скачать книгу бесплатно
В этот день я, по настоянию бабушки-княжны, была в первый раз в жизни оставлена без сладкого. Вечером же я ревела от горя, предчувствуя скорое лишение, такой нужной мне, свободы.
– Барбале, о Барбале, зачем они приехали? – рыдала я, зарывая голову в грязный передник старой служанки.
– Успокойся, княжна-козочка, успокойся, джаным-светик, ни одна роза не расцветет без воли Господа, – успокаивала меня добрая грузинка.
– Лучше бы они не приезжали – ни бабушка, ни этот трусишка! – продолжала я жаловаться.
– Тише, тише, – пугливо озиралась она, – услышит батоно-князь, плохо будет: прогонят старую Барбале. Тише, ненаглядная джаным! Пойдем-ка лучше слушать соловьев!
Но соловьев я слушать не хотела и, не желая подводить своими слезами Барбале, я пошла в конюшню, где тихим, ласковым ржанием встретил меня мой верный Шалый.
– Милый Шалый… светик мой… звезда очей моих, – перешла я на мой родной язык, богатый причитаниями, – зачем они приехали? Кончатся теперь наши красные дни… Не позволят нам с тобой скакать, Шалый, и пугать татарчат и армянок. Закатилось наше солнышко красное!
И я припадала головой к шее моего вороного и, цепляясь за его гриву, целовала его и плакала навзрыд, как только умеет плакать одиннадцатилетняя девочка. Шалый, казалось, понимал мое горе: он махал хвостом, тряс гривой и смотрел на меня добрыми глазами…
Глава III
Два героя. Абрек. Моя фантазия
Бабушка с Юлико приехали, кажется, навсегда. Бабушка поселилась в, дорогих моему сердцу, комнатах мамы. Туда я входила со смерти деды не иначе как с чувством сладкой тоски, а теперь они стали мне ненавистными. Каждое утро я и Юлико отправлялись туда, чтобы приветствовать бабушку с добрым утром. Она целовала нас в лоб и потом отпускала играть.
Из Гори приходила русская учительница, дававшая мне и Юлико уроки. Мой кузен оказывался куда умнее. Но я не завидовала: мне это было безразлично, так как я потеряла бесценные дни на Шалом, мою свободу…
С бабушкой приехало пять человек прислуги. Седой горец, как я узнала, был нукер[21 - Ну?кер – слуга.] покойного деда и провел вместе с ним не один поход. Родом из Кабарды и бывший чем-то между дворецким и конторщиком в доме бабушки, он сразу удостоился моего расположения. Теперь папин слуга Михако и горец постоянно спорили о вероисповедании, храбрости, выносливости грузин и горцев. Михако знал, что старый нукер был родом из мюридов[22 - Мюри?ды – воины, окружавшие Шамиля.], но, увлеченный львиною храбростью моего деда и образцовыми правилами русских солдат, на глазах самого Шамиля предался русским. После этого он сопровождал деда во всех его походах и был не раз отличен самим главнокомандующим, князем Барятинским. Я любила до безумия рассказы старого Брагима и с этою целью не раз подговаривала Михако подзадорить нукера.
– А что, батоно, – начинал Михако, лукаво подмигивая мне глазом, – ведь, слышно, ваш Шамиль большой хвастун был?
– Нет, ага[23 - А?га – господин по-горски.] (они во время самых горячих споров иначе не величали друг друга), не говори так: Шамиль был великий вождь и не было такого другого вождя у мюридов.
– Да что же он сам-то уськал свой народ, травил его исламом, а как попался, так сам же с повинной пришел к нашему вождю. Ведь небось не бросился в пропасть, как в плен его взяли? Нет, привел-таки своих жен, и сыновей, и внуков и сдал их на русское милосердие.
– Не говори, ага, того, чего не знаешь, – сурово останавливал Брагим. – Наши долго бились… долго осаждали… Неприступное то было гнездо… На самой вершине гор засел вождь мюридов… В этой борьбе убили моего князя-орла… А мы все шли, все поднимались… В то время два ангела бились в небесах у Аллаха, белый и черный… Белый победил… и сбросил черного в бездну… Задрожали горы, а с ними и гнездо великого Шамиля. И понял гордый старец волю Аллаха, и открыл ворота крепости, и вывел жен и детей своих… Я был рядом, за камнем белого вождя. Я видел, как белый вождь принял из рук Шамиля его саблю… кривую, длинную, изрубившую на своем веку немало урусов.
