Смерть в партере

Ушлый жук решил отжать хоть здесь: а может, когда и понадобится в органы обратиться, а теперь есть и контакт, и а-ля повод – помог же разок следствию! Но я не стал его обнадёживать, да и делать так совсем не собирался, а лишь сухо поблагодарил за столь искреннюю заботу и положил трубку. Развёрнутое сообщение с многократным повтором этой просьбы пришло от Абрама секунд через пять после завершения разговора – явно было уже готово к отправке заранее…

Подтвердив свои предположения, я попытался серьёзно задуматься над сложившейся ситуацией, но пиво и трансляция ключевого матча очередного тура Английской премьер-лиги быстро убили возможность мыслить логически. Звонить же сегодня полисмену я и не собирался изначально, решив сделать это уже завтра, на этот же день отложив и шевеление мозгами на столь сложную тему. А перезвонил я своей звонившей бывшей, которая была очень этому рада и поведала, что скучает по мне часто, несмотря ни на что, а сегодня хочет: «Просто ночь вместе провести», так как: «Чего уж тут скрывать, надеюсь, ты не возгордишься чересчур, но ты – мой лучший партнёр за всю историю моей половой жизни». Готова она приехать сама, уже через час, и привезти с собой всё, что нужно ей самой, – бутылку «Периньона», фрукты на закуску и йогурты на завтрак. На редкость заманчивое предложение, особенно после таких откровений! И я на него, поломавшись полминутки для виду, согласился, чем подружку осчастливил.

Пока она ехала, я продолжил совмещать пиво с футболом, не особо, впрочем, налегая на пенный напиток, чтобы в полной мере подтвердить реноме альфа-самца. Попутно я поменял постельное бельё, положил в тумбочку рядом с кроватью новую пачку презервативов и побрился во время перерыва в матче. От этой процедуры я взбодрился окончательно, правда, рассматривая в зеркале качество бритья, заметил и один расстроивший меня момент: с боков, на талии, выползли наружу небольшие жировые бугорки, похоже, я растолстел… А весы расстроили меня ещё больше – на полкилограмма почти! Вот что значит неделю не ходить в зал и пить-жрать по ночам! Как говорят у нас в балете: сохранять фигуру надо уметь не только в шахматах…

А эта семидневка действительно выдалась загульной даже для меня, и прошлая ночь стала её апофеозом. И во вторник, и в среду имелось что отметить, не до такой, конечно, степени, чтобы восход солнца встречать, но веселились мы славно. Впрочем, я уже давно живу в свободном графике, с тех самых пор, как завершил свою карьеру на сцене Большого. А это случилось почти пятнадцать лет назад, и произошла тогда настоящая трагедия: я только начал регулярно получать приличные партии, уже репетировал Джеймса, обсуждался и Альберт, и Щелкунчик-принц в обозримом будущем, как я рванул ахилл. Недолечил, торопился выйти и порвал вновь, и всё: больше танцевать я не смогу, дай бог ходить не хромая получится – приговор врачей не оставлял никакой надежды. А мне тогда и двадцати пяти не стукнуло ещё, и планов имелось громадьё, и только горизонты открываться начали. Я чуть не спился…

Но балет меня и спас – у нас сложилась тогда на редкость дружная труппа, и ребята взяли надо мной «шефство». С утра пара человек заезжали ко мне домой и чуть ли не силой тащили на класс, где я, хоть и не работал у станка вместе со всеми, но находился в своей, привычной с детства, атмосфере и мог заниматься по мере сил. А когда последние много, много, много лет начинаешь день с экзерсиса – станок, середина, прыжки, то резко слезать с этой иглы опасно. Причём как с точки зрения распорядка дня, так и в плане физического состояния – тело, которое привыкло к нагрузкам, не поймёт.

