Размышления о природе и жизни

Они, повторюсь, элементарно просты. В основу их положена миром ниспосланная на большинство вера. По нахально откровенному признанию французского философа Мельбранша «Одни всегда готовы слепо верить, другие всегда требуют очевидности. Первые, почти никогда не пользовавшиеся умом, верят без разбору всему, что им говорят и пишут, другие, желая пользоваться своим умом, презирают всякие авторитеты. Первые – это обыкновенные глупцы и слабые умы, вторые – умы гордые и вольнодумные, каковы еретики и философы. Эти другие имеют право пожертвовать, для осуществления «великой цели», некоторой частью первых.

История говорит, что она, эта часть, как ни печально, была огромной, остается таковой и сегодня. Однако у меня вызывают неудовлетворенность не одержимые мировыми идеями, вроде Маркса, Ленина, Троцкого, Сталина, Гитлера. Появление их запрограммировано. Обидно за народ, который под лозунгами свержения существующих идолов вовлекается в борьбу, а на другой день оказывается на коленях перед повешенной над ним новой иконой.

Одинаковые для всех рождение и смерть, и столь многообразные формы движения на срединных этапах жизни в борьбе за существование!

Нужен естественный ход движения на основе признанных обществом ценностей, как продукта эволюционного развития, отбора этих ценностей, их пропаганды и отрицания всего того, что им противоречит. В данном плане, мир по образному выражению прожженного плута, стяжателя и вымогателя Талейрана, разделен на «стриженных и стригущих», а если серьезно, – на честных тружеников (их подавляющее число) и тех, кто использует первых в своих эгоистических интересах. Поэтому речь здесь идет только о ценностях этого большинства. Однозначно признанных, давно известных, вполне определенных и позволяющих точно характеризовать любые события, любые решения и конкретные поступки людей, партий, движений. Вот и вся программа строительства, которая нужна людям.

Мы допускаем возможные исключения и отклонения от сказанного, хотя бы в силу многообразия человеческой натуры. Однако нас на кривых, определяющих движение жизни, не интересуют их крайние редкие и потому случайные значения. Природа подталкивается ими, но строится так, как хочется большинству ее составных частей. Задача человечества научиться воспринимать информацию выборочно, отбрасывая глупости, предвзятости и явную ложь. Задача сделать данное понимание мнением большинства, дабы оно могло занять место достоверной выборки в центральной части для действительно эффективного и планомерного воздействия на события.

Прогнозы и перспективы развития человеческой цивилизации в 21 веке.

Прошлое и настоящее. Как оно представляется и воспринимается нами? Огромнейшее количество статей на эту тему. От крайне правых до самых левых. От полного одобрения бывшего и существующего до критического его отрицания с пространными доказательствами.

Прославление и ниспровержение, защита и критика и еще раз критика, уже равно, как защищающих, так и критикующих. Из столетия в столетие, из поколения в поколение фактически без изменений повторяется одно и то же. Меняется только окружающий фон. Сущность та же, лишь слегка припудрена этим фоном.

Мир природы в наиболее определяющем виде подчинен закону замкнутого цикла. В нем буквально царствуют рациональные формы круга и шара – уникальнейших изобретений вселенной. Движение тел совершается по устойчивым круговым орбитам. Всё подчинено повторяющимся актам смены событий: созидания и разрушения, рождения и смерти. Организованный в основе изумительно просто и однообразно он логически совершенен и функционирует оптимальнейшим образом.

Лишь человек в части своих деяний усматривает в нем некую, причем все большую и большую, иррациональность. А есть ли она на самом деле? Нет, безусловно. Дела людей так же естественны, как естественно появление вызывающей отвращение огромной стаи саранчи. Всё, что было, есть и будет – запрограммировано природой. Естественна жизнь камня, растения и зверя, естественны и любые человеческие деяния. Зло и насилие, благо и добро, разрушение и созидание, философия и критика. Всё от природы, в том числе и то, что кажется нам «сознательным» проявлением разума и воли.

