Пацаны-пацанки

– А ты знаешь, что о нашем нравственном патруле – она сказала именно «нашем», а не «вашем» – сегодня утром говорило на весь мир радио «Голос Америки»? Откуда они только узнали? Причём, как меня проинформировали, говорили положительно.

– Ну, ясное дело, – невозмутимо ответил Володя, – это, наверное, те парень и девушка, американцы Том и Алис, которые видели нас на набережной с повязками и спрашивали, чем мы занимаемся и где учимся. Они не знают русского языка, так что с ними говорила Жанна. Но о них тоже уже написано в газете.

– Вот вы наделали делов. Значит так, Володя, если меня будут ругать за всё это, я вас тоже отругаю, а если похвалят, то и вы ожидайте похвалу.

Володя хмыкнул и ответил, наверное, совсем не то, что ожидала директор школы:

– Мы, Зинаида Григорьевна, работаем не за похвалу, а за идею. Нам нужны удостоверения, а не похвальные грамоты.

– Да-да, – согласилась директор, – ты очень умный, я знаю. Идея – это хорошо, но похвала руководства нам не помешает, кстати, и для получения удостоверений. Но ты иди на урок. Звонок прозвенел. А я пока почитаю, что ты принёс. И, кстати, что ты там на линейке говорил об уставе и положении организации? Они есть у тебя?

– Написаны, только они дома.

– Прекрасно. На переменке сбегай и принеси.

Уроки в школе едва начались, а телефон кабинета директора уже начал разрываться от звонков. Звонили из департамента образования Москвы:

– Зинаида Григорьевна, голубушка, что там у вас происходит? Я понимаю, что вы развернули у себя в школе борьбу за культуру поведения. Мы помним ваше начинание. Хотели рекомендовать по другим школам. А ту в газете пишут, что ребята вышли в город. И не всем это, конечно, нравится. Пишут, что даже драка началась.

– Я уже читала, Вадим Вадимыч, – сокрушённо ответила директор. – Ну что делать? Это же дети. Так ведь их хвалят в газете.

– Хвалят-то хвалят, а вы подумали, милейшая Зинаида Григорьевна, что может получиться из этих великовозрастных детей через год, когда они выйдут из школы? Сегодня они вышли в город свои культурные правила прививать, а завтра начнут борьбу за мнимую демократию, которая должна будет подчиняться их собственным правилам. Их потом от этой привычки командовать ничем не отобьёшь.

– Вадим Вадимыч, – беспокойно заговорила директор, – у нас же в стране все сегодня говорят о демократии.

– Правильно говорят. А ваши что делают? Ну, хочется кому-то курить, пусть курят. Запретить мы не можем. Не имеем права. Хотят плевать семечки или скорлупу на землю и пусть плюют. У нас полно дворников из Азии приезжают. Им деньги зарабатывать надо. А тут ребятня будет подходить и замечания делать. Да кто им позволит?

Зинаида Григорьевна даже растерялась от такой речи начальника и не нашла ничего лучше, чем вспомнить о другой газетной статье:

– Вадим Вадимыч, а вы читали, что об этих ребятах напечатано в «Советской России»? Там их назвали современными тимуровцами. И тоже очень хвалят. Нельзя всё-таки отрицать совсем детскую инициативу.

– Вы что, Зинаида Григорьевна, совсем сбились с пути? Вы бы ещё газету «Правду» процитировали. Нашли что читать. Может, вы и корчагинское движение восстановите в стране? Революции захотелось?

– А Корчагин тут при чём? Что он-то плохого сделал?

– Как вы не понимаете, Зинаида Григорьевна? Потому и убрали из школьных программ «Как закалялась сталь» Островского, что книга эта сегодня не ко двору. Сегодня каждый за себя, индивидуальность должна воспитываться, а не коллективное однообразие.

– Как же так, Вадим Вадимыч? В таком случае зачем мы вообще в школе сидим, учителя, завуч, директор?

– Читать предметы и не лезть в души.

– Какой-то странный у нас с вами разговор получается. Можно подумать, вы никогда в школе не работали.

– Работал, уважаемая. И вы это знаете, но двадцать лет назад. То другое время было, другая идеология.

– А сегодня какая?

– Индивидуальность.

– Вы хотели сказать – индивидуализм, когда каждый сам за себя.

