скачать книгу бесплатно
ДК
Борис Бужор
Городская проза
Полный энергии молодой драматург Платон вопреки обстоятельствам пытается создать свой театр на базе забытого провинциального Дворца культуры. Но дело, которое он затеял, постоянно встречает препятствия. Да и вряд ли могло быть иначе, когда главный враг Платона – его жена – дерзкий, красивый художественный руководитель областного театра и самая сексуальная девушка города.
Борис Бужор
ДК
Обойди периметр, закрой ворота на ржавый замок,
Отыщи того, кто еще способен, и отдай ему ключ.
Не вини себя в том, что все так плохо —
ты сделал, что смог,
А теперь считай, что нынче ты в отпуске…
Олег Медведев
Свадьба
– Согласны ли вы?
– Да, – отвечаю я, не дослушав скучную женщину в пиджаке и юбке казенного фасона.
Служительница загса, словно меня и не слышит, продолжает тараторить, сохраняя недвижимую и непробиваемую ярко-красную улыбку.
Ленка дергает меня за манжет белоснежной рубашки. Еще никогда я не был так красив! Хотя все очевидно – Ленка же сама подбирала мне костюм – рубашку, галстук и даже стилиста, весь мозг вынесла стремлением сделать меня самым очаровательным в мире мужчиной. Ничего не поделаешь – женщина. И девушку-гримера из театра привела, которая кисточкой водила по моему лицу, словно художник по свежему полотну. Для чего, я так и не понял, наверное, омолодила – разгладила морщины.
Нет, я, однозначно, красив, а иначе Ленка вряд ли бы сейчас стояла рядом со мной перед регистрационным столом центрального городского загса в белом платье, каких-то похожих на тюль накидках и с дурацкой прической. Нет, для всех кудри Ленки, конечно, прекрасны. Я чувствовал, как пара ее нарядных подружек с короткими, из-за преждевременно редеющих волос, стрижками, завистливо смотрели на ее гордо завитые кудри. Но зачем Ленка их так накрутила? С прямыми волосами она куда красивее… Но я ей это никогда не скажу, обидится же. А спросит, отвечу, мол, твои кудри великолепны… ну, что-то в этом роде, выкручусь. Не лучшее дело за несколько секунд до торжественной росписи думать о том, как лучше обмануть жену. Ложь начинается с кудрей, ну во всяком случае для меня.
На этом и закончится, я уверен. А кудри? А кудри пусть останутся моей маленькой тайной – об этом никто и никогда не узнает.
– Жених, согласны ли вы?
– Да, – повторяю я.
– Невеста, согласны ли вы?
Пауза. Слышно, как на улице высоко-высоко гудит самолет.
– Да. – Ленка сосредоточенна. Касаюсь пальцами ее ладони, она холодна, как лед.
Я улыбаюсь, Ленка пытается расслабить губы – изобразить улыбку, мол, все хорошо, но я вижу, она волнуется точь-в-точь как в день своих премьерных постановок. Говорят, что у женщин бывают плохие дни, так их, кажется, называют. У женщины-режиссера «такие дни» случаются чаще и длятся дольше – недели полторы до премьерного спектакля.
– Ваше взаимное согласие, – продолжает женщина, – дает мне право в соответствии с Кодексом Российской Федерации зарегистрировать ваш брак. Приглашаю вас поставить подписи в записи акта о заключении брака. – Тишина, шум самолета отдаляется. – Пожалуйста.
Играет музыка, точно такая же звучала, когда мне вручали институтский диплом, школьный аттестат и медаль за победу на областных соревнованиях.
Расписавшись, обменявшись кольцами, наобнимавшись с родней, попозировав перед камерами фотоаппаратов и наслушавшись поздравлений, под общие аплодисменты выходим на улицу – гости расступаются перед нами, как воды перед Моисеем. С осторожностью оглядываю собравшихся – большинство из них Ленкина родня и знакомые, с моей стороны мама, папа, брат и пара друзей из поселка – Глобус, Пенчук…
Раньше, когда еще работал в театре, в перерывах между творческими и криминальными приключениями представлял себе женский идеал – фантазировал волосы, пальцы, ножки, грудь, все на свете, кроме национальности. Скажи мне еще год назад, что моей женой окажется еврейка, рассмеялся бы тому человеку в лицо. Но внезапная любовь, созданная воображением из сатирического безумия и эротического противоречия, обрела конкретные контуры бытового факта – ладную фигуру, длинные волосы, высокий лоб, холодные ладони, имя и отчество – Елена Иосифовна… Елена Иосифовна Фейгус – художественный руководитель театра нашего города и режиссер известных российских спектаклей.