Не кажущийся ли здесь хаос и непредсказуемость событий и не есть ли они оттого, что эта область исследований исторически оказалась в руках гуманитариев и политиков? Ведь только они могли придумать такие основополагающие идеи, как бытие определяет сознание, классовая борьба. Писать многотомные сочинения о правилах мышления, способности суждения и разнице между восприятием, идеей и впечатлением. Веками стимулировать бессмысленный спор между идеалистами и материалистами. Философские обоснования существования мира превратить в поток словоблудия, взаимных обвинений, идеологических, для пущей важности прикрытых словом «теория», постулатов и просто глупостей. Не разум и здравый смысл, а вакханалия чувств – конечно, не без исключений.

Природа Земли замешана на ее исходных генеральных составляющих и потому она такова, какова есть. Основной принцип, на котором, построен мир – борьба и цикличное изменение всего существующего: рождение, становление, расцвет, старение и смерть. Отсюда, пропаганда достижения полного благополучия, полного идеала, а тем самым жизни вне борьбы – просто глупость. Борьба имеет две формы своего проявления. Первая, естественная – не вызывает нашего ни возмущения, ни неудовольствия хотя и выражается чаще всего в самом «зверском» насилии одного над другим. Вторая, катастрофическая – вызывает всплеск на кривой эволюции, причиной которого служит отклонение системы от равновесного устойчивого состояния, превышение некоей средней нормы допустимых возмущений естественного процесса борьбы. Необъяснимое сочетание любви, заботы, взаимопомощи по отношению к своему близкому, родному на одном полюсе и беспощадная борьба на другом. Борьба, основанная на разрушении либо гибели чужого, инородного и старого. Чем сложнее форма живого, тем более широкий круг охватывает себе подобных на первом, и тем изощреннее и масштабнее становится борьба на втором.

В развитии всего живого, как и в развитии общественных форм, действуют некие предопределяющие обстоятельства – запрограммированное природой стремление к всемерному расширению проявления любым существом своего Я. Человек относится к нему часто отрицательно и, тем не менее, ничего не может сделать, чтобы приостановить свой бег к все разрушающему концу.

Все проявляют свою суть. Человек раб своей сущности, а она есть следствие его возможностей, данных от природы и других внешних, может быть случайных, обстоятельств его жизни: воспитания, окружения, эпохи. Он знает, что смертен, прекрасно понимает бессмысленность, ничтожность своих страстей и деяний в океане вечности, но, тем не менее, действует.

Почему? В этом (частном, не глобальном, почему?) и содержится, кажется, ответ на все вопросы известной нам истории человечества.

Именно природная тяга к деятельности и одна из ее основных, определяющих борьбу живого, категорий – устремленность к властвованию (от желания стать во главе государства или шайки бандитов – до стремления быть первым в той или иной области, приказывать и заставлять себя слушать и восхищаться) «обязывает» индивида эксплуатировать свои способности и, в зависимости от их масштабности, навязывать окружению свое во всем его прекрасном и преступном многообразии.

Отсюда, в общем и целом, в том, что определяет движение человека по жизни, что нас радует или возмущает, – мир останется неизменным не только в 21 веке, но и далее в ближайшем обозримом будущем.

Что же касается конкретных результатов человеческих деяний, то они, в силу не представляемого многообразия человеческих натур, их устремленности и еще большего числа всевозможных сочетаний разных факторов, определяющих движение (уже конкретного) человека по жизни, – просто не прогнозируемы.

Не будем останавливаться на не свершившихся прогнозах, непререкаемых Гениев человечества, упомянем лишь о том, что состоялось в истории прошлого века.

Кто мог предвидеть (я не говорю здесь о разного рода предсказателях с их вероятностными построениями) нашу революцию и создание за 30 лет величайшей империи, значение которой, в части воздействия на остальной мир, еще даже не оценено. Или, тем более, предсказать чуть не мгновенный ее развал в следующие 40 лет?

