Сага о Кае Безумце

Хвала богам, вперед протолкалась женщина. Явно из тех, у кого косточка в носу[2]: крупная, плечи что коромысло, зад больший и крепкий, как щит. На ее поясе побрякивала массивная связка ключей. Она осмотрела нас, признала Альрика за хёвдинга, поклонилась ему.

– Заходите, погрейтесь у огня, обсушите плащи! Брита, Санна, принесите колбасы и сыр! Сигрун, пиво!

За минуту она разогнала людей. И вот мы уже сидели возле очага, чувствовали, как нагреваются мокрые рубахи, потягивали пиво и заедали его теплыми лепешками с сыром. В это время девки споро накрывали на стол, то и дело пробегали мимо нас, держа миски со снедью.

– Мда, мужчина без жены – что сарай без крыши, – протянул Облауд, не сводя глаз с хозяюшки.

В прошлый раз в суматохе я ее как-то не заметил. Да и куда мне было? Я больше думал о своем животе. Да еще и девки Сигарра перетягивали все внимание на себя.

– Да у нас тут целая деревня без крыш, – буркнул Вепрь.

Ивар, всю дорогу державшийся наособицу, привстал со скамьи, поймал взгляд Альрика.

– Хёвдинг, – прошептал он.

– Ключница! – махнул рукой Альрик. – Я смотрю, у вас девок полон дом, а вот с мужчинами беда.

Та подбоченилась, нахмурилась:

– Зато каждый десятка стоит.

– И в поле, и в постели? Ну, да я не об этом речь веду. Один мой хирдман решил осесть на земле, да пока места не приглядел. Я думал, может, вам на что сгодится? Но если тут такие мужчины, то куда ему…

Ключница расплылась в теплой улыбке, перекинула длинную косу, осмотрела нас так, будто коней на ярмарке выбирала. Особенно долго ее взгляд задержался на хмурном Вепре да на белоголовом Хвите.

– Тут, конечно, не мне решать.

– Супротив твоего слова разве кто сможет выступить? – ласково улыбнулся ей в ответ Альрик.

Вот же ушлый торгаш!

– Кто нынче в доме за главного?

– Кто-кто… Сигвальдовой крови никого и не осталось. Нужно с Эрном поговорить. Можно позвать младшего брата жены Сигвальда, коли он согласится. Может, четвероюродного племянника. А может и вовсе все земли клятому Хрейну отойдут, если конунг так решит.

– Не отойдут! Клянусь бородой Скирира! – в дом вошел сакравор со старушонкой под рукой. – О чем речь?

– Да вот, хотел оставить одного человека в этих землях. Он решил оставить ратное дело.

– Добро, – кивнул Эрн. – А то может и все останетесь? Сигвальди Добряк тоже в свое время объездил все северные моря, а как-то проснулся и говорит, мол, больше не по душе ему ватажье ремесло. Хочу, говорит, жену любить да сыновей растить.

На последних словах голос его дрогнул. Вспомнил, видать, что не осталось в живых сыновей его ярла.

– Ну если Эрн не против, – хозяюшка скрестила руки на груди. – Только бы твой малец не оказался жевателем угля[3].

– Ивар никогда не прятался за спинами товарищей. Ни в бою, ни на веслах, ни за столом.

Альрик кивнул. Ивар встал, неловко поклонился, а ключница заметно расстроилась. Зато приободрились девки, стоявшие поодаль. Пусть Ивар выглядел не таким могучим, как Вепрь, а его внешность уступала скальдовой, но он был крепок, молод и строен. Его тут быстро оженят.

Мы не стали долго тянуть: похлопали Ивара по плечу, высказали ему все обиды, что накопились за время общения с ним, он в ответ обругал каждого из нас. Расставаться нужно с чистым сердцем и без камней за пазухой. Мне досталось лишь несколько слов, из которых самыми обидными были «коротышка» да «безусая морда». Усы-то еще отрастут, какие мои годы, а вот ростом я и впрямь был ниже всех ульверов. Как был в прошлую зиму Тулле по плечо, так и остался.

