Философические письма (сборник)

Письмо седьмое

Сударыня,

Чем более вы будете размышлять о том, что я говорил вам намедни, тем более вы убедитесь, что все это уже сотни раз было высказано людьми всевозможных партий и мнений и что мы только вносим в этот предмет особый интерес, которого до сих пор в нем не находили. Однако я не сомневаюсь в том, что, если бы этим письмам случайно привелось увидеть свет, их обвинили бы в парадоксальности. Когда с известной степенью убежденности настаиваешь даже на самых обыкновенных понятиях, их всегда принимают за какие-то необычайные новшества. Что касается меня, то, на мой взгляд, время парадоксов и систем, лишенных реального основания, миновало настолько безвозвратно, что теперь было бы прямо глупостью впадать в эти былые причуды человеческого ума. Несомненно, что если человеческий ум в настоящее время и не так обширен, возвышен и плодовит, как в великие эпохи вдохновения и изобретения, то, с другой стороны, он стал бесконечно более строгим, трезвым, непреклонным и методичным, словом, более точным, чем когда бы то ни было прежде. И я прибавлю с чувством истинного удовлетворения, что с некоторого времени он стал также более безличным, чем когда-либо, что служит самой верной гарантией против безрассудности отдельных мнений.

Если, размышляя о воспоминаниях человечества, мы пришли к некоторым оригинальным взглядам, несогласным с предрассудками, то это потому, что, на наш взгляд, пора откровенно определить свое отношение к истории, как это было сделано в прошлом веке относительно естественных наук, то есть познать ее во всем ее рациональном идеализме, как естественные науки были познаны во всей их эмпирической реальности. Так как предмет истории и способы ее изучения – всегда одни и те же, то ясно, что круг исторического опыта должен когда-нибудь замкнуться; применения никогда не будут исчерпаны, но к установленному однажды правилу больше нечего будет прибавить. В физических науках каждое новое открытие дает новое поприще уму и открывает новое поле наблюдению; чтобы не идти далеко, вспомним, что один только микроскоп познакомил нас с целым миром, о котором ничего не знали древние естествоиспытатели. Таким образом, в изучении природы прогресс по необходимости беспределен; в истории же всегда познается только человек, и для познавания его нам всегда служит одно и то же орудие. Поэтому, если в истории действительно сокрыто важное поучение, то когда-нибудь люди должны прийти в ней к чему-нибудь определенному, что раз навсегда завершило бы опыт, то есть к чему-нибудь вполне рациональному. Прекрасная мысль Паскаля, которую я, кажется, уже приводил вам однажды, та мысль, что весь последовательный ряд людей есть не что иное, как один человек, пребывающий вечно[105], должна со временем из фигурального выражения отвлеченной истины стать реальным фактом человеческого ума, который с этих пор будет, так сказать, вынужден для каждого дальнейшего шага потрясать всю огромную цепь человеческих идей, простирающуюся через все века.

