banner banner banner
Московское Время (сборник)
Московское Время (сборник)
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Московское Время (сборник)

скачать книгу бесплатно


– Какое большое, – произнес он, проводя рукой по оправе.

У Софьи Дмитриевны звонко забилось сердце. Она даже испугалась, что Кулик его услышит. В следующее мгновение, конечно же, пришло осознание невозможности этого, однако легче ей не стало. Кулик, словно зная правду и изощренно оттягивая момент истины, все оглаживал и оглаживал раму. Софье Дмитриевне явилась ужасная мысль: «А вдруг ему, действительно, все известно?! Неужели Глаша успела проговориться?»

И тогда Кулик повернул к ней гладкое свое лицо:

– Ну-с, проследуем дальше?

Софья Дмитриевна остро испытала к нему неприязнь, которая стала еще больше, когда по завершению осмотра комнат, Кулик объявил:

– Теперь мне необходимо опросить вашу прислугу. С глазу на глаз.

– То есть в мое отсутствие?

– Прошу великодушно простить, – учтиво поклонился Кулик. – И тем не менее… Так сколько у вас человек прислуги?

– Горничная и кухарка. Как в каждом приличном доме.

– Превосходно, – скорбно поджал пухлые губы пристав, и Софья Дмитриевна мстительно подумала, что у него в доме, вероятно, не так. – Начнем, пожалуй, с горничной.

Софья Дмитриевна очень волновалась, пока Глаша беседовала с Куликом. Она рассчитывала, что когда ее место займет Клавдия, Глаша придет передать состоявшийся разговор, но ошиблась.

Между тем, пристав откланялся, сказав на прощание:

– Вы уж дайте знать, если господин Бартеньев объявится. Все-таки я рассчитываю на благополучное завершение дела.

В прихожей за ним глухо стукнула дверь, и в гостиную торопливо вошла Глаша. Возбужденным шепотом она произнесла:

– Барыня, я все подслушала… Я поэтому задержалась.

– Глаша, это дурно, что ты подслушиваешь!

– Конечно, дурно, – энергично согласилась она, – но это лучше, чем быть змеей, как Клавдия!

– Что ты такое говоришь?

Глаша настороженно обернулась.

– Как бы она нас тоже… не подслушала…

А ведь раньше горничная и кухарка всегда ладили между собой. Значит, и в самом деле, открылось что-то чрезвычайное.

Клавдия была женщиной с красивым лицом и пышным телом. При том, чем ей каждодневно приходилось заниматься, трудно не обзавестись налитыми бедрами и пухлой, раскидистой грудью. Правда, форм рубенсовской модели Клавдия еще не достигла. В сравнении с Глашей она не отличалась бойким характером, но и нельзя было назвать ее тихоней. Клавдия вела себя ровно, спокойно, разве что тушевалась только, когда Алексей Арнольдович обращался к ней с каким-нибудь пожеланием, например, отведать блинов или съесть борща (а готовила она превосходно!) Тогда в смуглость ее лица вливался медноватый оттенок, а темный взгляд еще больше темнел. Она, в конце концов, его отводила, склоняла черную головку и, ослепив белой стрелкой пробора, негромко отвечала: «Слушаюсь, Алексей Арнольдович».

Софья Дмитриевна, разумеется, догадывалась о причинах этой ее робости, но была спокойна: не во вкусе Алексея Арнольдовича пышнотелые красавицы. Хотя, что ж… То и дело случались неприглядные истории, когда хозяин заводил интрижку с прислугой, особенно, если та бывала не против. Трудно утверждать, что явление это отражало характерную особенность того времени, поскольку впоследствии прислугу сменили секретарши, а потом к ним, похоже, присоединились снова горничные и кухарки. Конечно, стать доминирующим самцом или нет, всегда зависело от индивида. Уверенная в глубокой порядочности Алексея Арнольдовича, Софья Дмитриевна не беспокоилась относительно Клавдии и мужа. Ну и потому еще, что та была не в его вкусе.

– Хорошо, Глаша, пойдем в кабинет Алексея Арнольдовича, там все расскажешь.

– Так вот: Клавдия заявила приставу – шепотом начала Глаша, но, оглянувшись на плотно закрытую дверь кабинета, заговорила приглушенным голосом, – что у нее с Алексеем Арнольдовичем… что они с Алексеем Арнольдовичем… были… – Глаша все не решалась закончить ужасную фразу, – были полюбовниками!

– Да она в своем уме? – воскликнула Софья Дмитриевна. – Какой вздор!

– Конечно, вздор! Только она еще сказала, что вы, Софья Дмитриевна, как про то прознали, так его и извели… Уж, не знаю, говорит, как барыня с Глашкой это сотворили, но их рук дело! Все, говорит, в тот вечер по квартире бегали, думали, что я в синематографе, а я лежала у себя в комнате – нездоровилось мне. Они потом в спальне чего-то делали, а когда в гостиную пришли, уговорились никому ничего не рассказывать.