– Ничего! – сказал я. – Когда стану сторхельтом, навещу тебя. Поглядим, кто выше будет!

Ивар рассмеялся и пошел дальше. На его счастливой роже ясно было видно облегчение и радость. Радость, что он оставляет сноульверов. А потом его утащили девки вглубь дома. Пока мы здесь, лучше делать вид, что мы его знать не знаем. После нашего отъезда жители Сёльвхуса проведут обряды, познакомят местных духов с новым членом семьи, а точнее обманут их, убедят, что Ивар всегда тут жил.

– Как могила ярла Сигарра? – спросил Альрик, когда мы пересели за накрытый стол.

Рубахи уже просохли, в животе приятно булькало пиво, и уже хотелось завернуться в теплые одеяла и уснуть. Казалось, будто мы не спали под крышей не один месяц. Но отказаться от дымящейся каши и тушеного мяса? Какие ж мы ульверы после такого?

– Его достойно похоронили, – благодарно кивнул сакравор. – Надели на него кольчугу и шлем, его мечом закололи раба и вложили в руку. Останки раба также положили в могилу. Я положил туда волосы с головы убийцы. Фомрир примет Сигарра в свою дружину.

– Конечно, примет! За ярла Сигарра! И его место возле Фомрира!

– Дранк! – рявкнули мы.

И это было не самое плохое поминовение усопшего.

Дальше хёвдинг с сакравором принялись обсуждать возможных кандидатов на место ярла. И хотя Альрик, как мне кажется, ничего не знал о родне Сигарра, он каким-то образом умудрялся поддерживать разговор, одобрительно кивал или хмурился при упоминании имен, а потом и вовсе начал настаивать на некоторых кандидатурах.

Тулле неторопливо потягивал пиво и прислушивался к разговору. Я же все чаще закрывал глаза и все медленнее поднимал налившиеся тяжестью веки. Пока не отрубился.

* * *

По ногам потянуло холодом, я проснулся и хотел было нащупать одеяло, как услышал:

– Нет! Ты должен пойти к Рагнвальду Беспечному! Хрейн попрал его решение и должен быть наказан. Не тобой, а конунгом!

Я узнал голос Альрика.

– Да что тот конунг? Где он и где мы? Нет, Беззащитный, отвези меня обратно на земли Хрейна. Я его дождусь. Кору буду глодать, но дождусь.

Ага, а это сакравор.

– И что? Всю зиму просидишь сиднем в холодном доме? А если Хрейн вышлет вперед себя воинов, тогда что? Он развернется, соберет людей и убьет тебя. Обвинит в нападении. И конунг отдаст Сёльвхус ему! Убийце твоего ярла! Вот уж Сигарр порадуется.

Я медленно приоткрыл глаза. Кажется, я уснул прямо за столом и уже давно. Огонь в очаге погас и еле-еле мерцал красным, светильники выгорели, и только в один из них вовремя подлили масло. Сквозь сомкнутые ресницы я рассмотрел белую голову Альрика и темную сакравора. Хирдманы и жители Серебряного дома ушли спать, а эти, видимо, продолжали пить и спорить.

– И еще подумай вот о чем. А что, если трэль на пристани соврал? Если Хрейн ушел не по суше, а по морю? Тогда ты его точно увидишь лишь перед смертью. А если он уже вернулся и увидел разоренный дом? Что тогда? Нет! Тебе нужно к конунгу. На суд.

– Да пойми ты, тварин сын! – взревел сакравор, и я дернулся, засадив занозу в щеку. – Сколько плыть до Хандельсби? Пять-шесть дней? Я уже чувствую тварь в себе! Не боишься, что она вырвется и убьет твоих людей?

– Так быстро никто не меняется. Нужны еще смерти и время. Если ты будешь убивать людей Хрейна, то превратишься в тупоголового великана, прежде чем увидишь его самого. Уверен, что в Хандельсби смогут что-то сделать с тобой. Может, все же сердце твари поможет.