Женский визг и рис взмывают ввысь. Народ требует от нас поцелуя. Мы его обозначаем, просто соприкоснувшись губами.
Невеста уходит фоткаться с подружками, расталкивая толпящихся, подбирается Васька – старый друг – известный больше как Колдай, кладет огромную руку мне на плечо, аккуратно косится на Ленку, что, умышленно обнажив плечи, замерла для нового кадра.
– Поздравляю, братан, не, ну реально, ну… повезло… – шепчет он. – Реально красавица.
– Знаю, – с гордостью отвечаю я.
Колдай выбрит, свеж, купаж одеколона и перегара – легкий, ненавязчивый, джентльменский.
– Вон та подружка свободна? – Он кивает в сторону восторженного столпотворения женщин.
– Какая?
– Да, вон, та, полосатая?
– Какая?
– Вон, та, с коленками торчащими.
– Точнее.
– В платье полосатом.
– А, Адка.
– Какая кадка? – Колдай смеется и оглядывается по сторонам – не слышит ли нас кто-то.
– Ада, – улыбаюсь я. – Актриса из питерского театра.
– Да это мне плевать кто она там, главное – свободна?
– Да, месяц назад с кем-то рассталась, Ленке по скайпу жаловалась… Переживает вроде как, от депрессии лечится.
– Вот и отлично, я ее сегодня и утешу. – Колдай хитро улыбается. – Подлечу…
Его похабность прекрасна – честная и мужская.
– Лекарь, – веселюсь я.
– А что, сейчас подойду. – Колдай расправляет огромные плечи – костюм на нем сидит впритирку, красиво. – Скажу, мол, девушка, здравствуйте, вам лекарь не нужен? За ночь вывожу от депрессии. О, гляди, к ней уже какой-то тип в штанишках заношенных лыжи навострил. Блин, что за одежда, у нас после бутылки водки люди приличнее одеваются.
– Не волнуйся, он гей.
– В смысле?
– Парней предпочитает.
Колдай наклоняется к моему уху:
– Пидор, что ли?
– Ага.
– Ну угодил, поназвал гостей. И много тут таких?
– Человек шесть-семь.
– Надо было заранее предупреждать, а то тут выпьешь, слабину дашь, и все – толпой в свой голубой сусек затащат… А потом оправдывайся перед пацанами, что один раз не… Ну, ты понял.
– Я их сам не знаю. Это с Ленкиной стороны.
– Ну, Кадка эта точно одинокая, да?
– Да. Вась, да она же страшная… Косметика одна.
– Истинного гусара страшной женщиной не напугать. Давай, я пошел. – Колдай хлопает меня по плечу и направляется в сторону гостей.
У входа в загс толпятся другие пары и ждут своего часа. Улица светла, на пальце сверкает золотое кольцо. Впереди долгий день – пафос, поздравительные стихи, тосты, цветы и деньги в конвертах. На голубом и безоблачном небе обрывается белая полоса от скрывшегося в глубине самолета.
Свадьба завершилась за полночь, гости долго не хотели расходиться. Слава богу, все закончилось. Но в ушах до сих пор все еще гремит раскатистое «горько» заслуженного актера из какого-то московского театра. Он выкрикивал это проклятое «горько» каждые пять минут. Ленка говорила, мол, большая честь, что такой человек выбрал время и смог приехать на свадьбу. Она весь вечер старалась с ним говорить. А он пожирал ее похотливыми, заплывшими жиром глазами.
Когда все закончилось, мы поднялись от ресторана в лифте на самый последний этаж, где нас ждал забронированный Ленкиными родителями номер. Над дверью висели шарики и прочая праздничная лабуда.
Захожу внутрь, сбрасываю пиджак, срываю галстук, плюхаюсь на стул и закуриваю напротив огромного окна. С вышины двадцатиэтажной гостиницы кажется, что у моих ног лежит целый город. Контуры его размазаны в электрическом свете. Над крышами новостроек словно фиолетовые падуги висят небеса. А перед всем этим – река. Свет моста, уводящего на другой берег огоньки машин, подсвечивает черную воду.
– Хочешь шампанского? – Ленка со спины гладит мне плечи.
– Спасибо. Чаю бы…
– Ты много пьешь чаю.