– Не ловите меня на слове. Я хотел сказать уникальность каждого. Но мне некогда больше с вами говорить. Нигде, понимаете, в мире такого нет, только у вас в школе какая-то аномалия появилась.

– Вадим Вадимыч, ещё два слова о мире. Как раз мне позвонили и сказали, что «Голос Америки» тоже рассказывал о наших ребятах и там подчеркнули, что аналогичное движение давно есть на западе. Они сравнили наших ребят со скаутами.

Телефонная трубка на минуту замолчала, так что даже Зинаида Григорьевна спросила:

– Алло, вы меня слышите, Вадим Вадимыч?

И услыхала в ответ:

– Да-да, вы серьёзно насчёт Голоса Америки? Когда была передача?

– Я точно не знаю, но мне позвонили ещё домой до школы.

– Хорошо, я выясню и перезвоню вам.

Директор положила трубку и углубилась в чтение принесенных Володей газет. Опять зазвонил телефон. Старческий мужской голос был радостным:

– Здравствуйте! Это из ветеранской организации Москвы беспокоят. Это директор школы? Извините, не знаю вашего имени. Но мне хотелось сказать вам огромное спасибо от ветеранов. Прочитали только что в «Советской России» о ваших детях и вспомнили свою молодость. Мы думали, сегодня нет таких энтузиастов. Оказывается есть. Это удивительно и очень замечательно. Вы их правильно воспитываете. Очень хочется, чтобы и в других школах были такие ребята. Если нужно будет, мы с удовольствием выступим перед вашими школьниками. Запишите наш номер телефона.

Зинаида Григорьевна записала. Снова раздался звонок. Звонила мама Вики Белой:

– Зинаида Григорьевна, милая! Вы читали о наших ребятах? Да? А фото вам понравилось? Вот молодцы какие! Но не буду вас отрывать. Хотела узнать, не нужна ли газета.

И звонки не прекращались. Звонили с радио, телевидения с предложениями директору выступить в новостных программах, выразили желание приехать и взять интервью редакции других газет. Снова позвонил Вадим Вадимович из департамента образования:

– Зинаида, славная вы наша Григорьевна, – прозвучал ласково голос, – Вы уж извините, что я слегка вам возражал. С утра настроение было какое-то дурное. Не выспался что ли? Забудем. Прочитал обе газеты. Ваши ребята просто герои. Тут мне подсказали, что кто-то успел прочитать в администрации президента и будто бы одобрительно отнеслись. И правильно. Кто-то же должен заниматься борьбой с бескультурьем? А молодёжь, она всегда впереди. У них головы свежие. Это надо поддерживать. Организуем городской семинар, и вы там выступите, чтобы другие школы тоже включились в движение. Как вы думаете?

– Вадим Вадимыч, спасибо на добром слове. Меня уже замучили звонками со всех сторон. У ребят моих просьба помочь им сделать удостоверения членов нравственного патруля. А то их на первом же рейде спросили, есть ли бумага.

– О чём речь, дорогая Зинаида Григорьевна? Сделаем. Готовьте образец.

– У ребят уже есть эмблема.

– Ах, да, я же видел на фото – указательный палец предупреждения, и Вадим Вадимович весело рассмеялся. – Это надо же всё сами придумали. Чудо, а не ребята!

Разговор закончился. Зинаида Григорьевна медленно положила трубку. В её памяти ещё хранился неприятный осадок от предыдущего разговора с тем же начальником. «Удивительное преображение», – подумала она.

Между тем преображению поведения начальника помогло не только то, о чём она подумала. Дело было не только в сообщении о нравственном патруле Голоса Америки. Другой причиной оказался возврат из командировки отца Вики.

Илья Ильич, так его звали, был одним из перспективных кандидатов на должность министра культуры. Его знали во многих министерствах. Многие любили, а кое-кто побаивался за его язвительные замечания по поводу того, что иные высокие административные чины не знают грамматику русского языка, не умеют даже правильно склонять числительные, по причине чего бывало, что в ответственных докладах и выступлениях высокопоставленных лиц звучало, к примеру, «в двух тысячи пятом году» вместо того, чтобы сказать «в две тысячи пятом году». Таких произнесённых безграмотностей Илья Ильич мог привести сколько угодно и, больше того, он делал это, посмеиваясь или открыто возмущаясь теми помощниками выступающих, которые сами не знали правил и не подсказывали вовремя своим патронам, как надо говорить.

