Архитектор снов

– Расскажи мне о том саде, – словно очнувшись, попросила она Варю.

Та дожевала конфету и стала ровнять пальчиками стопку серебристых оберток. Она начала медленно, не спеша.

– Ну, там был забор. Такой длинный, унылый, с металлическими пиками. На пиках – совы с блестящими глазами. Ворота чугунные, ажурные, с завитками, а в середине – опять совы. Во дворе было дерево огромное, прямо перед домом. По нему лазать было удобно, ствол был такой весь крученый и вывернутый во все стороны. Но это только днем, а вечером на него смотреть было страшно, казалось, что это огромное чудовище, которое вылезло из земли и сейчас заползет в дом и всех съест. Вокруг этого дерева и был этот сад. Одни растения высокие, другие низенькие. Были с большими цветами, были без цветов и еще с такими изрезанными листьями. Ни на что не похожие. И они не пахли никогда, и пчелы над ними не летали. И все они были черные. Мертвые.

За столом воцарилось молчание. Варя словно рассказала страшную сказку и наслаждалась произведенным эффектом.

– Мертвые… – эхом отозвалась Майя.

Варя неожиданно посерьезнела и склонилась над столом, приблизив лицо к Майе. Ее голос сник до быстрого шепотка.

– Ну, понимаешь, – пояснила она. – Это был райский сад наоборот. И цветы росли не просто из земли, они росли из ада. Это были души умерших, которые так и не нашли покоя и прорастали черными цветами. И невозможно было их истребить. Их рвали и выбрасывали, а они лезли вновь и вновь.

– Откуда ты это знаешь? – с улыбкой спросила ее Майя.

– Ну, об этом все знают, – с умным видом Варя откинулась на спинку стула.

Майя подняла брови. Какая все-таки самоуверенная девчонка! Майя не сомневалась в том, что все это были детские фантазии, бородатые страшилки. Но отчего так тревожно становилось у нее на душе, когда она представляла себе это старое высохшее дерево и черный строй невиданных растений, раскачивающихся на ветру.

–А дом? – она тряхнула головой, отгоняя неспокойные мысли. – Расскажи мне о доме.

– Дом… – авторитетно начала Варя.– Непонятно было, столько в нем комнат.

– То есть?

– Ну, понимаешь, – Варя сощурилась, – их всегда было то на одну больше, то на пару меньше. И еще эта лестница. Она вела на второй этаж и все время как будто по-новому скручивалась. Как хвост, то так, то эдак. И окно в моей комнате было то большим, то совсем маленьким. И сыро всегда было в доме, сыро и темно. Он так стоял, что внутрь солнце почти никогда не проникало. А однажды, когда луч света попал на буфет, лопнула рюмка, такая старая, граненая…

Майя сидела, подперев голову рукой. Мыслями она улетела куда-то далеко.

– Майя. Майя, – позвала ее Варя. – Слушай, дай мне зефир. Вон, у тебя под локтем стоит.

Майя вздрогнула. Покосилась в сторону вазы, заполненной увесистыми шоколадными медальонами.

– А не много тебе будет? Посмотри, ты же все конфеты сожрала!

Варя засопела, надулась и исподлобья уставилась на нее.

– Дай мне зефир, – упрямо повторила она. Майя сжала руки в кулаки.

– А если не дам, тогда что?

Глаза Вари превратились в узкие злющие щелки.

– Я… тогда… – она мучительно подбирала слова. – Я все маме расскажу!

– Ха! – Майя поставила стул на две ножки и закачалась. – Тоже мне, напугала!

Варя скомкала салфетку и внезапно, рванув всем телом вперед, изо всех сил швырнула влажный комок, метя в лицо Майе. Ее голос звенел, губы дрожали. Словесный поединок грозил перерасти в драку.

– Дай зефир, я сказала! Дай мне немедленно! Ты – дура! – завопила Варя.

Майя сделала вид, что не заметила злого комочка, шлепнувшегося у нее за спиной, вытянула из вазочки увесистую зефирину и покрутила ею, дразня Варю, как собачку.

– Сама дура, – пропела она. – Тоже мне, зефирная принцесса.

Варя побагровела, ее пальцы заметались по столу, ища, чем бы еще запустить в голову обидчице. Она нащупала чашку. Майя презрительно подняла бровь, не веря, что та осмелится ее бросить, но Варя решилась. Чашка, раскручивая спираль янтарных чайных брызг, полетела Майе в голову, и та едва успела увернуться. Не достигнув цели, фарфоровый снаряд ударил в стену, звякнули осколки, прозрачная жидкость стекла книзу. Дверь открылась. На пороге стояла Зинаида. Оглядев комнату, она разом оценила и разгром, и злые лица девочек.

