От экватора до полюса. Сборник рассказов

Первые две обязанности сами по себе отнимали много времени и сил, так как были связаны с непрерывными телефонными звонками, организацией экскурсий в соответствии с подписанными договорами, выпиской многочисленных счетов и проверкой их своевременной оплаты, составлением отчётов, участием в различных совещаниях, переговорах, приёмах гостей и так далее и тому подобное.

Третья обязанность являлась как бы попутной. Все гости посёлка, все туристы в ходе экскурсии обязательно приходили в гостиницу и, как правило, сразу направлялись на почту купить открытки с видами российских посёлков, наклеить марки и опустить отправления в почтовый ящик. Особенно приятно мне было то, что некоторые открытки были выполнены по моим снимкам. Одну открытку сделали в Германии, другой целый комплект напечатали в Москве. Так что даже автографы иной раз оставлял, если было время. В жаркую пору весенних и летних наплывов иностранных туристов довольно большой почтовый ящик заполнялся в один день. Поэтому каждый поздний вечер приходилось вынимать корреспонденцию и штемпелевать её, отправляя с первой оказией.

Профессиональным почтальонам, видимо, покажется это диким, но у нас иногда не было другой возможности, как в момент пока туристы сидят в баре и пьют русскую водку, быстро достать из ящика почту, проштемпелевать её, запечатать в специально приготовленный для этого большой конверт и попросить норвежского гида по дружбе завезти почту в отделение Лонгиербюена. На всю экскурсию с заходом в музей, на почту и на посиделки в баре туристам отводилось полтора-два часа. Понятно, в каком напряжении все находились, зная, что за первой экскурсией идёт уже вторая, третья, а порой и четвёртая.

Часто это происходило весной, когда мы реже посещали норвежский посёлок, а туристы приезжали на снегоходах. Тут важно было убедиться, что все доехали нормально и почта не повреждена в пути. Те же гиды или, например, сотрудники конторы губернатора, полицейские выполняли частенько по дружбе роль почтальонов, привозя нам с собой мешки с письмами. Почтовые работники Лонгиербюена, правда, всегда заранее предупреждали меня об этом по телефону.

В короткий летний период судоходства, когда во фьорды архипелага заходят большие океанские корабли, некоторые из известных по всему миру лайнеров типа «Максим Горький» включали в программу круиза остановку на несколько часов на рейде Баренцбурга, и тогда челноками движущиеся корабельные катера высаживали на берег от четырёхсот до восьмисот туристов, преимущественно почему-то из Германии, но иногда из Англии и некоторых других европейских стран. Такие события, случавшиеся по четыре-пять раз за сезон, поднимали на ноги всё население посёлка.

Во дворце культуры давался концерт художественной самодеятельности, в спортивном зале проводился футбольный матч Баренцбурга с командой корабля, на улице разжигались мангалы, готовились шашлыки, пеклись русские блины. Пассажиры круизного судна толпами в сопровождении гидов поднимались из порта по лестнице или усаживались в автобусы и доставлялись прямо к гостинице.

Вся эта людская масса, состоящая преимущественно из людей пожилого возраста, старичков и старушек, порой еле двигающихся с помощью палочек и костылей, всенепременно заходила на почту проставить на открытках штемпели с изображением белого медведя и надписью «Баренцбург», «Полярная станция» и другими подобными, сработанными местными умельцами, раритетами. Здесь же с почты можно было связаться по норвежской линии с любым уголком мира, что туристы и делали, создавая очередь у единственного аппарата.

Сам я обслужить в короткое время такое количество людей, конечно, был не в состоянии, поэтому во дворце культуры за столиком с марками и открытками устраивалась моя жена, владеющая английским в достаточной мере, чтобы объясниться с покупателями.

Вечерами, особенно перед предстоящим утренним выездом в норвежский посёлок, я запирался в помещении почты и начинал штемпелевать письма и просматривать поступившую корреспонденцию. А она бывала внушительной для посёлка с населением в тысячу человек. И дело было не в письмах с материка от родных и близких. Такие мы сразу отбирали, и первое время в дни привоза почты дверь моего кабинета уполномоченного не успевала закрываться от посетителей. Все торопились спросить, нет ли им письма с Родины.