– Вот то-то и скверно, что он отдал саблю, батоно, лучше бы он себя самого этой саблей, – и Михако хладнокровно показывал рукой воображаемое движение сабли вокруг своей шеи.
Брагим недовольно крутил бритой головою. Он не одобрял втайне поступка Шамиля, но не хотел предавать своего бывшего вождя на суд уруса-грузина.
– Скажи, батоно, – начинал снова Михако, дав немного остыть старому нукеру от его воинского задора, – кто, по-твоему, скорее в рай попадет: наши или ваши?
– Аллах не делит людей на племена… У него только светлые и темные духи.
– А воины, мюридские или урусы, наследуют землю Магомета?
– Все храбрые, без различия племен и сословий: и уздени[24 - Узде?нь – дворянин.], и беки[25 - Бе?ки – князья.], и вожди, и простые джигиты, все они одинаково дороги Магомету, – отвечал невозмутимо старик.
Я до страсти любила такие разговоры, особенно когда Брагим воодушевлялся и раскрывал передо мною дивные и страшные картины боя, в далеких горных теснинах, среди стремнин и обрывов, под дикий шум горных потоков.
Счастливец Брагим видел, как разрушили гнездо кавказского орла, как затем белый и темный вождь долго смотрели друг другу в очи… Тысячи русских и столько же горцев ждали решения. И тогда Белый Царь обещал милость пленному кавказскому орлу. Счастливец Брагим видел все это! О, как же я ему завидовала!..
Кроме Брагима с бабушкою приехала еще старая горничная, приветствовавшая меня в саду в первый день приезда. Ее звали Анной. С нею был ее внук Андро, маленький слабоумный камердинер Юлико, еще девушка Родам, взятая в помощь Анне, и молодой кучер, наездник – быстроглазый горец Абрек.
Отца я за это время видела мало – он целые дни проводил в полку, где начиналась усиленная стрельба.
Прежде, бывало, я поджидала его за садом у спуска к берегу Куры, но бабушка нашла неприличными мои одинокие прогулки, и они постепенно прекратились. С Шалым, к счастью, я могла не расставаться. Только теперь вместо Михако, который терпеть не мог моих поездок, за мною постоянно ездил Абрек или блаженный Андро. Абрек умел и любил ездить. Он показал мне такие места в окрестностях Гори, о существовании которых я не догадывалась.
– Откуда ты все это знаешь, Абрек? – удивлялась я. – Ведь ты не был ни в Алозани, ни в Кахетии.
– Иок[26 - Ио?к – нет по-горски.], – смеялся он в ответ, – иок! Не был.
– Откуда же ты знаешь? – приставала я.
– Абрек все знает. От моря до моря все знает. – И он прищелкивал языком и улыбался еще шире, отчего лицо его получало хищное и лукавое выражение.
В нем было что-то лживое, но я любила его за отчаянную храбрость, за то, что он всюду поспевал, как птица, на своем быстроногом коне.
Шутя, он выучил меня джигитовке и, когда я на всем скаку поднимала воткнутый в землю дагестанский кинжалик, он одобрительно кивал головой и кричал мне:
– Хорошо! Молодец! Джигит будешь!
Я дорожила этими похвалами и гордилась ими. Абрек был в моем понятии настоящим типом молодца-джигита. Вскоре я ничуть не уступала в ловкости своему учителю.
– Абрек! – кричала я в восторге от новой ловкой проделки. – Где ты выучился этому?
Он только смеялся в ответ.
– Горец должен быть ловким и смелым, а не то это будет баба-осетинка[27 - Осети?ны – презираемое между горцами племя.], либо… – и тут он значительно подмигивал, – либо княжич Юлико.
Хорошо, что этого не слышала бабушка, после таких слов, она и дня не продержала бы Абрека под своей кровлей.
С Юлико у меня установились неприязненные отношения. Я не могла выносить его надменного вида, его женственно-нарядных костюмов, его «по-девчонски» причесанной кудрявой головы.
«О, этот уж не будет никогда джигитом!» – тайно злорадствовала я, встречая его на прогулке в саду, и прибавляла вслух, смеясь ему в лицо:
– Княжич Юлико! А где же твои няньки?