А в области технических достижений? Они ведь могли быть представлены лишь на уровне фантастики. И, наоборот, известные к началу прошлого века многообещающие результаты, например, в области электричества (сильных токов) почему-то не получили ожидаемого своего взлета, и качественно остались на том же уровне. Развитие здесь шло в рамках лишь рационализации и масштабирования, а все революционные открытия оказались сосредоточенными в области атомной, слаботочной и электронной техники.

Думаю, всякое прогнозирование даже на ближайшую перспективу – занятие бессмысленное, хотя и хочется помечтать о чем-либо из области очень ожидаемо желаемого. Человек живет сегодня и ему незачем беспокоиться о будущем. Это дело следующих поколений. Ему нужно биться за оптимизацию сегодняшней жизни. И потому проблема не в предсказании будущего, а в том, как к этому, не очень ясному и понятному в частностях, будущему двигаться, сделать движение рациональным, с минимальными возмущениями.

Задача элементарно проста в своей постановке. Вопрос, как ее осуществлять?

Известными и многократно проверенными способами. Если инициатива исходит сверху, от власти, – поиском и назначением соответствующего главного исполнителя и конкретного руководителя программы. Если снизу, от предлагающих чего-то толковое, – обращением в свою веру тех, от кого будет зависеть создание полезного или устранение негодного.

Требуется работать в рамках повышения культуры общества, упорной пропаганды массового воздействия в этом направлении, прежде всего, на власть, ее окружение и богатых.

Но возникает один вопрос. Если все так просто, то почему на протяжении всей истории наша жизнь сопряжена со столь многочисленными разрушительными процессами? А потому, что разрушение – исключительно однообразно и не требует особых приемов. Оно принципиально противоположно созиданию не только по форме, но и по содержанию. Построить одним топором мало, что можно. Сломать же – почти всё.

Все равно, что критика и конструктив. Критика при надлежащем старании автора и определенных способностях – почти безупречна. Конструктив вызывает вопросы, и тем большие, чем сложнее описываемое. Кроме того критика всегда воспринимается с большим интересом и эмоциональностью, чем позитив; отрицательные явления потрясают неизмеримо сильнее, чем процессы созидания. И это потому, что первые всегда эфемерны, легки для восприятия и внешне эффектны. Вторые, наоборот, растянуты во времени, результаты их либо спорны, либо отнесены в будущее, и прежде, чем оно настанет, мы так насмотримся и наслушаемся, что до того, как порадовать своим концом, они успеют нам надоесть. Наконец, первые организуются и поддерживаются легко возбуждающейся толпой, вторые связаны с более сложной их организацией и более трудоемкой операцией обращения в нужную веру совсем другой категории людей, людей способных к созиданию.

В природе нет ничего абсолютного. Нет без недостатков ни людей, ни созданных ими вещей. Все построено на разумном компромиссе. Но это не исключает восхищения, удовлетворенности многим, что нас окружает, с чем нам приходится сталкиваться в жизни. Примерно такое чувство я испытал от прочтения двух статей В. Смирнова и Л. Матвеева (журнал «Техника и наука» № 6 за 1983 год), статей, может быть, и не лишенных каких-то неточностей и в чем-то не бесспорных, но наполненных такой авторской убежденностью в правильности и злободневности приведенных в них соображений, что они не могут оставить равнодушным любого непредубежденного читателя.

Хотелось бы, в порядке расширения затронутых вопросов, остановиться на одной проблеме инженерной практики и поговорить о контроле, пределах его необходимой величины и степени эффективности.

Сейчас на Карагандинском металлургическом заводе пускается в эксплуатацию крупнейший в Союзе цех жести. Оборудование цеха было спроектировано и изготовлено производственным объединением Уралмаш и его контрагентами.

На пусковой площадке в течение нескольких месяцев находятся десятки представителей многих заводов и институтов – участников создания этого цеха. Работа по наладке оборудования и доведению его до проектных параметров идет по рабочим чертежам, исходя из здравого смысла, знаний и опыта специалистов.

