Сказки ПРО

Андрей Бузуев

Сказки ПРО

Сказка про Гнома и Сказку

Жила-была однажды в моем старом доме сказка. Симпатичная такая, с началом и окончанием, со всеми положенными завитушками, повторами и выкрутасами. Откуда она взялась – не помню, кажется, я сам её написал когда-то. Не в этом дело. А дело в том, что ее любил мой домовой Гном. Его так звали – Гном. Почему? Это я тебе расскажу в другой раз.

Домовой Гном любил сказку серьезно, основательно, как это могут только домовые, да, разве что, пара-тройка дворовых духов. Теплело на душе, когда я видел их сидящими на подоконнике за вечерним блюдцем молока и обсуждающими проблемы зависимости количества счастливых случайностей от формы кучевых облаков. Или когда он читал ее вслух, а она показывалась нам то одной, то другой своей очаровательной стороной.

У себя за камином Гном отвел для нее лучшее место и время от времени – уж и не знаю как – уговаривал кота Фому помурлыкать ей перед сном. Гном знал ее наизусть. Знал даже то, что она сама о себе не подозревала, и, тем не менее, сказка всегда была для Гнома новой и интересной.

В начале весны сказка исчезла. Конечно, я знал: она ушла. Сказки всегда уходят, потому что состоят в основном из выдумок, которые обиженный жизнью кот Фома – как-нибудь расскажу, почему – зовет обманками. Но не буду же я говорить бедному Гному, что сказка предпочла его закаминной паутине роскошную дубовую полку и тисненый золотом переплет, а ему самому – солидный роман. В общем, что-то многословное и успешно продаваемое.

Моему старому дому в те дни пришлось несладко. Гном облазил все углы и закоулки, продул все щели, перебрал все кирпичи. Я плохо высыпался, потому что всю ночь то тут, то там скрипели половицы, падали вещи, возмущенно вопил Фома, посреди ночи сброшенный с нагретого местечка. Гном выпивал неимоверное количество молока и вновь мчался куда-то на чердак, потому что ему казалось, что, вроде бы, вон там, что–то было такое, и уже сейчас-то…

Когда он лично расковырял кирпичную кладку в подвале, когда камин окончательно задымил, в ванной обнаружилась протечка трубы, а в кухне из-под плиты на меня страшно глянул черный тараканий глаз, я решил, что пора наступить весне. Весна, конечно, наступает сама по себе, без всяких там подсказок и решений, но иногда ее можно и поторопить. Совсем чуть-чуть. И она настала.

Пару дней, пока весна натягивала холст, растирала краски и продумывала композицию, все было по-прежнему. Затем Гном притих. А еще через недельку, когда весна уже почти закончила свой шедевр и отдыхала в полуденном звоне ручьев и птиц, ко мне, загадочно улыбаясь, подошел Фома и поманил за собой. Мы осторожно заглянули за камин…

Никогда не узнаю, каким образом Гному удалось выклянчить у весны кисть и краски. Это и не важно. Главное: мой домовой Гном занимался удивительным делом! Мы с Фомой могли и не прятаться, Гном никого не видел и не слышал, он писал новую сказку. Под уверенными взмахами кисти тонкие, еле видные контуры обретали жизнь и движение, становились яркими, глубокими, зовущими! Когда все было готово, Гном представил ее нам, а весна подарила домовому свои кисти и краски – так ей понравилась работа Гнома.

С тех пор все пошло по-старому. И много прошло времени, и многое еще случилось и забылось. Если тебе повезет, и ты заглянешь ко мне в час вечернего молока, ты застанешь их сидящими на подоконнике и беседующими о чем-то своем – Гнома и сказку. И горит камин. И стучат часы. А мы с Фомой ради шутки спорим, какая она – эта сказка – по счету, четвертая или пятая. Хотя и он, и я прекрасно знаем это.

Сказка про Цветы

А вот как правильно: про цветы или – о цветах? Хм. Назову “про цветы”, потому что, если иначе, то кто-нибудь может же подумать, что я собираюсь рассказывать про какой-нибудь спектральный анализ или киноварь какую-нибудь, а мой Старый Дом очень щепетилен в этих вопросах.

Цветов в Доме не очень много. Было бы больше, тем более и Домовой Гном очень любит с ними возиться, но вот кот мой, Фома, тот самый, обиженный жизнью, очень нервничает, они напоминают ему о чем-то неприятном. Впрочем, в его случае трудно найти вещь, которая по той или иной причине и в той или иной степени не была бы ему неприятна.