– А что же пристав?

– Похвалил и велел за нами наблюдать. Если что, говорит, сразу беги ко мне… Наверно, надобно ей от места отказать.

– Ни в коем случае! Это только утвердит Кулика в его подозрениях. Не думаю, что он безоговорочно поверил Клавдии. Ведь логично допустить и оговор… оговор своей, так сказать, соперницы… Хотя, какая я ей соперница? Непостижимо! Такое возомнить может только психически больной человек!

– Вот она от своей несчастной любви умом и тронулась…

– Бедная…

– Софья Дмитриевна, вы ее еще и жалеете! Змея она подколодная!

– Не говори так, Глаша!.. Однако нам необходимо ее поостеречься.

Софья Дмитриевна встала, но, качнувшись, снова села на диван, обхватила себя руками за плечи.

– Зябко, – сказала она и потеряла сознание.

8

От случившейся с ней нервной горячки Софья Дмитриевна очнулась утром 16 января. Она лежала на диване в кабинете Алексея Арнольдовича и чувствовала себя вернувшейся из далекого далека. Оттуда дотягивались лишь смутные отражения лиц и голосов.

Доктор Остапенко с белыми усами и бородкой. «Ни в коем случае не беспокоить! Оставить лежать здесь!» – произносит он, и высокие ноты его натужного голоса таят в каких-то ватных клубах, пахнущих эфиром. Глашины конопушки; всхлипывая, она кладет ей на лоб холодное. Высокий тучный человек пытливо смотрит из дверей. Ах да, это же Кулик… А еще рядом больше нет Алеши…

Собравшись с силами, Софья Дмитриевна позвала: «Глаша!» и услышала, как бегут к ней, нетерпеливо приближаются увесистые ее шаги. На пороге Глаша замерла со счастливой улыбкой.

– Ну, слава богу! Мне вчера доктор так и сказал: на утро кризис должен миновать. Теперь дело пойдет на лад!

– Глаша, – протянула к ней руку Софья Дмитриевна, – спасибо тебе…

– Не надо, барыня, – попросила та, увидев у Софьи Дмитриевны слезинку на реснице, – а то я тоже сейчас заплачу…

– Хорошо, хорошо… А какое сегодня число?

– Так шестнадцатое января.

Софья Дмитриевна забеспокоилась:

– Что на службе Алексея Арнольдовича? Там знают о случившемся?

– Знают. Кулик сам к начальству ездил. До того, как пропасть…

– Пропасть? – недоуменно подняла брови Софья Дмитриевна. – Ты о чем?

– Мне, Софья Дмитриевна, много о чем нужно вам рассказать.

– Так скорее рассказывай!

– Вы только не волнуйтесь. И простите меня Христа ради, потому что из-за меня все случилось…

А произошло вот что.

Тринадцатого января, в полдень, когда жар у Софьи Дмитриевны ненадолго отступил и она заснула спокойным сном, Глаша вошла в ее пустую спальню. Глаша, конечно, понимала, что нарушает запрет, но слишком велик был для нее соблазн изведать полет во Времени. Именно полет, потому что само Время ее мало интересовало: занесет еще, не дай бог, к этим опричникам… Главное, с места не сходить и вовремя зажмуриться.

Увы, ничего замечательного в полете не было – просто как будто теряешь сознание. Да и как-то странно переместилась Глаша во времени, поскольку попала она вовсе не в прошлое. Судя по привычному виду Мясницкой и одежде прохожих, это было настоящее. Даже метель, все также вилась, посвистывая, вдоль домов.

– Аглая Спиридонова, если я не ошибаюсь? – услышала она справа от себя знакомый голос, умягченный интонацией вежливости. Глаша повернулась и увидела Кулика. – А я как раз к Софье Дмитриевне иду. Не изволите ли со мной проследовать?

«Зачем ему барыня в горячке? – подумала она. – А я ему зачем? Не понимаю. Похоже, ничего у меня не получилось: никакое это не перемещение во времени, а дурацкий сон». И она крепко зажмурилась…

Закрывая за собой зеркало – дверцу, Глаша твердо решила никогда больше не ходить в потайную комнату – как и велела ей Софья Дмитриевна.

А на следующий день Глаша возвращалась из чайного магазина Перлова. Переходя от «китайского домика» на другую сторону Мясницкой, она остановилась, чтобы пропустить проезжавшие сани. Неожиданно ей в лицо бросилась метель, гулявшая по Москве вот уже несколько дней, и Глаша плотно сомкнула веки.

– Аглая Спиридонова, если я не ошибаюсь? – раздался справа голос Кулика. – А я как раз к Софье Дмитриевне иду.

Глаша опешила: что это? вчерашний сон?