«Воющих» сторон две: представители заказчика с одной стороны и представители поставщика с другой. Первые ставят вопросы и. делают замечания, вторые, в основном, отвечают на вопросы и, после жарких опоров и доказательств, либо отклоняют претензии, либо принимают решения по доводке и исправлению сделанного, разработке и изготовлению дополнительных узлов. Все делается максимально оперативно, на порядок более быстрыми темпами, чем в обычной производственной обстановке,

На площадке нет никого и ничего лишнего – заказчик, поставщик, рабочие чертежи и оборудование.

А что было, когда проектировался цех и его оборудование?

Многочисленные экспертизы, проверки к контроль на соответствие действующим нормативам, инструкциям и стандартам; сотни сопутствующих основной конструкторской и проектной документации всевозможных технических условий, карт уровня, патентных формуляров и прочих документов; тысячи согласований и утверждений с подписями должностных лиц министерств, комитетов, головных институтов.

Какова их полезность? Процентов пять, может быть, наберется – говорят специалисты. Что-то было при этом подправлено, что-то добавлено или исключено.

А какова полезность основной работы проектировщиков по разработке главной документации на строительство объекта? Цифры совсем другого порядка, Даже для этого не совсем удачного объекта, сооружаемого с определенными осложнениями, его предпусковую готовность, а тем самым полезность труда непосредственных создателей можно без натяжки оценить на уровне 95%.

Тогда задается следующий вопрос: Что же это за система, которая позволяет на одном полюсе людям трудиться с КПД 5%, а на другом – 95%?

Думаю, каждый, кто дорожит временем и ценит свой труд, ответит однозначно. Система негодная, и её нужно немедленно исправлять. Она порождена необузданным желанием отдельных людей всё и вся контролировать без какой-либо мало-мальски стоящей оценки полезности сих мероприятий. Порождена фетишизацией контроля, наивным представлением руководителей о неформальном выполнении подчиненными любых их установлений. Причастные к ней лица гипертрофировали понятия о контроле и контроль за конечными результатами человеческой деятельности подменили во все возрастающих масштабах упрощенным, контролем за процессом деятельности, способами и методами решения задач.

Различного контроля у нас всегда было много, но сегодня он достиг таких размеров, что и сам по себе уже, кажется, не поддается никакому контролю, Немалый вклад сюда внесли общественные организации, заменив сложный процесс оценки результатов работы удобным счётом количества мероприятий, собраний, участников, принятых обязательств и т. д.

О слове и числе. Если ставить сравниваемое в аналогичные исходные позиции, а не брать одно из разряда полугениальности, а другое из области чуть не глупости. Слово и цифра по однозначности заложенной в них информации при равных условиях – прямо антиподные вещи. Вспомним высказывания Галилея и Ньютона. «Природа говорит с нами на языке математики». Надо «придать физике математическую ясность, чтобы вызволить ее из болота бесплодных дискуссий о словах».

В части же «особой значимости» слова можно сослаться на Германа Вейля, утверждавшим, что «слова – орудия опасные. Созданные для повседневной жизни, они обладают привычным значением лишь при известных ограничениях, но человек склонен распространять их на более широкие сферы, не заботясь о том, сохраняют ли они при этом твердую опору в реальности или нет. Не потому ли к таким тяжким последствиям приводит нас магия слов в сфере политики, где слова имеют уже совсем расплывчатое значение и человеческие страсти нередко заглушают голос разума».

В порядке отклонения от темы несколько слов о своих собаках. .

Вчера умерла наша собачка Алька, для меня Ушастик, так прозванную за большие стоящие уже в месячном возрасте уши. Собачку эту привезла из Москвы Галя. До Альки у нас был несколько лет дог по кличке Дюк, которого также притащила домой Галя. Я тогда был молод и любил в одиночку совершать походы, пешие летом и лыжные зимой. Дюк оказался моим отличным молчаливым попутчиком, признал меня моментально главным хозяином, но любил и слушался всех остальных членов семьи.