– Я не понимаю, Беззащитный, – помолчав, сказал Эрн. – Какое тебе дело до наших бед? Ты плату получил и от ярла Сигарра и от меня. Плыви своей дорогой.

– Когда я искал найм, то мне не было дела, кто прав. К кому пойти: к ярлу Сигарру или к Хрейну. И боги направили меня куда нужно. – Альрик поднялся из-за стола и начал расхаживать. Туда-сюда, туда-сюда. – Мы сделали свою работу. И получили плату. Но работа не закончена. И я все еще чувствую себя должным.

– Я снимаю долг.

– Прежде я видел Рагнвальда, когда еще не был хёвдингом. Знаю, как он судит. Знаю, что он злится, когда его волю нарушают. Если ты сдашься, если превратишься в тварь, другие ярлы решат, что убивать можно и сейчас. Только убивать будут ядом, а не мечом. Каким станет тогда этот мир? Миром трусливых мужчин? Миром без закона?

Сакравор долго молчал. Так долго, что я успел задремать.

– Эк ты завернул, Беззащитный. Будто если я не поеду в Хандельсби, Бездна поглотит этот мир.

– А разве это не так? Каждый день мы выбираем, как поступить. И каждый выбор либо приближает мир к Бездне, либо отдаляет от нее. Конец мира не так уж и далек.

– Чудной ты, Беззащитный. И люди у тебя чудные. Ты зачем такого мальца взял? От глотка пива сомлел.

Я едва удержался от того, чтобы вскочить и заорать, что вовсе и не от глотка. Там кружки три было. Да еще и на пустой живот выпил. А уснул, потому что в тепле сморило.

– Кай – один из лучших. На днях кровника убил. Слышал, наверное, о Торкеле Мачте?

– Буди своего лучшего. Пусть на лавку ляжет. Да и нам пора. Скоро уже светать начнет, бабы засуетятся.

Альрик толкнул меня в плечо, махнул вглубь дома. Я добрел до первой свободной лавки, завернулся в одеяло и уснул.

* * *

Море – оно как небо. Летом чистое и ясное, ровное и гладкое. Лишь изредка набегут черные тучи, подымутся волны, обрушатся ливни и шторма, и снова тишь да гладь. Осенью – серое, сумрачное. И не спокойное, и не штормливое. Ветра мечутся, воды хлещут, корабль перекатывается с бока на бок, подпрыгивает, скачет по Нарлову полю. И не видно ни конца ни края мутным водам, что сливаются воедино с мутной небесной хлябью.

Порой казалось, что «Волчара» вот-вот доплывет до края земли, где моря соединяются с небом, и поднимется на тучевые волны. И будем мы до скончания веков плавать среди звезд и с тоскою глядеть на покинутые дома.

Какая только чепуха не лезет в голову посреди вод? Все же знают, что за краем земли только бесконечная Бездна, праматерь всех тварей.

Насквозь промокший парус убрали, и снова мы сидели на веслах, а Арне Кормчий вел нас ему одному видимым курсом. Грести гребли, но думали все лишь об одном. О том, что у нас на борту находится изменяющийся. Еще не тварь, но уже и не человек.

Не сразу я вспомнил подслушанный ночью разговор, не сразу понял, что это был не сон. Но лучше б и не вспоминал. Сам сакравор сомневался, что он продержится до столицы в человеческом обличьи. Сейчас он сидел вместе со всеми на веслах. Даже Альрик занял место гребца. Нас стало слишком мало, всего шестнадцать, из которых один – калека, второй – однорунный. Еще один на руле. Маловато для судна с тринадцатью банками. Халле Рыбак и тот взялся за работу, и мы каждый раз, когда его весло выходило из воды, ждали какую-нибудь морскую тварюшку.

Раз. Еще раз. Еще раз.

Хвит несколько раз затевал песнь, чтобы было веселее грести, но быстро умолкал. Наши голоса терялись за плеском волн и шумом ветра. Да и настрой был неподходящим.