Была у меня корреспонденция и другого рода. Некогда ещё при советской власти в Баренцбурге работала любительская радиостанция. Был клуб радиолюбителей. Кстати, здесь вообще существовала многие годы мощная радиостанция, которую успешно демонтировали после развала страны, как свернули и другие полезные вещи, в том числе сильную вертолётную службу. Но это уже иной разговор. Так вот клуб радиолюбителей тоже прекратил своё существование, но письма в их адрес почему-то приходили постоянно много лет с разных концов земли. Если в конвертах лежали купоны или доллары для марки на обратный ответ, я сначала отвечал адресатам, что клуб недавно прекратил своё существование, потом писал, что радисты выехали со Шпицбергена, наконец, стал сообщать, что адресатов давно нет в Баренцбурге, а письма продолжали идти с просьбой подтвердить радиосвязь.

Я догадывался, что кто-то из радистов вещает с материка под маркой Шпицбергена, однако смысл этого мне не радисту любителю понять было трудно. Знал только, что их система отнимает у меня массу времени. Но не ответить считал невозможным, ведь я единственный работник почты.

Люди писали в Баренцбург по разным вопросам, на которые мог ответить только я, знающий язык. Просили прислать номера автомобилей нашего посёлка. Спрашивали о наших денежных знаках. Интересовались работой. Присылали письма ради получения нашего штемпеля.

Появилось у жителей Баренцбурга повальное увлечение фотографией. Все мы, конечно, любим это дело. Но как это отражалось на почте? Весьма внушительно. Несколько норвежских и датских фирм с материка предлагали свои услуги по проявке фотоплёнок и печатанию цветных фотографий, рассылая бесплатно специальные конверты, в которые кладётся катушка с плёнкой, указывается на конверте размер и количество желаемых отпечатков, пишется обратный адрес и отправляется. Такой системы, кажется, нет у нас в стране, а там это очень популярно. Закончил снимать, вложил плёнку в конверт, отправил и через пару недель получаешь готовые снимки.

Но для меня, как почтового служащего, это стало дополнительной работой. Когда отправляется, это ещё ладно. Положил в мешок, отвёз, сдал и всё. Но ведь на десятки отправлений потом десятки поступлений, а это значит, что каждый конверт должен быть сначала оплачен. А счета находятся в конвертах.

Вот тут мне хочется сказать несколько слов о моих друзьях норвежцах. Замечательные люди повстречались мне из тех, что работали в почтовой службе Лонгиербюена. Сначала это был мистер Петерсен. Худенький, пенсионного возраста, но очень подвижный, энергичный, делавший всё быстро и чётко. Иначе, наверное, и нельзя на такой работе. Как только он замечал моё появление на почте, тут же открывал дверь служебного помещения, впускал внутрь и бежал за почтой для Баренцбурга. Вскоре он возвращался с мешками, ставил их мне под ноги, а на стол клал приготовленные уже квитанции заказной корреспонденции, бандеролей и посылок с аппаратурой иностранных фирм.

Откровенно говоря, не доверяли бы мы друг к другу, работать было бы невозможно. Вот эти самые фото конверты со счетами внутри. Я же не мог их оплатить, если не взял заранее деньги от заказчиков. А они не всегда знали о том, что заказ выполнен. Бывало так, что аппаратура приходила на чьё-то имя, а счёт на оплату находился внутри. И я отвозил посылку, обнаруживая счёт уже в присутствии заказчика и на месте получая с него деньги, чтобы сдать их на почте в следующий свой приезд. Ну, мыслимо ли что-то подобное в условиях нашей почтовой системы?

Первая проблема, с которой я всегда сталкивался по прибытии в норвежский посёлок, это транспорт. Своего у нас не было. Поэтому, если я прилетал вертолётом, то из аэропорта сразу же звонил Петерсену на почту, и через пятнадцать минут он подкатывал на своём микроавтобусе, забирал меня и моих спутников.

Тот же Петерсен помогал мне грузить в свою машину наши посылки, которые зачастую были очень даже тяжёлыми, и отвозил к аэропорту. Его помощь была ценна ещё тем, что почтовая машина имела право въехать на аэродром и довезти посылки к самому вертолёту, где всё тот же начальник почты помогал перегружать всё в вертолёт.

