Траектории СПИДа. Книга первая. Настенька

Гвоздём же пиршества должно было быть другое. На низеньком журнальном столике возле единственного окна комнаты стояли вплотную друг к другу небольшие мангалы, на каждом из которых на четырёх вертелах дожаривались перепёлки, источавшие изумительный специфический аромат горячей дичи, который перебивался лишь вынутым минутой назад из сосуда не менее ароматным гусём.

А на тумбочке, которую слегка переоборудовали, сняв с неё дверцу и внутреннюю промежуточную полку, стояли сверху и внутри бутылки красных и белых вин, шампанского, коньяка, виски, минеральной воды, пепси-колы, пива.

На подоконнике, за окном которого уже в полную силу мела метель, гордой башней поднимался торт.

Настенька была потрясена обилием и разнообразием блюд, идеальной сервировкой стола со всеми необходимыми салфеточками, вилочками, ножечками, ложечками, шпажками для лимонов и бутербродиками-канопе, с приправами и специями на разные вкусы. Она готовилась к столу в аспирантском общежитии, а попала, как только сейчас поняла, на шикарный банкет, который ещё и обслуживался двумя официантами в стандартных белых сорочках и чёрных бабочках.

Вадим и иностранец поднялись одновременно при виде Настеньки и оба наклонились, чтобы отодвинуть стул гостье, едва не столкнувшись при этом лбами. Это вызвало всеобщий смех, и Настенька поспешила к своему месту, берясь за стул и говоря:

– Позвольте уж мне самой, а то вы ещё подерётесь, – и тут же перевела фразу на французский.

– О, вы прекрасно говорите по-французски, – восхитился иностранец. – Наконец-то я стану здесь человеком, а то ничего не понимаю. И я очень рад познакомиться с такой прекрасной мадам. Меня зовут Аль Саид.

– Спасибо, – ответила Настенька, – а моё имя Настя. Я буду помогать вам сегодня.

– Минутку, минутку, – вмешался Вадим, – тут есть и другие люди, для которых французский, как и китайский, плох тем, что непонятен. Что вы там разговорились сразу на французском? Давай всё по порядку. Я сначала представлю тебя гостям, потом их тебе, а дальше уж как получится.

Настенька находу переводила слова Вадима Аль Саиду, но уже впол-голоса. Она не мечтала всю жизнь работать переводчицей. Её больше увлекал язык, как таковой. То есть ей нравилось говорить и читать на иностранном, встречать в книгах и разговоре новые для себя выражения, обороты, сочетания слов, неожиданные значения и сопоставлять их с родным русским языком, с интересными явлениями в нём. Она полагала, что станет, скорее всего, если не преподавателем, то научным работником или займётся литературным переводом.

Что же до устного перевода, то хоть и не очень ей он нравился, но в качестве этапного момента обучения, она считала нужным овладеть им в совершенстве. Поэтому Настенька частенько дома тренировала себя в, так называемом, переводе в вдогонку: включала магнитофонную запись с английским или французским текстом и начинала переводить каждое предложение до того как его закончит произносить диктор. Переводя, таким образом, почти синхронно.

Очень не нравилось Настеньке слушать работу переводчиков, которые ожидают окончания одного, а то и нескольких предложений и только потом начинают переводить, зачастую забывая и упуская часть сказанного в оригинале. Известно, что работа переводчика-синхрониста чрезвычайно трудна и потому более двух часов подряд они обычно не работают. Настенька и не собиралась им становиться, но учёба есть учёба и мастерство никогда не повредит, потому и работала, практикуясь.

– Насколько я знаю, Настя одна из лучших студенток курса, мы с нею учимся в одном институте, и она хороший человек, – сказал Вадим, представляя гостью, и дружески обнимая, положил правую руку на плечи Настеньки.

Она не стала дёргать плечами, не скинула руку, так как это было совсем другое, не то, что в прихожей.

– А наш гость, что рядом с тобой, Настя, очень большой человек в Алжире. Я не говорил тебе этого раньше, чтоб ты не волновалась напрасно заранее. Он знает уже немного и русский, но иногда всё же нужна будет твоя помощь. Пусть это не станет сюрпризом для тебя.

Слова Вадима действительно были неожиданностью для Настеньки. Она подумала, что сегодняшний вечер ожидает быть сплошным сюрпризом для неё с самого начала.

