Дураки и прочие Легенды

скачать книгу бесплатно


Теперь она, как и всю свою жизнь, вновь жила только своими фантазиями и подтекстами. Вскоре, работодатель, в лице директора театра поняв, что завлит живет где-то ни здесь и на вопросы отвечает какой-то несуразицей, опять же так и не поняв ее подтекстов, попер Лиду из театра. Потом она еще где-то пристраивалась на какие-то чиновные работы в министерстве культуры, но и там за глаза Лиду называли «ипанутой на всю голову дурой» и при первой возможности сократили с ее выходом на пенсион.

Теперь по вечерам, сидя в своей однушке, Лида с отчаянием мастурбировала, просматривая новости порносайтов и борясь с приступами климакса. Потом горько плакала о своей судьбе, находя во всем и везде, безрадостные подтексты.

Так и прожила свою жизнь культурная девушка Лида – ни Богу свечка, ни черту кочерга. А однажды, в полном одиночестве и злая на весь мир, она так и померла. И ведь был в ее смерти какой-то подтекст, но додумать она его не успела или не смогла, как и не успела напоследок кого-нибудь проклясть.

Брат Сеня со своей семьей поснедал на поминках, вздохнул с облегчением, тщательно отгоняя мысль, что сестрица у него и в самом деле была немного ипанутая. Ему были чужды подтексты. У него были жена, дети и уже даже внуки. И ему было о ком заботиться.

Счастливейшая женщина

Нина Викторовна была вдовой вот уже десять лет. Дети выросли и разъехались кто куда, а она так и жила в некогда шумной, а теперь глухой трехкомнатной квартире.

Что за жизнь у вдовы? Да, так себе жизнь. Скучная. Работа, дом, сон и снова работа.

Кавалеров в ее окружении не наблюдалось от слова совсем. Да и какие кавалеры в бухгалтерской конторе, где работают такие же забитые бытом и нудной работой бабы.

О своей судьбе она не сожалела, свыклась. Потому и не искала никаких знакомств или развлечений. Подруги конечно были. Хорошие подруги, с которыми она пережила многие жизненные невзгоды и радости. Но у подруг были мужья, дети, а кое у кого уже и внуки. А когда у тебя есть муж, то не так уж много времени остается на подруг.

Радости она себе устраивала сама. Например, могла накупить деликатесов и с огромным удовольствием съесть их. Но в одиночку. Или взять тортики, еще одна ее страсть. Их она могла поглощать в необъятных количествах, благо фигура и вся ее конституция не страдали от избытка сластей. Она не особенно задумывалась о том, что все эти кулинарно-кондитерские радости есть не что иное, как обычная сублимация недостатка внимания, любви и… секса.

Секс. Женщине он нужен, даже если она уже подбирается к своему полувековому юбилею. Однако мужчины нет, поэтому и здесь спасала сублимация. Сама-сама. От этого иной раз становилось как-то стыдно, но что уж тут поделаешь, если природа требует, а рядом никого нет.

В тот раз она уж и не упомнит, почему свернула на тропинку, а не пошла как обычно по тротуару. Быть может, торопилась, а по тропке до остановки транспорта было ближе. Ну, пошла и пошла, не в первый раз она так срезала крюк, который вырисовывал тротуар, прочерченный не там, где удобно людям, а где это придумал архитектор планировавший сквер.

Сквер, пожалуй, звучит гордо, для этого заброшенного городского садика, о котором забыли власти, и он потихоньку зарос кустами, высокой травой и крапивой.

Откуда появился этот парень, Нина Викторовна и не помнит. Как-будто он выскочил из этой самой высокой травы, куда довольно грубо ее и затащил. Честно говоря, она и лица то его сейчас не вспомнит. Запало в душу, только его нетерпеливое: «Не вздумай орать!»

Да, она бы и не смогла орать, она говорить-то в тот момент не могла. Страха не было, скорее был коктейль из растерянности, ступора от наглости, боль от грубости и, как это не странно, доля тщеславия – значит на меня еще обращают внимание… как на женщину.

Дальше началось какое-то безумие. Когда Этот полез ей под юбку она лишь успела подумать, что зря сегодня не надела красивое белье.

Хотя какое красивое белье, он и эти обычные трусики разорвал, не обратив на них никакого внимания.

Еще никогда в жизни Нине Викторовне не было так хорошо в постели, как с этим насильником. С мужем у нее была гармония, так она считала до сих пор.

Здесь в кустах на колючей траве и жалкой крапиве, на нее накатывала одна волна оргазма за другой. Она уже не просто сладостно стонала, она буквально взрывалась оргазмами и орала, потеряв от страсти голову.

И ей нравилось быть такой ненасытной сукой!

