Тяжелым путем

Хотя плотная бархатная маска и скрывала её лицо, но по всем её движениям, a главное по роскошному костюму, искусно разрисованному акварелью, о котором сама Нетти успела разболтать всем своим друзьям и знакомым, все сразу узнали молодую хозяйку дома.

Подле неё вертелись, звеня бубенчиками, пестрый арлекин и белый Пьеро в колпаке с кисточкой и широчайшем костюме. Тут же порхал изящный Мотылек, миниатюрная фигурка Кати, одетой при помощи Нетти в удачно сооруженный из разного мишурного тряпья прехорошенький костюм. Катя не отходила ни на шаг от своего кумира, a от Кати, в свою очередь, не отходил забавный китаец в пестром костюме, широкой куртке и штанах, с привязной косой.

Когда большая часть гостей уже съехалась и приглашенный тапер, заняв свое место за роялем, ударил по клавишам, стройный арлекин подбежал к Нетти и расшаркался перед ней.

– Могу я просить вас о милости открыть со мной бал, прекрасная княжна?

Нетти вспыхнула под своей маской.

– Опять княжна? Не злите меня, Пестольский. Что скажет André, когда услышит, как вы называете меня. И потом, как вы меня узнали?

– О, что касается до этого, то если бы здесь была не одна, a целая тысяча аналогичных с вами по костюму весенних зорь, то я бы узнал вас из этой тысячи, божественная княжна.

– Какой вы забавный! Какие вы всегда болтаете глупости! Следовало бы вас хорошенько наказать за это и оставить без танцев, но я сегодня так счастлива, что прощаю вас. – И, говоря это, Нетти положила на плечо молодого офицера свою изящную маленькую ручку, стянутую узкой белой перчаткой, и закружилась с ним по зале под нежные, мелодичные звуки вальса.

В это время перед Катей очутились сразу два кавалера: один широкоплечий, статный, в наряде русского боярина, высокий, кудрявый, настоящий русский молодец, другой – ломающийся и подпрыгивающий, как обезьяна, Пьеро.

– На тур вальса, прелестный мотылек! – процедил сквозь зубы юнкер Дима Николаев, расшаркиваясь перед девочкой в то время, как статный боярин без слов обвил рукой её талию.

– С тобой, с тобой, Андрюша! – весело вскрикнула девочка, мгновенно узнав по костюму брата.

– Позвольте, a я то как же? – засуетился Пьеро.

– A с вами потом, – решила она, уносясь под дивную мелодию на середину залы в крепких объятиях брата.

Потерпев неудачу, Пьеро кинулся к первой попавшейся барышне, одетой французской маркизой, в мушках и напудренном парике, и пригласил ее.

Вмиг и третья пара закружилась по зале. За ней четвертая, пятая, шестая…

Старики прошли в соседнюю с гостиной комнату, где их гостеприимно поджидали раскинутые для карт ломберные столы с развернутыми веером карточными колодами.

Дамы и не танцующие гости поместились за чайным столом в столовой под наблюдением старшей хозяйки дома.

На этот раз чай разливали и разносили наемные официанты и Луша. Ия была наверху. Она не спеша укладывала спать близнецов, ласково переговариваясь с ними.

Несмотря на все настояния хозяев, молодая девушка категорически отказалась пустить детей в залу смотреть танцующих хотя бы на самый короткий срок.

– Не дело, малыши, совсем не дело, – говорила она порывавшимся вниз детям. – Завтра рано вставать надо, заниматься. С какими же головами вы будете присутствовать на уроках? Да и потом, что интересного в том – смотреть, как веселятся другие. Я понимаю, если самим танцевать, это еще другое дело, – уговаривала и убеждала детей Ия. – A мы лучше завтра днем в цирк отправимся. Я афишу читала. Каких там медведей показывают, просто прелесть! И на велосипедах они ездят, и на колесных коньках катаются, совсем как люди. Хотите поехать взглянуть?