– Так, что здесь происходит? Немедленно прекратите. Майя, как не стыдно, ты же старше!

Майя немедленно заняла оборону, поджала ноги и скрестила руки на груди.

– А что я? Это все она. Она сама кидается.

Но Варя и не думала брать на себя всю вину. Ее руки опять заметались по столу.

– Ничего не я. Это она начала. Она первая!

Майя едва открыла рот, чтобы перебить противницу, как Зинаида подошла к столу.

– Ну-ка, обе, успокоились! Иначе разведу по комнатам, и вы у меня просидите там до вечера. И гулять никто не пойдет! Вы слышали?

Обе затихли под ее окриком. Зинаида строго смотрела на девочек, но стоило ей отвернуться, как Майя изловчилась и изо всех сил под столом пнула ногой Варю. Та набрала в легкие воздуху и…

…попросила Майю:

– Дай мне зефир. Вот, у тебя под локтем стоит.

Майя вздрогнула. Покосилась в сторону вазы, заполненной увесистыми шоколадными медальонами. Рассеянно потянулась за одним из них, как вдруг открылась дверь и на пороге встала Зинаида.

– Майя, простите, вы телефон оставили в коридоре… Я не хотела вас беспокоить, но он звонит не переставая. Может, что-то важное?

Майя вскочила.

– Господи, телефон, я совсем забыла! Спасибо.

Она встала и поспешно вышла из комнаты. Действительно со дна кресла, заваленного ворохом одежды, доносился тихий звонок. Майя раскопала свою ветровку и выдернула из кармана аппарат.

– Алло?

В трубке было тихо. Майя прислушалась – ничего, только звук чьих-то шагов… Она пожала плечами и отключила телефон. Когда Майя вернулась в комнату, в ней горел свет, Вари не было, а Зинаида убирала со стола. На полу лежали осколки чайной чашки.

– Вот, – Зинаида показала под ноги. – Разбила. Третья за неделю. Так жалко. Ну что, дозвонились до вас? – спросила она.

– Да нет, наверное, кто-то номером ошибся. А где Варя? Зинаида взялась за веник и смела осколки в совок с высокой ручкой.

– Варя устала, спать пошла. Просила извиниться и попрощаться за нее.

Майя с интересом уставилась на Зинаиду. Странное дело, та вроде говорила правду, но что-то в ее голосе заставляло Майю не поверить и лишний раз переспросить.

– Устала?

– Да.

– Жаль. Я хотела у нее спросить кое-что…

– Ничего, в следующий раз спросите.

Фарфоровая змейка скользнула в мусорное ведро. Зинаида распрямилась. Непроницаемые глаза спокойно смотрели на Майю. Она поняла, что на сегодня – все. Протянула руку.

– Ну что же, спасибо, Зинаида.

– Не за что, – ледяная ладонь приняла ее пальцы. – Приходите еще.

– Я позвоню. В следующий раз мы приедем с моим коллегой и все снимем. Так что до свидания…

Майя не знала, что еще придумать. Все формы прощания были уже исчерпаны. Еще немного и во взгляде провожавшей ее Зинаиды появится вопрос. Майя не понимала, что за сила мешает ей покинуть этот дом и погрузиться обратно в беспокойные и мутные воды длинного дня. Наконец она вздохнула, сделала усилие и вышла. Зинаида долго смотрела на закрывшуюся за ней дверь.

Варя сидела в комнате на неудобном стуле с высокой спинкой. Вокруг стояли горшки с растениями. Широкие зеленые листья колыхались на невидимом сквозняке. Пахло влажной землей. Она прислушивалась к звуку шагов. Было непонятно– они приближаются или удаляются. В руках Варя крутила маленькие часики с циферблатом, украшенным россыпью драгоценных камней.

Шоху отчаянно мешал какой-то шум, несшийся с первого этажа, и он все никак не мог сосредоточиться на инструкции по выведению грибка с листьев фикуса. Визгливые женские голоса отвлекали его, и он в который раз перечитывал одни и те же строчки, не усваивая их нехитрого содержания. Наконец, Шоху это надоело. Он захлопнул книжку и поплелся вниз.