Нина Викторовна очнулась от этого полового безумия, когда Этот застонал ей в ухо: «Тетенька, не царапайте мне жопу, что потом я дома жене скажу!»

И тут Нина Викторовна захохотала во все горло. Смех был властный, хриплый, даже издевательский.

Сколько смеялась, лежа в кустах она не помнит, как не сможет объяснить, от чего же ей стало так смешно. Толи все от того же женского тщеславия, толи от до сих пор неиспытанного мощнейшего оргазма, толи от того, что у этого урода, есть жена, которой ему придется объяснять, почему он пришел домой с расцарапанной в порыве страсти спиной и задницей.

Домой Нина Викторовна шла счастливой в мире женщиной.

Ведь в этом мире нет ничего прекрасней удовлетворенной и от этого счастливейшей женщины!

Нетель

Из цикла «Рассказы сослуживицы»

Одна молодая женщина работала в конторе. Место было очень хорошее и зарплата достойная. Правда в том, что она делала, они нифига не соображала. Но работала уже долго и как-то приладилась, опять же зарплата.

А она была одинокая, то есть еще ни разу замужем не была. Это очень важное обстоятельство. Ведь если баба хоть разок замужем побывала, то она уже не одинокая, а брошенка или разведенка, а это уже совсем другой статус у сослуживцев. Разведенок все жалеют и с ними всегда можно поговорить про то, какие мужики козлы. Опять же раньше таким брошенным женщинам вперед всех деньги в кассе взаимопомощи давали или там путевку в санаторий или пионерлагерь для детей. Уважаемая, одним словом, категория женщин – разведенки.

А если ни разу взамуж не сходила, то ты так, нетель какая-то. Да и кто ж будет уважать такую, на которую даже еще ни один мужик не спикировал. Вот эта женщина такой нетелью и была.

Но женщина она все равно была симпатичная. Ну, разве там, немного с жопы убрать и грудь побольше сделать. Да и лицом позаниматься, и волосы перекрасить. Ну, а, в общем, нормальная женщина.

Сослуживицы, если честно сказать, иногда судачили, как это она без профильного образования, уже столько лет тут сидит, и ее не выгоняют. Не понятно.

Так вот пришел к ним в отдел новый начальник. Начал реорганизацию делать, всем подряд вопросы задавать, мол, в чем ваши служебные обязанности. Весь отдел трясется, переживает, а там вообще только одни женщины работали.

И главное больше всего вопросов к этой нетели. Та вообще вся бледная стала ходить и даже столовую перестала посещать. Из дому принесет бутербродиков и вообще из-за стола не встает.

Она хоть и нетель, но сослуживицам ее даже жалко стало.

Но однажды, толи на 7 ноября, толи на 8 марта была в отделе вечеринка. Все женщины принесли из дома закуски-тортики. Выпивку тоже принесли. Ну, начальнику же положено со своим коллективом отпраздновать и этот тоже с отделом за стол общий сел. Весело они тогда отпраздновали, расходились уже пьяненькие. И вот одна сослуживица вспомнила, что забыла в кабинете пустые банки. Банками грех разбрасываться, они для заготовок всегда нужны. Ну, и вернулась за ними. Только к двери подошла и уже слегка открыла, смотрит, а их начальник и нетель ебутся прямо на рабочем месте.

После того случая начальник перестал вязаться с разными вопросами к этой нетели. Говорят, их даже видели, как они в кино вместе ходили.

А начальник был женат, и у него было двое детей – мальчик и девочка. Сослуживицы осуждали такой адюльтер с промискуитетом. Профорг отдела даже беседовала с этой сослуживицей. Та прямо расплакалась ей в глаза. Говорит, что полюбила этого человека всей душою и жить без него никак теперь уже не может. Профорг женщина взрослая, но не бессердечная была, пожалела коллегу и больше уже не стала ее по общественной линии тиранить и на суд трудового коллектива вызывать.

А однажды на работу пришла жена начальника и прямиком к столу любовницы своего мужа, он в это время был в командировке, то есть не было его в конторе. И как начала она разлучницу сумкой по голове метелить. Всю прическу ей растрепала, блузку порвала, а в конце сказала громко, чтобы все слышали и если что на суде смогли бы ее слова подтвердить: «Если я еще раз узнаю, что ты – проститутка, к моему мужу лезешь, я тебе в харю твою прыщавую, серной кислотой плескану!» сказала так, и ушла.

Все конечно стали жалеть сослуживицу. А та плачет и никак не может успокоиться. «Почему это, – говорит, – у меня харя прыщавая». Нету у меня прыщиков на лице, и никогда не было».