– Ну, а перед нами, – продолжал представление Вадим, – мой ви за ви, один из помощников министра иностранных дел Борис Григорьевич Соков. Не так давно я ему помог из никого стать кем-то. Он не обманул наших надежд, так что, если тебе, Настя, нужна будет его поддержка, то, думаю, он не откажет.

Рядом с ним, твоя ви за ви, но её зовут Валя. Она тоже аспирантка МГУ, как и её сосед, ви за ви Аль Саида, Юра, с которым ты уже успела познакомиться. Это наш будущий большой учёный, как мы думаем.

– Может вы теперь сядете, большой человек и маленькая прекрасная девочка?– улыбаясь спросил Борис Григорьевич, – А то наш ряд сидит, а ваш ви за ви ряд стоит. Неудобно как-то. Ты вообще, Вадим, сегодня в ударе.

Французское выражение "ви за ви", означающее "находящийся напротив", Настенька знала с детства. Когда домой приходили гости на торжество, бабушка будучи любителем массовых мероприятий устраивала шумные весёлые игры, одна из которых так и называлась ви за ви".

Детям да и взрослым нравилось садиться друг против друга и внимательно следить за ведущим, в чьи обязанности входило задавать сидящим любые вопросы, на которые отвечать следовало не тому, к кому обращался ведущий, а его ви за ви, то есть тому, кто сидел напротив. Однако ведущий имел право мгновенно повернуться и к только что отвечавшему и попросить его уточнить ответ, чего тот уже не должен был делать никак, ибо теперь был черёд отвечать его партнёру. Тот, кто ошибался и отвечал сам на обращённый к нему вопрос, считался проигравшим и сам становился ведущим.

Эта игра всегда вызывала много смеха и приучала не только к вниманию, но и к изобретательности и остроумию, умению быстро придумывать вопросы, скоро отвечать на них, легко реагируя на шутки, не обижаясь в случае проигрыша.

Последнее было очень важно для Настеньки. Она часто обижалась на свою старшую сестричку Веру, которой легко удавалось обмануть Настеньку, когда была ведущей, тем, что задавала вопросы одному, другому, третьему игроку и вдруг, неожиданно остановившись перед сестрой, говорила укоризненно:

– Настюха, а ты чего сидишь молча и надутая? Настенька сразу забывала правила и отвечала: – Вовсе я не надутая, но ты же не спрашиваешь меня.

– Вот как раз и спросила, а ты ответила, – хохоча, говорила Вера и поднимала Настеньку на роль ведущей.

Слёзы у Настеньки выкатывались из глаз сами собой мгновенно, что заставляло бабушку немало потрудиться, успокаивая меньшую внучку и объясняя, что в игре обижаться нельзя, что надо учиться у старшей сестры умению артистично, будто случайно, задавать вопросы. И Настенька училась подражать сестре, уметь смеяться над шутками, не принимая близко к сердцу даже то, что на первый взгляд кажется очень обидным.

И всё же не брать совсем в голову, как говорила Вера, Настенька так и не научилась, но зато в совершенстве обучила себя не подавать вида, если чем-то расстроена или сильно задета. Благодаря Вере, вечно подтрунивавшей над своей младшенькой, но и очень любившей её, Настенька вырабатывала в себе стойкость, выдержку, умение владеть собой, скрывая истинные чувства, когда считала это необходимым. И в качестве девиза своей жизни она избрала строки из поэмы любимого поэта Есенина "Чёрный человек", которые часто любила цитировать:

"В грозы, в бури, в житейскую стынь, При тяжёлых утратах, и когда тебе грустно, казаться улыбчивым и простым – самое высшее в мире искусство".

Правда, где-то она читала, что выдержанный внешне человек пе-реживает всё значительно сильнее внутренне и потому больше страдает. Вспыльчивый человек рассердится, раскричится, пар изнутри выпустит и успокаивается. А сдержанный всё в себе переживает, но долго и это даже сильнее ранит сердце. Однако думать, что ты больше страдаешь, а этого никто не замечает, было Настеньке даже приятно, поднимало в ней чувство собственного достоинства. Хотя понимала она и замечала иногда со страхом, что это сдерживание чувств, словно накапливало внутри какую-то непонятную энергию, которая потом вырывалась оттуда подобно магме из вулкана, все внутренние силы неожиданно отказывались или не в состоянии были сдержать этот поток, и Настенька взрывалась, как это произошло тогда с Вадимом в ресторане, или, например, сегодня, когда чуть не расплакалась, боясь, что бабушка захочет не пустить её на вечер. Ведь понимала, что плакать нельзя, а чувствовала – заплачет, если только бабушка скажет ещё хоть слово против. Но бабушка не сказала больше ничего против, и Настеньке удалось зажать ещё часть энергии в себе.

