Марргаст

Отчего‐то запах хлеба вызвал в потухшем сознании сильнейшее отторжение.

Спазм – первый за несколько суток – сжал желудок, вывернув нутро наизнанку. Я резко откинул теплые накидки и перегнулся через край саней. Вырвало чем‐то черным и едким.

– Что ж с тобой случилось‐то, сынок? – опасливо спросил старик, похлопав меня по спине. От мысли, что надо возвратиться воспоминаниями в Фензино, чуть не стошнило опять.

«Не хочу, не стану об этом думать, не заставляйте!»

– Зачем? – прохрипел я, попытавшись сфокусировать взгляд. Старик подставил другое ухо, предусмотрительно отогнув его узловатым пальцем.

– Ась?

– Зачем вы спасли меня? Для чего?

– Да кто ж такие вопросы задает, милок? Что ж мне, надо было оставить тебя подыхать? Ты поешь, поешь, а то больно на мертвяка похож. Прям лица нет, одно полотно белое! Долго бродил‐то?

– Лучше бы и впрямь сдох.

Продолжало укачивать. Впадать в сон было не лучшей идеей, поэтому стоило крепиться.

«По крайней мере, пока не приблизимся к каменным истуканам», – подумал я.

Старый возница жестом подсказал сыну направление и вновь принялся за старое. От медвежьей шкуры пахло пылью и пряностями. Я откинулся назад, натянув ее до подбородка здоровой рукой, раздутую же сунул под одежду, чтоб не искушать спутников.

– Заблудился, да? – повторил вопрос старик. – Неудивительно! Вон какая чертовщина нынче творится, подумать страшно! Люди пропадают, лесной народец бунтует, пытается побольше земель отхватить. А князьям‐то, похоже, все до одного места. Того самого, которым они трон подпирают. Тьфу!

Он неловко выудил из-под нижней рубашки веревочку, на которой болтался знак Един-бога. Такой металлический треугольник с поперечной черточкой. Их выдавали всем, кто соглашался принять новую веру, как символ измененного человека. Мужик быстро поцеловал треугольник и вернул обратно под одежду. В тот момент, несмотря на плачевное состояние, захотелось рассмеяться.

– Скажи-ка, отец, а ты бесов видел?

Не знаю, что я ожидал услышать. Насмешку? Обезличенную проповедь религиозного слуги? Или, может, правду, которая по какой‐то причине открылась мне позже остальных?

Но все оказалось куда проще. На меня посмотрели как на глубоко больного человека и ласково ответили:

– Глупости. Не существует их.

«Вот так вот».

Кем же тогда была та тварь, что вылупилась из человеческого тела, точно насекомое из наскучившего кокона? Моим личным кошмаром? Я медленно падал в пропасть усталости, где ожидало повторение выученного урока.

Ты спасешь нас? Ты обещал… Спаси… Я приду… Мы будем есть… Придем и будем есть… Нас много, здесь, во Тьме…

Жди. Я вернусь за тобой.

Эти слова отчетливее всего отпечатались на внутренней стороне век багрово-красными рунами.

Наконец мы прибыли к берегиням. Черные изваяния из неизвестной каменной породы можно было встретить вокруг стольного града и окрестных деревень. Девять матушек – так прозвали их в народе.

Берегини были воздвигнуты в стародавние времена с целью оградить властителей Славии от происков врагов, в том числе и от козней представителей злых рас.

Разумеется, статуи никого не останавливали. Но трепет внушить могли, особенно не искушенному зрелищами путнику. Берегини возвышались над лесами, холмами и селами и легко высматривались с любой стороны. Хотя знающие люди утверждали, что даже такие гиганты не могли сравниться по величию с основой мира – древом Карколистом, рядом с которым и горы казались неказистыми уродцами.

Мы остановились на точке пограничной службы, когда я заметил странное: от одной берегини до другой тянулась едва заметная полоса света – эдакое невесомое сияние, напоминавшее купол. Мы стояли у основания ближайшей статуи: ее скорбный лик был устремлен вверх, руки сложены на груди. А над нашими головами о купол света билось темное пятно.

Оно хлопало мощными крыльями, отлетало подальше и с силой врезалось в преграду, пытаясь пробиться внутрь. Снова и снова. Я ощутил очередной прилив тошноты и оглянулся на извозчика, который как ни в чем не бывало заболтался с воином из княжеской дружины.

Они обсуждали ситуацию на востоке, степняков и их вождя Рокана Волгача, совершавшего набеги на поселки у горной гряды Тутнь, и совершенно точно не видели, что творилось всего в сотне саженей над нами.

Я облизал пересохшие губы.

– Тебя нет, ты наважденье. Сгинь, уйди!

Гигантская птица или нечто, похожее на нее, внезапно остановилось. Я вжался в сани, кожей почувствовав ее ядовитый, злой взгляд.