Но, спрашивается, может ли человек когда-нибудь, вместо того вполне индивидуального и обособленного сознания, которое он находит в себе теперь, усвоить себе такое всеобщее сознание, в силу которого он постоянно чувствовал бы себя частью великого духовного целого? Да, без сомнения, может. Подумайте только: наряду с чувством нашей личной индивидуальности мы носим в сердце своем ощущение нашей связи с отечеством, семьей и идейной средой, членами которых мы являемся; часто даже это последнее чувство живее первого. Зародыш высшего сознания живет в нас самым явственным образом; он составляет сущность нашей природы; наше нынешнее я совсем не предопределено нам каким-либо неизбежным законом: мы сами вложили его себе в душу. Люди увидят, что человек не имеет в этом мире иного назначения, как эта работа уничтожения своего личного бытия и замены его бытием вполне социальным или безличным. Вы видели, что это составляет единственную основу нравственной философии[106]; вы видите теперь, что на этом же должно основываться и историческое мышление, и вы увидите далее, что с этой точки зрения все заблуждения, которые затемняют и искажают различные эпохи общей жизни человечества, должны быть рассматриваемы не с холодным научным интересом, но с глубоким чувством нравственной правды. Как отожествлять себя с чем-то, что никогда не существовало? Как связать себя с небытием? Только в истине проявляются притягательные силы той и другой природы. Для того, чтобы подняться на эти высоты, мы должны при изучении истории усвоить себе правило – никогда не мириться ни с грезами воображения, ни с привычками памяти, но с таким же рвением преследовать положительное и достоверное, с каким до сих пор люди всегда искали живописного и занимательного. Наша задача не в том, чтобы наполнить свою память фактами; что пользы в них? Ошибочно думать, будто масса фактов непременно приносит с собою достоверность. Как и вообще гадательность исторического понимания обусловливается не недостатком фактов, точно так же и незнание истории объясняется не незнакомством с фактами, но недостатком размышления и неправильностью суждения. Если бы в этой научной области желали достигнуть достоверности или прийти к положительному знанию с помощью одних только фактов, то кто же не понял бы, что их никогда не наберется достаточно? Часто одна черта, удачно схваченная, проливает больше света и больше доказывает, чем целая хроника. Итак, вот наше правило: будем размышлять о фактах, которые нам известны, и постараемся держать в уме больше живых образов, чем мертвого материала. Пусть другие роются, сколько хотят, в старой пыли истории; что касается нас, то мы ставим себе иную задачу. Таким образом, исторический материал мы во всякое время считаем полным; но к исторической логике мы всегда будем питать недоверие; ее мы постоянно должны будем осмотрительно проверять. Если в потоке времен мы, наравне с другими, будем видеть только деятельность человеческого разума и проявления совершенно свободной воли, то сколько бы мы ни нагромождали фактов в нашем уме и с каким бы тонким искусством ни выводили их одни из других, мы не найдем в истории того, что ищем. В этом случае она всегда будет представляться нам той самой человеческой игрой, какую люди видели в ней во все времена[107]. Она останется для нас по-прежнему той динамической и психологической историей, о которой я вам говорил недавно, которая стремится все объяснять личностью и воображаемым сцеплением причин и следствий, человеческими фантазиями и мнимо – неизбежными следствиями этих фантазий и которая таким образом предоставляет человеческий разум его собственному закону, не постигая того, что именно в силу бесконечного превосходства этой части природы над всей остальною действие высшего закона необходимо должно быть здесь еще более очевидным, чем там.[108]

Чтобы не остаться голословным, я приведу вам, сударыня, один из самых разительных примеров ложности некоторых ходячих исторических воззрений. Вы знаете, что искусство сделалось одной из величайших идей человеческого ума благодаря грекам. Посмотрим же, в чем состоит это великолепное создание их гения. Все, что есть материального в человеке, было идеализировано, возвеличено, обожествлено; естественный и законный порядок был извращен; то, что по своему происхождению должно было занимать низшую сферу духовного бытия, было возведено на уровень высших помыслов человека; действие чувств на ум было усилено до бесконечности, и великая разграничительная черта, отделяющая в разуме божественное от человеческого, была нарушена. Отсюда хаотическое смешение всех нравственных элементов. Ум устремился на предметы, наименее достойные его внимания, с такой же страстью, как и на те, познать которые для него всего важнее. Все области мышления сделались равно привлекательными. Вместо первобытной поэзии разума и правды чувственная и лживая поэзия проникла в воображение, и эта мощная способность, созданная для того, чтобы мы могли представлять себе лишенное образа и созерцать незримое, стала с тех пор служить лишь для того, чтобы делать осязаемое еще более осязательным и земное еще более земным; в результате наше физическое существо выросло настолько же, насколько наше нравственное существо умалилось. И хотя мудрецы, как Пифагор и Платон, боролись с этой пагубной наклонностью духа своего времени, будучи сами более или менее заражены им, но их усилия не привели ни к чему, и лишь после того, как человеческий дух был обновлен христианством, их доктрины приобрели действительное влияние. Итак, вот что сделало искусство греков; оно было апофеозом материи[109], – этого нельзя отрицать. Что же, так ли был понят этот факт? Далеко нет. На дошедшие до нас памятники этого искусства смотрят – не понимая их значения; услаждают себя зрелищем этих дивных вдохновений гения, которого, к счастию, более нет на земле, – даже не подозревая нечистых чувств, рождающихся при этом в сердце, и лживых помыслов, возникающих в уме; это какое-то поклонение, опьянение, очарование, в котором нравственное чувство гибнет без остатка. Между тем достаточно было бы хладнокровно отдать себе отчет в том чувстве, которым бываешь полон, когда предаешься этому нелепому восхищению, чтобы понять, что это чувство вызывается самой низменной стороной нашей природы, что мы постигаем эти мраморные и бронзовые тела, так сказать, нашим телом. Заметьте притом, что вся красота, все совершенство этих фигур происходят исключительно от полнейшей тупости, которую они выражают: стоило бы только проблеску разума проявиться в их чертах, и пленяющий нас идеал мгновенно исчез бы. Следовательно, мы созерцаем даже не образ разумного существа, но какое-то человекоподобное животное, существо вымышленное, своего рода чудовище, порожденное самым необузданным разгулом ума, – чудовище, изображение которого не только не должно было бы доставлять нам удовольствие, но скорее должно было бы нас отталкивать. Итак, вот каким образом самые важные факты исторической философии искажены или затемнены предрассудком, – теми школьными привычками, той рутиной мысли и той прелестью обманчивых иллюзий, которыми и обусловливаются обыденные исторические воззрения.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Слова молитвы господней (Евангелие от Матфея, VI, 10).

