скачать книгу бесплатно
– Да, Платон, а это… – Он робко указал на обезображенную недовольством хабалку: – Наш художественный руководитель – Алевтина Васильевна.
– Очень приятно, – не двигаясь с места, покривилась она.
Все с ней понятно… Напиши я роман про все это наше дело, такую героиню, как Алевтина Васильевна, критики сразу же окрестили бы одноплановой, примитивной, однообразной, «персонаж без развития», не сложно структурированный образ художественной литературы, а просто типичный злодей какой-нибудь трешевой комедии. Ну и пусть, хоть убейте. Но не всем же суждено метаться между добром и злом, многие из нас давно уже свой выбор сделали, ни на секунду не усомнившись в своей правоте.
– Пьесу вечером вышлю. – Я беспрерывно чиркаю зажигалкой, выходим из служебного входа, за небольшой парковкой начинаются сосны. Несколько тропинок уводят в разные стороны.
– Не нравится мне этот танцопляс. – Серега, прикрывая зажигалку от легкого ветерка, подносит огонек к сигарете.
Удаляемся по левой тропинке в хвойную тишину.
– Кто?
– Да этот, Микки-Маус.
– Мне тоже. Но ты других не видел. – Перед моими глазами всплывает лицо Алевтины Васильевны.
– Кого?
– Увидишь и поймешь.
На адреналине грядущих свершений берем в маленьком магазинчике по две бутылки «Пикура», забираемся в сосновую глушь. Располагаемся на толстоствольном упавшем дереве, окруженном внушительной и шумящей жизнью листвой.
– Свиньи. – Серега пинает пластиковый стаканчик.
Живописный пейзаж заповедного тракторного района портят пластик и недоеденные упаковки от печеночного паштета.
– Год экологии, блядь, – на удивление для себя, завожусь. – Какой, нахер, год экологии? Какой, нахер, театрализованный проект? Тут мусор за собой убрать под боком не могут!
– Смерть мусору. – Серега достает из многочисленных карманов своей жилетки (такую я называю – на все случаи жизни) бутылку пива, открывает ее зажигалкой… протягивает мне, вынимает другую.
– Спасибо. – С еще не испарившимся потом от недавно дописанной пьесы, утомленный бессонницей и эмоциональной чередой встреч делаю заветный глоток; пиво приятно дурманит… Осушаю бутылку чуть ли не разом.
– Что с пьесой?
– Говорю же, вечером вышлю.
– Хорошо… Сколько хоть в твоей пьесе актеров?
– Пять.
– Нормально…
– Ну, вот, – оглядываю наш отъединенный от внешней жизни уголок, – кабинет у нашего театра уже есть.
– Вот здесь, – Серега привстает, показывает на одну часть шершавого дерева, – кресло худрука, а здесь, – хлопает ладонью по другой стороне, – твое – директорское.
– Как тебя по отчеству?
– Макарович.
– Итак, Сергей Макарович, не соизволите ли угостить директора театра сигареткой?
– А тебя?
– Сергеевич.
– Хорошо, Платон Сергеевич. – Серега достает из очередного кармана пачку, бьет по ней. – Надеюсь, вы такие курите. А то, я понимаю, вам же, директору большого и перспективного театра, всякую дрянь вдыхать статус не позволяет.
– Спасибо. – Вынимаю выдвинутую сигарету.
– Не обессудьте, Платон Сергеевич, какие есть.
– А знаете что, Сергей Макарович, художественный руководитель большого и перспективного театра.
– Что?
– А не пошли бы вы нахер.
Настроение поднимается, а жизнь налаживается. Наш вероломный прорыв в городскую культуру, думается мне, уже достоин уважения. Хотя сдалось нам чье-либо уважение! Кто нас зауважает – наши театралы? Не думаю, они себя-то толком уважать не научились, не то что других.
Само собой, назревает вопрос: «Что дальше?»
В промельках шуршащей на ветру листвы мелькает синими полосками «уазик».
– Мусора. – Я пододвигаюсь ближе к раскидистому кусту.
– Да уж, несладко им в год экологии приходится. – Серега швыряет пустую бутылку в кучу отходов.
– Зачем? – упрекаю я.
– Да тут и без нас грязно.
– В собственном кабинете сорить – как-то совсем не по-христиански.
– А я атеист.
– «Смерть мусору». – Поднимаю бутылку и навязываю Сереге.
– Ты директора не включай.
– А ты дурака…
– Ну, раз смерть, так смерть… – чуть посопротивлявшись, произносит он и кладет тару в один из карманов.
– Завтра начинаем набирать команду. – Я щурюсь от пробившегося сквозь деревья жаркого, непрерывного солнца, которое с первых же страниц приключенческих романов всегда предвещает долгую и трудную дорогу.