Вернувшись в Москву, Илья Ильич узнал от Вики о её хождении в школу к завучу, которую отругали по телефону из департамента по образованию за предложение помочь энпэшникам. Рассказала Вика и про посещение управы, а затем и департамента социальной защиты.

– Ну, Викочка, – восхитился Илья Ильич, – быть тебе министром. С такими бюрократами пыталась сражаться. Значит, отказали? Боятся молодым власть давать. Ладно. Посмотрим.

А когда Володя узнал о вышедших статьях в газетах, он тут же позвонил Вике, которая сообщила новость завтракавшему в это время отцу. В министерстве культуры свежие газеты были всегда в его кабинете. Он бегло просмотрел понравившиеся ему статьи и немедленно отправился к помощнику президента, с которым был в весьма приятельских отношениях. Кроме того Илье Ильичу сразу же доложили и о выступлении Голоса Америки, о чём он тоже упомянул в разговоре с помощником, который, ознакомившись с газетами, сказал обрадованным голосом:

– Илья, ты даже не представляешь, наверное, как они попали в струю. Шефу сейчас молодёжная поддержка, как воздух нужна. Рейтинг повысится. – И он, немедля ни минуты, позвонил в департамент образования. Так цепочка и замкнулась, изменив неожиданно отношение Вадима Вадимовича.

Зинаида Григорьевна позвонила в учительскую и пригласила к себе учителя литературы и сразу встретила его словами:

– Николай Гаврилович! Вы в курсе, что тут ваши воспитанники натворили? Это же вы их надоумили заняться нравственным патрулированием?

– Нет, Зинаида Григорьевна, не совсем так. – Мягко возразил учитель. – Придумали они сами, но после урока, на котором я рассказал им о своей комсомольской юности, то есть о том, чем мы занимались в своё время.

– Ну, это всё равно затея с вашей подачи. Да вы не бойтесь. Я ведь не ругать вас пригласила.

– А я и не боюсь, Зинаида Григорьевна. Ребята чудесно придумали. Я не хочу отнимать у них славу.

– Да, слава их, по-моему, нашла. Вы читали сегодняшние газеты?

– Нет ещё, но уже слышал. Все говорят.

– Да, все. Чуть ли не до президента страны дошло уже. Нам обещают помочь сделать корочки для ребят. Вы не поможете советом, что написать в удостоверении? Как это принято?

– Могу вариант предложить так, как я это понимаю.

Николай Гаврилович сел к столу, взял лист бумаги и написал:

«Правительство Москвы обращается ко всем жителям и гостям столицы оказывать содействие предъявителю сего удостоверения в устранении замеченных им нарушений нравственности и общественного порядка».

– Ну что же, мне это нравится, – сказала директор. – Спасибо за подсказку.

Николай Гаврилович побежал брать тетради к очередному уроку.

После перемены раздался стук в дверь. Вошёл Володя. В руке устав энпэшников. На первом листе крупным шрифтом было напечатано:

УСТАВ

ДОБРОВОЛЬНОЙ НЕКОММЕРЧЕСКОЙ ОБЩЕСТВЕННОЙ ОРГАНИЗАЦИИ

«НРАВСТВЕННЫЙ ПАТРУЛЬ»

Первый параграф начинался словами: «Создана решением коллектива учащихся десятого «А» класса…», дальше указывался номер школы, района, города, дата, «поддержанным решением общешкольного собрания», дата, «одобренным педагогическим советом», дата «для борьбы с негативными явлениями в обществе, связанными с бескультурьем, невежеством и игнорированием общепринятых норм поведения. Завершался параграф словами: «Имя члена организации – энпэшник».

Дальше в уставе шли обязанности члена нравственного патруля, заключавшиеся, прежде всего, в том, чтобы сами члены своим примером пропагандировали высокую культуру поведения и нравственности, что включает в себя хорошую успеваемость в школе, понимание ответственности перед всем обществом за чистоту и порядок в собственной квартире, на улице, в транспорте.