Тем временем застолье началось, и руководил им Вадим, что Настеньке казалось весьма приятным. Он предложил начать празднование с шампанского. Два официанта, как по команде, стали открывать бутылки с красивой надписью "Golden Shampagne” – Золотое шампанское, достав их из серебряных кувшинов со льдом. А может, Вадим и скомандовал кивком головы.

Пока по просьбе Вадима – вопреки ресторанным правилам открывать шампанское тихо, медленно выпуская газ – с шумом взлетали пробки, и бокалы наполнялись вечно живым, играющим пузырьками пенящимся напитком, Настенька вспомнила рекомендации своего бывшего соученика Володи Усатова и сказала, что хорошее застолье лучше начинать с аперитива, в качестве которого обычно за полчаса до приёма основной пищи пьют небольшое количество коньяка или хереса, считающегося королём аперитивов, и закусывают кусочком сыра, копчёной колбасы или же орехами.

– Это позволяет, – пояснила она, – как говорят виноделы, выработать в организме алкогольдегидрогиназу, которая способствует устойчивости против опьянения.

Краткая лекция Настеньки вызвала дружный смех и лишь Аль Саид смотрел непонимающе в ожидании перевода. Настенька поспешила перевести сказанное и как только закончила говорить, услыхала мягкий

баритон Бориса Григорьевича:

– Приятно заметить, Настенька, что вы специалист в напитках. Среди девушек это встречается не часто. Но дело в том, что пока вы сюда ехали, мы успели пропустить то, что называется аперитивом, так что теперь не скоро опьянеем. А вот вам будет труднее.

Видя, что Настенька сразу переводит негромко на французский, Соков добавил:

– Скажите ещё нашему алжирскому другу, что по русской традиции вы с Вадимом, как опоздавшие, должны теперь вместо аперитива выпить штрафную. Не знаю появится ли у вас после этого алкоголь какая-то гиназа, не запомнил это слово, но если вы опьянеете, так мы возражать не будем. Мы же не поститься сюда пришли.

Возразить и сказать, что она вообще почти никогда не пьёт, Настенька не успела, так как поднялся Вадим и сказал, что шампанское налито и нужно пить. Он же произнёс первый тост за Рождество, о котором он практически ничего не знает, но готов выпить за него, как за прекрасный повод собраться вместе.

– И не буду много изливаться не потому, что нашей Настеньке трудно говорить, так как я вижу, что она переводит, чуть ли не быстрее, чем я произношу речь, а потому, что шампанское следует пить пока оно дышит, чтобы его энергия вошла в наши души и доставила радость желудку своей бодростью. Будем здоровы!

Вадим широко раскрыл рот и залпом опрокинул бокал, что выдавало в нём любителя водки, которую именно так залпом и пьют в отличие от шампанского, каждым глотком которого принято наслаждаться, не торопясь, смакуя, любуясь попутно игрой воздуха в вине и отражениями света.

Настенька по обыкновению отпила всего несколько глотков – она не любила пьянеть – и поставила бокал, нацеливаясь на бутербродик с икрой закусить, но стол бурно запротестовал, требуя допить первый тост до дна тем более, что она в числе штрафников.

Обычно все праздники Настенька отмечала у себя дома или у подружек, где всегда присутствовали чьи-то родители, бабушки, дедушки, следившие за тем, чтобы девушек не заставляли пить. Сегодня впервые рядом не оказалось ни родных, ни подруг. Поддержки не было. Показаться слабой не хотелось. Сидевшая напротив Валя лихо допила свой бокал до дна и требовала того же от Настеньки. Пришлось уступить.

Едва она сделала последний глоток и взялась за шпажку бутерброда с кетовой икрой, как Аль Саид поднялся произнести следующий тост. Понимая, что проглотить даже такой небольшой кусочек с аппетитными икринками она не успеет, Настенька переложила бутербродик на свою тарелку и тоже встала, хотя и сесть-то едва удалось.

