скачать книгу бесплатно
– Обожаю, когда ты меня так называешь.
– Елена Иосифовна.
– А когда так меня называешь – ненавижу. Даже когда мы переспали, давно – еще в театре, ты продолжил меня так называть, помнишь?
– Помню…
– А если бы мы в Москве не встретились в коридоре, то ничего не случилось бы, ты больше ко мне не подошел бы.
– Не подошел бы…
Ленка расстегивает ширинку, потом пуговицу брюк, кинематографично распускает волосы, словно героиня одного из фильмов, которые крутят каждую пятницу по «РенТВ» после полуночи.
– Но я не ожидала, я хотела кричать, еще бы немного… Ты мне казался таким робким – не привыкшим к женщинам. А тут… Я ни одному мужчине так не позволила бы с собой поступить. Такую пощечину влепила бы, что он не встал бы.
– А мне что не влепила? – Я поднимаю Ленку с колен, пытаюсь расстегнуть ее платье на спине. Чертов замок, ни хрена не поддается.
– Растерялась.
– Растерялась?
– Да… Платье не разорви.
– Надеюсь, второй раз оно тебе не понадобится.
Ленка смеется немного наигранно, но приятно.
– Знаешь, если честно… Если честно-честно-честно. Ну, совсем-совсем честно, мне никогда так не было хорошо, как тогда, когда ты втолкнул меня в свою комнату и кинул на кровать.
– Ты испугалась?
– Нет… Просто поняла, что ты меня любишь.
– Как там умники всякие говорят… – Раздеть Ленку в свадебных одеяниях не так просто – платье не снимается, то ли замок не до конца расстегнулся, то ли еще что. – Говорят, что страсть – это еще не любовь, ну, что-то в этом роде…
– Ну и пусть. – Ленка заманчиво улыбается, проводит точеным ноготком по моим губам. – Пусть философствуют… Мы же знаем, как оно на самом деле. Но никому не расскажем. Рви…
– Что?
– Платье рви, все равно оно мне больше не понадобится.
Интригующий полумрак, треск ткани, моя нога застряла в штанине. Крепкие объятия, стены, пол, кресло, стол, опрокинутая пепельница… Нижнее белье разлетается по номеру. Падаем на кровать, Ленка садится на меня сверху, сжимает ладонями мою грудь.
– Ты красива, – говорю я, чувствуя, что в спину мне впилось что-то острое.
– Лучше всех?
– Лучше всех.
– Знаешь, я как-то заручилась, что если найду мужчину сильнее себя, то сразу же выйду за него замуж.
– Значит, ты меня не любишь? – Я сжимаю набухшую грудь своей новоиспеченной жены.
– Глупый. – Ленка смахивает с лица прядь волос. – Не забывай, что у нас любовь особая. – Она направляет рукой… Тепло, горячо, обжигающе.
На освещенной стене полосатая тень балкона.
Сумрачные движения, нарастающий стон. Сквозь него слышу:
– Как ты решился так со мной поступить?
– Понял, что иначе мне тебя не взять – только силой закинуть в свой номер…
– Правильно понял. – Жена протяжно стонет, заводится еще больше, ласкает себе грудь – знает, что мне это нравится.
– Лучше взять мечту силой, чем не взять вообще.
– Верно, – слышу над ухом сладостный шепот.
Приподнимаюсь. Что же, блин, колет? Руками пытаюсь нащупать, что это может быть. Тщетно. Ленка, обхватив меня ногами, нежными движениями все сильнее и сильнее прижимает меня к мягкому матрасу.
Я вижу женский силуэт с идеально очерченным изгибом – от бедер к талии, от талии к груди, за ним море ночных огней – панорама застывшего города.
С силой переворачиваю Ленку.
– Ой, – вскрикивает она, словно девочка.
Я достаю из-под ее спины помятую розу.
– Выбрось ее на хер.
Я послушно выбрасываю. Прижимаю Ленку к себе.