Внизу творилось что-то невообразимое. Схваченная почти с поличным бабья половина цыганского табора трясла пестрыми юбками и сверкала золотыми зубами, все порываясь погадать дежурному Петьке Коровкину и позолотить ручку уборщице Нинке. И если скептик Коровкин был при исполнении и непреклонен, то в глазах недавно брошенной одновременно и мужем, и любовником Нины боролись противоречивые чувства. Ей страсть как хотелось выяснить, отчего таким несправедливым стало для нее это жаркое лето, но вид быстроглазых аферисток внушал разумные опасения. Она теребила пальцами еще не снятое обручальное кольцо и все не могла ни на что решиться.

Когда Шох подошел к решетке, ромалы в угаре кружили по кафельному полу. Гвалт стоял нешуточный. То ли от дешевых наркотиков, то ли от досады на временное ограничение свободы цыганки галдели, как растревоженная птичья стая. Шох в некоторой растерянности наблюдал за этим концертом на импровизированных подмостках.

Он уже собрался было уходить, понимая, что навести здесь порядок невозможно, как вдруг одна из женщин встретилась глазами с Шохом и застыла. Ее повадки мгновенно изменились. На лице цыганки появилось странное отсутствующее выражение, взгляд сделался суровым, и обветренные губы зашептали что-то. Теперь она была спокойна и сосредоточенна. Она дернула за подол стоявшую рядом и все еще голосящую товарку и направилась к Шоху.

Цепная реакция мгновенно прокатилась по пестрым рядам. И в ментовке вдруг воцарилась неправдоподобная тишина. Все черные немигающие глаза обратились в сторону Шоха. Он машинально обернулся. За спиной было пусто. Взгляд уперся в стену грязно-зеленого цвета и доску с мутными фотороботами безнадежно разыскиваемых преступников. Табор стоял, молча глядя именно на него, на майора Шоха. Коровкин и Нина не знали, что и подумать, и в недоумении переводили взгляд с притихших ведьм на растерянного следователя.

– Я… это… – подал было голос Коровкин, но старая цыганка сделала знак, приказывая ему замолчать.

Коровкин покорно затих. Покачивая бедрами, женщина подошла к решетке. Не отрываясь, она смотрела на толстого, распаренного жарким вечером, растерянного и озадаченного Шоха. Тот вздрогнул. Он вдруг почувствовал, как все железо в его крови устремилось в направлении этих колдовских зрачков. Лицо цыганки было непроницаемо. Шох сглотнул. Он успел от всей души пожалеть, что отвлекся от своих дел и спустился сюда.

И тут старая ведьма, держась руками за железные прутья своей клетки, опустилась на колени. Вслед за ней на кафельный пол осел весь табор. Тишина была такая, что Шоха передернуло. Все ведьмы сидели, склонив головы и не поднимая глаз. И вдруг Шоху показалось, что унылое помещение ментовки преобразилось. Сила неведомой тайны объединила уличных воровок и тюремщиков и заставила его самого почувствовать себя символом тайны, веры, власти, жертвенным огнем и, по правде говоря – полным идиотом.

Хлопнула дверь с улицы. Под невысоким потолком отозвалось гулкое эхо шагов. Чья-то тень выступила из коридора. Шох не мог отвести взгляда от старой цыганки, но все же заметил высокую фигуру мужчины, вошедшего в помещение.

– Чего это у вас тут происходит? – раздался голос старшего уполномоченного Свищенко.

Мираж пропал. Цыганки, как ни в чем не бывало, вскочили, облепили решетку и, забыв обо всем на свете, загалдели, тряся побрякушками. Понеслись непристойности в адрес Свищенко, Коровкина, Нины, бога, дьявола и того мента, который прицепился к ним на улице. Ни взглядом, ни словом они не обращались к Шоху, словно его и не было в помещении.

Вздохнув, он потер переносицу и поплелся к себе наверх. Его вдруг охватила такая усталость, что он едва донес себя до дверей кабинета и немедленно повалился в кресло, испытывая и облегчение, и страх, и досаду, и любопытство одновременно.

Филиппыча которую ночь терзали смутные тревожные сны. Наутро он толком не помнил сюжета, в памяти оставались только какие-то вороны, яблоки, тени на стене и еще серая комната без окон и дверей с небольшой кроватью, тщательно заправленной старым одеялом. Все это само по себе ничего не значило, и не было бы пугающим, если бы в плотном тумане сна вдруг не начала появляться и вновь исчезать Майя. До этого Филиппыч редко видел ее во сне и сейчас каждое такое появление воспринимал настороженно. Наяву он кружил вокруг телефона, не зная, как позвонить и что сказать. Возможно, если бы он был искушен в семейных делах, ему было бы проще. Но Филиппыч не был искушен.