Душевно отнеслось ко мне и тогдашнее руководство театра – выпускали и с пикой «у воды» постоять, давали всякие сидячие роли в мимансе. А это очень важно для артиста – выходить на сцену, ибо она – его рабочее место. И выход на неё является логическим финалом потных репетиций, без которого их надобность подвергается сомнению. Более того, это ещё более сильный наркотик – энергия рукоплещущего зала, льющаяся на сцену в конце спектакля. Это, уж поверьте, невозможно описать имеющимися в арсенале человечества словами, но это, безусловно, существует – нерегистрируемый никакими научными приборами космический эфир, но ощущаемый наяву артистами. Чем-то таким ты наполняешься, когда зал отдаёт стоящим на сцене свои восторги – силы, отданные тобой со сцены, восполняются моментально, и это балетное чудо. Кстати, именно вот подсадом на этот неосязаемый энергетик объясняется желание артистов танцевать уже в неподходящем для этого возрасте – добровольно лишить себя такой мощной подпитки крайне болезненно! Но как мудро высказался по этому поводу Григорович: «Танцевать в таком возрасте можно, смотреть на это уже нельзя…»

Так что процесс расставания со сценой коллеги и начальство помогли мне пройти максимально безболезненно, за что я до сих пор всем им премного благодарен. Не в меньшей мере процессу успешной реабилитации поспособствовали и мои родители, каждый по-своему. Папа помогал материально, мама же у меня – бывшая балерина. Тоже покинувшая сцену из-за травмы, но уже в самом конце вполне успешной карьеры – до ведущей солистки Большого дослужилась, а могла бы и примой стать. Она и придумала для меня несколько разных проектов, так или иначе с балетом связанных, отец их щедро профинансировал, я со рвением ими занялся, да и занимаюсь до сих пор. И хотя эти виды деятельности и приносят какие-то деньги изредка, но эти три копейки меня никогда особо не волновали – основной источник доходов у меня иной. Отец очень удачно во время смены политического курса страны переквалифицировался из партийного бонзы в крупного бизнесмена. Поучаствовал во многих приватизациях новейшей истории России и выжил в лихие девяностые. Теперь же все активы трансформированы в акции и вклады, предки в полное своё удовольствие живут и не тужат на проценты с них в Штатах, я же свою четвертину не трачу и наполовину.

А в своих проектах я сам себе начальник, нужды приходить в офис к девяти и работать до шести у меня нет никакой, тем более и офиса-то как такового нет. И если в какой-то день вдохновение меня покинуло, то я могу спокойно ждать его возвращения сколько понадобится. У меня есть самое главное – я «в игре». И хотя сейчас я по другую сторону рампы – в зале, но по окончании спектакля я иду на сцену, и там у меня много дел. Я вписан в жизнь главного театра мира, дышу вместе с ним, тружусь на благо самого благого – русского балета. Вот это для меня самое главное!

Впрочем, сегодня точно выходил день без балета, но после вчерашнего убийственного представления это и к лучшему. Надо продолжать забываться, чем я и занимался ближайшие пару часов с приехавшей вскоре подружкой. Судя же по страстному напору, воздерживалась моя экс-гёрлфренд долго, но всё же в конце концов она первая заснула, а не я… Высокое реноме, безусловно, было подтверждено!

3

Когда что-то очень не хочется делать, то появляется масса объективных причин этого не делать. Мне совершенно не хотелось звонить следователю, да и, как я «случайно вспомнил», дел-то навалом запланировано на сегодня! За пару минут я накидал такой список совершенно неотложных дел, что их и за неделю не переделаешь. Поймав же самого себя на поиске дешёвых отмазок, я решил самому же себе и признаться честно: я не знаю, что говорить про флешку!!! Наверняка этот вопрос всплывет в каком-то виде, и что мне тогда говорить?!!

Чистосердечно же признаваться не хотелось как минимум по двум причинам: из любопытства – безумно интересно, что же там на ней! А если расскажу, то на сто процентов придётся отдать, и тогда, скорее всего, никогда не узнаю. И из соображений безопасности: если полиции известно станет, что он мне её перед смертью отдал, то велика вероятность, что узнают про это и те, кого она может интересовать. А я чувствовал, что не стихи таки там… И если там нечто, про что знать смертельно опасно, то это станет столь же опасным теперь и для меня – один-то человек уже преставился… И на этом моменте моих умозаключений у меня вставал один концептуальнейший вопрос: он сам умер или это убийство? А узнать ответ я смогу, только если «сдамся» полиции. Получался замкнутый круг…

То есть надо всё же звонить! Да и если сам не позвоню – найдут, причём довольно легко им будет это сделать, и наверняка в ещё менее подходящий момент сами позвонят. Так что звоню, ну а про флешку… Про неё ничего пока говорить не стану. Пока, а там посмотрим…

Я открыл сообщение от Абрама с номером телефона, и мне показались знакомыми ФИО сотрудника, в нём указанные, – Сергей Павлович Догонин. Фамилия, кстати, очень подходила для полицейского и вызывала в памяти какие-то смутные воспоминания, но не более того. Потом я решил, что это подсознание опять пытается отвести меня от неприятного дела, и мужественно нажал «Вызвать».