В следующих затем параграфах рассказывалось о правах энпэшников подходить к нарушителям общественного порядка с целью разъяснения правил общежития, заключающихся в уважении к старшим, женщинам с детьми, беременным, инвалидам, в сохранении чистоты в городе, в бережном отношении к природе. Подробно говорилось о недопустимости замусоривания парков и лесов, сброса мусора в реки и озёра, о необходимости всяческого противодействия курения в общественных местах, даже на улицах, где некурящим людям неприятен дым от любителей зелья. Здесь же упоминалась и нетерпимость к принятию наркотиков.

Членам организации разрешалось не только убеждать нарушителей исправить своё поведение, но и фотографировать их и в случаях отказа от просьб энтпэшников помещать фотографии провинившихся на стенды позора для всеобщего обозрения или информировать о фактах неуважительного отношения по их месту работы или учёбы.

По уставу в организацию принимаются все желающие в возрасте не ниже четырнадцати лет, давшие клятву не использовать имя и статус организации в своих корыстных целях и не порочить её своим поведением.

– Жёстко, ничего не скажешь, – прокомментировала Зинаида Григорьевна, прочитав текст устава. – Но всё правильно. Даже не будем корректировать. Всё-таки это ваш собственный устав, вами придуманный. Между прочим, нам уже обещают помочь с удостоверениями. Руководство одобрило нашу инициативу.

Зинаида Григорьевна, наверное, и сама не заметила, как назвала инициативу ребят «нашей». Володя сделал вид, что тоже этого не заметил.

– Но я бы хотела тебя спросить об одном основополагающем моменте вашего устава. Мне, кажется, здесь нужно было бы дать определение вашего понимания слова «нравственность». Как ты его, например, понимаешь? Каждый, к кому вы подойдёте с замечанием, может спросить, а что это такое – нравственность. Что ты ответишь?

Это было, как на уроке. Был учитель в лице директора и ученик Володя. Но он не растерялся и как на уроке высказывал своё понимание вопроса:

– Я думал над этим, но забыл, честно говоря, внести в устав. Читая о нравственности, мне пришло в голову, что у этого слова один корень со словом «нравиться» – «нрав». И мне думается, это не случайное совпадение. Нравственность тесно связана с тем, что нравится или не нравится людям, не отдельному человеку, а большей части общества. Всё, что нравится обществу в поведении человека, является нравственным. Мы одеваемся даже в жаркую погоду, потому, что так нравится большинству. Нудисты в меньшинстве, поэтому их поведение кажется безнравственным. Но ведь было время, когда племена ходили обнажёнными, и тогда это не являлось безнравственным для них. Поэтому можно сказать, что нравственность – понятие относительное и, переменчивое. Вот и в нашей команде энпэшников мы ставим задачу предлагать людям соблюдать установленные на сегодня правила совместного общежития. Обществу нашему не нравится, что бы на улице открыто справляли нужду, не нравится, чтобы идущему человеку плевали под ноги, не нравится, когда большой человек обижает маленького, как у Маяковского в стихотворении «Что такое хорошо и что такое плохо», безнравственно выражаться нецензурными словами в присутствии дам да и вообще в общественном месте, сморкаться без платка и так далее. Всё это не нравится большинству, потому не является нравственным.

– С тобой можно согласиться, Володя. У тебя интересная интерпретация слова «нравственность». Но ты меня, надеюсь, поддержишь в том, что для тех, кто захочет вступить в ряды энпэшников, надо проводить специальные занятия по этике и эстетике. Не уверена в том, что все ребята так понимают, как ты, а ведь каждого на улице или в транспорте могут спросить. Может быть, этот параграф об учёбе вопросам нравственности тоже включить в устав?

Володя тут же согласился.

– Мы доработаем.

– А пока, – продолжила директор, – нас попросили подготовить текст для удостоверения. Он должен быть небольшим. Я слегка набросала, как вижу это, если вы не будете возражать. На обложке в уголке будет, естественно, ваша эмблема, а посередине слово «Удостоверение». На внутренней стороне слева фотография, фамилия имя, отчество, подпись руководителя органа, выдающего документ. Это мы решим с властями, от чьего имени он будет выдаваться. Надеюсь, что от имени правительства Москвы. Тогда на второй стороне можно поместить текст, который предложил Николай Гаврилович.

Володя прочитал и одобрительно заключил:

– Это круто, Зинаида Григорьевна. Я бы так не написал. Даже не думал, но здорово!

– Я рада, что тебе понравилось. Но это же учитель литературы писал, так что не удивительно. Он знает, что делает. Но у меня ещё один вопрос к тебе, Володя.