Пес был умнейший. Телевизор смотрел, сидя в кресле, не касаясь пола задними ногами, а передние при этом держал на коленях задних. Не равнодушен был к музыке, а при утреннем по радио исполнении гимна обязательно, вне какого-либо исключения, подпевал сам. Часто улыбался по малейшему приятному для него поводу, и без просьб и команд, а вроде как по собственному эмоциональному настрою.

На лыжне с полуметровой палкой в зубах определял расстояние между соснами с точностью до 100 мм. Если расстояние между ними было более 600 мм, он шел по лыжне, если меньше – сходил с лыжни и по снегу обходил одну из сосен, правую, или левую. Поступал также при препятствии, например, кустов или рядом стоящего еще одного дерева. В некоторой растерянности он оказывался, когда приходилось обходить большое препятствие. Тогда он мог принять не совсем оптимальный вариант, требующий большей величины схода с лыжни. Однако бежать по глубокому снегу он считал глупейшим для себя занятием и на лыжню возвращался немедленно, как только это в его собачьей оценке можно было сделать.

Обучался он всему «нужному» и «полезному», равно как и от него требуемого, буквально с одного на то «урока». Любых гостей, знакомых и незнакомых, он встречал с абсолютно одинаковым радушием, адекватным хозяйскому. Чтобы закусить вкусненьким, он залазил тихо под стол одновременно с усаживающимися за него гостями. Брал из их рук кусочки его с такой осторожностью, с такой вежливостью, что я никогда не видел, чтобы кто-либо из них хотя бы раз непроизвольно отдернул свою руку, разве лишь попервости может, спрашивал у соседа или соседки о степени безопасности такового действа. Тапочки он приносил точно те, какие его просили, а если ошибался, то извинительно относил обратно и приносил другие.

Но больше всего он меня умилил тем, что буквально со второго моего возвращения из командировки он при каждой очередной встрече лез ко мне во внутренний карман пиджака за самолетной конфеткой, для того мной сохраняемой. Однако никогда не делал подобного, если я возвращался из командировки поездом или машиной. Запаха конфетки он, думаю, не ощущал, поскольку тот был забит более сильным запахом одежды. А вот самолетный мог уловить, но мне казалось, что наличие конфетки он связывал с какими-то косвенными признаками: временем возвращения, моим настроением, предшествующим возвращению телефонным звонком и величиной интервала между ним и моим появлением, информацией, полученной по сему случаю от кого-либо из членов семьи, из разговоров и упоминания моего имени. Все наши он знал прекрасно.

Еще один пример на тему быстрого обучения, аналитических его способностей и необыкновенной сообразительности. В щенячьем возрасте он любил приходить в нашу с Галей комнату рано утром и забираться к нам в постель. В три месяца я решил заставить его открывать дверь только со звонком будильника и не лазить в постель. Открывать дверь по звонку научил в один прием, дважды вытащив его пару раз за дверь. На следующий день он упорно ждал под дверью и открыл ее сам только по звонку. А вот отучить от постели мы не смогли не по его непонятливости, а только по нашему нежеланию лишить себя дополнительного десятиминутной прелести от удивившей нас хитрости. Даже перевели стрелку будильника на 10 минут для более раннего звонка. Что нельзя лазить в постель, он понял также с первого же принудительного удаления с нее. Но на следующий день придумал блестящий прием. Тихо открыл дверь по звонку, почти крадучись вошел в комнату и улегся около нашей кровати, показав как бы полное понимание того, чего мы хотели и чему его вчера обучили. Через пару минут он положил на край кровати одну лапу, затем выждав немного, – вторую. Дальше опять, с выдержкой после каждой подвижки, в четыре приема попеременно засунул передние лапы под одеяло, выждав снова, втащил туда наполовину свое туловище, затем все его до задних ног, наконец, минут через пять этой программной операции залез на кровать полностью. Не уступить ему было выше сил. Прекратил он лазить в постель сам, точно так, как это по достижении определенного возраста делает любой нормальный ребенок. И делает, к нашему сожалению, порой много раньше, чем нам бы хотелось.