Поначалу он не горевал о том, что в суете жизни так и не обзавелся женой, не нарожал детей и не привык к шумным обедам за большим и обязательно круглым столом. Хотя, бывало, его взгляд останавливался на немногочисленной компании из трех-четырех человек, которые прогуливались в выходной день в парке или спускались по ступеням кинотеатра после дневного сеанса. Валериан украдкой наблюдал за тем, как женщины поправляли одежду и прически маленьким девочкам и мальчикам, как строго смотрели отцы на своих утомленных или распоясавшихся чад, как неуверенно выступали едва научившиеся ходить крохи или таращили недобрые глаза шкодливые и хитрые подростки.

Порой сердце Филиппыча щемило от грусти, когда он видел, как оплывший шарик мороженого шлепался на асфальт, и белокурая малышка разражалась рыданиями, впервые в жизни столкнувшись с нестерпимой горечью утраты. Иногда он с удовольствием заглядывал в коляски, которые толкали перед собой озабоченные молодые мамаши. В глазах лежащих на перинках младенцев отражалось безмятежное небо и знание мира, из которого они недавно вышли, и в который Филиппычу вскоре предстояло возвратиться.

Только однажды он затосковал, залюбовавшись двумя маленькими сестрами, гонявшими голубей в сквере недалеко от его дома. Тогда-то все и сложилось в его голове. Он придумал, что у него была большая семья – любящая преданная жена, дети, его плоть и кровь, часть его души, смысл всего сущего. Что жили они мирно и весело, каждый день был наполнен новыми открытиями, за большим столом все шутили и смеялись, в Новый год из-под елки чуть свет растаскивали по углам подарки и со всех сторон звучали вопли радости или вздохи разочарования… А однажды что-то произошло. Несчастный случай разом сгубил всех, всю его семью. И Филиппыч, нечаянно уцелев, старым и пустым опять приплелся на старт. Бежать ему было уже некуда, не с кем, да и сил не осталось, и только воспоминания теснились в его голове, заставляя провожать печальным взглядом автомобили с детьми, в воскресные дни спешащие во все концы города…

Убирая мусор, Филиппыч как-то раз случайно наткнулся на выброшенные фотографии миловидной женщины в обнимку с двумя парнишками-сорванцами и девочкой с печальным личиком и тощенькой косичкой. Принес их домой. Долго изучал снимки, привыкал к ним и, когда женщина и ее дети начали приходить к нему во снах, вставил найденные портреты в рамы и развесил и расставил везде, где смог. Так в сознании Валериана окончательно оформилась мысль о том, что когда-то и он был ничем не хуже других, но несправедливая судьба отобрала у него всё. Филиппыч на старости лет внезапно почувствовал себя семейным человеком.

Возможно, от таких рассуждений Валериан вскоре и сошел бы с ума, но ему повезло. Он встретил Майю. А когда узнал о том, что она потеряла семью, снял со стен фотографии и разговоров о своих «родственниках» больше не заводил. Испуганному Филиппычу показалось, что его обман дал метастазы в настоящей жизни.

Он не мог знать, что один из мальчиков с тех снимков уже умер, а женщина с мужем и двумя оставшимися детьми переселилась в другой город. Ее звали Раиса, и ей предстояло погибнуть, сгорев в собственном доме…

Звонок застал Антона Вольского, бывшего мужа Карины, в постели. Но он не спал. Разметавшись на влажных простынях, он лежал, расслабленный, обессиленный и довольный. Юное смуглое девичье тело в некотором отдалении от него тоже отдыхало от длительного сеанса вдохновенной страсти. Антон услышал звонок. Лениво потянулся. Телефон остался в кармане пиджака, но где был этот пиджак? Он приподнялся на локте и осмотрел разбросанную в полумраке комнаты одежду. Вылезать из постели совсем не хотелось. Не было желания даже шевелиться, настолько полным и мучительным было недавно перенесенное удовлетворение. Телефон затих, и Антон с облегчением откинулся обратно на простыни. Потянулся. Вспомнил о нежной и гибкой красавице, совсем недавно стонавшей в его руках, а сейчас без движения лежавшей на другом конце кровати. «Слабенькие они все-таки…» – беззлобно подумал он. «Вот Карина, бывало…» При мысли о бывшей жене опять зазвонил телефон. Антон подождал еще немного, но тот все не умолкал, и тогда он резким движением вырвался из постели и добрался до трубки.