Мгновение «птица» внимательно изучала землю. Затем с грацией раненого хищника она развернулась в воздухе и полетела на запад, трепеща обрывками муаровых крыл. В бреду показалось, что она поспешила доложить красной твари о том, что я выжил и собрался переходить под защиту берегинь. Но потом одержимость сменила направление, и стало ясно, что меня могли и вовсе не пропустить на ту сторону.

Когда наш обоз из трех саней пересекал границу сияния, сердце рвалось из груди. Лошади нетерпеливо всхрапывали. Возможно, они видели то же, что и я.

«Не хочу оставаться снаружи. Быстрее, ну же!»

Свет пронизал нас насквозь, словно облепил кожу мокрой тканью… и все.

Ничего не случилось. Как и раньше, когда мы с Селио свободно странствовали вокруг Белого города с целью наживы. Поняв это, я сполз на дно временного укрытия и впервые задумался, что делать дальше.

Я хотел жить. Очень.

Но для этого требовалось нечто большее, чем простое желание.

Меня высадили у окраины, сунув напоследок краюху ржаного. Вопреки названию, Солнечная долина мало чем отличалась от соседних земель. Но царская династия заложила основы своего правления именно здесь. И хотя времена ее славы канули в лету, на воротах по-прежнему красовались стручки гороха в честь основателя – Первого из первых, Царя Гороха.

Нынче долина превратилась в излюбленный край торговцев. Караваны и заморские купцы застроили ее своими шатрами так, что продохнуть было нельзя. Повсюду звучали голоса зазывал. Раздолье для транжиры.

«Кстати, о деньгах…» – вспомнилось очень вовремя.

Их не было. Все пожитки остались там, куда я по своей воле никогда бы не вернулся. А учитывая бедственное положение, придется выкручиваться и вспоминать старые трюки. Вынуть кошель у случайного прохожего – дело нехитрое, гордиться нечем. Но теперь я выбирал по принципу: на ком потеря скажется меньше.

На глаза попался пухлый мужичок, торгующий стекляшками под видом заморских украшений. Одежда на торговце прямо‐таки трещала от благополучия. Подходящая жертва. Пройдя мимо, я как бы случайно задел его прилавок, обрушив браслеты и бусы в снежную кашу.

– Ах ты, щенок пучеглазый!

Ему приходилось собирать товар, одновременно отгоняя ребятню, которая околачивалась рядом. Под вопли, будто коту слепая бабка одно место дверью прищемила, я легко вытащил из потайного сундучка пару золотых монет. Возьми я больше, торговец заметил бы. Меньше – пришлось бы воровать вновь. А этого должно было хватить на месяц сытой жизни.

Делу не помешала даже больная рука.

На постоялом дворе не оказалось свободных мест. Кое‐как хозяин выделил каморку на первом этаже, через стену от хлева. Спать там было тяжко: внутри ни одного окна, а через стену на разные лады вечно визжали свиньи. Но нынче было не до роскоши и удобств.

Выцыганив у незнакомой девочки кусок мела, которым она пачкала пол в зале, я вернулся в свое убежище и плотно закрыл дверь. Поставив свечу на выкорчеванный пень, изображавший в этой скудной обстановке одновременно и стол, и стул, я заглянул сначала под кровать, затем поочередно во все углы и приступил к делу.

Я рисовал каждый защитный символ, который всплывал в памяти: Коловрат, Громовой знак, Абьенн, Око Един-бога, его щит, руны, которым учила мать. Я исписал стены и дверь, но и это не помогло. Никак не удавалось почувствовать себя в безопасности. Трехрогая тварь будто пряталась в тени, глядела из каждого закутка. Она хотела крови.

Несколько дней прошли как в бреду. Паранойя давила на грудь, от нее нельзя было спастись, нырнув под одеяло. В такие моменты я жалел, что внутри нет веры. Той самой, в которой многие находили покой и спасение. Чем больше я думал о случившемся, тем сильнее осознавал, что схожу с ума.

Как верить в потусторонний мир, когда ученые головы давно развенчали мифы о нем? Бред! Но каждый раз, замечая на своем пальце ненавистный перстень, я понимал, что чудовище, устроившее резню, реально. Оно использовало меня, чтобы убедить остальных в своей невиновности, манипулировало, лгало.

Оно убило Селио и собиралось убить меня.

Этого нельзя было забывать.

«И если трехрогий думает, что я буду отсиживаться под защитой, пока он набирается сил, то глубоко заблуждается. Я отомщу. Найду его первым и уничтожу, даже если это будет стоить мне жизни!»

Потянулись серые безрадостные дни. Зима не торопилась уходить, ее хрустальные когти кровожадно вонзались в земли Славии, в города и поселки, реки и горы, пытаясь вытянуть, высосать остатки тепла.