Повсеместно утверждается, что цветы растут в горшках. Вот и нет! Если бы они росли в горшках, это бы была “разлюли-малина”, а не жизнь. Цветы на самом деле растут в почве, то есть в этой странной, влажной, жутко пачкающей и рассыпающейся при первой возможности смеси минералов, навоза и невесть чего еще. А уж это все вместе в горшки впихивается.

Тут у меня – проблема. Я никогда не умел правильно менять эту почву и пересаживать мои цветы: всегда получалось вывозиться самому и разбросать грунт по близлежащим поверхностям. Дошло до того, что я стал делать эту мерзкую процедуру в кухонной раковине, ну, или в ванной, если горшок в раковину не помещался. Цветам это, между прочим, нравится. Оно понятно: мало того, что на на руках носят, так еще и неограниченные запасы выпивки под боком.

Цветов не очень много, но у каждого есть история. Вот, кактус или квактус, как называет его одна моя знакомая любопытная девочка. Получил он своё прозвище не просто так, а потому что врать мастер. Как только он появился в нашей компании, сразу сообщил, что он вам не просто домашнее растение. Он, между прочим, прямой потомок Царевны-лягушки и Царя-ежа. От обоих предков он унаследовал только самые выдающиеся черты. Так он утверждал до того самого момента, пока язва Фома не срезал его вопросом про навык преодоления препятствий прыжками. Кактус обиделся, хотел коту отомстить с помощью навыка колоть кого ни попадя в разные места. Не дотянулся: Фома при всей своей лени, когда нужно, до невероятного проворен.

Еще есть роза. Кое-кто утверждал, что розы в домашних условиях не растут, и вообще, это вовсе не роза. Ну, не знаю. Выглядит как роза и ведет себя так же. Хитрющая, как лиса, и в каждой ее фразе только и ищи скрытые в листве слов шипы. Я ей очень дорожу, Она цветет, не переставая, и утверждает, что делает это в память “об одном взрослом мальчике”. Мы пытались ее расспрашивать, кто это, но она только однажды ответила: “Он утонул.“

А вот еще один персонаж – фикус Андрей. Он в моем Старом доме растет, сколько себя помню. И, вот уж, фикус – лучше не скажешь! Все у него не так. То листья опадают – это у него-то, вечнозеленого! – то солнце у него встает не вовремя, то ветер не туда дует. Когда-то, сто лет назад, будучи всего лишь едва выступающим из земли кустиком с парой листьев, он подцепил в одной, популярной тогда, кажется, цыганской песне фразу “…хоть бы что-нибудь еще… Все не так, как надо” и с тех пор носился с фразой этой, как с писаной торбой. Чуть что: вставал в позу и начинал вещать о несовершенстве мира. Много мы с ним спорили, ох, много. Пока Фома не появился. Этот циник просто пообещал фикусу использовать его горшок вместо туалета до тех пор, пока оный фикус не поймет, что “не так, как надо” в природе не существует, и если уж что-то существует, то оно именно что “так, как надо”. Иначе, как же ему существовать, если оно “не так”? Абсурд и насмешка над законами вселенной. Короче говоря, перед опасностью оказаться по уши в этом-самом, наш фикус-пикус сдался, и теперь старается разглядеть в любом своем чихе промысел Божий. Получается, честно скажу, не ахти, но – хоть так.

Еще напоследок хочу вам рассказать про травку моего обиженного жизнью кота Фомы. Он выращивает ее на подоконнике и – не подумайте плохого – ест. Он вообще у меня практически вегетарианец. Посидите-ка пару лет на диете из крыс и мышей, тоже на траву перейдете.

Так вот, интересная крайне штука с этой его травкой. Сколько он ее ни ест, она все равно опять вылазит. Я так Фоме и говорю: “Хоть ты ее с утра до вечера лопай, все равно всю не слопаешь!” И вправду, лезет и лезет к солнышку и свету, поливать только не забывай. Весьма поучительная – философского покроя – история, скажу я вам. Много интересных мыслей вспоминается, на эту зелень глядючи. Вроде тех, что, “не важно, как медленно вы идете…” Или вот еще: “мы – трава бесконечного поля…” Или – мое любимое: "Even with nougat…" Ну, и так далее. Вот, понаблюдайте при случае, да хоть за газонной травой. Как ее поливают, как косят. Очень интересно!

