Избранная лирика

Чужой

На Маяковского (Надеждинской)сидит в квартире странный дядя,с тоскою черной день-деньскойна улицу из дома глядя.Но вопреки названию улицыв душе у дяди нет надежды,в буфете нет вареной курицы,а в гардеробе нет одежды.Одежда есть, но тоже странная:пиджак короткий, бриджи, гетры.У дяди внешность – иностранная,таких теперь на километрыне встретится от Ленинграда.Война вступила в третий месяц,реальной кажется блокада,она близка, хоть плачь, хоть смейся.Но дядя попросту боится,разоблачения ждет, как шулер.Его страшат чужие лица,ведь он закончил Петришуле,язык там выучил немецкийи говорит на нем свободно.Не так, как гражданин советский.Он – не советский, кто угодно.Чужой внутри, чужой снаружи.Глаза запали, как у мумии.Не хочет в руки брать оружие,и симулирует безумие.Свои высказывая страхи,и сея панику в народе,сам приближается он к плахееще пока что на свободе.Неосторожные беседысредь непроверенных знакомыхпорой несут с собою беды:изгнание, каторгу, оковы.Нет шансов у ОБЭРИУта,по нем звенит дверной звоночек.Обыщут дом, все отберут иутащат до последних строчек.Непонятый и гениальныйписатель северной столицы,умрет в тюрьме на Арсенальнойв психиатрической больнице.

Шукшин

Средь многих ослепительных вершинушедшего стремительного векаособняком от всех стоит Шукшин —титан в глазах простого человека.Войдя в искусство в грубых кирзачах,Шукшин не готовальню, не лекало,принес с собой на согбенных плечах —кувшин, где правда через край плескала.Враг гнили, демагогов и кликуш,что так ценил в нем зритель, и читатель.Он не был инженером наших душ,он был – хирург, целитель, врачеватель.Потоком жизнь впускал через себя,как рыбьи жабры пропускают воду.Свободу, волю всей душой любя,он был понятен русскому народу.Он полон был и замыслов и сил,когда внезапно смерть его украла.А мы признаем, бог его спаси,– большое сердце биться перестало.

Последняя ночь

Жарко и душно, распахнуты окна,настежь раскрыта дверь на балкон.Сквозь занавесок легких волокнатяжкий, протяжный слышится стон.В комнате темной, как в замкнутой клетке,под плоскогорьем расплавленных крыш,бьется фигурка на узкой кушетке,чем-то спелёнута, будто малыш.К телу бинтами примотаны руки —в пятнах уколов, в следах гематом.Вновь раздаются невнятные звукигубы шевелятся вяло, с трудом.Может он думает, что на концерте?Пробует петь в мутном бреду?Или объятия чувствует смерти?Боль. Одиночество. Мрак. Пустоту.Он обречен, он обездвижен.Люди, что рядом, уснули на миг.Жаль, что Марина нынче в Париже.Пересыхает жизни родник.В самый разгар Олимпиады,неподалеку от центра Москвы,землю оставил для рая иль ада,тихо скончавшись, Высоцкий. Увы.

Исторические реминисценции

Привал на Рубиконе

На берегу лесной рекистоит в задумчивости он.На расстоянии рукитечет иссохший Рубикон.– Река не слишком глубока,мостов не нужно и ладей,едва ли будет по бокаизнеможенных лошадей.Вброд перейдем и покоримдавно намеченную цель —республиканский, вечный Рим,и царской власти колыбель.Победы высока́ ценаа пораженье – это крах.Уже разгневанный сенатПомпею приказал во прах,стереть когорты наглеца,и разметать его полки.– Не дожидаться же концау этой маленькой реки?Опередив, нас разгромят,и не оставят и следа.Рим должен быть скорее взят.А если нет?.. А если да?Пока сандалии сухи́,пока речной не тронут ил,есть шанс признать свои грехи,коль он рубеж не преступил.– Шагну, и нет пути назад…Знать, суждено столице пасть.В ней отдых, нужный для солдат,провизия, казна и власть.Войска получат хлеб и кров,взяв город с боя, в кураже.Опять прольется чья-то кровь,увы, не галльская уже.Он медлит, воле вопреки,как будто, погруженный в сон.Там, впереди его враги,а сзади – верный легион.Но вот величественный жестпода́л войскам мятежный вождь,сказав: «alea iacta est!»преодолев азарта дрожь.Он переходит Рубиконнавстречу славе и судьбе,поставив жизнь свою на конв сраженьях, битвах и борьбе.

Фортуна и Рок Лжедмитрия I

Бедный Дмитрий! (или Лжедмитрий)первый, конечно, а не второй.Благословленный священником в митре– ухарь, храбрец, самозванец, герой.Сын ли царя, монах ли расстрига?Смелый, удачливый вор на троне,рыцарь на час, баловень мига,в сердце взрастивший мечту о короне.Кто ты такой? Кем родился на свет ты?где между ложью и правдой черта?Много вопросов, все без ответа,рядом с тобою всегда пустота.Не разглядеть лица из-под маски,но одаренности есть ореол.Это же надо так залихватскивзять и взобраться на царский престол!Лихо, отбросив боязнь и сомненья,выполнить дерзко намеченный план:грозною, неотвратимою теньюскрыть годуновых непризнанный клан.Не прилагая малейших усилийвсе государство прибрать к рукам,так, чтоб свои на руках носили,чтоб в беспокойстве был Ватикан.Только фортуны любимцу подвластнотак триумфально пройтись по стране,замыслом и предприятьем опаснымвсех удивляя в России и вне.Стал он в итоге фигурой заметной,хоть пролетел по истории вскользь.Яркой, стремительно-быстрой кометойцарство монарха сего пронеслось.Как несуразно это правление.Все, что смог взять он, – не сохранил.К древним обычаям питал небрежение —глупыми слишком казались они.Царь развлекался и веселился,и занимался множеством дел.Но в иноземное платье рядился,в бане не мылся, телятину ел.В город свободно ходил без охраны,поздно ложился, вставал чуть заря.Был этот юноша очень уж странным,мало похожим на сына царя.Не избегал человечьих страстишек,дочь Годунова держал при себе,но обвенчался с Мариною Мнишек,словно покорствуя страшной судьбе.И в эйфории свершившейся свадьбыглух был к наветам, устраивал бал.Тут заговорщиков впору вязать бы,вешать бы надо, а он танцевал.Хмурых бояр раздразнил забияка,вместо того, чтоб прижать их к ногтю,ну а Москва, пострадав от поляков,лишь ожидала набата ноктюрн.Тяжким бывает рок человека,силою взявшего царский венец.Из своего двадцать первого векавижу Лжедмитрия жуткий конец.Все ведь решали мгновенья, минуты,и фитилек превратился в пожар.Так разгоралась русская смута,тайно зажженная кучкой бояр.– Двери ломают. Поздно, измена!Если б «вчера» было можно вернуть!Вон же стрельцов караульная смена.Самый короткий к спасению путь —через окно, по лесам, вниз, скорее!Черт бы побрал их – мои каблуки!Жизнь, к сожалению, всегда лотерея.В этой – победу взяли враги.– Эх, велико до земли расстояние.Тут оступился, спрыгнул и зря…Сколько в глазах было отчаянияу повредившего ногу царя.Как исходил он стоном и криком,не закрывая раздробленный рот.Ведь никогда столь быстро и диконе совершался переворот.