Столь же нестандартно он проявлял свои природные охранные способности, которым, естественно, никто его не обучал и к ним не призывал. Он впускал в квартиру без хозяев любого человека. Впускал вежливо, разрешал по ней ему ходить, сидеть, рассматривать и брать что-либо в руки, но из квартиры не выпускал, причем опять без видимых угроз, просто усаживаясь пред входной дверью. Даже мой отец, как-то открыв дверь своим ключом, вынужден был в ожидании просидеть с ним пару часов. Мы пришли к выводу, что, по крайней мере, его он не выпускал по чисто этическим соображениям: «Как это, дескать, уйти, не представившись сыну и не поговорив с ним». Мне казалось, что по отношению к чужим людям он руководствовался примерно такими же соображениями: настолько был напрочь лишен какой-либо агрессивности.

Нюх, по моим представлениям, был у Дюка средний. Обратную дорогу домой он находил по каким-то своим собственным признакам, по общему изменению окружающей среды, нарастающим запахам и шумом города. Поэтому шел домой, как по компасу, прямо, минуя лесные тропы и дорожки. Когда же упирались в какое-нибудь препятствие, болото, трудно проходимую чащобу, то обойдя их, теперь под моим воздействием и новой ему команды: «Домой!», опять брал прямой курс, но с поправкой на величину предшествующего отклонения.

Освоенный им словарный, вещественный и всякий иной информационный запас был огромен. Понимал отлично обычный, не командный, язык. Зимой, к примеру, мог точно установить, что я иду на лыжах, по совокупности признаков зимнего выходного дня (о них он знал с раннего утра) и брошенной мною жене, между прочим, фразы: «Ну, мы, пожалуй, пойдем». Аналогично практически безошибочно определял предстоящую пешую или велосипедную прогулку летом или мое желание пойти в гараж за машиной. При этом столь же точно устанавливал, будет он взят или нет, и если понимал, что нет, то очень редко унижался и никогда не демонстрировал открыто свое сокровенное желание. Зря по-собачьи не суетился, даже при малейших на то сомнениях, и прямо проявлял интерес, только окончательно убедившись в том, что он, по его понятиям, будет удовлетворен. Был горд, независим и не терпел никаких унижающих его достоинства поступков, даже с моей стороны. Ребят, тогда еще школьного возраста, к нему пристающих сверх, по его разумению, меры, он предупреждал ворчанием многократно, но если они его игнорировали, назидательно кусал насильника. Вид его после случившегося был изумителен: и глаза, и поза, и все остальное говорили о том, что иначе он поступить не мог: он предупреждал, он так просил…

В шесть лет он попал под машину, ничего не переломал у себя, но, либо от испуга, либо от возможного удара головой, своей задумчивостью и каким-то ненормальным взглядом глаз, неадекватной реакцией на обращения к нему стал моих домочадцев пугать. Врачи признали у него нечто вроде тихого помешательства и посоветовали его усыпить. Если бы я знал, как это у нас делается?!

Возвращаюсь к Альке. Вид ее был привлекательный: коричневого окраса с переходами от светлого до темного и отдельными почти черными полосами и даже отдельными черными волосками, при абсолютно симметричном их размещении на туловище, голове и лапах. Ни одного самого малейшего отклонения. Два черных волоска на правом ухе и два точно таких же и точно в том же месте – на левом. Темное пятно из нескольких волосков на одной лапе и точно такое и в том же месте – на другой, полоски на правом боку и такие же, тем же числом и размерами – на левом. Глаза и кончик носа черные, живот поджарый, соски щенячьи до самой старости, несмотря на то, что дважды рожала и заботливо выкармливала потомство.

Нрава была невиданно беспокойного. Без движения вне дома ни одного мгновения. Иду или стою, она вокруг меня, как вьюн. В трамвае, троллейбусе постоянная беготня по салону из одного конца в другой либо из простого любопытства, либо в поисках знакомых. Их она, кажется, знала всех, с кем хоть раз бы мы встречались, причем каждому знакомому искренне радовалась. Узнавала только на близком расстоянии и потому явно расстраивалась, когда, подбежав, обнаруживала ошибку.