Коллектив сразу разделился. Кто-то жалел сослуживицу, а кто-то выступал за сохранение семьи начальника. Порой сильно спорили, даже до обзываний доходило. Причем жалели ие у кого мужья были положительные, а осуждали жены мужиков, которые и сами горазды покобелировать.

Потом из командировки вернулся начальник… и уволил нетель.

Вот теперь и спрашивается: нахрена ж она ему тогда дала, если он ее все равно уволил? Не понятно.

Одна сослуживица ее встретила через пару лет. Она вела за руку малыша, сильно похожего на их начальника. Теперь-то она уже не нетель какая-нибудь, а мать-одиночка и к ней уже совсем другое отношение. Гораздо лучше, чем раньше.

Вот такие мужики – козлы!

Прогулка

На хрен я вообще поехал, на ночь глядя! Мороз, ветер, пурга, все вместе. Еще и ночь, как нож гильотины – сразу и навсегда.

Волки вышли как разведгруппа – неожиданно и наперерез. Я видел оскал вожака. Он уверен в себе и в своей стае. Лучше бы не видел. Паралич от этого взгляда.

А я даже клички лошади не знаю. Только крикнул: «Пошла, блядь!» И в истерике стал хлестать кобылу. Хотя зачем мне ее кличка? Обратись я к ней по имени, она что быстрее побежала бы?

Да и кобыла, судя по всему, тоже успела заглянуть в глаза вожаку, то есть смерти. Храпела и несла. Здесь главное, чтобы не соскочила с тракта. Если улетит мимо накатанной дороги, тогда все.

Об этом «все», лучше не думать, чтобы не обдристаться. С этим и так на грани. Ведь, если они будут меня рвать, я все почувствую, я еще буду живой, значит мне будет ужасно больно, и я это все – их зубы и когти – испытаю… на собственной шкуре. Как животное. Я и есть животное. И у меня есть шкура. Нежная шкура, которую хотят разодрать.

Сколько еще до деревни?

Кузя тоже все понимает – жмется к ноге, рычит и подвизгивает.

Волки идут мощно, динамично, как стайеры – без ускорений и рывков. У них каждый знает свое место в загонном строю. Даже молодые не спешат. Они знают в чем их сила. Их сила в страхе, а страх это мы: я, пес Кузя и кобыла без имени!

Хоть бы, кто еще появился на дороге! Какой-нибудь трактор с пьяным водилой. Но никакой дурак в такую пору на улицу не сунется. Даже по-пьянке. Хотя один нашелся. И этот дурак – я. И трезвый, что еще хуже. У пьяного хоть удаль хмельная есть, а у меня только жуть и страх.

Дожили, в двадцать первом веке, как какой-нибудь ямщик погибнуть от волчьих клыков. Зашибись!

Первым приближение деревни почувствовал вожак. Он стал подбираться к боку кобылы. Потом огоньки домов увидел и я. Еще километра два-три.

Главное, чтобы кобылу не завалили. Она – моя жизнь. Она тоже в ужасе и несется, как только может. Если ее рвать начнут, тогда и мне не убежать. Догонят и сожрут. Кузя еще может убежать. Хотя он меня не бросит, будет защищать. Но волков много. А сколько их? Да какая разница! Всякая херня в голову лезет.

Кузя низко залаял и теснее прильнул к ноге. Только мешает хлестать лошадь.

Вожак бежал уже совсем рядом с кобылой. Однако кнутом не достать. Молодые волки шли параллельно саням. Или мне кажется, или я даже слышу их дыхание. Оглянуться я вообще боюсь. Боюсь увидеть количество преследователей. Это как в драке. Если уж побежал, то беги и не оглядывайся. Все силы на бег. Оглянулся, затормозил, испугался еще сильнее и все, ноги уже не слушаются, уже не несут.

Вожак пошел на перехват. Пиздец! Все по Высоцкому. Нырнет под пах, кобыла закружится и… Кнутом отогнал вожака.

Извини, Кузя! Спасай хозяина. Ногой пса с саней.

До слуха донесся сначала стон с повизгиванием, а потом просто визг. Стая рвала верного ньюфаундленда Кузю, чья родословная, пожалуй, длинней чем у некоторых европейских королей. Цвета его крови я не видел, думаю, она была благородная, голубая. Во всяком случае за всю свою жизнь он проявлял только благородные чувства и был верен мне, как бывают верны только собаки, для которого хозяин бог. Заботливый и справедливый. Справедливый?

В деревне пахло растопленной печью, кое-где светили уличные фонари. Все дышало теплом, уютом и умиротворением. Кобыла храпела и по очереди поджимала ноги.

Все как у Гоголя – тиха ночь в деревне.

Только тоска от предательства все звенит на высокой ноте в моей опустошенной душе.

Кузя спас мне жизнь? Или я предал друга?