– Хотим, хотим! – в один голос отозвались близнецы.

– Ну, вот и прекрасно, поедем, значит, a теперь засыпайте поскорее.

– A вы, Ия Аркадьевна, пойдете вниз? – приподнимая свою кудрявую головку с подушки, осведомилась Надя.

– Ты слышала, детка, как тетя Нетти просила меня об этом. Но не скрою. Мне гораздо было бы приятнее лечь пораньше спать.

– Разве вы не любите танцев?

– Нет, люблю. В институте я много и охотно танцевала. Но то общество, которое собралось нынче внизу, мне совсем незнакомо, и я не имею никакой охоты сегодня танцевать.

Ия говорила правду. Ей не только не хотелось, a было трудно спуститься вниз и заниматься гостями. Но делать было нечего – приходилось идти из опасения обидеть Нетти.

Лишь только заснули дети и их ровное сонное дыхание долетело до ушей молодой девушки, она не торопясь отложила в сторону книгу и подошла к крошечному зеркальцу, повешенному над столом. Глядя в него, она расчесала свои короткие густые волосы, успевшие уже значительно подрасти за эти два последних месяца после болезни, и перевязала их лентой, (несложная прическа, которую она теперь носила каждый день). Затем взяла со стула приготовленное ею черное скромное платье и черный же шерстяной платок. Платье сна проворно накинула на себя. Платком же повязала голову совсем так, как это делают монахини. Затем вынула из ящика комода купленную ею накануне черную бархатную маску и надела ее себе на лицо.

Взглянув на себя еще раз в зеркало, Ия осталась вполне довольна своим костюмом. Отразившаяся в стекле строгая черная фигура давала полную иллюзию обительских послушниц. Тем более была счастлива Ия, что ей не пришлось заимствовать наряд у Нетти или у княгини, и что она сама могла, затратив самую крошечную сумму, сделать этот удобный для себя костюм.

Взглянув еще раз на крепко спящих детей, она поправила лампаду перед божницей и неслышно выскользнула из комнаты.

Еще в верхнем коридоре стали доноситься до её ушей звуки музыки, шарканье ног и веселые голоса танцующих. Не спеша, Ия спустилась в залу.

Глава VIII

– Ба! Ба! Кого я вижу! Прелестная монахиня, разреши просить тебя окунуться в мир житейской суеты, умчать тебя, в вихре бешеного вальса, – услышала Ия странно знакомый голос.

– Так как я монахиня только на сегодняшний вечер и мне не придется возвращаться в мою угрюмую обитель, то охотно принимаю ваше приглашение, – с низким поклоном отвечала Ия, сразу входя в свою новую роль.

Стройный арлекин, звеня бубенчиками, обвил рукой её талию и они понеслись. Несмотря на полное нежелание танцевать в незнакомом обществе, Ия при первых же звуках немного грустного вальса, который она всегда предпочитала всем остальным танцам, почувствовала смутное удовольствие. Чудесные, нежащие звуки музыки ласкали ее. Сами ноги неслись, казалось, под эту красивую, нежную мелодию. К тому же её кавалер, пестрый арлекин, танцевал прекрасно. И словно сама Ия с каждой секундой делалась все легче, все воздушнее, соразмеряя с ним свои движения.

– Parqleu![2] Ho вы танцуете, как богиня! Я ничего лучшего еще не встречал на своем веку… Такая легкость и грация, parole dhonneur![3], – восторженно нашептывал ей её кавалер, продолжая свои удивительные пируэты.

От этих слов еще веселее стало на душе молодой девушки. Она давно не танцевала, не веселилась. A молодости не присущи угрюмость и суровость. Ия отлично сознавала это и не находила ничего предосудительного в том, что она так весело, от всей души кружится сейчас по зале с пестрым арлекином, умеющим так прекрасно вальсировать. Но вот он расшаркался перед ней и посадил ее на место.