– Алло? – угрожающе прохрипел Вольский.

На некоторое время воцарилась тишина, и было непонятно, почему рослый, плотный и голый мужчина стоит посреди комнаты, молча, с телефоном у уха. Антон кого-то слушал. Судя по выражению его лица, Вольскому не нравилось то, что ему говорили.

– Хорошо, сейчас буду, – буркнул он и отсоединился.

От безмятежного и расслабленного состояния не осталось и следа. То, что рассказал его помощник, было странно. Насупившись, Антон потоптался на месте, потом, как ковшами, подцепил обеими руками одежду с пола и вышел из спальни, плотно прикрыв за собой дверь. В коридоре, отделяя свой костюм от кружевных лифчиков и прозрачных чулок, Вольский оделся и перед тем, как покинуть квартиру, глянул в зеркало. Он уже спускался вниз на лифте, когда его прихожую пересекла чья-то тень. Пересекла и скрылась, бесследно растворившись в ночных сумерках.

Праздник в ресторане

Майя с ужасом смотрела в зеркало, стоящее в туалете. Огромное, в пол, оно отражало ее в полный рост. На ней было длинное, полупрозрачное, светлое платье, перехваченное на поясе черной лентой. Плечи были открыты, волосы приглажены и уложены. Майя была прекрасна. Ее передернуло.

Распахнулась дверь, и в туалет ввалилась пьяная стайка хихикающих дамочек. Несмотря на хмель и безудержное веселье, они оценивающими взглядами окинули стройную фигуру Майи, в оцепенении стоящей перед зеркалом, и рассыпались по кабинкам, перебрасываясь ничего не значащими, но полными тайного смысла фразами. Майя потрогала свои остекленевшие волосы и вышла из туалета.

Раз в год издательство ее сестры устраивало пышное мероприятие, куда приходили все-все-все, чтобы наесться, напиться, натанцеваться, получить свои призы, награды и денежные поощрения, встретить рассвет, поднимая бокалы в обществе начальства, и потом, вспыхивая краской стыда, воспоминать подробности очередного удалого праздника.

В этот раз Майе должны были вручать награду за серию фотографий. Ей было смешно– она сделала эти снимки, не выходя из дома. Майя тогда болела и от лихорадки, сотрясавшей все ее тело, как неприкаянная, бродила, держась за стены своей очередной квартиры. Зис, Карина и Филиппыч приносили лекарства, фрукты и цветы. На пятый день, когда температура чуть снизилась, Майя обнаружила, что вся комната, кухня, коридор и даже ванная, засыпаны аспирином, апельсинами и заставлены букетами. Цветов она не любила, но выкидывать весь этот мертвый сад у нее не было никаких сил.

Она взялась за аппарат. Большинство растений уже поникло и живописными красками разложения украшало кадр. Особенно Майе нравилось раздирать букеты и, установив какой-нибудь стебель против света, снимать его черный силуэт. Несколько неплохих кадров получились и с засохшими цветами. Она бросала их на пол, топтала и фотографировала растерзанные останки.

Выздоровев, Майя тут же забыла об этой съемке. Чудом пленки попали к Зорькиным, те ахнули, напечатали фотографии и без спросу отослали на какой-то очередной конкурс, организованный при поддержке издательства. Мертвые цветы очаровали всех и получили первый приз. Майя прокляла Зорькиных, но дело было сделано.

После долгих уговоров она согласилась прийти с Зисом на эту вечеринку. Оделась. Украсилась… И опоздала на четыре часа, заявившись в ресторан, когда уже все были пьяными, веселыми и безразличными. Стены сотрясала громкая музыка, сонмы приглашенных дефилировали из угла в угол, то тут, то там раздавались ликующие крики и призывные визги. Дым, шум и запахи еды сбивали Майю с толку.

Она с трудом пробралась к стойке бара. Зис сидел, отвернувшись, и с кем-то разговаривал. Вернее, орал изо всех сил, стараясь перекричать грохот децибел. Майя приткнулась рядом с ним, потрогала его за рукав. Тот не отозвался. Она дернула сильнее. Зис повернулся и с удивлением уставился на незнакомую девицу в откровенном и одновременно целомудренном наряде, с блестящими гладко уложенными волосами и сильно подведенными глазами. Когда Зис узнал Майю, он чуть не упал со стула. Такой он ее еще никогда не видел. Потрясенный, он отпрянул, рассматривая ее с головы до ног.