В начале моего повествования, коснувшись юридической стороны почтовой службы на архипелаге, я отметил несколько различный подход к Парижскому Договору о Шпицбергене норвежской и нашей стороны в части равноправия в экономической деятельности. Но, должен обратить внимание читателя на то, что все разногласия в таких вопросах относятся к руководящим структурам государства. А на уровне простого населения никаких разногласий во взаимоотношениях я почти никогда в Норвегии не видел. Жители норвежского посёлка прекрасно понимали, что наша страна переживает тяжёлые времена и всячески старались нам помочь. Даже когда я предложил организовать регулярную пересылку писем из российского посёлка, минуя норвежскую почту, самолётами через Тромсё в Мурманск, то меня поддержали норвежские авиационные власти, тем более что я хотел наладить при этом регулярные туристические рейсы. К сожалению, моя длительная командировка на Шпицбергене в это время завершилась и нам не удалось довести задумку до реального осуществления, но в памяти моей навсегда остались добрые воспоминания о том периоде, когда я служил на почте норвежской почтальоном.

Чего не видели министры

В этот день я зашёл в столовую в начале второго дня. Меня встретила очередь, спускавшаяся из зала на лестницу. Сразу понял, что до окна раздачи можно простоять не менее получаса. Решил не терять времени, а пройтись к морю в ожидании пока схлынет поток едоков. Большой наплыв народа можно было объяснить несколькими причинами: во-первых, в порту стояло пассажирское судно, которое привезло новых полярников, прибывших на смену отработавшим двухлетний контракт, стало быть, на обед могли придти и те, кто с корабля, и те, кто на корабль; во-вторых, в Баренцбурге находится большая представительная группа различных российских министерств, прилетевших вчера самолётом на празднование семидесятилетнего юбилея треста "Арктикуголь", а потому обед должен быть вкуснее, дабы случайно зашедшее руководство не могло обвинить в плохом питании трудового народа; ну и, в-третьих, сам день шахтёра, который отмечается завтра, уже требует праздничного обеда, чему весьма помогло прибывшее грузовое судно, на котором своевременно к прибытию начальства привезли давно отсутствовавшие в посёлке овощи и фрукты. Так что народ, уставший от скудной пищи, ринулся в столовую на хороший обед.

Во время войны Баренцбург был полностью разрушен бомбардировкой пушками знаменитого немецкого линкора "Тирпиц", который вскоре сам был потоплен возле берегов Норвегии. В музее Баренцбурга "Помор" можно увидеть снимок разрушенного посёлка, от которого практически ничего не осталось, кроме остова здания столовой. Впрочем, сохранились ещё и стены хранилища угля, сложенные давным-давно голландскими строителями. Я вспоминаю об этом потому, что спускаюсь к морю как раз от этой самой столовой мимо той самой старой стены. Меня она особенно интересует, как память о годах основания Баренцбурга. Первый дом здесь был построен в 1912 году. В сорок третьем не осталось ни одного. В первые же послевоенные годы вырос целый посёлок. Сначала появились портовые деревянные домики. Сейчас осталось лишь несколько, но и в них уже никто не живёт, поскольку им на смену давно пришли кирпичные здания. Мимо этих деревянных памятников старины и ведёт лестница от столовой к конторе капитана порта. Там я обычно спрыгиваю с подпорной стенки, что удерживает дорогу от сползания, на береговую полосу и начинаю свою прогулку в направлении к ГРЭ.