– Ты прелестно танцуешь, очаровательная отшельница, – переходя на пресловутое маскарадное «ты», произнес кавалер Ии.

Потом он исчез на минуту и возвратился, ведя с одной стороны римского воина, с другой – пастуха.

– Выбирай любого! – прозвучало в тот же миг над головой Ии.

Последняя протянула руку скромному пастушку, и опять с этим новым кавалером закружилась по зале.

A тихие, вкрадчивые звуки вальса так и баюкали, так и нежили слух. Они то пели свирелью, то звенели раскатисто сотнями серебряных струй, то рокотом нежного морского прибоя ласкали ухо. Ия носилась по зале, едва касаясь маленькими ножками земли.

– Как приятно танцевать с тобой, маска, не чувствуешь даже тебя, так ты воздушна и легка! – сказал ей, усаживая ее на место, её новый кавалер.

A тут уже ждали ее другие бальные танцоры.

– Смиренная монахиня, удостой меня, убогого, осчастливь! – послышался знакомый голос за спиной. Она живо обернулась. Русский мужичок в широких шароварах и в поддевке стоял перед ней, неуклюжий, забавный, смешно переминаясь с ноги на ногу, с гармоникой под мышкой, с плетеными лаптями на ногах.

– Ха-ха-ха! – рассмеялась Ия, – князь Леонид, сразу узнала по голосу!

– Какой князь Леонид, просто убогий мужичонка, бобыль Ефремка из села Михайловки, что близ Яблонек, по соседству, значит. Знакомо, чай, село-то тебе, мать святая? А? – умышленно подражая крестьянскому говору, басил старший из братьев Вадберских.

– Господи! Да неужели же вы и почтаря Ефрема знаете? – внезапно обрадовалась при знакомом имени Ия.

– A то как же? Он ведь не только к вам в Яблоньки, a и к нам в Лесное почту возил.

Словно родным деревенским воздухом, знакомой родной обстановкой повеяло на Ию при этих словах юноши. Встали, как по мановению волшебной палочки, перед ней картины недавнего родного прошлого… Воскресли перед мысленным взором девушки дорогие далекие образы… И сразу потянуло туда, далеко, в родное гнездо… Потом сразу мысль перескочила на сестру, постоянно тревожившую Ию.

– Катя, a Катя, где же она, однако? – невольно пронеслось в голове Ии, уже безо всякого удовольствия кружившейся теперь по зале с рыжим князьком, поминутно сталкивающимся с другими танцующими парами и наступающим на ноги своей дамы.

Сегодня, перед вечером, ей удалось только мельком увидеть Катю, когда та прибежала показаться ей за пять минут до начала бала в их «детскую». Теперь же, попав сразу в шумную атмосферу бала, и отдавшись так неожиданно нахлынувшей на нее волне непривычной маскарадной суеты и веселья, молодая девушка на миг позабыла о младшей сестре.

– Непростительная оплошность! Где же она, однако? – тревожно ища глазами по зале нарядного пестрого мотылька и все сильней волнуясь, думала Ия.

– Довольно, довольно, благодарю вас, князь! – обратилась она к своему кавалеру, потеряв окончательно всякое желание продолжать танцы.

– Ну вот, уж и довольно, экая вы, право! A я только что разошелся, признаться сказать. Кажется, не очень ваши ноги пострадали? Нетти, та со мной ни за что не пойдет и все её кисейные барышни-подруги тоже, – своим грубоватым тоном бросал Леонид, – иначе, как слоном, они меня и не называют.

– Мерси, мерси, я не могу больше! – энергично приняв руку у своего кавалера, Ия выскользнула из круга танцующих. Теперь она порхнула по зале, ловко лавируя среди вальсирующих пар.

Маленькая маркиза с задорными мушками на щеке и подбородке, под руку со средневековым рыцарем внезапно заступила ей дорогу.

