скачать книгу бесплатно
– Не читал?
– Давай. Ты же учитель, вот и поучи нас.
Ракитин развернул листовку, прочел:
«Власть, назвавшая себя рабочей и крестьянской, нагло обманула народ. Вместо хлеба, мира и воли она дала измученному народу голод, братоубийственную бойню и вконец растоптала все свободы. В довершение всех насилий эта власть объявила новую мобилизацию и послала карательные отряды для борьбы с непокорными им волостями и уездами.
Один из таких карательных отрядов явился в наш Шенкурский уезд. Угрозами, насилием и арестами главари этого отряда стремились выслужиться перед начальством и заставить уезд мобилизоваться неведомо во имя чего и для борьбы с каким врагом.
– Сам составил? – Спросил Максима кто-то из собеседников.
– Кто же еще?
– Складно.
– Ну хватит, пора ее пускать в дело, давай Максимушко, я сделаю самокрутки.
Товарищ Ракитина разрезал бумагу на полосы, посыпал табаку и свернул «козью ножку». Дружно закурили, воздух вокруг наполнился дымом.
– Хорошо тут, – вздохнул один из компании, он был постарше других, – но пора и честь знать. Вы как хотите, Максим Николаевич, а я пойду до дому, скоро жатва.
– Иди, Степан, я никого не держу. Потом, когда возьмут тебя за гузно, поздно кричать будет.
– Не замай, – махнул рукой Степан, – авось как-нибудь приспособимся.
Он собрал вещички, закинул за плечи ружье и не спеша пошел вдоль берега.
С Ракитиным осталось четверо друзей-товарищей.
На реке послышался гул колесного парохода.
– Тихо! Кажись, кто-то плывет.
Из-за поворота показался пароход. На палубе было полно народу. На флагштоке развивается красный флаг.
– Максим, смотри супостаты куда-то идут?
– Прячемся, не дай бог заметят, у них пулеметы, не уйти нам будет.
В этот момент с парохода раздался выстрел, потом еще два.
– Куда лупят? – Спросили Максима.
– Не знаю, может зверя увидали.
Через четверть часа пароход поравнялся с компанией Ракитина, притаившейся в прибрежных зарослях. На палубе было весело. Играла гармошка. Кто-то под ее звуки выделывал коленца. Люди шли на войну и хотели вдоволь повеселиться, может быть, это в последний раз. Комиссар Виноградов с партийцами и сочувствующими, покинув Шенкурск, следовал вниз по река Ваге, чтобы преградить путь на Котлас белым и союзникам, о продвижении которых ходили самые тревожные слухи.
Сам Виноградов был в капитанской рубке. Он то и дело оглядывал в бинокль берега, как будто искал кого-то.
Прошло еще минут пятнадцать, и судно с большевиками скрылось за поворотом.
– Пошли парни в лагерь, – скомандовал Ракитин. – Если меня не подвели глаза, то из Шенкурска ушла большая часть большевиков во главе с комиссарами, а, значит, в городе чужих осталось мало. Посмотрим, может быть, что-то еще выгорит. Эх, где наша не пропадала!
Группа товарищей отправилась вверх по реке и вскоре увидела лежащее на тропинке тело Степана. Он был убит выстрелом из винтовки.
– Так вот, значит, в кого стреляли большевики с корабля. Нашли себе дичь.
Ракитин снял фуражку.
– Степана надо похоронить здесь, он указал на полянку у кромки леса. И всем, кого увидим, рассказывать, как большевики убили человека, мирно шагавшего домой.
– Увидели винтовку и убили, – мрачно заметил Малахов. – И нам нельзя церемонится, всех, кто под красным флагом, крошить в капусту.
– Брат на брата, выходит, пошел, – заметил сын священника Родимова. – Что будет, одному Господу известно.
– Прекрати, Тимоша! Ты еще про Каина и Авеля вспомни. Если мы за свое будем стоять и победим, то наша правда наступит, а если нет – распнут нас большевики, утопят или камнями забьют.