– Слушаю, Зинаида Григорьевна.

Мне учитель физкультуры говорил, что вы хотите проводить в свободное время в школе занятия самбо и якобы Роман нашёл уже тренера. Дело, может быть, и не плохое, но меня беспокоит один вопрос, не приведёт ли это к тому, что ребята станут сильными и начнутся драки с использованием профессиональных приёмов.

– А вы считаете, что лучше пусть ребята будут слабыми, чтобы их могли другие бить?

– Нет, Володя, ты не так меня понял. Сильными вы, конечно, должны быть, но не драчунами. Тебе ведь и Роману, как пишет газета, пришлось драться.

– Именно, Зинаида Григорьевна, вы правильно сказали «пришлось». Я, как боксёр почти профессионал, имеющий спортивный разряд, не имею права применять свою силу в обычных условиях, но это же не значит, что я должен стоять и ждать, пока меня не убьёт кто-то. Так уже получилось, что, когда на меня трое напали, я двоих сбил, а третьего не стал трогать, так как он сказал, что они уходят. И вот этот-то третий, как только я отвернулся от него, тут же ударил меня ножом. Вот почему мы решили, что те, кто хотят наводить порядок в городе, будут действовать методом убеждения словами, но уметь и защищаться физически, то есть применять приёмы только в случаях самообороны. Всё это оговорено в уставе. Вы же читали. И каждый вступающий в нашу команду расписывается в признании устава.

– Ты меня убедил, Володя. Согласна.

Судебные треволнения

– Встать! Суд идёт.

Эти слова гипнотизирующе прозвучали в почти до отказа заполненном зале городского суда. Они мгновенно приковали внимание всех присутствующих, а среди них было очень много молодёжи шестнадцатилетнего возраста, к высокому, лишённому полноты человеку, в длинном чёрном хитоне и ярко выделяющемся на груди белом галстуке, подошедшем к судейскому столу.

Рассматривалось, как он объявил, дело о покушении на убийство, совершённое группой лиц по предварительному сговору. На скамье подсудимых сидели трое, те самые молодцы в кавычках, которые подошли к Володе Левому в парке. Они были в тех же самых чёрных одеяниях с тускло отражающими свет цепочками на рукавах и груди, двое из них в тех же высоких блестящих сапогах, обрамлённых такими же цепочками. У одного парня, который первым хотел нанести удар Володе в ту памятную встречу, часть головы над ушами была выбрита, а оставленные волосы на макушке заплетены в десятка полтора тонких косичек светло-коричневого цвета, прикрывавших полностью левую часть головы. Шею обрамлял ошейник с металлическими шипами. На груди поверх чёрного жакета на шнурке висело нечто вроде медальона с шестиконечной звездой. На запястьях обеих рук красовались широкие нарукавники с металлическими шипами, как на шее.

Не менее экзотично выглядел и второй кибер, которому в день их встречи Володя попал мороженым в глаз. Голова его блестела выбритостью по обеим сторонам. Оставленная в верхней части полоска чёрных волос зачёсана кверху, но почти от самого лба две узкие прядки волос спускались по щекам до губ. Брови, очевидно, выщипаны, сохраняя лишь тонкие изогнутые линии над крашеными ресницами тёмных глаз. На шее очки, похожие на те, которыми пользуются в подводном плавании, только на стёклах можно было легко увидеть незатейливые рисунки пятиконечной звезды и сплетающихся колец. Чёрная синтетическая жилетка закрывалась молнией до самой шеи.

Наименее впечатляющим в этом отношении оказался основной виновник происшествия, использовавший нож против Володи. Причёска бобриком выделялась, конечно, над бритой частью головы, но не так бросалась в глаза, как вычурные причёски его приятелей. С шеи в этот раз свисал на шнурке большой чёрный крест. На ногах вместо сапог были надеты высокие ботинки на толстой подошве с несколькими ремешками.

Несколько поодаль от них за отдельным столом сидела адвокат, полная женщина в красивом строгом тёмно-синем платье с большим белым кружевным воротником, слегка приоткрывавшим пышные груди, украшенным крупными бусами темно-коричневого агата.