– Наконец-то ты вышла из твоего монастыря, прелестная отшельница, – слегка ударяя Ию веером по плечу, насмешливо произнесла она, наклоняя лукавым движением на бок свою пудреную головку, – и не надоело тебе быть, однако, ключницей и кастеляншей в этой обители?

Ия вздрогнула, сразу поняв насмешку.

– Я не нахожу в этом ничего дурного, – помимо воли горячо вырвалось у неё.

– Но с твоей внешностью, с твоим образованием и воспитанием, милая скромница, ты могла бы найти себе лучшее применение, нежели быть нянькой и домоправительницей там, где все равно не оценят твоих услуг, – снова засмеялась под кружевом маски незнакомка.

– Клянусь, не знаю более скучных обязанностей! – вторил ей рыцарь, её кавалер.

«Какие они все злые, однако, – с затаенной горечью обиды подумала Ия, – ведь это они смеются надо мной. Они не знают, что ради мамочки и Кати я готова нести еще и не такую трудную службу». – И она поспешила уйти подальше от насмешливой парочки.

Между тем, вальс сменился кадрилью.

– Mesdames et messieurs, prenez places! – надрывался дирижер.

– Смотрите, видите эту черную фигуру… Мрачная личность, пробирающаяся из залы, это сестра молодого Басланова, – в тот же миг услышала Ия чей-то заглушенный шепот за собой.

– Что за странность нарядиться, точно на похороны… Ведь Басланов зарабатывает не мало, не мог поприличнее одеть сестру, неужели же… – отвечал на это другой.

Дальше молодая девушка не пожелала слушать. Ей казалось, что пол горел у неё под ногами, пока она пробиралась к порогу залы.

В соседней столовой, y ледяного грота с крюшоном, стояло несколько масок: пронырливый китаец, пестрый арлекин и бойкий Пьеро. Тут же была и Нетти, оживленная, смеющаяся, между Цветком Алого Мака, Доброй Феей и Мотыльком… Они все оживленна болтали, прихлебывая прохладительное питье из хрустальных бокалов. Очевидно, молодые люди не в первый раз подходили к крюшону, потому что движения и речи их были развязнее и порывистее, чем всегда.

– А, прекрасная монахиня, – при виде Ии весело вскричал арлекин, – вот неожиданное открытие, mesdames, вообразите, сие смиренная отшельница всех вас, как говорится, за пояс заткнула, по части грации и искусству танцев. Ия Аркадьевна легка и воздушна, как Сильфида и, право, многие из ваших дам и барышень могли бы позавидовать ей.

– Ха, ха, ха, – не совсем естественно рассмеялась Нетти, не выносившая, чтобы в её присутствии хвалили других.

– Вы пристрастны, monsieur! – пропищал Красный Мак, всячески старавшаяся не быть узнанной её собеседниками.

– Воображаю танцующей эту провинциалку, – шепнула на ухо Пьеро Добрая Фея.

– Га-га-га! – заржал Пьеро диким смехом Димы Николаева и ломаясь, и извиваясь с искусством настоящего клоуна, он ни с того ни с сего обратился к барышням с довольно своеобразным заявлением: – A вот, если б вы видели только лошадь князя Контакузен, mesdames. Она взяла первый приз на последних скачках. Mille diables, не лошадь, a огонь!

– На такую не грех поставить, – вращая черными щелочками глаз в отверстии маски, вставил китаец, прихлебывая крюшон из хрустальной стопки.

– A разве ты играешь на скачках, милый китайский мандарин? – кокетливо смеясь, обратилась к китайцу Добрая Фея.

– A ты умеешь держать на привязи твой болтливый язычок, волшебница.

– Мы не болтливы, сударь! За это подозрение не желаю говорить с вами, – обиделась маска.

– Увы мне! Увы мне! – воздевая руки к небу, запел китаец.

– Мотылек, разреши наполнить этой живительной влагой твой бокал, – обратился арлекин к Кате.