– Что ты такое говоришь? – Удивился Родимов. – Может быть, все еще образуется?
– Значит так, ребята, – подумав, сказал Ракитин, – расходимся до срока, ждем вестей с севера, и, как будут сюда белые подступать, станем снова сходится. Тогда и решим, что будет.
Товарищи разошлись. Максим с братьями, не доверяя соседям, в родительский дом не показывался. Тимофей Родимов, наоборот, вернулся домой и вскоре был арестован, как организатор восстания против Советской власти. Донесли свои же, из родной деревни. Чего жалеть поповича, к тому же офицера?
Советская власть арестовала в Шенкурском уезде в начале августа 1918 года свыше трехсот человек. Все они принимали участие в июльском восстании призывников.
Шенкурская тюрьма была переполнена. В камерах сидело в два, а то и в три раза больше арестованных, чем было положено по царскому регламенту. Тимофей Родимов оказался в числе особо важных арестантов. Он обвинялся не просто в соучастии в бунте, а в том, что был несколько дней комендантом Шенкурска после того, как члены исполкома сдались и были отправлены в тюрьму.
На допросе Родимов запираться не стал, не было смысла. Все видели, как он разъезжал по городу в одной пролетке с Максимом Ракитиным, как тот представлял его в качестве военного коменданта.
– Только я на этом посту ничего не успел сделать, всего-то три дня был при должности, и то больше по просьбе Максима, чем по своей воле, – сообщил он следователю.
– Это учтет трибунал, так же как и ваше социальное происхождение и то, что вы препятствовали закрытию женского монастыря.
– Какое же это преступление? – Удивился Тимофей. – Весь уезд был против, не один я. Монашки молятся за грехи наши, незачем им докучать.
– Церковь отделена от государства, – ответил ему следователь, – и Советская власть лучше знает, что им позволено делать, а что нет. Если было такое постановление: закрыть монастырь, значит, надо исполнять. Все остальное есть бунт и контрреволюция.
После допроса Родимова как особо важного преступника перевезли из Шенкурска в Вельск. Там находился штаб красных, и не было никого, кто бы заступился за Тимофея. Перевод опасного преступника был своевременным.
12 августа шенкурский губисполком получил телеграмму от военного командования из Вельска об эвакуации из города. Максим Ракитин, узнав, что Советской власти в городе больше нет, вернулся в Шенкурск.
15 августа в окрестностях Шенкурска появились разведгруппы союзников, прибывшие по реке на моторном катере. Через пять дней в город без боя вошли белые. Вместе с ними прибыл Сергей Семенович Маслов, министр по военным делам в правительстве Северной области. Он и назначил Максима Ракитина комендантом.
Вскоре в город подтянулись отряды британской армии в лице шотландских стрелков, а позднее в сентябре и американские солдаты.
В горячке наступления передовые отряды белых и союзников продвинулись к югу, взяли несколько деревень на полпути к Вельску, но удержать плацдарм малыми силами не смогли. Пришлось отойти назад. В конце концов оборона закрепилась в тридцати верстах к югу за городом в районе деревни Усть-Паденьга. Наступать далее в планы союзников не входило. Шенкурский выступ очень нервировал офицеров британского штаба, которые ожидали фланговый удар с двух сторон. Но большевики пока себя не проявляли. Укрепления в Усть-Паденьге позволяли контролировать дорогу на Шенкурск относительно небольшому по численности отряду. Взять эти позиции можно было только превосходящими силами.
Союзники стали готовится к обороне. Вельск так и остался на стороне красных.
Большевики переоборудовали под тюрьму недавно закрытую в Вельске церковь, предварительно выбросив изнутри все служебные предметы. Родимов сидел в одиночной камере в бывшем приделе. Со стен на него взирали святые, можно было молиться, и это придавало Тимофею душевные силы.