– Ничего себе, – только и смог выдохнуть он. Однако Майя его не услышала.

– Что? – прокричала она.

– Ничего себе! – придвинулся к ее уху Зис.

– Иди ты к черту! – отозвалась Майя.

– Что? Ничего не слышу! – глаза Зиса блеснули.

– Все ты слышишь, – проворчала Майя и повернулась к бармену. – Виски, двойной. Безо льда.

Бармен, похоже, умел читать по губам. Он кивнул Майе и плеснул коричневой жидкости в стакан.

– А вы та самая Майя? – внезапно из-за плеча Зиса высунулась украшенная пышными кудрями головка.

Майя поверх прозрачного стеклянного края посмотрела в пьяные счастливые голубые глазки. Девица сияла. Ее щеки, грудь, плечи и руки были присыпаны блестками. Майя прищурилась, ей показалось, будто большая змея обвивает Зиса.

– Вы что имеете ввиду? – не повышая голоса, спросила она.

Змея, как ни странно, прекрасно ее слышала. Она хотела что-то ответить, но музыка взревела, перекрывая усилия ее голосовых связок. Девушка поперхнулась собственными словами, закашлялась и принялась искать, что бы выпить. Майя следила за ней. Ни тени сочувствия не было в ее глазах. Она видела, что Зис не спешит снять с себя эту блестящую гадюку, а та чуть сильнее, чем оно того требовало, задыхается от кашля и все плотнее притирается к его груди.

– Когда такие, как вы, знают что-то о таких, как я, у меня всегда возникает вопрос, – Майя покрутила в руке стакан. – Откуда?

Она смотрела в бессмысленно округлившиеся, хорошо подкрашенные глаза.

– Ну, вы известный фотограф, – пролепетала девица. – Вас все знают.

– А вы, я смотрю, – продолжала Майя – увлекаетесь фотографией?

Девица кокетливо изогнулась.

– С недавних пор.

Майя посмотрела на Зиса. На девицу.

Ей показалось, что если разбить стакан о стойку и вонзить острый край стекла в шею этой пьяной кукле, ничего особенного не произойдет. Та свалится на пол, тщетно зажимая бьющий из горла фонтан алого цвета, задергает длинными ногами в изящных туфлях и затихнет. Толпа сомкнётся над ней, Зис закажет еще выпивки, и они продолжат разговор…

Майя разжала пальцы. Она не могла никого ударить, она выпустила стакан из рук. Он упал. В грохоте ночного клуба никто ничего не услышал. Стекло разбилось беззвучно. Только четыре пары глаз проводили его в последний путь– Майи, Зиса, девушки-змеи и бармена.

Майя развернулась и направилась прочь. Девица, обращаясь к Зису, начала лепетать, что «…у этой ненормальной явно не все дома…», но внезапно он встал.

– Эй, ты-то куда? – она схватила его за рукав.

Зис не обратил на нее внимания, вырвал край рубашки и скрылся в толпе.

– Ну и пошел ты к черту! – девица со злостью отвернулась.

– А тебе чего? – прокричала она, заметив взгляд бармена.

– За стакан вы платить будете? – спросил он.

– Да иди ты со своей стекляшкой! – она соскочила с высокого стула и тоже исчезла в плотном людском строю. На освободившихся местах тут же появились новые лица.

– Водки! Пива! Мартини! – понеслось со всех сторон. Бармен только головой покачал.

Зис преследовал удаляющуюся Майю. Время от времени кто-то вставал между ними, и тогда ему казалось, что сейчас он ее потеряет. Обилие людских тел создавало подобие живого лабиринта в этом дымном и темном помещении. Здесь не было коридоров и переходов. Здесь было просто слишком много народу.

Зис спешил догнать Майю не из-за этого внезапно вспыхнувшего в ней чувства ревности. Она была сумасшедшей, он это знал. Иногда ее глаза загорались такой ненавистью, что он гадал, что останавливает ее? Отчего она не разбивает стакан о стойку бара и не втыкает острый край стекла в горло обидчику? Или обидчице?

Но сейчас он проталкивался через пьяную, колышущуюся во все стороны толпу, потому что боялся, что сам сошел с ума. В тот момент, когда стакан летел к полу, он поднял глаза и увидел за плечом Майи полупрозрачный контур, колышущийся в воздухе силуэт. У Зиса оборвалось сердце – мир перед ним превратился в гигантскую фотографию, одну из тех, что так тревожили его в последнее время.