Я облазил тайные базары вдоль и поперек. О существах Нави, подземного царства, куда после смерти уходили души грешников, говорили мало. Даже за большие деньги я смог узнать лишь парочку мутных слухов и баек, купить свиток по некрологии и листовку знакомой не понаслышке Сокольской Школы Знахарства. В тексте подробно описывались симптомы ложной одержимости и других душевных болезней. Мало ли, могло пригодиться…

Подозрительного вида купец-берениец умолял приобрести у него порошок из чешуи тритона, якобы выяв-ляющий невидимок. Раньше в ответ торгаш узнал бы дорогу до ближайшей выгребной ямы, не успев рассказать и половины заготовленной сказки, но сейчас дела обстояли иначе. Я не мог рисковать. Порошок был куплен и рассыпан у порога.

Помимо поисков истины, большую часть времени занимало лечение загноившейся раны на руке. Целебные мази помогали слабо. Снять кольцо так и не вышло, начались обширное воспаление и телесный жар. Безымянный палец почти не сгибался, чем доставлял кучу хлопот.

Но самым тяжким испытанием по-прежнему оставался прием пищи.

Еда вызывала отвращение. Каждый приступ голода превращался в изощренную пытку, борьбу за выживание. Постепенно я привык откусывать понемногу, тщательно жевать, контролируя рвотные позывы, и пить лишь обычную воду. Так получалось насытиться, не переводя пищу впустую.

Днем я спал, набираясь сил. Во снах я носил кровавую корону и алый плащ из плоти, возвышаясь над мраком на собственном троне из смеющихся оторванных голов. Я правил мертвецами, и они славили мое имя.

Просыпаясь в поту и нервной судороге, я садился читать. Тьма снаружи, раньше безобидная и понятная, теперь пугала. Она обрела значение, стала временем охоты. У нее появилось лицо.

Из рассказов знатоков следовало, что невидимые сущности окружали нас повсюду. Ведьмы использовали таких как тайных помощников, а храбрые герои-богатыри даже умудрялись подчинять сущностей своей воле.

Чтобы уничтожить зло, стоило использовать смекалку и хитрость. Создания боялись солнечного света, а от жертвоприношений, наоборот, становились сильнее. А уж если получилось заставить такое существо посмотреть в серебряное зеркало, считай, удалось одержать победу.

Иногда я выходил из убежища, надев все обереги разом, точно дородная купчиха – лучшие украшения. Гуляя по улицам, я видел подтверждение своих страхов. Людей окружал смог. Иногда он выглядел как висевшее у темени темное облако или ободок дыма, охватывающий лоб. Даже гадать не пришлось: стало ясно, что, увидев тварь из мира Нави, я изменился навсегда. Получил Дар.

Вот что она имела в виду, сказав: «Постарайся выжить во Тьме». Попробуй сделать это, если ты единственный, кому открылась изнанка мира. Я был вынужден в одиночестве готовиться к возвращению первозданного зла. Периодически проскальзывала отчаянная мысль: а не рассказать ли окружающим правду? Хотя бы волхвам или случайному ратнику…

Но слепой вряд ли поймет зрячего. Меня скорее отправят в темницу или, того хуже, – в приют Един-бога.

О Фензино заговорили быстрее, чем хотелось. Слухи распространились от путников, забредших туда по ошибке. Началось разбирательство, замелькало и мое имя. Плевать, конечно. После учиненной резни я не собирался жить долго и счастливо. Но и позволить поймать себя сейчас тоже не мог.

Боги услышали мои молитвы ровно через месяц после возвращения в Солнечную долину. В обеденном зале, где я по привычке проводил каждое утро, было спокойно. Полногрудая Марья таскала тяжелые подносы с похлебкой, скрипели скамьи, стукались кружки с брагой. Тогда‐то я и приметил их – путников в сером.

Они выделялись среди остальных постояльцев: вставали на заре, передвигались почти бесшумно. На постоялый двор эти посетители пришли налегке. Среди путников было трое мужчин и парочка юнцов, которые без разрешения и рта не открывали. Тихие. Очень тихие люди. Это и было странно.

Сегодня снова никто, кроме меня, не обратил на них внимания. Заняв стол в дальнем углу, путники принялись негромко, но горячо о чем‐то спорить. Я напряг слух.

– Ясен клен, это чистая правда, – русобородый великан обращался к человеку, спрятавшему лицо за капюшоном зимнего плаща. – Люди не обгладывают с трупов мясо.

– Выдумки суеверных дураков, – спокойно ответил тот. – Им лишь бы лишний раз испугаться. Проклятые земли, скажешь тоже.

– У тебя есть другие идеи, отчего там люди пропадают? Под Каменновысью завелся хищник. Звери пачками гибнут. Мой дядька своими глазами видел, как что‐то утащило собаку в подвал. А дядька врать не станет. И это не одичавший домовой, а кое-что пострашнее…

Я замер, не поверив ушам: «Шутка ли? Трехрогий проник в священный круг, охраняемый берегинями? И теперь тварь развлекается, привычно истязая животных? Или тут завелось нечто иное?»

Разговор странников перешел на едва различимое бормотание, а рядом, как назло, захохотала распутная девка. Взяв в здоровую руку тарелку с похлебкой, я подсел ближе. Будто бы из брезгливости.