Что изменится сначала? Душа или тело? Вырастут ли у него клыки, покроется ли его лицо шерстью? Или в какой-то момент он вскочит, поднимет секиру и разрубит надвое Эгиля Кота, который сидит прямо перед ним? А каково самому Коту? Он не смел оглядываться, потому смотрел вбок – на весло сакравора. Вот оно выскользнуло из воды, значит, поживет Кот. Еще один гребок.

Я бы отдал на время две-три свои руны Видарссону. Чтобы выгнать из головы дурные мысли. Чтобы думать лишь о скользящей рукояти весла, о ноющей боли в плечах и спине, о новых мозолях на ладони. Чтобы возносить беззвучные мольбы богам о нужной ноздре Хьйолкега. Чтобы слышать только хрип легких да слизывать стекающие по лицу капли дождя.

Хороший Видарссон малый. Хоть и старше меня. Хоть и выше на голову. Пыхтит, умирает, но гребет наравне со всеми.

А сакравор, поди, и вовсе не замечает тяжести весла. Точно перышком машет.

Что там Халле? Никак не приманит добычу? Видать, чуют твари своего собрата, вот и не жаждут подниматься из уютной морской пучины.

На второй день плавания я уже готов был сам выбросить Рыбака за борт. Пусть лучше на нас хуорка нападет. Пусть еще какая-нибудь тварь вылезет! Все, что угодно, только бы не это тяжелое молчание и ожидание взрыва. Сейчас я бы даже на Торкеля согласился!

Уверен, что не меня одного терзали такие мысли. Иначе почему ульверы время от времени поглядывали на Рыбака? Тот ежился, нервно оглядывался и уже сам с мольбой смотрел на свое весло. Ничего не подцепилось ли? Неужто дар пропал?

Под вечер Хьйолкег чуть повернул голову, и подул нужный нам ветер. Арне с кормы крикнул убрать весла и поставить парус. Я втянул свое и уложил его вдоль борта. Поднял голову и примерз к месту: одно весло все еще мерно ныряло в воду. Лишь одно. «Волчара» начал понемногу разворачиваться.

– Убрать весла! – гаркнул Арне во всю мощь.

Шлеп. Шлеп. Шлеп.

Промокшая рубаха то обтягивала широкую спину сакравора, то собиралась складками, когда он откидывался назад.

Шлеп. Шлеп. Шлеп.

Он не мог не слышать приказ.

Эгиль Кот медленно отодвинулся в сторону, не сводя взгляда с Эрна. Вепрь потянулся к топорику, я положил руку на нож.

Шлеп. Шлеп. Шлеп.

«Волчара» повернулся вполоборота, и волны начали перехлестывать через низкий борт.

Побледневший Альрик подошел к сакравору, тронул его за плечо и тихо сказал:

– Убрать весла.

Эрн приподнял тяжелую голову, долго смотрел на хёвдинга, потом вздрогнул и бросил рукоять. Кот отшатнулся так, что налетел на Хвита и упал на доски.

– Арне, ровняй корабль. Поставить парус! – приказал Альрик.

И мы бросились к канатам, стараясь не думать о том, что произошло. И шепотком пробежали слова Кота:

– Глаза! Его глаза были оранжевыми.

Тварь уже завладевала им. Изнутри, исподтишка.

– Надо было остаться с Иваром, – пробормотал Ларс.

Сакравор привалился спиной к борту, закрыл глаза, а Альрик что-то ему выговаривал.

– Я больше там не сяду, – выдохнул Кот. – С меня как будто семь шкур спустили. Каждый его вдох – как по живому мясу.

– Но он же не напал. Всего-то не расслышал Кормчего, – дернул я уголком рта.

– Видать, ты, Кай, родился позади коричневого сыра[4]! – усмехнулся Облауд. – Все он расслышал. Он не понял!

– Что это значит? – нахмурился я.

Тулле приобнял меня за плечи и шепнул на ухо:

– Твари не знают человеческого языка. Им что хочешь кричи, все без толку.