2

Автор обращается здесь к Е. Д. Пановой.

3

Иоанн. XVII. II.

4

Цицерон. Оратор, 120.

5

Друиды – жрецы у кельтов древней Галлии, Англии и Ирландии.

6

Скальды – древнескандинавские поэты и певцы, слагавшие песни о походах викингов и их победах.

7

Барды – поэты и певцы у древних кельтов.

8

Имеется в виду Петр I.

9

…другой великий государь… – Александр I.

10

Речь идет о победе русских войск в Отечественной войне 1812 года и в заграничном походе 1813—1814 гг.

11

Имеется в виду восстание декабристов в 1825 г.

12

Фотий – церковный и политический деятель Византии, константинопольский патриарх в 858—867 и 878—886 гг.

13

Речь идет об эпической поэме Торквато Тассо «Освобожденный Иерусалим».

14

1829.

15

Евангелие от Марка, XVI, 15.

16

Подразумевается Москва как «город мертвых».

17

Имеются в виду участники платоновских диалогов «Федр» и «Пир».

18

Аристотель. Политика, кн. 1, гл. 2.

19

Русские войска блокировали Босфор в мае 1829 г. и взяли Эрзерум в апреле 1829 г.

20

Имеются в виду предания об искушении св. Антония, одного из основателей христианского монашества, дьявольской силой.

21

Бытие, III, 22.

22

Здесь и далее слова в прямых скобках вставлены переводчиком.

23

к чему

24

только

25

Евангелие от Иоанна, I, 9—10.

26

Речь идет о наличии у основателей древнегреческой философии и древнеазиатской религии христианских прообразов.

27

для него

28

Поглощена смерть победою… (лат.) – Для эпиграфа взяты слова из первого послания апостола Павла к коринфянам (1 Кор., XV, 54), заимствованные из книги пророка Исайи (Исайя, XXV, 8).

29

Повиновение есть истинный долг души разумной, признающей небесного владыку и победителя (франц.). – Монтень М. Опыты, кн. 2, гл. 12.

30

внутренняя его

31

Почему древние не умели наблюдать? Потому что они не были христианами.

32

Novum organum – Бэкон Ф. Новый Органон, гл. 68.

33

Речь идет о Платоне.

34

Здесь надлежит заметить две вещи, во-первых, что мы не имели в виду утверждать, будто в этой жизни содержится все небо целиком: оно в этой жизни лишь начинается, ибо смерть более не существует с того дня, как она была побеждена спасителем; и во-вторых, что здесь, конечно, говорится не о слиянии вещественном во времени и пространстве, а лишь о слиянии в идее и в принципе.

35

он не зависит от нас

36

См. древних.

37

1830

38

У Спинозы нет сочинения под заглавием «De Anima» («О душе»). В 48-й теореме второй части «Этики», называющейся «Об уме», есть сходное с текстом эпиграфа рассуждение. Однако цитата взята из доказательства 32-й теоремы первой части «Этики», называющейся «О боге».

39

В таком случае уже не вера двигала бы горы, а Алгебра.

40

Пифагорейцы – последователи учения древнегреческого философа Пифагора, считавшего числа основой и сущностью природных явлений. По убеждению пифагорейцев, числа образуют космический порядок (гармонию, музыку сфер), составляющий прообраз общественного порядка.