Он злился и бежал жаловаться бабушке. Меня оставляли в наказание без пирожного, но это не огорчало меня, и на следующий день я выдумывала новые способы раздразнить моего двоюродного брата.
– Что с тобой, Нина? – как-то раз серьезно и строго спросил меня отец, застав меня и Юлико в самом горячем споре. – Что с тобой, я не узнаю тебя! Ты забываешь обычай своей родины и оскорбляешь гостя в своем доме! Нехорошо, Нина! Что бы сказала твоя мама, если б видела тебя такою?
– О папа! – могла только выговорить я, задыхаясь от сухих рыданий, надрывавших мою грудь, и бросилась бежать со всех ног, чтобы не дать торжествовать Юлико.
– Барбале, я не могу, я не могу больше, – задыхаясь, говорила я моей поверенной, – я убегу отсюда, Барбале.
– Что ты? Христос и святая Нина, твоя покровительница, да будут над тобою! – шептала старуха и крестила меня своей заскорузлой рукою.
– Да ты понимаешь ли, что они внесли сюда горе, раздор и злобу! Ведь они сделали меня такою! Разве я похожа на прежнюю княжну Нину!
– Эх, княжна-джаным, у всякого свое горе! – тяжело вздыхала Барбале.
Я понимала ее молчаливую тоску. Дело в том, что с приездом бабушки все заботы по дому и хозяйству перешли к Анне, горничной моей бабушки. Я видела, как осунулась Барбале и уже не отходила от плиты, боясь потерять свои последние хозяйственные обязанности.
– Бедная Барбале! Бедная старушка! – растроганно говорила я, гладя с любовью ее загорелые щеки.
– Бедная княжна, бедная джаным! Бедная сиротка! – вторила мне она, и мы обнимались крепко и горячо, как родные.
Как-то раз бабушка, всевидящая и вездесущая, услышала наши жалобы и прислала за мною Родам.
– Пожалуйте, княжна, княгиня просит, – лукаво улыбаясь, объявила мне она.
Я передернула плечами (эту привычку я переняла от отца) и стала медленно подниматься в комнаты бабушки. Она меня встретила, красная, как пион, и, измерив всю меня враждебным взглядом, визгливо закричала:
– Так вот оно что, внучка! Вы бегаете жаловаться на меня судомойкам и кухаркам… на меня – вашу бабушку, желающую вам только добра и пользы! Чем я вам не угодила, позвольте спросить? Тем ли, что я прилагаю все мои старания, чтобы из скверного, необузданного мальчишки сделать приличную барышню?.. Юлико сказал мне, что ты продолжаешь дразнить его! Предупреждаю, если ты не оставишь эту скверную привычку, я отниму у тебя лошадь и велю запрягать ее в фаэтон, а ты будешь сидеть до тех пор дома, пока осенью я не отвезу тебя в институт!
Слова бабушки как громом меня поразили… Институт… возможность потерять Шалого… и вечные жалобы противного Юлико…
– Нет… нет… ни за что не расстанусь с Шалым и не поеду в институт… Ведь не повезут же меня туда связанную, в самом деле! А Юлико я никогда не перестану изводить…
В голове моей зрели планы, как бы досадить ненавистному мальчишке. Из комнаты я вышла шатаясь. Мне живо представилась такая картина, будто я – могущественная из королев, веду непримиримую войну с моим родственником, королем Юлико. Мы бьемся долго и, конечно, мои воины одерживают победу, а пленник-король стоит передо мною, со связанными за спиной руками в ожидании смерти…
– Король Юлико, знаете ли вы, что будет с вами?
Он бледнеет, ноги его дрожат и подкашиваются… Падая на колени, он униженно молит о пощаде.
– Вы должны умереть, ваше величество, – говорю я.
Он поднимает ко мне бледное и прекрасное лицо… Я читаю в его лице смертельный ужас.
Тогда я сзываю моих воинов звуком серебряного рога, какой бывает только у героев и вождей, и объявляю:
– Я, ваша королева, прошу у вас милости для этого царственного пленника… Я отдаю вам за его жизнь все мои сокровища! Вы должны, вопреки обычаю предков, пощадить его!