Я скинул руку друга и угрюмо уставился на сакравора. Пока еще сакравора.

Глава 5

Солнце заметно сместилось на небосклоне, а мы всё плыли вдоль неприветливого берега. Серые скалы пронзали серые тучи, а серая вода яростно хлестала по камням, торчащим тут и там. Арне Кормчий не выпускал руля, то и дело выкрикивая команды левому и правому борту: грести, не грести, грести сильнее… «Волчара» кружился и плясал промеж скал, как пьяная бабенка.

Хвала Фомриру, сакравор больше не забывался. Тут одна такая оплошность – и наше судно пропорет себе брюхо. Ульверы каждый раз после оклика Арне оглядывались на весло Эрна. И каждый раз с облегчением выдыхали: слышит, понимает.

Как долго продержится сакравор, никто не знал. Потому внезапно открывшийся широченный проем фьорда мы встретили радостными криками.

Мы добрались до Хандельсби!

«Волчара» повернул, и мы двинулись вглубь земель Рагнвальда Беспечного.

Фьорд был так широк, что походил больше на пролив. По обеим сторонам все также тянулись горы, сплошь покрытые лесами. И чем глубже мы заходили, тем более пологими становились склоны.

Говорят, что именно здесь Фомрир впервые ударил мечом по суше и, не рассчитав сил, прорубил слишком глубокий и широкий проем. Хотя я слышал историю о том, что первый удар вовсе рассек скалы надвое и отделил западные земли от восточных.

Навстречу нам выплыл неторопливый карви, красно-желтый парус выделялся ярким пятном на фоне темно-зеленых берегов. Когда судно приблизилось к нам, я заметил, как расслаблены на нем люди. Щиты висели на бортах, кольчуг видно не было. Зато как там пестрило одеждой! Где только такие краски нашли? Зеленые, красные, оранжевые, небесно-голубые рубахи нет-нет да и мелькали под алыми плащами, подбитыми мехом.

– Не боятся они нас, – хмыкнул Вепрь и небрежно почесал рукоятью топора спину.

– А чего нас бояться? Их в три раза больше, борт у них выше, да и рунами они покрепче будут.

Карви подошел к нам почти впритык, там подняли весло и оперлись им на наш борт, и по веслу, как по мосту, прошел хускарл. Девятая руна. Круглый и упругий, точно мяч, улыбчивый, с рыжей курчавой бородой и усами. Спрыгнул на палубу, огляделся, чуть нахмурился при виде сакравора, а потом широко раскинул руки и с усмешкой поклонился.

– Приветствую вас, добрые люди, в землях конунга Рагнвальда. Думается мне, вы идете в Хандельсби?

Поднялся Альрик, кивнул гостю.

– Верно. Меня зовут Альрик Беззащитный, а это мои хирдманы, известные как сноульверы. И путник Эрн от ярла Сигарра Сигвальдссона. А ты, никак, проводник?

– Да. Я проведу ваш корабль прямиком в город. Меня зовут Холгер Золотое Руно, – и он провел рукой по мелким кудрям, которые выглядели в точности как овечья шкура.

Даже мудрый Мамир бы не смог придумать прозвище лучше.

Холгер махнул рукой, карви отошел в сторону, и мы двинулись вглубь фьорда.

Зачем нам проводник в прямом и широком фьорде? Мимо города-то уж как-нибудь не проплывем. Но решать было не мне, а Альрику. Впрочем, Золотое Руно и не торопился хвататься за кормило. Он прошелся по судну, перекинулся с ребятами парой слов, осторожно обошел сакравора и остановился возле хёвдинга.

– Поздновато вы. Ярмарки почти все закрылись, торговцы расплылись по домам, – Хольгер раздвинул рыжую овчину на лице, изображая улыбку.

– Мы не по торговым делам, а по судебным.

– Взялись развозить путников на зиму глядя?

– С работой в такое время всегда тяжко. А мой хирд еще и поистрепался немного.