О чем он думал тогда, жалел ли себя или смирился? Сын священника, как и столетия назад первые христиане, воспринял свои мучения как страдания за веру, и это помогало переносить тяготы тюремного содержания. Большевики почему-то не тронули медный образок, родительское благословение, и Тимофей, сжимая его в руке, ежедневно шептал молитвы, надеясь на помощь свыше. А надежды на спасение у него было мало.
24 августа 1918 года, Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией при штабе командующего Беломорского фронта признала Тимофея Родимова виновным в подготовке и активом участии в белогвардейском восстании в городе Шенкурске и приговорила к смертной казни через расстрел.
«Вот и все, – опустил голову осужденный, – приму смерть во имя Христа, аки мученик за правое дело».
Вечером того же дня за ним пришли трое: председатель Вельской ЧК и солдаты-конвоиры. Связали за спиной руки и повели на улицу.
– Не бойся, паря, на допрос ведем, – осклабился один из солдат.
– На допросы так не водят, – ответил ему Родимов, – если связали, значит, близко конец.
– Умный какой, – второй конвоир толкнул Тимофея прикладом, – поживее, нам к ужину надо вернуться.
– Будете расстреливать? – Прямо спросил Родимов.
– Нет, паря, – ответил конвойный, – это белые нас расстреливают, а мы не станем.
Родимов не почувствовал в ответе подвоха и даже как-то успокоился. Может, и вправду отошлют куда нибудь, в Вологду, например.
Выйдя на берег Ваги конвоиры накинули на шею Тимофею веревку, задушили и столкнули с обрыва.
– Вот еще, на контру патроны тратить, – ухмыльнулся один из конвойных.
– Вся правда, – ответил другой.
Убедившись, что тело ушло ко дну, отправились конвойные назад.
Тимоше Родимову было всего 25 лет.
Спустя месяц труп всплыл ниже по течению, и, когда тело вытащили из воды, стало понятно, что человек задушен.
О страшной находке стало известно властям. Возбудили дело. Нашли, что конвойные не выполнили приказ о расстреле. Но дело быстро закрыли: какая разница, как казнить недруга. Задушили, туда ему и дорога!
Опознали Родимова по образку и одежде, за месяц в воде от лица ничего не осталось. Убиенного зарыли в землю в общей могиле, как и других казненных.
Когда Максим Ракитин узнал о гибели друга Тимофея Родимова, он поклялся мстить. Еще в июле противоборствующие стороны, не желая проливать кровь, стремились договориться. В августе пришло ожесточение, и началась братоубийственная гражданская война. Красные и белые из идеологических противников превратились в соперников на поле боя.
Глава 5
Павлин Виноградов покинул Шенкурск на пароходе 3 августа. Его путь лежал к устью реки Ваги и дальше на Север. Он хотел лично увидеть, до каких пределов продвинулись белые и где есть возможность организовать оборону, чтобы не допустить падения Котласа. Для безопасности на борт он взял несколько заложников из числа состоятельных граждан города. Остальным пригрозил расправой в случае неповиновения.
Ревекка Пластинина решительно желала ехать с ним, для нее, преклонявшейся перед сильной личностью, Виноградов был героем.
Но шенкурские товарищи были категорически против жидовки и несогласно мотали головами. Пластининой с ее выходками им хватило еще в конце июля.
– К сожалению, я не могу вас взять с собой, – уловив общее настроение, сказал Виноградов, – война, тем более на воде, дело не женское. К тому же у вас есть муж, и он вряд ли согласится.
– Причем здесь муж? Я сама решаю, что делать и как, – Пластинина сдвинула брови, – так вы берете меня, товарищ Павлин?
– К сожалению нет, не могу, не имею возможностей, кроме того, несознательные матросы считают, что женщина на корабле – это плохая примета, – попробовал отшутится Виноградов.
– Хорошо, – недобро сверкнула глазами Ревекка Акибовна, – как знаете. Тогда я поеду в Вологду, а там посмотрим, может быть, направлюсь в Москву к товарищу Ленину.