Вадим и Борис Григорьевич чуть не хором предложили говорить сидя. Настенька немедленно перевела, собираясь сесть, но Аль Саид поднял ладонь, прося тишины. Затем он сложил ладони перед грудью, опустил над ними голову и певуче произнёс:

– Бисмилля-а-а ирахма-ан ирахи-им ассалям уалейкум!

Настенька выждала небольшую паузу и убедившись в том, что Аль Саид углубился в себя, видимо, мысленно говоря с аллахом, стала пояснять:

– Я не смогу перевести сказанное дословно, поскольку, как я понимаю, это произнесено на арабском, но мне писала сестра в письме, что в арабских странах все передачи по телевидению начинаются с этой фразы, как и любые официальные церемонии. Меньше всего я ожидала услышать это здесь. Мусульмане в этой фразе славят аллаха и просят его благословения начать мероприятие.

– Правилно, Настья, – сказал вдруг по-русски Аль Саид, твёрдо произнося звук "л" и с расстановкой выговаривая имя Настеньки. Затем он продолжил по-французски, говоря неторопливо с паузами, так что Настенька переводила спокойно, и почти не останавливаясь:

– Я хочу сказать этот тост стоя. Пока мы не очень пьяны, хочу выразить несколько философских мыслей. Сегодня мы собрались на христианский праздник. Вы, наверное, коммунисты и в бога не верите. Я мусульманин и верю в аллаха. Но это здесь не имеет значения. В вашей огромной стране, в вашей державе люди самые разные собираются, чтобы быть вместе. Я успел увидеть, что у вас нигде нет вражды между религиями, нет вражды между национальностями. Это нам кажется очень странным, но это хорошо. Я был во Франции, был в Великобритании. Там до сих пор человек с тёмной кожей не всегда может находиться рядом с белым. Я не чёрный, но немного цветной. И это уже там важно. Здесь нет. Хорошая у вас страна. Давайте выпьем за вас, за Советский Союз, за то, что вы всегда так добры к бедным странам, помогаете им. Это не всем нравится на Западе, но мы вам всегда говорим "спасибо!".

Пока Аль Саид говорил официанты разливали напитки, предлагая кому водку, кому коньяк, кому вино. Занятая переводом, Настенька не заметила, как перед нею уже стоял фужер шампанского и тюльпанообразный бокал, наполненный мадерой.

Закончив произносить тост, Аль Саид поднял рюмку коньяка. Все встали и начали чокаться. Настенька взялась за шампанское, но твёрдо заявила, что хоть и хорош тост, но пить подряд два бокала шампанского, не закусывая, она не будет. Всех её заявление развеселило, а будущий академик Юра заметил:

– Такая у вас, Настенька, работа сегодня – говорить за всех и за себя. Поесть вряд ли дадут.

– Нет, конечно, пусть поест, – согласился Борис Григорьевич и, улыбнувшись хитро, добавил, – но немного, а потом снова будем пить. А то знаете, как говорят на Украине: “Наливай, кум, а то едят, а как наедятся, то не упоишь".

Оценив украинский юмор, все расхохотались, а Настеньке естественно пришлось переводить, да ещё и объяснять суть шутки.

Услыхав смех Аль Саида, Борис Григорьевич продолжал:

Судя по тому, что гость смеётся, он тоже понял юмор и в этом заслуга Настеньки. Вообще я уже сейчас хочу сказать, что Настенька приводит меня в восторг не только красотой, но и умением работать. Далеко не всегда наши шутки вызывают реакцию понимания у иностранцев. Юмор, как и литература, обычно теряет в переводе. Я уж начинаю подумывать, не взять ли мне Настеньку на работу к себе.

Если то, что Борис Григорьевич сразу стал называть Настю ласково Настенькой, её не очень удивило – это получалось как-то само собой и очень естественно – то его похвала и мысль о её работе в министерстве оказались совершенно неожиданными.

– Ну что вы, спасибо за комплимент, – смущённо ответила она, – я пока всего лишь на третьем курсе. А переводить мне легко, потому что ничего специфического в разговоре. Это каждый может.

– Э-э, не скажи, – возразил Борис Григорьевич, – меня удивило и то, как ты с арабским сориентировалась быстро.

– Ну это случайность, – сказал Вадим с ноткой зависти в голосе.