– Да и маловаты вы для настоящего дела, – хмыкнул Золотое Руно. – Значит, на зимовку в Хандельсби останетесь? Тут бесплатного жилья нет.

– Знаю. Справимся.

– Что ж, пойду к кормчему. Скоро уже начнется.

Он встал возле Арне, оперся о борт и, не касаясь кормила, начал давать указания. Мы тут же уселись за весла. И снова началась та же пляска, что и перед фьордом. Только вот скал никаких видно не было. Судя по цвету воды, глубина тут была не меньше десяти человеческих ростов, осадка у «Волчары» небольшая. Так зачем нужны эти глупости?

Махать веслом было несложно, только я злился на постоянные окрики «греби – не греби», особенно когда не видел в них смысла. Пока не чиркнул по чему-то твердому. Глянул – а под водой макушка дерева. Нет, не дерева. Мачта!

И такие подарочки раскиданы по всему фьорду?

Я внимательно смотрел на воду и то и дело примечал тонкие тени подводных препятствий. Неужели конунг Рагнвальд так боялся нападений, что потопил целый флот?

Точно подслушав мои мысли, а скорее, угадав их, Золотое Руно громко пояснил:

– На дне фьорда лежат корабли тех, кто выступил против конунга Рагнвальда. Жаль, что последние десять лет таких смельчаков больше нет.

Петлять по фьорду пришлось довольно долго, а потом он вдруг вильнул, мы плавно обошли поворот притирку к берегу и вышли к Хандельсби. Я раззявил рот, позабыв про весло.

По обоим сторонам залива, сколько было видно глазу, волнами выстроились дома. Огромное множество! Большие, маленькие, каменные и деревянные, с еще зелеными кровлями, а кое-где крыши выкладывались досками. Густой дым, поднимавшийся от очагов, смешивался с облаками.

Горные склоны плавно спускались к воде, и город напоминал чашу, на дне которой синел залив, а ее бока были засажены домами. Там были такие постройки, что высились над другими, как великан перед людьми.

– Это ж сколько тут народу живет? – выдохнул Видарссон.

– Тысячи три, – ответил Альрик. – А летом и того больше.

Я попытался представить такую кучу людей, но не смог. Даже в старинных сказах о героях самые большие войска насчитывали две-три сотни воинов. Какого же размера хирд у Рагнвальда Беспечного? И если там хускарлы и хельты, то неудивительно, что больше никто не хочет свергнуть конунга. Да такую силищу только Бездна сможет одолеть.

По фьорду туда-сюда сновали лодчонки, широкобокие кнорры и здоровенные плоты, на которых перевозили лошадей и коров. На каждом из суденышек горели светильники, и в вечернем сумраке казалось, что по воде скользят души усопших, коих еще не успели подхватить боги.

Сакравор и тот с любопытством глядел на Хандельсби.

Пристань была и на левом берегу, и на правом, на обеих сторонах стояли корабли, но Холгер повел нас направо. «Волчару» привязали к крайнему причалу. К нам подошел карл, небрежно проверил груз, махнул рукой и ушел.

Золотое Руно получил серебряную монету за свои труды, улыбнулся и сказал:

– Раз уж вы приехали к конунгу, то можете переночевать сегодня на складе. Если Рагнвальд согласится вас принять, то выделит и жилье.

Он отвел нас к пустующему сараю, в котором стоял небольшой очаг и пара лавок. Пол был земляным, но хорошо утоптанным. Главное – там была крыша, и через нее не капала вода. Дожди изрядно надоели. Вот только в очаге не было ни уголька.

Альрик посмотрел на это, приказал ребятам принести провизию с корабля, а Тулле, меня и Видарссона отправил за дровами.

Мы прошли к концу пристани и нашли там большую поленницу, забитую под самую крышу. Но стоило мне только потянуться за первым бревнышком, как откуда-то вынырнул человечек с длинными свисающими до плеч прядями волос и узенькой бородкой. На нем помимо длинного плаща была странная на вид шляпа, с широкими краями вокруг его головы. А что? Удобно! И вода на лицо не плещет.