Что такое ГРЭ, знают не только жители Баренцбурга, но и многие норвежцы. Так сокращённо называлась геолого-разведочная экспедиция в период советской власти, и располагалась она тогда на территории вертолётного подразделения. В экспедиции работали люди в погонах. Тогда многое в Баренцбурге было военизировано. До сих пор этот период вызывает нездоровые интересы у тех, кто ищет нечто жареное в истории СССР. А всё было до удивительности просто и прозаично. Никакой военной базы на Шпицбергене у нас не было, поскольку она запрещалась международным парижским договором о статусе архипелага. Но была мощная радиостанция, располагавшаяся по соседству с вертолётной площадкой. Хотя площадкой её можно назвать только сегодня. В те годы это был прекрасный комплекс, оснащённый пятью вертолётами МИ-8, великолепной ремонтной базой, двумя жилыми зданиями, собственной столовой и даже детской площадкой для ребятишек сотрудников вертолётной службы. В настоящее время от прежнего могущества остались два вертолёта, едва доживающие свой срок службы. Лишние здания снесли, никто теперь здесь не живёт – на работу из Баренцбурга ездят крытой машиной с надписью "Аэрофлот". От былой роскоши осталась только биллиардная комната. Что же до мощной радиостанции, способной принимать и посылать сигналы в любой уголок земли, то её разобрали на части, то есть попросту уничтожили, на что ушло определённое количество средств. И понятно, что ещё больше денег потребовалось на создание новой радиосвязи между посёлками Баренцбург и Пирамида, когда оба посёлка ещё функционировали почти на равных. И теперь только бедненькая почти любительская радиостанция обеспечивает жителей немногими радиопрограммами.

Не торопясь, я иду по неширокой береговой полосе. Сейчас отлив. Не знаю, когда начнётся прилив, и потому внимательно слежу за водой. Если не замечу вовремя, то назад придётся возвращаться по набегающим волнам. Так уже было однажды, когда я загулялся и пропустил начало прилива. В море-то от него не спрячешься, а по другую сторону горы довольно круто обрываются к берегу, и в редких местах по расщелине можно забраться наверх, да и то, немало рискуя сорваться при неосторожном движении ноги.

Шелестит под ногами мелкая галька. Непонятно откуда возникающие морские волны лениво набегают на серый песок и тянут его за собой в море. Это залив, и больших волн практически не бывает. Сегодня незаходящее августовское солнце особенно приятно. В небе ни облачка. Греешься по-летнему, как на материке, хотя повсюду видишь ледники. В самом конце Гренфиорда сползает к морю пятикилометровый ледник Альдегонда. Так звали одну португальскую принцессу, которая в 1892 году рискнула со своим бурбонским принцем Генри принять участие в далёком путешествии на Шпицберген и Новую Землю. В честь неё и назвали эту ледовую массу. Однако я иду в противоположную сторону, к выходу из фиорда.

Слева западный берег. Он кажется совсем близким. Но это обманчивое впечатление. На самом деле до противоположного берега не менее четырёх километров. Большинство жителей Баренцбурга знают о нём только то, что там расположена гора, напоминающая собой спящего рыцаря. На фоне этой горы любят фотографироваться. Её рисуют начинающие художники и профессионалы. В последние годы экскурсии для шахтёров и их семей не проводятся. Между тем западный берег весьма интересен во многих отношениях.

Во-первых, именно оттуда, с озера Стемме поступает питьевая вода в Баренцбург. Трубопровод оттуда проложен по дну фиорда, в связи с чем заходящим судам не разрешается становиться здесь на якорь. Мне неоднократно приходилось связываться с неожиданно появившимся иностранным судном по рации, чтобы сообщить о невозможности бросать якорь во фиорде. Но это я проделывал на всякий случай, поскольку соответствующая информация существует на всех лоциях. Перестраховка в таких случаях не помешает, так как случайный якорь может порвать водопровод и создать нам весьма серьёзную проблему.

Неподалеку от озера Стемме рядом с другим озером с интересным названием Конгресс российскими геологами был обнаружен источник минеральной воды. Компетентные службы определили, что качество воды очень высокое и позволяет использовать её не только обычным порядком для питья, но и в лечебных целях. Отсутствие средств для организации производственного использования минеральной воды не позволило тресту "Арктикуголь" самим наладить выпуск и продажу ценного продукта, а спонсоров или компаньонов найти не удалось, хоть и уверяли мы, что к самой чистой в экологическом отношении воде будет большой интерес у потребителей. Однако идея наша не пропала. Появилась-таки норвежская фирма, производящая минеральную воду со Шпицбергена, но не с нашего участка и не нам в прибыль. А мы так и остаёмся с носом.