Ну вот, а я откланиваюсь по причине дел. Надо заглянуть в одно придорожное кафе, затем выяснить, чем отличается ясная ночь от темного дня и узнать, в конце-то концов, что там за история приключилась на Золотой Горке. Так что, увидимся после рассвета.

Сказка про обещания, Гнома и Фому

Обещаний в моем Старом доме осталось не очень много. Они свалены в подвале, и мой домовой Гном регулярно их перебирает, стряхивает пыль, подкрашивает, ну и что там еще обычно делают с обещаниями.

В основном, там лежат обещания самому себе. От обязательств другим людям меня мой Старый дом давно отучил, вернее, приучил избавляться от них как можно быстрее.

Хотя, есть там пара-тройка таких, что и даваться совсем не хотели, буквально, через силу выдавливались, и выполнить их у меня, по крайней мере пока, нет никакой возможности. Тем не менее, я как-то стараюсь с ними уживаться, хотя они уже давно ссохлись, позеленели и больше похожи на что-то, что кто-то ел, причем, не один раз.

Обещания самому себе – тут другой вопрос. Даю я их часто, но – одни и те же, так что их количественно не прибавляется, просто становятся они все настырней и жестче.

А есть такие, что выполнять – одно удовольствие. Вот, обещал я вам рассказать, почему домового Гнома зовут Гном, и в чём конкретно обижен жизнью мой обиженный жизнью кот Фома? А? Обеща-а-ал. Не вопрос – рассказываю.

Ну, с Гномом все по-простому, как у них – домовых – и водится. С детства мой Домовой был ростом мал и, прямо скажем, даже для домового неказист, за что получал насмешки от прочей домообщественности. Как-то нужно было выходить из положения. Вот мы с ним и обратились к мировому фольклору, откуда наш приятель вынес кучу фантазий. Они стоили мне многих бессонных ночей в компании всякого рода фантастических созданий и жуткого количества исчерканной странными каракулями бумаги.

Однако, и это прошло, а осталось то, что Домовой мой решил сменить нормальное домовое имя Аристарх на гномье, поскольку племя это ему больше всего приглянулось своей ухватистостью, скопидомством и – вот неожиданность – домовитостью. Решить-то решил, а вот выбрать никак не мог. Сегодня он – Гимли, завтра – Чихун какой-то, послезавтра – вообще Айронфандессон, или как-то так. В конце концов нам с Фомой надоело, и стали мы звать его просто Гном, а он и не возражал, утверждая, что таким способом мы называем его всеми именами, которые ему нравятся. Он вообще очень умело оперирует компромиссами, наш Гном.

С Фомой посложнее. Я некоторое время назад даже подумывал о крупных формах: изложить, так сказать, на широком историческом фоне, многопланово и с подтекстами, но, по своему обыкновению, как-то поостыл, и остался мой Фома неувековеченным. Но – история с ним приключилась, тут уж ничего не попишешь.

Был наш Фома много-много человеческих лет и три кошачьих жизни назад не кем-нибудь – человеком. Ага, именно. Две руки, две ноги, посередине трубка для переработки органики. Человечишко был он, надо заметить, так себе, одно извиняло – юные года. Звался он тогда вовсе не Фома, а Максим, и Фомой прозвали его приятели, исходя из фамилии.

Как я уже сказал, был Фома человек небольших достоинств, за что и поплатился. В тот вечер девица, с которой он, по тогдашним выражениям “ходил”, дала ему полный отлуп ради фигурных мускулов местной спортивной знаменитости. Возвращаясь с неудачного рандеву бывший Максим мимоходом пнул черного кота. Кот оказался не просто черным, а – по закону подлости – со способностями к трансформации реальности, иными словами – волшебным. Замечу, что все коты и кошки в той или иной мере владеют волшебными умениями, только обычно ленятся их применять.

Но конкретный, пнутый Максимом, то есть Фомой, кот не поленился, а превратил того… Во что бы вы думали? Правильно – в кота. И начались мытарства, лишения и прочие превратности, по сравнению с которыми злополучный пинок показался бы нашему Фоме божьим благословением.