Девочка со смехом протянула ему опустошенную ею только что стопку. Её глаза неестественно блестели. Из-под кружева полумаски то и дело сверкали в улыбке зубы. Катя никогда за всю свою коротенькую жизнь не брала в рот вина и нынче впервые, по настоянию Нетти, выпила холодного крюшона. Последний сразу ударил ей в голову, заставляя беспричинно смеяться на каждое слово. Лицо её пылало под маской, голова слегка кружилась. Но тем не менее она храбро поднесла к губам стопку, наполненную шампанским, ни в чем не желая отставать от старших.

Как раз в эту минуту рука подоспевшей Ии удержала ее:

– Перестань, Катя, это вредно и некрасиво. Ты еще ребенок, a детям не полагается пить вина, – произнесла она, взяв у девочки бокал с искрящейся влагой.

– Но как строго, однако… – засмеялся Пьеро, вертясь на каблуке.

– В монастырях проповедуется пост, молитва и полное воздержание от спиртных и виноградных напитков, – тоненьким фальцетом протянул арлекин.

– Вот еще! – надула губки Катя, – я не понимаю, почему ты, Ия…

Она не договорила, потому что Нетти отвела в эту минуту старшую золовку в сторону и, сверкая глазами, зашептала ей, мало заботясь о том, слышат ее или нет.

– Ия, что вы сделали? Вы же осрамили нас с André.

– Я? Осрамила? Что вы еще выдумали, Нетти? – с неподдельным изумлением вырвалось у той.

– Не притворяйтесь, пожалуйста, моя милая, вы отлично знаете, что я хочу сказать! Взгляните на себя, как могли вы показаться на вечере в этом жалком тряпье! Ведь вы же родная сестра André! Что будут говорить о нас с мужем! Скажут, балы устраивают, a бедную молодую девушку одели в лохмотья, как какую-то нищую или Сандрильону. Если б я знала это раньше, то ни за что не пустила бы вас сюда в этом затрапезном виде.

Ия слушала, не веря ушам. Неужели уже настолько была мещанкой эта блистательная Нетти, чтобы делать ей такие нелепые, пошлые замечания, да и притом вслух, при всех!..

Оскорбленная, негодующая, взглянула она на невестку.

– Это легко поправить, – металлическим тоном произнесла она, – большая часть гостей меня не узнала, и я постараюсь незаметно скрыться от тех, кто меня видел и уже не возвращаться сюда, чтобы не компрометировать вас моим костюмом. Таким образом, инцидент будет исчерпан, я надеюсь, вполне, – спокойно, но с легким оттенком насмешки проговорила она, направляясь к двери.

– Это будет самое лучшее, что вы могли придумать, – холодно бросила Нетти вдогонку молодой девушке. Но та не слышала ее. Мысли Ии были теперь заняты уже другим.

– Катя, – позвала она с порога сестру, – я надеюсь, что ты не будешь больше делать глупостей, пить вина, и тотчас же после ужина пойдешь спать. Тебе, как девочке, еще рано оставаться до самого конца бала.

– Ого, какая строгая, однако, старшая сестрица! – паясничая, пропищал Пьеро.

– Она страшная деспотка и завидует Кате, – успела шепнуть Нетти своим друзьям.

– Смотрите, пожалуйста, a на вид смиренница какая, воды не замутит!.. – засмеялся Красный Мак, в лице Нины Завьяловой.

– В тихом омуте, вы знаете… – подхватила её сестра Ольга.

– Офелия, ступай в монастырь!* – подскочил к Ии арлекин, успевший уже приложиться к десятому бокалу, и вследствие этого не совсем твердо державшийся на ногах.

– Офелия, о нимфа! – помяни меня в твоих святых молитвах,[4] – внезапно опускаясь на одно колено, с патетическим жестом продекламировал Дима Николаев – неугомонный Пьеро.