– Нет, Вадим, не могу с тобой согласиться. Элемент случайности тут присутствует, но важен ещё интеллект, который позволяет воспользоваться этой случайностью. Настенька очень интеллектуальна – это главное. И ещё, как мне кажется, она любит работать, что не менее важно.

– Борис Григорьевич! – возмутилась Настенька, – Давайте о ком-нибудь другом поговорим. Мне же переводить неудобно. Я, например, не могу понять, почему мы здесь такой компанией собрались.

– Не кипятись, Настя, – успокаивающе сказал Вадим. – То, что о тебе говорили, так это тебе же лучше. Попадаешь в струю, значит. Может, сегодня вся твоя дальнейшая жизнь определится. Лови момент удачи. А собрались здесь потому, что Аль Саид хоть и без пяти минут министр в своей стране, но учится у нас в аспирантуре, а Юра с Валей натаскивают его в русском языке и знакомят с русскими традициями. Мы с Борис Григоричем патронируем его и решили организоваться в тёплой компании без официоза и рекламы.

Картина вечера стала проясняться. Для большей убедительности Борис Григорьевич протянул Настеньке свою визитную карточку и попросил позвонить ему после Нового Года с тем, чтобы оговорить возможную летнюю практику Настеньки во Франции или Англии по её желанию.

Только тогда, когда в руках девушки оказалась белая карточка с тиснёнными золотыми буквами на русском и английском языках, она начала осознавать, что фортуна ей улыбается, и она реально всего через пять или шесть месяцев может оказаться на родине Шекспира, увидеть знаменитые английские замки, побывать на Трафальгарской площади и в разговорчивом Гайд-парке окунуться с головой в настоящую английскую речь, научиться отличать лондонское произношение от оксфордского и, чем чёрт не шутит, вдруг встретится там с великим современным писателем Олдриджем, чьи рассказы читает всегда с большим удовольствием.

Круглое лицо Бориса Григорьевича с детскими ямочками на щеках и несколько пухлыми губами теперь ей нравилось больше, чем в начале вечера. Оно уже не казалось таким приторно сладким и даже слащавым, каким оценила с первого взгляда.

– Нет, он вообще-то ничего мужчина, – думала она, – лет эдак тридцать пять, пожалуй. Одет, правда, протокольно – чёрный костюм тройка, чёрный галстук, белая сорочка с кончиками воротника на пуговицах.

Алжирец пришёлся по душе меньше. Широкие густые, но не длинные усы, крупные губы, крупный нос, большие почти глаза на выкате и кажущийся узким для такой большой головы лоб под густой шапкой вьющихся уложенных волнами волос. Одет Аль Саид в противоположность Борису Григорьевичу был в белый костюм из какой-то вафельной мягкой ткани. Яркий красный галстук выделялся на фоне тёмно-синей рубашки, а кожа лица на самом деле отдавала нежным каштановым цветом, что можно было бы и не заметить, не будь костюм подчеркнуто белым.

Но главное состояло в том, что Аль Саид оказался безудержно разговорчивым. С большим аппетитом налегая на закуску и выпивку, он, видимо, считал необходимым всё время что-то говорить. Валя и Юра старались отвлекать его внимание на себя и, когда им это удавалась, Настенька, пользуясь случаем, закусывала, пробуя шампиньоны, креветки и едва касаясь лакомого кусочка гуся с печёными яблоками, ибо поесть в своё удовольствие, наслаждаясь ароматными соусами и чудным мясом хорошо приготовленной птицы, у неё возможности не появлялось.

Как только она подносила кусочек пищи ко рту, Аль Саид вдруг поворачивался к ней с вопросом, звучавшим совершеннейшей абракадаброй на ломаном русском:

– Элен, я ходжел говори што укусны то пока можна нет ида.

И Настеньке приходилось просить сказать то же самое на французском, после чего она могла перевести ничего не понявшим Вале и Юре, что их собеседник хотел похвалить вкусную еду, которую нельзя не есть.

Худенькая, стройненькая, остроносенькая Валентина, слушая Аль Саида, часто громко хохотала, что нисколько не смущало иностранца.

Никакой зависти к сидевшей напротив девушке Настенька не ощущала. Во-первых, она не выглядела аспиранткой. На несколько вытянутом продолговатом лице большие круглые стёкла очков напоминали глаза очковой змеи, какие рисуют обычно мультипликаторы. И всё лицо её было похоже на картинку: тонкий, словно точёный, профиль, выделенные ярко-красной помадой губы, очерченные очень заметно карандашом брови, засинённые тушью веки глаз и остренький подбородок, который, если опускался вниз, то прямо впивался собой в узкий, но длинный вырез на бледно-розовом платье, под которым едва угадывались очертания грудей.