И вожди и воины, пораженные моим великодушием, высоко поднимают меня на щите, как это делалось у древних народов, и молодой пленный король склоняется к моим ногам, целуя мои одежды.
– Вот как я тебе отомстила, Юлико! – кричу я ему, забыв о том, что это всего лишь мечта, и по чинаровой аллее.
Мои щеки горят… Но тут я натыкаюсь на Абрека, седлающего Шалого…
– Скорей, едем, Абрек! – кричу я в исступлении.
Но тут я замечаю ненавистную маленькую фигуру в тени каштана, я бросаю новое оскорбление Юлико, не королю воображаемой сказки, а настоящему Юлико с длинным носом и мышиными глазками:
– Слушай, князь-девчонка, если ты еще раз осмелишься сплетничать на меня бабушке, то я затопчу тебя копытами моего Шалого! Слышишь?
И вихрем уношусь в горы…
Глава IV
Бэлла. Неожиданная радость
– Нина! Княжна-джаным! Сердце мое!
– Бэлла, радость!
– Золотая Нина!
– Бэлла! Бэллочка! Драгоценная!
У ворот нашего сада стояли две чистокровные горные лошадки и два джигита в праздничных нарядах. В одном я узнала дедушку Магомета; другой, молоденький, быстроглазый, оказался моей хорошенькой теткой, сестрой покойной деды, Бэллой, дочерью Хаджи-Магомет-Брека с которой теперь мы так тепло беседовали. Хотя моя тетка была старше меня, но мы были с нею закадычными друзьями.
– Золотая моя джаным, хорошенькая, изумрудная моя, яхонтовая… – тянула она своим певучим голоском, и смеялась, и целовала меня, и звенела запястьями под голубым, золотом шитым бешметом.
– А мы ехали… долго… ехали… все горами… горами… останавливались только у духанов[28 - Духа?н – кабачок, харчевня.], а ночевали в аулах… – рассказывала она.
– Как же ты без чадры, Бэлла? – удивилась я, зная, что дед Магомет строго придерживается обычаев горцев.
– Тсс! – лукаво погрозила она пальцем и покосилась на отца, дружески обнимающегося с подоспевшим папой. – Чадра под бешметом… Здесь урусы, а ваши женщины не прячутся под чадрою… Я в гостях у урусов.
– Молодец, Бэлла! Ай да дикая козочка, – рассмеялся мой отец и повел дорогих гостей к дому.
– А у нас новость, – шепотом сообщала я моему другу. – Приехала чужая бабушка… такая важная и сердитая… А с нею брат… двоюродный… Такой кудрявый… вот увидишь, и злющий, как голодный волчонок.
– Голодный волчонок! – подхватила Бэлла и громко, раскатисто рассмеялась.
На крыльце нежданных гостей встретила бабушка со своим неизменным Юлико.
– Здравствуй, Хаджи-Магомет, добро пожаловать, – насколько могла любезнее, приветствовала она деда, своего давнишнего врага.
– Здравствуй, княгиня, – сурово, без улыбки ответил старик, не любивший ее за чрезвычайную кичливость.
– Здравствуй, госпожа! – прозвучал звонко голосок Бэллы.
– Эта хорошенькая девушка – твоя дочь, ага Магомет? – обратилась бабушка к гостю.
Тот молча кивнул головою.
– Ты счастлив должен быть, ага, имея такую прекрасную дочь!.. – желая довершить любезность, продолжала бабушка.
– Будь благословенна Аллахом, госпожа, за твою доброту, – сурово произнес старик и остановил ласковый и грустный взгляд на дочери. – У меня была и другая дочь, такая же прекрасная и добрая, но волею Аллаха она в раю…
Всем стало грустно… Всем вспомнилась моя милая, незабвенная красавица мать.
– А вот это внук мой, княжич Юлико, – не без тайной гордости произнесла бабушка, выдвигая вперед своего любимца.
И вдруг веселое личико моей молоденькой тетки сморщилось от смеха. Она без церемонии трогала пальцами бархатный костюмчик моего кузена, его отложной воротничок, его длинные, как у девочки, кудри и хохотала до упаду.
– Косы девушки… шальвары мальчика… ай да джигит! – кричала она, не стесняясь, между бешеными приступами хохота.
Мы с отцом не могли не улыбнуться, смотря на эту веселую и живую дикарку.