– Не изволите ли со мной проследовать? – в полном соответствии с ее видением продолжил Кулик.

Глаша закрыла глаза, постояла так довольно долго, потом открыла их, и… пристав никуда не исчез.

– Соринка попала? – участливо спросил Кулик.

«Какая соринка?» – скользнуло поверх единственной, во весь мозг, мысли: если это явь, то что было вчера?

– А барыня болеет… – ответила Глаша после паузы, в течение которой поняла: вчера она, действительно, перенеслась во времени, но не в прошлое, а в будущее, на день вперед!

– Вот я ее и проведаю. Доложу, что на прошлой неделе посетил начальство Алексея Арнольдовича. По долгу, так сказать, службы. Его превосходительство был весьма огорчен случившимся с господином коллежским асессором… Так не появлялся барин?

– Нет, не появлялся. А у барыни горячка, в беспамятстве она.

– Ну, Софья Дмитриевна мне, может, и не понадобится. Если вы, Аглая, поможете…

Сердце у Глаши вздрогнуло и повернулось как-то неловко, с тихой болью, и, словно от этой боли, родилось прозрение: а ведь знает Кулик про их с Софьей Дмитриевной тайну!

«Нет, нет! Я не верю! Ни за что на свете!»

Пока ужасное откровение не успело овладеть рассудком, его еще можно было вытеснить, заглушить, и Глаша начала мысленно ругать себя, называя выдумщицей и трусихой.

Путь предстоял недолгий. Подумав об этом, Глаша испытала некоторое облегчение: скоро уж придем, и все разъяснится, хуже нет неведения.

Перед самым домом Кулик замедлил шаг.

– Час назад у меня была Клавдия, – начал он тихим голосом, и сердце у Глаши опять вздрогнуло, и снова прежнее озарение возникло перед ней, мгновенно заставив уверовать в себя.

– Вчера, – продолжил пристав, – она обнаружила загадочный ход куда-то из спальни и увидела, как вы оттуда выходили. Не там ли, куда ведет этот ход, томится в неволе бедный Алексей Арнольдович?

Он замолчал и уставился на Глашу холодными глазами. В отличие от январского мороза, ярко подрумянившего ее светлокожее лицо, этот взгляд сделал Глашу пунцовой.

– Господь с вами… – растерянно прошептала она.

– Значит так, – жестко сказал пристав. – Сейчас мы заходим в квартиру, и вы ведете меня к вашей барыне, чтобы она чистосердечно во всем призналась. В случае если та в беспамятстве, вы немедленно ведете меня к Алексею Арнольдовичу, и я вам как соучастнице преступления делаю послабление. И учтите: отпираться бесполезно, ведь Клавдии известно место, откуда начинается ход. Оно за зеркалом. Верно? А способ проникнуть туда, ежели вы решите молчать, отыщется непременно.

Глаша подавленно молчала. Никогда еще не попадала она в такую беду.

Клавдия открыла дверь, едва Кулик повернул вертушку механического звонка. На Глашу она не взглянула. Она вообще беспрерывно смотрела в пол, даже когда пристав обращался к ней.

– Что барыня? Приходила в себя?

– Нет, сударь.

– Ступай к зеркалу и жди меня… нас, – поправился он, покосившись на Глашу.

Софья Дмитриевна не была в горячке – это Глаша поняла сразу, войдя в кабинет. Она спала – глубоким, тяжелым сном, но спала.

– Барыня до сих пор не в себе? – спросил Кулик, вглядываясь от порога в серое лицо Софьи Дмитриевны.

– Да, – подтвердила Глаша, – она в беспамятстве.

– Ну что ж, в таком случае прошу проводить меня в известное вам место.

Глаша покорно шла впереди, не зная, как выбраться из беды, когда пристав произнес:

– Клавдия говорит, что на оправе зеркала имеется какой-то механизм. Это так?

И Глаша окончательно поняла: выхода у нее нет!

– Так, – ответила она и почувствовала спиной, что сосредоточенный взгляд Кулика ослаб.

Через несколько шагов они достигли спальни, но к удивлению обоих Клавдии там не оказалось. Тут же, правда, ее отсутствие объяснилось: зеркало было «открыто».

– Напрасно она не стала никого ждать! – с досадой воскликнул Кулик. – Ну, что же вы встали, Аглая? Ведите дальше!

Пока они шли по коридору, Глаше показалось, что внутри ее, где было все черным – черно, начинает отчего-то светлеть. Она поняла отчего, когда ожидаемо не встретила в потайной комнате Клавдии.

«Значит, не удержалась, присела на стульчик», – усмехнулась про себя Глаша.

А Кулик недоумевал:

– Странно, никого… Но что это за помещение?

Он прошел к столу, огляделся.

– Рассказывайте, Аглая! – потребовал Кулик. – Прямо сейчас все рассказывайте!