Настенька полагала, что аспирантки значительно серьёзнее и не станут так явно и безвкусно краситься. Во-вторых, как ни крути, но всё внимание за столом относилось явно к Настеньке, ибо ей приходилось говорить для всех и за всех.

В этот вечер Настенька положительно упивалась своим положением центра внимания. Ей ещё ни разу не приходилось сталкиваться со случаями, когда к переводчику относятся как к слуге, обязанному выполнять всё, что прикажут. Ей не пришлось пока работать с людьми, которые унизительно рявкают переводчице что-нибудь такое:

– Что ты там несёшь? Мой коллега явно не понял меня. Ты сама соображаешь о чём я говорю? Или это он такой дурак?

Настенька таких фраз, которые сразу выбивают переводчика из колеи грубостью, на которую не имеешь права ответить во время работы, ещё не слыхала, о них она не могла и думать. Всё ей сегодня казалось чудесным.

Ну и что с того, что не удаётся поесть, как хотелось бы, и приходится много говорить? Что плохого в том, что как ни отказываешься, а приходится понемногу пить то шампанское, то мадеру, то мускат, а то ещё удивительно вкусный кремовый ликёр, принесенный Аль Саидом? Была не была, – решила про себя Настенька, – напьётся она немного, но зато рядом чувствует постоянно руку Вадима, который сам не очень много говорит, но всё время следит за тем, чтобы у соседки бокалы и рюмки все были наполнены, а тарелка не пустовала, для чего он не забывал подзывать официантов либо кивком головы, либо щелчком пальцев.

Она была уверена, что Вадим восхищается ею, как и Борис Григорьевич и Аль Саид, не скрывавшие этого, и наверное Юра тоже, который нет-нет да и отключал своё внимание от Валентины, чтобы внимательно смотреть несколько секунд на Настеньку из-за толстых стёкол учёных очков.

Это был триумф, который мог иметь великолепное продолжение с летней командировкой в Англию. Помечтать об этом теперь не было времени, и всё же порой проскальзывала мысль, что завтра всё будет рассказано в подробностях Вике и Наташе, а они порадуются за неё и может слегка позавидуют.

Весь ход вечера Настенька не запомнила то ли оттого, что выпитые вина притупляли внимание, то ли по той причине, что последовавшие затем события перекрыли собою всё.

Произошло это совершенно неожиданно. Валя с Юрой собрались уходить, так как их будто бы ещё где-то ждали. Вадим бурно запротестовал, прокричав, что без того, чтобы вкусить дичь, никто не уйдёт. Тогда на стол поставили мангалы, и официанты сразу же стали возле Вадима, вопросительно глядя на него. Тот, видимо, по предварительной договорённости, ничего не спрашивая, сунул им в руки пачку купюр и сказал, что они могут идти, а завтра всё уберут.

Молодые люди в униформах ушли, а Вадим заявил, что под дичь каждый пьёт по желанию, что хочет, и виночерпием теперь будет он сам, после чего стал подходить к гостям и наливать запрашиваемый напиток. Настенька согласилась только на шампанское, поясняя, что для лёгкой летающей дичи нужно и лёгкое вино.

Вадим согласился, сказав, что это, безусловно, мудро, но себе налил водку. Повернувшись к Аль Саиду, Настенька перевела слова Вадима и все встали, так как Борис Григорьевич предложил выпить за настоящую дичь стоя.

И в самом деле, небольшие мангалы с перепёлками на вертелах, под которыми ещё теплились, посверкивая, угольки, являли собой поистине фантастическое зрелище на праздничном столе, и не оказать дань уважения кулинарии и в не меньшей степени, как сказал тостующий Борис Григорьевич, автору идеи, то бишь Вадиму, было просто нельзя.

– Так что, – заключил громко Вадим, – пьём все до дна. – То есть как? – возмутилась, было, Настенька. Но бокал уже в руках.

Трезвые мысли девушки давно улетучились за вечер. Всё шло так хорошо, так прекрасно. Ну, что такое ещё один бокал танцующего пузырьками шампанского, когда ждёт тебя такая экзотическая дичь на шампурах?