставила рядом Егоркина и Володина. Егоркин нескладный, застенчивый, угловатый, а Володин ловкий, литой, уверенный, в красной майке с гербом Советского Союза на груди, вспомнилось, каким особенным тоном он произнес: такая сестра. И почему он воскликнул: лиса?

– Почему у вас майки разные? – спросила Галя.

– С кем?

– С Аркашей…

– У него майка сборной… – буркнул Алеша.

– Алеша, ты что хмуришься? – встретил его Истомин возле «технички», на которой стояли гоночные велосипеды. Седые волосы Истомина, зачесанные назад, были взъерошены. Гляди бодрей.