Но Ия уже не слышала того, что ей говорили. Со смутным чувством глухого раздражения, впервые появившимся в её душе, она поднялась к себе в детскую. Здесь перед божницей теплилась лампада. Слышалось ровное дыхание спящих детей, и на нее сразу пахнуло атмосферой патриархального уюта, покоем и сладкой грустью.

Смутно заглушенные несколькими дверьми, долетали сюда звуки мазурки, веселые выкрики дирижера… Топот сотни ног… Звонкие, молодые всплески смеха… Но молодая девушка ничего не слышала. Она достала из бювара лист почтовой бумаги и села за письмо к матери.

Глава IX

Весь этот вечер Катя была, как во сне. От выпитого с непривычки крюшона голова девочки кружилась все сильнее и сильнее. Смех делался все громче и неестественнее. A тут еще подоспели и новые впечатления: её первый бал, её положение взрослой барышни, танцевавшей впервые с настоящими взрослыми кавалерами, – все это усугубляло её волнение. К тому же Валерьян Вадберский, прячась под своей хламидой китайца, наперерыв с Димой Николаевым говорили ей поминутно комплименты, громко восторгались её внешностью, грацией и изяществом, танцуя с ней по несколько раз подряд, и словно по уговору отличая ее перед всеми остальными барышнями.

Бедная Катя! Она не слышала того, что говорилось в то же время за её спиной этими юными шалопаями.

– Она божественно глупа, – величественно глупа ваша Катя! – шептал со смехом Дима на ушко Нетти.

– Послушай, сестра, мой Громобой, ей Богу же, умнее нашей молоденькой родственницы, a ведь, он только лошадь. A эта девица, вообрази, только и знает, что хохочет на всю ту ерунду, которую я напеваю ей в уши… – Нет, она великолепная дурочка, эта милая Katrinе! – вторил ему Валерьян Вадберский, обращаясь к Нетти.

– Но ты уж не очень, Валя… – с притворным беспокойством останавливала брата молодая женщина.

– Да, я и так не очень… но тсс! Вот она, легка на помине! Идет.

– M-lle Katrine, m-lle Katrine – хотите, я очищу вам грушу? – бросился он с видом непритворной любезности навстречу Кате.

– Грушу? Ха-ха-ха! – смеясь тем же неприличным смехом, лепетала та, – ах, нет, не надо груши, я не хочу груши. Я ничего не хочу… У меня болит голова. Вот если бы можно было выйти сейчас на крыльцо подышать свежим воздухом!.. Но этого нельзя! – заплетающимся языком произнесла бедная девочка.

– Voici une idée![5] Почему нельзя? Какой вздор!.. И не только на крыльцо, но и прокатиться можно… Хотите, я приведу мотор и мы все прокатимся, – предложил князек Валерьян, обращаясь ко всему кружку.

– Идея! Идея! Отлично, отлично, мы все поедем! – весело захлопали в ладоши обе барышни Завьяловы и Нетти.

– A как же Ия? Она будет недовольна! – непроизвольно сорвалось с губок Кати.

– Бэби, маленькая бэбичка какая, подумаешь, – засмеялась Нина Завьялова, – без спросу у сестры шагу ступить не смеет! Однако же, и держит вас в руках ваша Ия! Стыдитесь, m-lle Katrine, так слепо повиноваться сестре, которая немногим старше вас.

– Она заметно командует вами! – подтвердила вторая Завьялова, Ольга.

– Возмутительно, – вмешалась в разговор Нетти… – Ия до сих пор, вообразите, считает Катю ребенком, из личных соображений, конечно. Ведь, согласитесь, однако, mesdames, неприятно иметь около себя сестру, которая и моложе, и свежее, и красивее её. Ха, ха! A наша Иечка далеко не так глупа, чтобы не сознавать этого.

– Однако, mille diables, mesdames, едем мы кататься или нет? – повышая голос, нетерпеливо спросил Валерьян.