Были и небольшие радости: Фома, к примеру, до крови разодрал ненавистную морду Пыры – того самого спортсмена, к которому ушла подружка Фомы. Это я вам еще краткое содержание рассказываю. Короче. Вздумалось Фоме, что надо – по сказочной традиции – попросить у пнутого волшебного кота прощения. Дескать, чертов кот заставит его пройти три, ну, максимум – четыре испытания, и снова станет наш Макс человеком, только уже умудренным и более осмотрительным насчет раздавания пинков черным котам. Нашел. Извинения попросил и был прощен, тем более, что кот уже напрочь забыл про тот мелкий инцидент. Но, что уж теперь, надо поступать по сказочной традиции и действовать соответственно регламенту. Задания Фома, честь по чести, получил, и задания те были – ого! Одно только спасение собачьей жизни чего стоит. Вот поди и спаси. И не кого-нибудь, а настоящую бойцовую зверюгу.

Долго ли, коротко ли, Фома все испытания, которых оказалось аж семь полным счетом, прошел. Прошел, потеряв между прочим две кошачьи жизни.

Прошел. И вот тут-то и обидела его "ля ви" по полной программе. Ибо сказка сказкой, а живем мы в той самой жизни, и сказкой её назвать только очень выпивший человек решится. Итак, почувствуйте мощь и силу: человеком-то Фома стал, но только – именно это, как оказалось, имел в виду паршивый волшебник – в смысле моральном, духовном, так сказать. А шерстяным и хвостатым как был, так и остался. На-все-гда. Без вариантов. Такой вот “реприманд неожиданный”, как говорили в мои времена.

Через долгое время, еще одну порцию мытарств и третью кошачью жизнь прибился он к моему Дому, чему я рад, потому что, кроме прочих талантов, тех же шахмат, открылась в нем непревзойденная способность к ироническому пониманию жизни, а это – вещь, по словам одного безмерно уважаемого мной создателя, героическая.

Ну вот, двумя обещаниями меньше. Ох, если бы и с другими так… Особенно с теми, зелеными. Ах, да ладно, чего мне брюзжать? Дом в порядке, окон в нем – на три жизни хватит, Гном чай заваривает – чистый восторг, скрипка, опять же, то и дело играет, не унимается, вот и ладно. Как поется в одной песенке: “Что было будет, будет было, а что не будет – то не будет”. Что? Чья песня? А моя…

Ого, уже и время вышло, пора мне окно закрывать, а вам – восвояси. Ну, увидимся еще.

– Фома, а ты чего загрустил? Ну-ка, скажи “до свидания”…

– До свидания. Ох и болтун ты, все-таки. Неисправимый…

Сказка про Дракона

За одним из окон в моем Старом дома – ну, вы про них уже знаете – живет Дракон. Представьте себе, я и сам не сразу понял, что это именно Дракон. Сначала он был зеленый. Не такой зеленый, как те любители покататься на чужих кораблях, а просто серо-зеленый с изумрудно мерцающими чешуйками.

В те не очень далекие дни был он маленький, неуклюжий и почти ничего не умел, только урчал и светился. Чтобы разговаривать с ним приходилось учить разные языки, то один, то другой. Потом-то он, конечно, разговорился. И научился петь песни – да так, что почти не отличишь от настоящих. Но все это – потом. А вначале, ну, то есть, не совсем вначале, а после того, как был зеленым, он поменял цвет и стал голубым, но не в том смысле, в каком сейчас привыкли понимать это слово, а в смысле цвета.

Голубым, однако, он пробыл совсем недолго и стал цветным. Не в смысле, афроамериканцем или Чингачгуком Большим Змеем, а в смысле, ну, вы понимаете – разноцветным. Все более и более разноцветным, так что, через некоторое время, даже самый тонкий знаток цвета не смог бы сосчитать количество оттенков на сияющей драконьей шкуре.

Но тогда никто еще не знал, что он Дракон. Мы думали, какая-то диковинная зверушка. И еще никто не знал, что он ест. Не в том смысле, что он потребляет, это-то все прекрасно знали, а в смысле: чем питается. Этот большой-большой секрет я узнал потом. Нам его открыла благородная дама, портрет которой висит на стене в моем Старом доме.