41

Каббалисты – сторонники каббалы, еврейского религиозно-мистического учения, основанного на толковании Ветхого завета.

42

Спиноза – Цитата из схолии к 17-й теореме первой части «Этики» Спинозы приводится в сокращенном виде.

43

Слова «ход» и «содержание» подчеркнуты переводчиком, чтобы выделить два раздела в рассуждении Чаадаева.

44

Ньютон действительно бежал от чумы, но не в Кембридж, а, наоборот, из Кембриджа.

45

Апокалипсис (от греч. apokаlypsis – откровение) – Откровение Иоанна Богослова, одна из новозаветных книг, содержащая пророчества о конце света и страшном суде.

46

action

47

Сенсуалисты – последователи философского направления, признающего ощущения единственной основой и источником познания.

48

и здесь

49

principe occasionnel – Побочная причина («cause occasionnelle»), то есть вторичная или случайная, – понятие, развитое французским мыслителем Мальбраншем и другими представителями так называемого окказионализма (от лат. occasio – случай) в философии.

50

Шотландская школа, или философия «здравого смысла», возникла и получила распространение в 60 – 80-х гг. XVIII в. в шотландских университетах Глазго, Эдинбурга, Абердина. Ее представители (Т. Рид, Дж. Освальд, Д. Стюарт) выдвигали основанные на «непосредственном познании» доводы в пользу бытия бога, души, разумности и целесообразности всего сущего, признавали самоочевидность религиозных истин и непререкаемость нравственных норм, коренящихся в «моральном чувстве», утверждали веру как основание философии.

51

Чаадаев пересказывает по-своему следующие слова из книги Иова, XI, 12: «Но пустой человек мудрствует, хотя человек рождается подобно дикому осленку».

52

Бытие, I, 26.

53

Они толкуют много о душе, но все превратно. Мильтон (англ.) – Для эпиграфа взяты слова из четвертой части поэмы Мильтона «Возвращенный рай». Они входят в речь Христа, обращенную к сатане, который искушает его поучениями греческих мудрецов (Сократа, Платона, стоиков и эпикурейцев):

Увы, чему способны научитьВсе мудрецы подобные, когдаОни самих себя не постигают,Понятия о боге не имея,О таинствах великих мирозданья,О горестном паденьи человека,И, меж собой толкуя о душе,Они о ней превратно рассуждают.

54

хотя и

55

Petitio principii – латинское название логической ошибки, заключающейся в том, что в качестве довода, подтверждающего тезис, приводится такое положение, которое, хотя и не является заведомо ложным, само еще нуждается в доказательстве.

56

…самая положительная, самая строгая философия нашего времени – так автор характеризует шотландскую школу.

57

внешний

58

одно

59

…новое порождение глубокой и мечтательной Германии… – философия Шеллинга, в развитии которой от самопознания через миропознание к богопознанию Чаадаев находил черты родственных ему устремлений. По его мнению, Шеллинг смелее и последовательнее Канта выходил из сферы субъективного «искусственного разума» в своих попытках построить абсолютную теорию, которая в универсальном знании на основе частных наук должна раскрыть всеобщие начала природы и духа. Чаадаеву была близка у Шеллинга идея мирового единства, в которой натурфилософия и трансцендентальная философия, «реализм» и «идеализм», не исключают, а дополняют друг друга в «высшем синтезе» и в которой провиденциально обосновывается исторический прогресс. Однако «тонкий платонизм» системы Шеллинга, растворявший ее в «океане абстракта», заставлял Чаадаева искать «заземляющих» коррективов к ней в социальных идеях его времени.

60

Изречение Паскаля из его «Предисловия к трактату о пустоте».

61

Известно, что знаменитое доказательство бытия божия, приписываемое Декарту, восходит к Ансельму, жившему в XI в. Доказательство оставалось погребенным в каком-то уголке человеческого сознания в течение почти 500 лет, пока не явился Декарт и не вручил его философии – Цицерон. О законах, кн. I, гл. 9, § 26—27.

62

Средневековый богослов и философ Ансельм Кентерберийский, а затем и Декарт развивали так называемое онтологическое доказательство бытия божия: врожденное присутствие в человеке, как существе конечном и несовершенном, идеи существа бесконечного и совершенного является следствием наличия совершенной надчеловеческой реальности, «бесконечной субстанции».