Неподалеку от упомянутых мною небольших озёр на четыре с половиной километра в длину раскинулось озеро Линне. В начале прошлого века оно было названо так в честь Карла Линнея, шведского естествоиспытателя, хотя прежде это озеро называлось Русским, как были река Русская и долина Русская, которым также позднее было присвоено имя шведского ботаника. Однако и сегодня этим озером чаще всего пользуются русские. Дело в том, что оно, во-первых, находится близко от российского посёлка, а во-вторых, в нём водится рыба голец, но не та, что речная маленькая, а прекрасный морской голец из семейства лососевых. Понятно поэтому, что приехавшую министерскую команду пригласили на это озеро порыбачить. Август месяц – самое хорошее время для такого занятия.

У меня, правда, от этого сейчас самое неприятное воспоминание. Причина в том, что в тот же день, когда в аэропорт норвежского посёлка Лонгиербюен специальным самолётом с броской надписью "РОССИЯ" прилетели высокопоставленные гости треста, я встречал участников международной конференции, прибывших из Америки, Германии, Норвегии и Польши. Только мои гости прилетели вечером, когда московские чиновники уже осуществляли предложенную им программу.

Тогда я не знал, что наши планы могут в чём-либо помешать друг другу с самого начала. Хотя в процессе подготовки конференции, которая началась за пол года до знаменательной даты, коей она посвящалась, – столетия со времени первой российско-шведской экспедиции на Шпицберген по измерению дуги меридиана – главный организатор её профессор Старков возражал в московских кабинетах треста "Арктикуголь" против совмещения таких крупных мероприятий, как научная конференция и празднование юбилея треста, каждое из которых само по себе требует больших усилий и средств, тем не менее, руководство угледобывающей компании решило показать руководящей верхушке страны, что оно и углём способно заниматься, и туризмом, и науку любит, и может предложить гостям выступление знаменитых певцов и соревнование пловцов в экстремальной ситуации холодных вод Ледовитого океана. Всё было запланировано на два выходных дня конца августа.

Встретив участников конференции, я со спокойной совестью сел с ними в вертолёт, и через пятнадцать минут мы благополучно прибыли в Баренцбург. Тут нас подстерегла первая неожиданность. Пассажиров попросили выгрузиться из вертолёта при невыключенном пропеллере, поскольку машина должна была сразу отправиться куда-то в другую сторону.

Тот, кто летал на вертолётах МИ-8, знает, что значит выходить на площадку, когда ветер от вращающегося над головой бешено винта готов сорвать с тебя не только шапку, но и всю одежду, если она не крепко застёгнута. Обычно в таких случаях пассажиры, покидающие салон, садятся или приседают возле корпуса, где ветра нет, и выжидают, пока вертолёт не поднимется и не улетит восвояси, унося с собой ветер. Но мы так сделать не могли, поскольку у нас было много вещей. Вот и потащили тяжёлые чемоданы с аппаратурой и различные тюки, преодолевая ураганный ветер, в сторону от вертолёта.

Ну ладно, к подобной высадке за девятилетний период моей работы на Шпицбергене я привык. Только гости мои несколько были удивлены. Однако к нам вскоре подъехал большой автобус, мы погрузились, и я думал, что всё в порядке. Однако не тут-то было. Отъехав на безопасное расстояние от вертолётной площадки, автобус стал. Я поинтересовался, почему не едем, и тогда только узнал, что ожидаем возвращения вертолёта, который отправился на западный берег к озеру Линне забрать участников рыбалки. Ну и в самом деле, зачем гонять огромный автобус от площадки до посёлка два раза, на что ушло бы добрых двадцать-тридцать минут, когда можно постоять немного и отвезти сразу всех, тем более что нас-то – нерыбаков было всего шесть человек.

Я бы не стал пояснять иностранцам причину задержки, но сидевший с нами поляк прекрасно понимал по-русски и тут же рассказал о нашем разговоре с представителем треста, как и то, что на озере высокое начальство из Москвы. Иностранцы понимающе кивали головами. Но через несколько минут, когда вертолёт возвратился, понимание сменилось явным недовольством, просматривавшимся даже за улыбками приличия. На борту никого из пассажиров не оказалось. Рыбалка была удачной, и любителям рыболовного спорта не захотелось прерывать пришедшегося по сердцу занятия.