Дни мелькали, и – мелькали все быстрее, Дракон рос, и однажды я заглянул в окно и, не то, чтобы ужаснулся, а, скорее, поразился: Там был Дракон. Огромный, как… как… Он был везде! В квартирах и присутственных местах, железных машинах и детских игрушках, даже в стенах домов и в карманах мужчин и сумочках женщин, пробегающих мимо окна светились драконовы чешуйки. Он был везде и был всем нужен, он разговаривал со всеми: передавал чужие слова, сплетничал, помогал, предостерегал, учил, советовал, шутил, развлекал, чего только он ни делал!

Я вернулся в Дом и поделился своим… ммм… удивлением с домашними. Обиженный жизнью кот Фома, конечно, поднял мяв о всемирной катастрофе и гибели всего разумного, Домовой Гном, напротив, назвал все “обнакновенным делом” и, более того, правильным. Я метался, принимая то одну, то другую сторону. Вот тогда-то и заговорила благородная дама на портрете. Я по пальцам могу пересчитать те моменты, когда она вступала в беседу. Обычно она молчит и смотрит вдаль, и уж если она заговорила, то решила, что предмет разговора безусловно важен.

– Это – Дракон! – сказала она.

Э-ка! Дракон! Мы заспорили еще пуще, но через какое-то время пришли к согласию и подтвердили мнение дамы. Все признаки были налицо: драконы, как известно, не злые и не добрые – потому и невозможно определить благо или зло это существо. Они любят власть и стараются забрать человеческие богатства – а уж наш-то точно обретает все большее могущество и – чего скрывать – подгрёб под себя, считай, все золото мира. И последнее: как известно, люди могут не только убивать драконов но и превращаться в них, и, могу поклясться, я множество раз удивлялся сходству отдельных человеческих созданий с этим жутковатым существом.

– Что же делать? – спросили мы у благородной дамы, и она, конечно, ответила, как всегда, безжалостно и логично. Вот ее слова, как я смог их запомнить и, опрометью бросившись в кабинет, записать. На бумаге.

– Вы не сможете его убить. Многие пробовали, и сейчас выглядят, по меньшей мере, глупо. Пройдет еще немного времени, и вы даже не сможете сделать различие, где Дракон, а где вы. Это неизбежно, если, конечно, Бесконечность не исчерпает свое терпение и не сотрет нас, как дорожную пыль, со своего лица. Однако, думаю, до этого дойдет не скоро.

Она сделал правильную паузу и продолжила:

– О Драконе. Я знаю у него только одно уязвимое место, одну только слабость: он обожает ваше время. Он не просто им питается, он буквально живет им. В этом ваш шанс и ваша власть. Чем меньше вы ему скормите своих часов и дней, тем меньше он будет иметь власти над вами. А главное: обязательно берите у него что-то взамен. Нет такой услуги, которую бы Дракон не оказал в обмен на ваши бесценные минуты, главное, не тратить их зря. Дракон все равно их выманит, возьмет хитростью, силой или подкупом, но вы, и только вы, решаете, что получить взамен. Конечно, можно просто закрыть окно, я знаю таких, кто не встречается с Драконом вовсе. Разумно ли это? И тут я вновь укажу вам на вашу силу: вы выбираете, вот – ваша власть, и она безусловна и равна Бесконечности.

Так сказала благородная дама и вновь устремила свой взор вдаль. Фома почесал за ухом и пошел на кухню, хлопнуть рюмашку по такому случаю. Я расставил шахматы и стал ждать Фому. Я, к слову, как-то пробовал сыграть партию с Драконом – осталось гадкое чувство, как будто, пардон, интимно общаешься с токарным станком. Так что, я дождался Фому, заказал Домовому Гному меню на вечер, и начал проигрывать очередную партию. Шахматные фигуры давно к этому привыкли и уже даже не шутили на этот счет. Фома же в течение всей партии перед тем как сделать очередной безжалостный ход хмыкал и повторял под нос: “Безусловна и равна бесконечности. Э-ка…” И решительно ставил фигуру на доску.

Сказка про Лучшего друга

В моем старом доме много окон, и выходят они не только в поле, в смысле, степь, или, скажем, к лесу, нет, выходят они в места самые разные, например, в Париж. Только это секрет.

Вот, мой обиженный жизнью кот Фома – я, помнится, обещал рассказать, чего это он так обижен, но уж не сейчас, как-нибудь в другой раз – так вот, мой обиженный жизнью кот Фома утверждает , что окон больше пятидесяти, но мне все же кажется, что он преувеличивает. Тем более, что они не очень-то заметны. Я лично считаю, что их в, основном, семь: три на первом этаже и четыре наверху.