– Сказала тоже, к Ленину, – загудели шенкурские, – жди, гадай, примет он тебя или нет.
– Примет, – решительно сказала Пластинина, – обязательно примет.
– Брешет баба. После того, как побывала в плену у Ракитина, совсем рехнулась, – решили шенкурские большевики.
– Так вы берете меня с собой? – Почти угрожающе снова спросила Виноградова Ревекка.
– Это невозможно, – ответил Павлин Федорович.
– Ну, как знаете, – Пластинина, повернувшись, пошла прочь.
Обожание моментально сменилось ненавистью. Так могут поступать только неуравновешенные, склонные к истерике натуры. Ревекка Акибовна как раз была из той когорты. В глубине души она затаила на Виноградова злобу, хотя на людях всегда говорила об их товарищеских отношениях.
Тем же днем Пластинина уехала на станцию Коноша, где вскоре и произошла её судьбоносная встреча с комиссаром Кедровым. Рассказав ему о делах в Шенкурске, она расположила командира Советской ревизии к себе. С тех пор начались их неслужебные отношения, о которых знали все вокруг, включая мужа. Но клятва свободной любви была для него священна, и супруг смотрел на проделки жены со спартанским спокойствием.
Оказавшись в вагоне Кедрова, она отправилась с ним в Москву и попала на прием к председателю Совнаркома. Там выяснилось, что Пластинину хорошо знает сам товарищ Ленин по годам эмиграции в Швейцарии. После этого авторитет Ревекки Акибовны в глазах комиссара Кедрова поднялся на неслыханную высоту. Он сделал ее своей правой рукой, и уже в августе 1918 года Вологда, где расположился штаб сначала Советской ревизии, потом Завесы, узнала о существовании истерички и садистки Ревекки, в руки которой лучше не попадать.
5 августа, оказавшись на Двине, Павлин Виноградов узнал от местных жителей, что белые продвигаются вверх по реке без всякого сопротивления. Впереди у них был Двинской Березник, потом Устье Ваги, а оттуда через два-три дня они вполне могли достичь Котласа. Необходимо было срочно собрать все имеющиеся силы в единый кулак.
– Что будем делать с заложниками? – Спросил его кто-то из окружения. – Освобождать?
– С какой стати?
– Так все, добрались до Двины, нападения со стороны шенкурских бунтовщиков можно не бояться, они сюда не пойдут, дальше своих деревень их воевать не заставишь.
– Зря кормить эту сволочь действительно нечего, – подумав, сказал Виноградов. – Поэтому, – он сделал паузу, – приказываю расстрелять.
– За что? – Ахнули шенкурята.
– Для определения вины нам не нужно никаких доказательств, кроме происхождения, – усмехнулся Виноградов, – знаете, кто это сказал?
Окружение снова замотало головами.
– Ленин! – Многозначительно закончил фразу Павлин. – Немедленно исполнять! – Рявкнул он, сорвавшись на крик.
Шестерых шенкурских заложников расстреляли на пустынном двинском острове, тела спихнули прикладами в воду, чтобы не возиться с могилами.
На людей Виноградов производил двоякое впечатление: по виду разночинец, в Архангельске он ходил в костюме, при галстуке и шляпе, всегда в круглых, как у студента, очках. У него были слегка оттопыренные уши и пухлые губы, никакого намека на мужественность. На Двине он переоделся в длинную солдатскую шинель без знаков различия. Но каждый красноармеец, включая самые буйные головы из числа матросов-балтийцев знал, кто это такой, и боялся.
За неброской внешностью у Виноградова скрывался яростный характер идейного противника самодержавия и буржуазного строя, революционера, готового за идею идти на любые жертвы, не щадя и себя самого.
Еще мальчишкой он принял участие в событиях революции 1905 года, потом вступил в социал-демократическую партию большевиков, проникся ненавистью к самодержавию. Когда пришло время служить в армии, Павлин пустился в бега, поэтому попал в солдаты только в 1913 году, когда его призыв уже закончил свою военную службу.