Меня сжимают крепкие женские объятия…
Они сильны, но мои сильнее.
Еврей и Есенин
Бывают в городе богемные пьянки, дай только повод – юбилей заслуженного актера, закрытие или открытие местного фестиваля, день театра или культурного работника, да что угодно, – все служащие Мельпомены собираются в ресторане «Театро». До этого большинство культработников ручаются, что не пойдут, мол, скинешься помногу, а дадут помалу, да и с этим, с тем, с ним за одним столом сидеть не хочу. Да и снова сэкономят – водку «гаражную» купят. Но, как бы там ни было, все без исключения собираются на банкете, самые громкие «диссиденты» приходят раньше других, улыбаются, без предупреждения начинают говорить, заваливая тебя еще прошлогодними творческими планами по созданию шедевра. Зал делится на два ряда столов – за одним актеры, помрежи, световики, звуковики, монтировщики, за другим – режиссеры, начальство, чиновники и избранные гости. Я долго пытался отговорить Ленку не посещать подобные паноптикумы – зачем быть с теми, кто тебя не любит? Но она все-таки убедила меня, что на подобных вечерах надо появляться назло… Нарядиться как можно краше, сесть рядом с врагами и козырять своими достижениями… Назло злопыхателям излучать счастье и успешность.
– Здравствуйте, – говорю я директрисе своего бывшего театра.
– И вам не хворать. – Она садится неподалеку, веселье уже в полном разгаре.
Ленка звезда, все так и пытаются с ней заговорить, нахваливают ее спектакли. Женщина-режиссер, да еще и красавица. Для нашего города – это новость – это нонсенс. Художественный руководитель областного театра с прической «одуванчик», я его зову Француз – похож, целует руку моей жене, разговаривают. В городе два театра: мой бывший – городской и областной. Начальство их враждует, так и пытаются друг друга уколоть. Помню, как директриса при мне пересчитывала купленные в спорттоварах статуэтки регионального фестиваля, после чего с гордостью заявила: «А у нас на две больше, чем у этих, видел? „Лучший спектакль“, „Лучшая мужская“, „Лучшая женская“ и „Лучшая работа со светом“»… А вот она и сама, совсем рядом.
– И чем же ты сейчас занимаешься?
– Пишу.
– Пишешь, значит…
– Значит, пишу.
Расходимся в разные стороны, вот и поговорили.
Актеры достаточно запьянели, шумно переговариваются за столом, выбегают покурить каждые пять минут. Я следую на улицу. С возвышенности город сверкает крышами домов. Весеннее настроение.
Актеры театров смешались – среди них вражды нет, воюют верха. Вражда, конечно, есть, но она происходит по другим причинам, не по принципу «Ты из какого театра?».
– Привет. – Подходит Левик – один из актеров областного, статный, большой, громкий, созданный играть военных и всяких там комиссаров.
– Привет. – Я закуриваю.
– Я тут это, – смущаясь, говорит он. – Пьесу написал, хотел тебе дать почитать.
– Конечно, на почту высылай, знаешь адрес?
– Оставишь?
– Без проблем.
Откуда-то, видимо, он слышал наш разговор, появляется кудрявый парень в сером свитере, нагло хлопает меня по плечу:
– Говно. Не читай. – И чуть пошатываясь, уходит за веранду ресторана.
– Кто это? – кошусь я в его сторону.
– Серега Швейцер.
– Швейцер, – ухмыляюсь я. – Еврей?
Серега, услышав мой вопрос, возвращается.
– Да, еврей, но в меру.
Ко мне подходит Данила – актер из бывшего моего театра, как обычно, берет все внимание на себя. Год его не видел, а он совсем не изменился – худощав, моложав и груб.
– Ты бы хоть дал свой роман почитать.
– Книга выйдет, конечно, дам.
– О, книга, – повышает голос Данила, щурится.