63

мирно

64

хотя и

65

именно

66

тот самый

67

Глубокий мыслитель, творец этой философии… – Кант, критическое усвоение идей которого отражено в записях Чаадаева на двух его главных книгах. На форзаце «Критики практического разума» он написал по-немецки, используя евангельские слова об Иоанне Крестителе как предтече Христа: «Он не был светом, но свидетельствовал о свете». Над названием же «Критики чистого разума» отметил: «Апологет Адамова разума». Кант неприемлем для Чаадаева в той степени, в какой выдвигает принцип самодовлеемости человека и опирается лишь на «разум во времени или разум субъективный». Вместе с тем, изучив добросовестно этот отвлеченный «искусственный разум», Кант, по мнению автора, осадил его самоуверенные претензии и показал его предельные границы, чем и приоткрыл путь к свету. Скромно называя свои размышления лишь логическим следствием кантовских выводов, Чаадаев, однако, уверен, что именно они и являются подлинным развитием нового пути к тому свету, свидетельствовать о котором был призван кенигсбергский мудрец. Свет этот, полагает он, воистину воссияет лишь тогда, когда сломаются непереходимые перегородки между «верховной логикой» и «нашими мерками», между миром «вещей в себе» и миром познаваемых явлений через восхождение к источнику духовного начала, в лоне которого зарождается «высший разум». О важных последствиях такого восхождения говорит автор на многих страницах философических писем.

68

заключалось

69

mode

70

…другая, еще более самонадеянная философия… – имеется в виду учение Фихте, полагающее некий абсолютный субъект, который наделен бесконечной творческой активностью. На одном из сочинений немецкого мыслителя Чаадаев, раздраженный его гордыней, написал по-латыни: «Наглость».

71

Под архетипами Платона следует понимать бытийный мир «идей», созерцаемый бессмертной душой человека до ее вселения в смертное тело. Следовательно, по убеждению древнегреческого философа, человек с рождения обладает истинными знаниями, которые в дальнейшей жизни лишь оживляются под воздействием внешних обстоятельств и, таким образом, вспоминаются.

72

В произведениях Декарта получило систематическое развитие учение о врожденных идеях, присущих человеческому мышлению изначально и не зависящих от опыта. Декарт подразделял их на врожденные понятия (например, понятия бытия, длительности, протяженности, числа, фигуры, движения) и врожденные аксиомы, представляющие собой связь первых. Врожденные понятия и аксиомы рассматривались им как совокупность потенций, проявляющихся и развивающихся в соответствующих внешних условиях.

73

В истории философии понятие априо́ри (от лат. a priori, букв. – из предшествующего) связано с учением о врожденных идеях и означает внеопытное знание, имманентно существующее в сознании. Это понятие получило широкое распространение после появления «Критики чистого разума» Канта, у которого априори отличается от врожденных идей тем, что относится только к форме, а не к содержанию познания. Кант различал априорные формы чувственности (пространство и время) и рассудка (причина, необходимость и т. д.), которые организуют и упорядочивают хаотическое знание, получаемое с помощью ощущений.

74

Бесполезно пытаться точно определить, в каком именно месте земли находился этот источник света; но то достоверно, что предания всех народов мира единогласно признают родиной первых человеческих познаний одни и те же страны.

75

…гномонические наблюдения… – наблюдения с помощью гномона, древнейшего астрономического инструмента, который служит для определения момента полдня и направления полуденной линии (т. е. меридиана).

76

Речь идет о периоде средневековья.

77

…Катоне, раздирающем свои внутренности… – Катон Младший, республиканец, противник Юлия Цезаря. Приверженец стоической философии, он в момент поражения республики добровольно избрал смерть.

78

Речь идет о стоицизме – философском направлении эпохи эллинизма, которое, в частности, разрабатывало этические проблемы уравновешенной мудрости, освобождения от страстей, покорности судьбе, стойкости в жизненных испытаниях.

79

Имя Стагирита… – то есть Аристотеля.

80

Приговор Платона над этим развратителем людей… – признавая высокие художественные достоинства произведений Гомера, Платон в «Государстве» осуждал их за несоответствие высоким нравственным принципам и воспитательным задачам искусства и тем самым как бы предвосхищал сходные идеи Руссо и Л. Толстого.

81

Чаадаев опять подчеркивает наличие христианских «прообразов» в философии Платона.