«Да, слушаю! Говорите!» – Голос ответил волевой и решительный, но, когда я представился и сообщил, что это я в пятницу сидел на месте номер четырнадцать девятого ряда партера исторической сцены ГАБТа, как-то неожиданно сник: «Э-э-э… Да, знаете… Я думал, вы вчера позвоните… Э-э-э, подождите минуточку…» Мне включили весёленькую музычку, но дали наслаждаться ею недолго, гораздо меньше запрошенной минуточки, а голос говорившего вновь обрёл сталь: «Да, слушаю вас, гражданин Князев, что вы хотите сообщить следствию?»

Этот вопрос поставил меня в тупик, о чём я честно и сообщил: «Вообще-то я предполагал, что это вы хотите у меня что-то спросить. А сообщать следствию мне нечего, и если у вас нет ко мне вопросов, то извините за беспокойство в воскресный день. Всего вам доброго и успехов в раскрытии преступлений!» Я неожиданно развеселился от его реакции на мой звонок и решил слегка постебаться над Сергеем Догониным. Он, что порадовало, оказался не лишён чувства юмора: «Всегда хорошо, когда свидетель настроен на помощь, даже если только пожеланиями. Но теперь, после попытки столь скоропалительного прощания, мне обязательно надо с вами встретиться. Уговорили, задам я вам несколько вопросов, и хоть что-то вам придётся следствию сообщить».

А после этого последовала одна странность – он не вызвал меня, как я ожидал, к нему в кабинет на допрос с пристрастием, это когда с лампой в лицо, а предложил встретиться в сетевой кафешке в Камергерском, попить чаю. Я не смотрю отечественные сериалы про работников полиции, и может, теперь так у них принято, но меня это удивило, впрочем, не настолько, чтобы заподозрить неладное. Мы согласовали время, через час с небольшим, и описали друг другу, как будем выглядеть. Я повесил трубку, оставшись в некотором недоумении, и начал потихонечку собираться, ощущая некий флёр таинственности, который всё больше накрывал эту ситуацию…

По собственному описанию, Сергей Догонин представлялся самому себе весьма заурядным: среднего роста, серая куртка, синяя водолазка, шатен с усами. Но лицо оказалось характерное, и по нему я его и узнал, и вспомнил моментально, взор первый лишь бросив! Рубленные топором черты лица и подбородок, как каблук армейского сапога, – так Догоня выглядел и в юные годы, когда он имел это прозвище, и мы учились вместе в балетном училище! Его отчислили уже с предпоследнего курса, в самом начале учебного года, чему он сам был только рад, так как учиться балету его мама насильно привела – таких, кстати, очень даже немало, правда, по большей части среди девочек. Да и у меня, в принципе, похожая ситуация – изначально мама-балерина меня пристроила заниматься балетом, дабы не слонялся без дела. И первые несколько лет я скорее от безысходности этому искусству учился, вошёл я в его вкус совсем не сразу, но к моменту потери друга балетом уже заболел, не видя себе иного пути. И меня тогда его отчисление прилично расстроило – мы с Серёгой ходили в лучших приятелях, может, и не до степени «неразлейвода», но дружили крепко.

И мы даже пытались потом продолжать общаться, но круг друзей балетных артистов состоит почти на сто процентов из других балетных, или людей так или иначе к балету причастных: поклонники и поклонницы, например. Ближайшие родственники также обычно на балет подсажены, а если вдруг и попадаются у кого внебалетные персонажи в ближайшем кругу, то это лишь редкие исключения, подтверждающие, таким образом, общее правило: балетный мир – предельно закрытый клуб. Внутри которого темы разговоров все крутятся вокруг да около балета, однако общность интересов совсем никак не мешает балетным кровопролитно враждовать внутри своего узкого круга собратьев. Выпадая же из обоймы, человек быстро утрачивает интерес к тому, в чём сам не варится, а говорить исключительно про балет уже не видит смысла. И так всегда случается, и с шестнадцатилетним Догоней наше общение быстро сошло на нет. И вот теперь – на тебе, встреча на Эльбе!