– И, правда, если несложно, скинь мне. – Левик, заметив, что я докурил, услужливо протягивает мне новую сигарету. – А то все пишут и пишут про твой «Нацбест», только читать успеваешь, каждый день какая-нибудь заметка выходит.
– Платончик. – Данила нарочно коверкает мое имя, чувствую чертов суффикс уменьшительно-ласкательный, мог бы и без него обойтись. – Хорошо пристроился, год в театре поработал и, хоп, роман написал. Да и назвал еще как – «Завлит» – в честь себя. Надо и нам всем с начальством поругаться и роман написать – помреж, монтер, завтруппой. Все на этом, как его…
– «Нацбесте», – дополняет Левик.
– Да, на этом «нацбесте» будем.
После увольнения из театра я сочинил роман «Завлит» про свою театрально-криминальную жизнь – про парня, который днем работал в театре, а ночами воровал металл с поездов. На удивление, он, даже не будучи издан, рукописью попал в самую престижную литературную премию «Национальный бестселлер».
– Не напишете, – говорю я мягко, не желая конфликтов.
– Какой, на хрен, бестселлер? – не выдерживает этот Швейцер. – Кто тебя читал, бестселлер, блин? «Гарри Поттер», «Властелин Колец» – вот бестселлер.
– Что тебе надо? – Я гляжу на неугомонного и явно перепившего «в меру еврея».
– Просто чушь собачья этот твой «бестселлер».
– Может быть, ты и прав, а может быть, нет…
Я не гордый, но нет ничего глупее и унизительнее, чем в споре отстаивать свою значимость. Я отхожу в сторону, чем вызываю лишь большее раздражение.
Появляется Вера Ляпина – наша писательница, уже лет десять преуспевающая на поприще женских романов, любительница театра, не пропускающая ни одной премьеры. Женщина фигуристая и статная – выше меня на голову. Волосы густые, без всякого признака седины, свободно расправленные для мужских взглядов и комплиментов.
– Платон. – Она меня обнимает, целует в щеку. Оценивающий взгляд скользит по мне с ног до головы. – Я думала, ты с женой в Москву перебрался.
Слово «жена» она выделяет жесткими интонациями – будто бы оно в предложении лишнее.
– Я и не собирался. Это Ленка все рвется… Все что-то хочет доказать.
– Пусть для начала у нас докажет.
И что на Верку нашло, когда-то ей Ленкины спектакли нравились. Сама же в свое время «Кармен» нахваливала, мол, для нашей дыры – это прорыв. Статью даже про постановку в московский театральный журнал написала. Да такую, что, прочитав ее, прослезился бы и сам Станиславский.
– Что не отвечал?
Теряюсь от вопроса – подбираю оправдания, чтобы не обидеть. Нет вариантов, поэтому отмалчиваюсь.
– Знаешь? – Она наклоняется ко мне, ее обветренные губы почти касаются моего уха. – Тебе валить отсюда надо, в этом болоте делать нечего, – отстраняется, переходит на деловой тон. – Там для тебя все возможности открыты.
– Спасибо. – Я растерян – и приятно, и понимаю, что на хрен я кому в Москве сдался, да даже дело не в этом… Ленка тоже Москвой грезит. Спектакли она там ставит, конечно, а неделю назад, как с цепи сорвалась, заладила, мол, там все – культура, жизнь, слава, а здесь скукота дремучая и актеры запойные. Отчасти я ее понимаю, все, что можно в нашем городе было достичь, она и так достигла.
– Ты молодой, талантливый, что тебе здесь делать?
Актеры косятся на нас.
Данила разбавляет наше импровизированное уединение.
– Платончик, – с еще большим садизмом коверкает он мое имя, – где свою Елену Иосифовну потерял?
Он чувствует, что нам на него плевать, от этого начинает говорить еще громче. Слов его не разбираем.
– Я подумаю. – От неловкости опускаю глаза, хотя знаю, что тут думать нечего – в своем городе я останусь при любых обстоятельствах.