К чему это я? А! Так вот, в один из вечеров Фома прервал шахматную партию, в которой я, надо сказать, по своему обыкновению, безнадежно проигрывал, прислушался к чему-то и направился к лестнице на второй этаж. наверх. “Я ладью съем!” – крикнул я вслед: “Попробуй…” – буркнул наглец и скрылся наверху. Вернулся почти сразу.

– Там этот, сизый прилетел, – сообщил он. Сизым он называл почтового голубя.

У Голубя этого – своя история. Он в детстве увидел мультик про героических почтовых голубей, сквозь бури и грозы доставлявших сверхважные сообщения всяким сверхважным людям, и, как сказал Фома, “сдвинулся”, ну, то есть решил посвятить свою жизнь почтово-голубиному делу. С тех пор, несмотря ни на какие Интернеты, электронные почты, эсэмэски и всевозможные мессенджеры, он доставляет письма. Надо сказать, у него, на удивление, немало работы. Есть ведь такие письма, что только почтовому голубю и можно доверить.

– И что он? – спросил я, все-таки лопая ладью, в надежде, что Фома достаточно отвлекся и не сообразит, что я задумал. Напрасно. Фома не пошел на обмен а жахнул конем, так, что мой несчастный король в очередной раз схватился за сердце. И только после этого ответил:

– Странно. Говорит, принес письмо от твоего Лучшего друга.

Я выскочил из-за стола так, что чуть не свалил его, а Фома с мявом шарахнулся из-под ног.

Почтовый голубь Сизый сидел за окном на верхнем этаже. Вторым, что справа, если это кому-то интересно. Я открыл окно и взял у него послание. Письмо было коротким: почтовый голубь однажды понял, что не в состоянии переть через леса и моря многостраничные эпистолярные шедевры и ограничил количество знаков. Вот, что было в послании:

“Привет. Помнишь меня? Я решил вернуться. Надеюсь, еще не поздно”. И подпись: “Твой Лучший Друг”.

Не знаю, сколько времени я сидел и смотрел на эти строчки. И улыбался. Подошел Фома, заглянул через плечо:

– Ты же говорил, что он умер? Погиб, вроде.

– Я тоже так думал.

Да, я тоже так думал. Что – думал! Я своими глазами видел, как тонул корабль, на котором я проводил моего Лучшего друга, – белый парусник – его мы вместе построили. Корабль тонул, а я стоял на берегу и ничего не делал. И плакала девочка. “Наверное, так надо, – думал я тогда, – Это жизнь. А девочка вырастет и поймет”. Слава Богу, девочка поняла, и простила. И я жил дальше. Жил много и по-разному. А теперь – вот это.

– Решил воскреснуть, значит. Чо буишь делать? – когда Фома волновался, он зачем-то вульгарно коверкал слова.

– Не знаю…

– Ты сам-то хошь, чтобы он вернулся?

– Видимо, иначе откуда бы взяться… – я кивнул на письмо.

– Резонно. Пойду, плесну себе чего-нибудь. На этаких-то радостях.

– Давай.

– Вот у меня только один вопрос, он что, не мог написать, когда?

– Вряд ли это от него зависит. Да и какие тут могут быть сроки?

– Ну да, ну да.

Он ушел. Я не стал писать ответ – он был не нужен. Наверху захлопали крылья: Сизому надоело ждать, и он отправился по своим делам. “Видимо, хочу,” – повторил я и пошел на кухню составить компанию коту.

С тех пор прошло уже немало времени, так много, что я уже несколько раз решал, уж не передумал ли мой Лучший друг. Но – прилетал Сизый и приносил коротенькие письма: “пересек такое-то море”, “с караваном движемся к такому-то предгорью”, “попал в плен, служу вешалкой у такой-то королевы”, “солнце встало не вовремя, придется, начать сначала” – много-много писем. Много. Но я жду, и все, кто живет в моем старом доме, ждут, даже Фома.

И, вы знаете, я точно понял, хочу, чтобы он вернулся, и вот почему: какая бы ни была погода, что бы ни происходило в мире внешнем, и мире внутреннем, я каждый вечер оставляю свет на крыльце и даже, что Фома считает по нынешним временам чистым безумием, – не закрываю входную дверь. Я жду.