Мой же школьный товарищ меня так сразу не признал, но, когда я ему напомнил про дела минувших дней, обрадовался встрече искренне и эмоционально. Под такое дело мы даже передумали сразу же пить чай, а перешли в заведение посерьёзнее и заказали пива. Выпивать я сегодня совершенно не собирался, третий день подряд – это для меня откровенный перебор, однако такую встречу, хоть немного, но обмыть-то стоило!

Отложив же на потом сам предмет нашей встречи, мы бегло рассказали друг другу про события последних двадцати с небольшим лет. У меня история жизни случилась насыщеннее и куда как разнообразнее, Сергей же довольствовался тем, что подвернулось: перевёлся он после отчисления в обычную школу, которую окончил без особого успеха, хотя и слыл парнем толковым.

И тут надо признать, что исторически во всех хореографических училищах, как бы они сейчас ни назывались, сложилась такая практика, что основной упор делается на «спецпредметы», связанные с будущей профессией: классический танец, дуэт, нархар, сценическая практика, а в придачу к ним актёрское мастерство, музицирование, грим и всё такое. Понятно это и объяснимо, и хотя общеобразовательные предметы формально даются в объёме общей школы, однако если репетиция попадает на время, когда должна идти алгебра, то у ученика не будет в тот день урока алгебры, и такое постоянно случается. И хотя работают педагогами по общеобразовательным предметам отличные учителя, они, даже если и подспудно, отдают себе отчёт во второстепенности несомых ими знаний для артиста балета. Обучение сконцентрировано на развитии физических данных, в придачу к которым нужны выразительность и артистичность, а вот закон Ома… он подождёт…

А второй курс училища, с которого он ушёл, – это десятый класс обычной школы, выпускной в те времена. И понятно, что по общеобразовательным предметам знаний у него глубоких не имелось, а с таким отставанием за год не наверстаешь, будь ты хоть семи пядей во лбу. Окончил он школу так себе, естественно, в вуз не поступил и загремел по осени в армию – я как раз примерно в эти же дни открыл свой первый сезон в Большом. Попал он во внутренние войска – зэков на Колыме стерёг два года, и с тех пор всегда дома овчарку держит. По службе на хорошем счету числился, дослужился до старшего сержанта и смог по льготе поступить в эмвэдэшный институт. Теперь – майор, а вскоре должны и подполковника дать, вроде всё неплохо по службе, но душевного комфорта от того, чем занимается, не испытывает совершенно.

А последние три года он служит в отделении на Большой Дмитровке, и на его территории оба главных балетных театра Москвы. Начальство прознало про его балетное прошлое и мудро решило, что ему попроще, чем остальным, с артистами работать, если что… Правда, прознало про это не только начальство, но и сослуживцы, отчего за ним закрепилось не очень-то и приятное прозвище Балерун (это, кстати, страшная издёвка для артиста балета мужского пола, если его так назвать). Но здесь ему нравится гораздо больше, чем в Бибирево, где он предыдущие лет десять оттрубил, да и есть перспективы карьерного роста.

В личной же жизни тоже всё довольно шаблонно: женат ещё с института, супруга также с погонами, двое детей – раздолбай постарше и мелкая раздолбайка, и домой возвращаться вечером он не торопится. Есть любовница, но это так, от скуки. В общем же и целом, как он сам себя резюмировал, приняв философский вид уже на третьей пинте «Гиннесса»: «Обычный я мент, служу и служу, состарюсь, выйду на пенсию, а потом умру. А зачем я такую жизнь прожил – да и непонятно…»

Меня самого мысли о смысле жизни тоже занимают, но на сегодня у нас имелись более лёгкие темы, и, посидев немного в задумчивом молчании после этой фразы, мы решили, что надо всё же пять минут и официальной части посвятить. Тем более завязывать с пивом, судя по настрою, пока не планировали, а действие оно уже начало оказывать…

А в этом вопросе, как мне показалось поначалу, нам и пары минут окажется много, так как дело-то уже… закрыто! И именно поэтому Сергей не стал разговаривать со мной из кабинета, где он не один сидит, и туда не пригласил. А закрыто оно за отсутствием состава преступления – естественная смерть, и имеется на этот счёт официальный документ. Но, изложив сию версию, Сергей покачал с сомнением головой, ухмыльнулся и стал говорить загадками: «А я, пока сюда шёл, всё удивлялся: зачем это я назначил эту встречу и на неё иду? И так всё выходило очень странно, а теперь и ещё страннее становится…»