Библиотекарь
– Слушай, а почему сразу завлит? У нас еще актеры не все подобраны. – Серега обходит песочную рытвину прямо посреди дороги. Проспект на ремонте, мокрые от пота нерусские рабочие в желтых жилетках на голое тело, перегородив опасные зоны веревочкой, снимают отбойниками и лопатами старый асфальт. Все шумят и матерятся. Неподалеку орудует техника. Из желтой кабинки катка тянется сигаретный дымок. Видно, как там напряженно ворочается голова в оранжевой каске, под которой подразумевается азиатский прищур.
– Завлит – это основа театра. – Я перепрыгиваю очередную канаву, по еще не раскуроченной рабочими второстепенке уходим в сторону «Пятерочки».
– А ты сам писать статьи про нас не можешь, что ли?
– Могу. Но, как он, не умею… Он фанат. Он может писать постоянно.
Заходим за магазин, ремонтная суета скрывается за домами. Дворики хрущевских пятиэтажек опрятны и чисты – размашистые тополя, самодельные урны из коробок, лавочки, детские качели и лебеди из покрышек. В отличие от новостроек нашего города, тут еще не вымерли все старушки, которые, спасаясь от скуки, следят изо всех сил за порядком в своих последних пристанищах.
Двигаемся по тенистому тротуару.
– А кто он?
– Библиотекарь, полгода назад познакомились в книжном магазине, ну пошло и поехало, начали книгами обмениваться.
Сразу вспомнилось, как стоял я у полки американской литературы… Какое-то время был на ней помешан. Особенно на книгах про Вьетнам, Первую и Вторую мировую. Слышу голос:
– Вот эту возьми, не пожалеешь. – Он показал мне на трилогию Джеймса Джонса.
Постулаты страниц по пятьсот каждый оказались что надо… Так мы и сдружились.
Когда он давал мне читать свои рецензии на изученные им романы и рассказы, я офигевал, многие из них были лучше, чем сами произведения. Я ему говорил, мол, с таким пониманием художественности и чувством текста тебе бы завлитом идти работать или куда-нибудь в рекламу, на крайний случай журналистом, цены бы тебе не было. На что Алексей махнул рукой, мол, я библиотекарь – моя главная цель – предлагать людям хорошие книги, и точка.
– А он куда свои статьи или аннотации пишет? – возвращает меня в реальность Серега.
– Никуда. Просто пишет. Мне дает почитать… Эссеист, примерно так.
– Это настораживает. Библиотекарь. Терпеть таких умников не могу – доверия к ним никакого.
– Этого стерпишь – вот увидишь…
– Главное, не тупил бы, а то, ты знаешь, я резкий.
– Отлично.
– Что отлично?
– Что резкий.
– Эссеист, блин… Ботаник, наверное, какой-то, с таким точно не сработаюсь.
– Отлично, – повторяю я.
– Да что отлично?
– Что с ботаником ты не сработаешься.
– Библиотекарь. – Лицо актера кривится от пренебрежения. – Долго еще? – спрашивает он.
Проходим мимо киоска «Табак» с дверцей на торце.
Взмокшие от пота останавливаемся покурить, дым медленной паутиной путается в низкие косматые дерева.
– Почти пришли.
– Может, по пиву?
– Не, он терпеть не может алкоголь.
– Да на хрен он тогда нам вообще нужен? – взрывается Серега.
– Нужен. – Утираю лоб рукой. – Если его фанатизм запустить в нужное русло, он информативным потоком любой театр перебьет.
– Как?
– Увидишь… Да связи у него нехилые имеются.
– У него?
– У него.
– А что же он тогда нигде не печатает свои эти рецензии?
– Из принципа.
Обходим яблоневые заросли, останавливаемся у стальной двери третьего подъезда кирпичной пятиэтажки. Гляжу на цифры домофона.
– Ну, набирай, – торопит Серега.
– У него нет домофона.
– Час от часу не легче.
Звоню ему на сотовый:
– Лех, мы внизу, открывай.
– Я тебя понял, – слышу ответ на том конце.
Замечаю сообщение в Viber. Ленка.
«Извини, я сегодня погорячилась, мне не надо было так с тобой говорить».
Конечно, не надо было. А то с утра разругались, как дураки, Ленка начала свою песню:
– Зачем тебе это надо, зачем? Ты замараешь свою репутацию… Ты представляешь, какую премьеру я готовлю? По Шекспиру! «Ромео и Джульетта»! Трехчасовую! В спектакле почти тридцать актеров! Бюджет больше двух миллионов!
– Постой-постой, – растерялся я. – Ты же хотела скромную постановку по Некрасову, деньги сэкономить, мол, областной все равно ничего путного не придумает.