– Едем, едем! Только мы одни поедем, уговор лучше денег, больше не возьмем никого… A то пойдут охи, вздохи, ахи и причитанья, – возбужденным тоном говорила Нетти, – и даже André не возьмем. Мне надоели его вечные страхи: Нетти, ты простудишься, Неттичка, заболеешь, не ходи туда, не езди сюда! Боже, от тоски с ума сойти можно! Нет, уж я лучше предпочитаю остаться дома, нежели выносить все это.

– Разумеется, разумеется. Поездка без старших куда лучше! – вторил ей Пестольский, веселый арлекин.

– Чудесно, бесподобно, божественно! – пищали барышни Завьяловы.

– В таком случае, addio, исчезаю за мотором, – и на ходу срывая маску и привязанную косу китайца, князь Валерьян бросился через кухню и черный ход исполнять поручения расходившейся молодежи.

A получасом позднее мимо удивленной прислуги тем же путем, словно маленькая группа заговорщиков уже одетая в добытые Лушей из передней шубы и шинели молодежь со сдержанным смехом высыпала на заднее крыльцо.

* * *

Студеный морозный воздух сразу отрезвил Катю. Холодный крещенский вечер захватил ее. Зимний ветер щипал лицо, щеки, нос и проникал в горло овладевая её дыханием.

Автомобиль, раздобытый князем Валерьяном, несся стрелой по снежной дороге.

– Как хорошо, как чудесно! – то и дело восторгались барышни.

– Таинственное, романтическое похищение четырех граций! – смеясь, говорил Дима Николаев. – А, и вы, Екатерина Аркадьевна, любите кататься в автомобилях? – обратился он к Кате, сидевшей на коленях Нетти, поместившейся между сестрицами Завьяловыми.

Ложный стыд помешал сознаться девочке, что она никогда еще не ездила на моторе до сегодняшнего вечера, и Катя предпочла обойти молчанием этот вопрос.

– Куда же мы едем, однако? – поинтересовалась Нетти.

– Туда, туда! Прямо все, прямо, на край света, где он держится на одном из китов, – шутил Дима.

Его и без того маленькие глазки стали еще меньше и казались щелочками. Катя видела, что эти щелочки задорно и насмешливо поглядывали на нее… От Димы пахло вином, и вся его нетрезвая фигура внушала Кате гадливое отвращение.

– Какой противный! Пьет вино и говорит глупости, – произнесла мысленно девочка, стараясь не смотреть на Диму и других спутников, которые теперь казались ей не лучше подвыпившего Димы, и искренно наслаждаясь быстрой ездой.

Мимо мелькали молниями дома, фонари, улицы… Проехали тихую окраину, вылетели стрелой в более шумную часть города и снова помчались в тишину. Дух захватывало от быстрой езды в груди Кати. Голова прояснилась, перестала болеть. Но сама Катя вся притихла сразу, словно опустилась как-то. Теперь перед ней ясно предстала вся изнанка её ночного приключения.

Уехать, не спросясь у брата, y Ии, это что-нибудь да значило. Неприятное чувство сознания содеянной вины пробудилось в сердце девочки. Ей уже не хотелось слушать веселой болтовни соседей, не хотелось отвечать на их вопросы. И сама поездка в моторе не представляла уже больше никакого удовольствия. Её спутники, между тем, трещали без умолку. Говорили громко, спорили о чем-то…

– Боитесь, боитесь, mesdames, нечего и говорить, боитесь! – смеясь и заглушая всех своим громким голосом, кричал Пестольский.

– Нет, нет, вот глупости, волков бояться, в лес не ходить, – надрывались барышни Завьяловы, перекрикивая молоденького корвета.

– Да, мы в лес и не пойдем, мы поедем только на кладбище, – загоготал Дима Николаев, широко разевая рот.

Князь Валерьян, тоненький, юркий и вертлявый, склонился к лицу Кати.

– О чем задумались, очаровательные глазки? – спросил он сладеньким голоском.