– Привычка.
Ленка, не сняв с себя ни платья, ни украшений, садится мне на колени. От нее одновременно пахнет и потом, и духами. В руке фужер с шампанским. Она стучит красным коготком по его длинной ножке.
– Платон, спасибо тебе.
Я крепко обнимаю Ленку, старясь не прожечь сигаретой ее платье. Чем больше она меня называет по имени, тем больше я ее люблю. Она великолепна, несмотря на то что кудри…
– Да не за что.
– Я знаю, что ты не хотел всего этого торжества, ради меня же терпел, да?
– Ради тебя.
– Платон, ты лучший мужчина.
– Льстишь…
– Ты хочешь меня обидеть?
– Нет, извини.
– Тогда запомни: если я говорю, что ты лучший, значит лучший… – Ленкины глаза наливаются слезами.
– Лен, что с тобой?
– Я счастлива, – говорит она, уткнувшись мне в плечо.
Долго целуемся. Не так, как во взрослых фильмах. По-своему – обрывисто, жадно прикусывая губы, без языка. Мы так привыкли, нам так нравится. Без отрыва от ласк, тушу сигарету в хрустальной пепельнице на столе. Пытаюсь не рассыпать пепел, чувствую, что все сейчас скоро слетит на пол, перевернется и покатится прочь.
– Ты же вернешься в театр?
– Я? – Ленкины волосы щекочут мне щеки.
– Ты.
– Да кто меня возьмет? Ты же сама знаешь, эта директриса…
– Да она ничего не значит, все равно я все решаю.
– Подумаю, – второй раз уже вру я, знаю же, что даже и думать не буду – про себя все давно решил – в свой бывший театр я не вернусь никогда.
Снова поцелуй. Ленкины губы горячи. Приговаривают:
– Какой же ты у меня красивый… А еще очень умный. Для такой культурной дыры лучшей рекламы, как срыв первой премьеры, и не придумаешь.
– В смысле?
– Платон. – Она ставит фужер на стол, нежные пальцы расстегивают пуговицы моей вымокший за день рубашки. – Не притворяйся, ты же знаешь, я тебя раскусила.
– Я не из-за этого запретил спектакль. – Руки Ленки скользят по моему телу… От плавного возбуждения чувствую, как голос мой начинает подрагивать.
– А из-за чего? – Ленка касается носом моей шеи, от ее дыхания по спине пробегают мурашки.
– Назло!
– Так я и тебе поверю… Знаешь, – проворные женские руки снимают с меня рубашку, – нехорошо врать жене. Нехорошо, Платон. Не хочешь, не говори. Но ты молодчина. Мой… Извини. Наш спектакль же один из самых популярных в России стал. – Ленка целует мне грудь… – Знаешь, а если бы не то награждение в Москве, я бы никогда не узнала, какой-то ты еще и классный… – влажные губы спускаются к животу. – Какой классный… В смысле не как писатель, а как, – длинные пальцы поглаживают ширинку брюк, очевидно, что там уже и так все готово к действию. – Как…
Год назад Ленка, тогда еще для меня Елена Иосифовна, стала худруком театра, в котором я работал завлитом – руководителем литературной части. Я назло директрисе и чиновничьим верхам сорвал Ленкин спектакль – позвонил в российское авторское общество прямо в день премьеры – за считаные минуты до начала, и на правах автора пьесы запретил показ. После этого меня по статье уволили из театра, в частности, а если в целом – то из всей культуры города. Я остался на обочине. Но начальство в департаменте культуры внезапно сменилось, и я, успокоившись, все-таки разрешил театру использовать свою пьесу со странным названием «Муагил». Премьеру перенесли на месяц, но зрительский ажиотаж в связи со странной отменой спектакля набрал неудержимую силу. В итоге мы получили одну из престижных премий в Москве, я выиграл номинацию драматург года, Ленка – лучший режиссер. После торжественной части мы пересеклись на банкете, она брезгливо отворачивалась от меня, попивая томатный сок из высокого фужера и разговаривая со звездами кино. Я стоял за соседним столиком и поедал оливки с сыром. Позже мы пересеклись в коридоре гостиницы – наши номера оказались на одном этаже, она обозвала меня предателем, а я – улыбнулся.
– Отпусти! – Я содрогаюсь от вылетевшего из прошлого крика.
– Платон. – Ленка поднимает глаза из полумрака. – Все хорошо?
– Все хорошо… Все очень хорошо… Леночка.