Простояв таким образом напрасно, мы наконец то отправились в посёлок. Я с трудом сдерживал своё негодование, хорошо зная, что в Баренцбурге достаточно рафиков, газиков и меньшего размера автобусов, которые можно было послать отдельно для участников конференции, не связывая их с высокопоставленными рыбаками. Но наши злоключения на этом не кончились.

Тут следует сделать ещё одно отступление. За неделю до дня совместных мероприятий мы знали, что из Москвы должно прибыть не менее ста сорока человек гостей. Гостиница Баренцбурга могла вместить лишь половину. Дирекции рудника вместе с генеральным директором треста пришлось чуть ли не как в шахматы играть с каждой фамилией и номерами гостиницы, местами в жилых домах, переселяя на две ночи людей из одной квартиры в другую, чтобы освободить как можно больше мест. И всё же комнат для всех иностранцев, а я просил лишь десять номеров, не хватило.

В посёлке помимо домов треста, на самой окраине у мыса Финнесет, стоит вполне комфортабельный домик губернатора Шпицбергена, в котором глава норвежской администрации и его служащие (в основном полицейские, приезжающие для расследования смертельных случаев на шахте) останавливаются в случае посещения россиян. Узнав от меня о трудностях с размещением, губернатор любезно предложил свои апартаменты для устройства американца и своих норвежских участников конференции. Поляков, как менее прихотливых, пригласили к себе в слабо благоустроенные помещения, как обычно дружески бесплатно, учёные российского научного центра. А что значит "слабо благоустроенные помещения"? Я был шокирован, узнав, что туалеты в некоторых номерах есть, но не работают, поскольку трубопроводы проржавели, а денег на ремонт нет. Собственно, этим всё сказано. Приезжим предлагалось ходить по естественным надобностям в гости друг к другу. Ну, это уже детали.

Доехав до гостиницы, наш автобус остановился, и водитель попросил всех выйти. Я сообщил, что нам надо отвезти часть людей к мысу Финнесет, на что водитель спокойно возразил, пояснив, что его автобус туда просто не пройдёт, поскольку габариты его транспорта не позволяют идти по той дороге. А у меня в автобусе сидел американец с почти неподъёмной видео аппаратурой, которую он прихватил с собой для сопровождения своего доклада показом слайдов через компьютерную программу. Не нести же эту тяжесть на спине.

Трудно описать, какими эпитетами удостоил меня директор рудника, когда я по телефону попросил у него другую машину для завершения перевозки иностранцев. Мне показалось, что я его кровно обидел или оскорбил. Одно было ясно, что мы своей международной конференцией стали ему поперёк горла.

Министры между тем продолжали, как ни в чём не бывало ловить рыбу на озере Линне, не подозревая, что тем самым создают кому-то неудобства. Но на то они и министры, чтобы не знать таких мелочей.

Вот что мне вспомнилось, когда я смотрел на горы, прятавшие за собой чудесное озеро Линне. Кстати, рядом с этим бывшим Русским озером, в которое впадает бывшая Русская река, протекающая по бывшей Русской долине, находится ныне существующий мыс Старостина, последнего русского помора, прожившего пятнадцать лет безвыездно из тридцати девяти лет постоянных зимовок на Шпицбергене. Он ушёл из жизни здесь же в 1837 году. На месте его бывшего обиталища в Русекейле сохранилась могила помора и создан музей его имени.

Не менее интересно то, что совсем неподалеку, в этом же районе были найдены отпечатки следов динозавра. Слепок одного из отпечатков был подарен нашему музею "Помор" сотрудниками норвежского музея города Тромсё. Я пытаюсь представить себе, как здесь, где сегодня нет ни одного деревца и лишь голые скалы да белые языки ледников украшают пейзаж, миллионы лет назад шумели джунгли и среди огромных деревьев бродили гигантские животные. Надо иметь хорошее воображение, чтобы увидеть такое. Интересно, а что будет на этом же месте ещё через миллион лет. Это уж никак не представляется, и я иду дальше, обратив теперь внимание на правую сторону.