Догоня меня заинтриговал, что, очевидно, отразилось на моём лице. Покерфейс – это не про меня, и старый приятель поспешил пояснить, что тут такого странного: «В отчёте о вскрытии, в первом его варианте, указано было, что у него в крови столько всякой химии вперемешку с алкоголем намешано, что ещё бы чуть-чуть керосина добавить – и можно на ракетное топливо пускать. Жена его пояснила, что он и постоянных лекарств много пил, да и чуть что заболит, не дай ты бог, начинал горстями и ещё в себя забрасывать. Ну да ладно, много таких придурков, которые на аптеку работают. Она же сказала, а сестра и подтвердила впоследствии, что у него с детства припадки эпилепсии случались, и от них он тоже что-то там регулярно принимал. Логично было бы предположить, с учётом того, что он в конвульсиях откинулся, что смерть именно от припадка и случилась. Но патологоанатом так и не смог однозначно определить причину смерти, более того, указал на ряд внутренних повреждений, которые совсем непонятно чем могли быть вызваны. Да и список там маркеров по ядам внушительный. Правда, я не вчитывался особо, собирался потом вместе с врачом обсудить, но и это фигня, чего я только в результатах вскрытия не читал! Так на следующий день, сегодня то есть, новое заключение появилось, и там уже без деталей, а причина самая банальная – острая сердечная недостаточность. Во как! Причём я про это практически случайно узнал…»

Серёга выложил мне эту информацию, допил пиво и поднятым в сторону официанта пустым бокалом заказал себе ещё. Я повторил оба пункта про пиво за ним и весь обратился в слух. «И предельно понятно, откуда ветер дует: вчера к начальнику приходили два эсбэшника – из Большого и корейский. Он меня вызвал и весьма категорично, при них причём, приказал жопу себе по этому делу не рвать и сдать ему все материалы, дескать, и так всё понятно – здоровье слабое было у человека. Я ему про результаты от медиков, а он прямо озверел – да они там спиртягу казённую бухают сутками, пишут бред всякий, и всё в том же духе. Я уж и не стал про кое-что другое говорить, тем более на меня и эти двое насели: тот, что из театра, всё выступал на тему того, что после случая с Филиным на хрен им не нужны никакие инциденты в театре. А генерал, отставной по нашему ведомству, который у корейцев служит, – что конкурентам только дай клубничку, начнут играть на понижение акций, а у них и так сейчас проблем по бизнесу хватает».

На этом моменте нам обоим настоятельно захотелось пойти покурить, и тут я вспомнил, что это именно с Серёгой я в первый раз затянулся сигареткой в сквере рядом с училищем. Но к делу это никак не относилось, мы посмеялись над этим фактом, и он продолжил странности перечислять: «А с ними я уже в театре в пятницу общался, и корейский шеф СБ меня тогда прилично удивил. Я где-то через полчаса, даже меньше, там уже был, он меня и встретил, и тут же выдал на покойника всю информацию, включая телефоны и ФИО ближайших родственников – жены и сестры, уточнив и про родителей, – оба уже умерли. Сказал, что он работал менеджером в маркетинге, в компании всего полгода, и за это время уже дважды на больничном сидел. Передал мне его смартфон, бумажник, очки, то есть явно облазил всего. И вроде всё он правильно сделал, тело уже накрыто было, никого близко не подпускали, даже показания он у кого-то снял. Но на мою просьбу поговорить с кем-то из отдела, где умерший работал, сказал, что все его „близкие“ коллеги уже ушли, но могу я поговорить с кадровичкой или с кем угодно из руководства. И что вообще не стоит с „простыми“ сотрудниками разговаривать, а то пойдут слухи и всё такое…»

Докурив, мы вернулись за столик, заказали пару порций креветок, пора уже начинать закусывать, и Сергей продолжил: «Ну, я с ними некоторыми поговорил, а они все с одного голоса поют – от припадка умер. А пока жив был и работал, ничем себя особо не проявил, обычный-преобычный менеджер. Решил я пойти покурить, вышел к колоннам, там корпораты тоже курят, не расходятся. Я рядышком пристроился, даже огонька попросил у одной компашки, сказал, что из театра, спросил, что думают-то они на эту тему. И выяснилось, во-первых, что он никакой не рядовой менеджер из маркетинга, а руководитель департамента внутреннего аудита, – совсем другое дело! А во-вторых, что у него с руководством компании случился какой-то конфликт. Но что там стряслось – никто не знает, ну, либо говорить не хочет. И получается, в-третьих, что они все мне врали про его должность. Откровенно и в лицо.