Сам Володя сидел на противоположной стороне в качестве истца. В отличие от сидевших напротив подсудимых широкую грудь его обтягивала белая спортивная майка, подчёркивавшая красивый шоколадный загар мускулистых рук и крепкой шеи. В тон майке белые брюки и белые туфли делали его абсолютным красавцем, пришедшим будто бы не на суд, а на приятное летнее представление. Рядом сидел его адвокат, невысокого роста, худощавость которого несколько восполнялась серым в клеточку костюмом и таким же серым галстуком.

Судья объявил заседание открытым, в полной тишине стукнул молотком по столу и, объявив состав суда, попросил сторону защиты обвиняемых и представителя истца дать свои ходатайства о вызове свидетелей, затем зачитал суть обвинения и обратился к сидевшему ближе к нему подсудимому с косичками на голове:

– Встаньте подсудимый, представьтесь суду.

Тот назвал своё имя, отчество и фамилию.

– Где проживаете?

Он назвал адрес.

– Виновным себя признаёте?

– Нет, – прозвучал ответ – я этого человека впервые вижу.

Володя от неожиданности ответа аж вскрикнул:

– Кибер, ты с ума сошёл? Я же тебе чуть подбородок не свернул ногой.

– Истец! – грозно сказал судья, – вам следует сейчас молчать. Будете говорить, когда я вам дам слово.

– Извините! – пробормотал Володя.

Судья обратился ко второму подсудимому с двумя прядями волос, спадавшими на лицо.

Он тоже представился и заявил, что виновным себя не считает и истца видит впервые.

Володя не мог поверить своим ушам, а судья теперь спрашивал третьего подсудимого. Парень с причёской бобриком и с усиками, представился Станиславом Петренко и на вопрос, признаёт ли себя виновным, коротко ответил, что не признаёт, но не сказал, что видит впервые Володю.

Судья обратился к прокурору:

– Ваше мнение?

– Мне кажется, и я это говорил это ещё на стадии расследования, что дело не имеет смысла рассматривать, поскольку нет основания обвинять присутствующих подсудимых в инкриминируемом им преступлении. Нет доказательств того, что эти люди были на месте преступления.

– Позор! – донеслось из глубины зала суда. – Суд должен быть нравственным.

– Кто это сказал? Встаньте! – приказал судья.

Вика, а это была именно она, поднялась со своего места. Сжатые губы не проявляли никакого страха. Глаза сверкали искрами возмущения. Она готова была сражаться.

– Что вы имеете в виду под нравственностью? – спросил судья почти безразличным тоном. Его явно не интересовал ответ. Он делал паузу для принятия своего решения.

– Под нравственностью я и все люди подразумевают честность и справедливость. Прокурор прекрасно знает, что преступление совершили именно подсудимые…

Вика хотела ещё сказать, что прокурор специально покрывает преступников, что ему, видимо, хорошо заплатили за это, но она не успела. Судья прервал её вопросом:

– Что это за повязка у вас на рукаве?

– Она означает, что мы являемся членами нравственного патруля. Мы боремся за нравственность в нашем городе.

– Так вот, – резюмировал судья тоном, не терпящим возражений, – покиньте зал заседания вы и все, у кого такие повязки. Вы не на дискуссионной площади. Не мешайте судебному заседанию.

Зал загудел неодобрением.

– Ещё одно слово, и я прикажу очистить зал – ровным начальствующим голосом объявил судья.

Все энпэшники со значками на груди и повязками на руке поднялись и покинули зал, бросая по пути в сторону судьи:

– Позор!

– Мы выложим всё в интернет.

– Вы аморальны,

– Вам не место в суде.

Судья словно ничего не слышал, наблюдая за выходом ребят из зала.

Володя чуть было не вскочил со своего места, но был силой удержан его адвокатом, к которому теперь и обратился судья с вопросом по поводу мнения о продолжении разбирательства.

– Я считаю, что судебное заседание следует продолжать, и в ходе его мы постараемся доказать вину подсудимых.

Судья начал допрос свидетелей.

Подсудимый с косичками заявил, что в упоминаемый день в тот час, когда было совершено преступление он со своими друзьями смотрел в клубе кинофильм о Гарри Поттере. То же самое слово в слово повторил подсудимый с прядями на щеках. Что касается подсудимого с усиками, то он заявил, что в этот день со своими товарищами не встречался, так как именно в это время был со своей любимой девушкой у неё дома, что она сама легко может подтвердить его алиби.