Оливье

Оливье в сердцах махнул рукой.

– Пойдите прочь с моих глаз, недоумки.

Он берет серебряную ложку, и только сейчас я замечаю, что на столе перед стариком лежит тарелка. С салатом. Люсьен Оливье зачерпывает горстку разноцветной мешанины (угадываются темные полоски рябчика, красноватые рачьи шейки, кубики картофеля, огурцы, каперсы и еще что-то, неуловимо знакомое) и отправляет в рот. Салат на тарелке тут же вспухает, заполняя причиненную ложкой брешь. Теперь его снова столько же.

Я продолжаю стоять на коленях, не зная, что дальше делать.

Старик поднимает глаза.

– Ладно. Скажу я тебе один из моих секретов. Надо…

Негромкий хлопок разрывает воздух над моим ухом. В широком лбу старика появляется темная дыра. Она расширяется, осыпаясь внутрь и наружу струйками серого песка. Люсьен Оливье валится на пол и рассыпается в прах.

Я вижу стоящего позади Потапа. Он направляет «ругер» в мою сторону.

– Такая жизнь, барин, – говорит он и наступает тьма.

***

Потап заходит в ближайшую забегаловку. Это разливочная, где стоят и пьют местные обрыганы.

Подходит к стойке, смотрит на дебелую продавщицу, у которой на низком лбу написана фраза «Чего приперся?». Звонит телефон.

– Как? – деловито спрашивает трубка.

– С ними покончено, товарищ комиссар. Теперь им точно рецепт не достать. Ни тем, ни другим.

– Молодец, боец! Хвалю. Но все-таки непонятно, как тебе удалось втереться к ним в доверие?

Потап хмыкает.

– На лесть падки, товарищ комиссар. Любят, когда их высокоблагородием величают.

Комиссар хмыкает.

– Идиоты. Ладно. Отдыхай. И помни наши девизы.

– Красное всегда над белым, – бодро говорит Потап. – Должен остаться только один!

– Именно. Так держать.

Связь отрубается. Потап смотрит на продавщицу.

– Селедку под шубой, будьте добры. Новый год все-таки.