Следователю, дело ведущему по трупу. Это странно, особенно от генерала…»

Такой поворот представлял в совершенно ином свете спешное закрытие дела, а у Сергея оказалась припасена и ещё одна, материально приятная для него, и неприятно поразившая меня, странность: «Так генерал и ещё раз меня сильно удивил – вчера же. После начальника он, уже один, ко мне зашёл, позвал пошептаться на улицу. А там – фигак, и конвертик мне в карман кладёт! И говорит, что это мне за труды мои и молчание, и за то, что когда я… тебя найду, то контактик ему передам! А там, в конверте, его визитка и… косарь грина!!!»

Догоня оказался мастером выдерживания пауз, а первая меня ошеломила. Что я стою всего-то тысячу зелёных, я как-то легче пережил, но вот что мною настолько интересуются, что целого майора подкупают, – сильно насторожило… Взяткополучатель это заметил и поспешил меня успокоить: «Да ты не парься, думаю, что это он перед своим руководством активность изображает. Все же уже знают, что рядом кто-то не из их корпорации сидел. Он им, наверное, жути нагнал, рассказал, что надо тебя найти, дабы из компании никакая информация не вышла. Под это и денег, как я думаю, раза в два больше получил. Тем более если он мне штукарь отвалил, то сколько начальнику занёс – даже не представляю. Но генералу-то тоже хочется не на одну зарплату с пенсией жить, да и показать надо, что не зря свой хлеб ест! Так что „следствие“ он по полной проведёт, тебе мозг, наверное, вскроет, но это же точно не ты его замочил!»

И вот здесь мне сильно захотелось признаться ему чистосердечно, я практически решился, но помешали мне это сделать. Кто конкретно помешал, не знаю, но звонок Сергея сразу не обрадовал: нахмурился он, телефон достав и увидев, кто звонит. А когда вернулся, отлучившись поговорить, то был и совсем мрачнее тучи: «Твою мать! Вот только этого мне сейчас не хватало – ЧП у меня одно случилось, и мне бежать надо. Грёбаная служба! Глеб, ты уж извини, но я безумно рад тебя встретить, очень хочу посолиднее это отметить, да и надо будет эту тему дообсудить. Что-то здесь не так, я прямо нутром чувствую! Давай тогда ближе к четвергу я тебе наберу, а то, боюсь, раньше в Москву не вернусь. Мне сейчас, блин, придётся в такую жопу мира ехать, и хрен его знает, как там пойдёт. Всё, давай, понёсся я!»

4

И он действительно припустил на выход пререзвым аллюром, меня же мой случайно встреченный однокашник оставил в состоянии глубочайшего раздрая. Даже пиво, душевно ложащееся на старые дрожжи, не действовало успокаивающе. Честно говоря, я немного запаниковал, ибо обстоятельства складывались совсем не в мою пользу: аудитор, и в этом у меня уже нет никаких сомнений, убит, отравлен чем-то высокотехнологичным. Значит, он знал что-то такое, что потянуло на столь изощрённое убийство. И этот его убийственный «секрет» на флешке, хотя в этом я был пока уверен лишь на девяносто девять процентов, а чтобы убедиться на все сто, надо её срочно вскрывать! Или не надо?..

Ведь, судя по активности главы службы безопасности корейской корпорации, он знает, что парень перед смертью что-то мне передал, и вполне вероятно даже знает, что именно флешку. Это могли увидеть сидящие сзади или сидящие через проход, а потом ему рассказать. Хотя было как раз совсем темно в зале, и притянул умирающий меня к себе близко, и в районе его коленей она мою руку обожгла – вполне мог никто не видеть. С другой стороны, если убийство – его рук дело, на что очень становилось похоже, то наверняка эсбэшник пристально наблюдал за жертвой, которую потом обыскал, но флешку не нашёл. И тогда даже если сам не видел и не рассказали видевшие, то несложно и додуматься, где же она. И в таком раскладе я становлюсь следующей потенциальной…