– Три охапки – один эйрир, – заявил он.

Мы переглянулись между собой.

– Что? Эйрир за что?

– За три охапки, – он посмотрел на нас, скривился и пояснил: – За дрова!

– Ты что, дурак? С каких это пор за дрова платят? Вон лес, вот топор. Любой сходит и за так нарубит. Ты бы еще за воду плату спросил! А она вон, сама с неба течет.

Человечек тяжко вздохнул.

– Вблизи лес весь вырубили. А так – иди руби, кто ж тебя остановит?

– Так ночь уже! И дождь! Нам бы просушиться да еду сготовить.

– Три охапки – один эйрир.

– Вот ты чудной, – рассмеялся я. – Если б ты приехал в Сторбаш, разве я бы взял с тебя плату за дрова? Или за хлеб с пивом? Или за крышу над головой? Не помрешь ведь, если дашь немного дров! Тут вон их сколько! На всю зиму хватит.

– Не знаю никакого Сторбаша! – начал сердиться человечек. – Тут Хандельсби! Знаешь, сколько кораблей сюда приходит? Каждому давать – так и разориться можно. А труды? Сначала до света прешься в лес, рубишь там целый день, на телегу складываешь, лошадь опять же… А потом еще тупоголовым деревенщинам объяснять, что да как!

Видарссон побагровел, но промолчал. Он явно был согласен со мной, но не хотел выставлять себя болваном. Тулле рассмеялся и положил мне руку на плечо, останавливая. Ибо я уже хотел объяснить этому двурунному, что не стоит ему оскорблять четырехрунного.

– Кай, это его работа. Он возит дрова и продает их приезжим.

– Не только приезжим. Местные тоже покупают, – буркнул человечек.

– Ладно, – скрепя сердце, согласился я. – А охапки мы сами будем брать?

Я прикинул, что можно сбегать за сакравором, а уж тот за раз половину поленницы вынесет.

– Еще чего! Я сам вам отмерю.

Он набрал в руки штук семь полешек, сунул их Видарссону, еще раз набрал семь – дал Тулле, затем протянул руку за деньгами.

– Так за три же? – сощурил глаз я.

– А монета у тебя за щекой, что ли? Плати, потом дам третью.

Я стиснул зубы, поискал в кошеле самый маленький кусочек серебра, отдал его и забрал последнюю порцию дров.

Вернувшись в сарай, я пересказал эту историю ульверам, но, к удивлению, они не возмутились местными порядками. Альрик, отсмеявшись, сказал:

– Теперь я боюсь выпускать тебя в город.

– Да с чего это? – огрызнулся я.

– Это тебе не глухая деревенька, где все друг друга знают, а целый Хандельсби! Тут кого только не встретишь. И обычаи иные. А вдруг ты не поймешь и зарежешь кого? И не всегда вирой откупишься. Рагнвальд сурово наказывает за нарушение порядков в своем городе.

– Да не трону я никого, если они первыми не полезут.

– Тут ведь разные люди встречаются. Они могут говорить иначе, одеваться иначе, а у некоторых даже другой цвет кожи.

Я усмехнулся.

– Да ладно? Это какой?

Какой самый невероятный цвет? Красных я видел, например, мой отец когда выпьет лишнего, Хвит у нас белее снега, синий и зеленый – это как синяк, значит, такие тоже бывают.

– Ну не черный же?

Альрик взъерошил мне волосы.

– Завтра увидишь.

* * *

Едва рассвело, Альрик с Вепрем и сакравором ушел к конунгу, нам же строго-настрого приказал сидеть в сарае и по городу не шляться. «Дабы какой беды не случилось», – сказал он и посмотрел на меня.

Последние дрова ушли на готовку каши с рыбой, платить за дерево, которое можно и так нарубить, никто не хотел. От скуки Халле Рыбак поборолся с Видарссоном. Только вот Рыбак делал это в шутку, а Видарссон пыхтел и упирался вполне честно, что не помешало ему подмести пол спиной.