скачать книгу бесплатно
Из машины вышли два мента с автоматами Калашникова. Клянусь вам, нас принимали как опаснейших рецидивистов. Дед с чувством выполненного долга и, наверное, предвкушая орден или хотя бы медаль, передал нас в заботливые руки органов правопорядка. Лица ментов выражали только равнодушие и несколько озлобленную усталость. Чем, мол, приходится заниматься! Но везли нас в отдел по всем правилам. Усадили на заднем сидении посередине, сами – по бокам, видимо, чтобы мы не выпрыгнули на ходу. И правильно. Потому что я насмотрелся боевиков с Ван Даммом и Джеки Чаном и ведь правда мог бы.
Нас привезли в отделение у Ленинского рынка, записали со слов все данные: ФИО, дату рождения, место жительства, ФИО отца и матери, их даты рождения. Потом нас отвели в комнату, где сидели молодые вульгарно одетые женщины. Я сразу понял, что это проститутки. Мент сказал: «Девочки, вам на перевоспитание». «Девочки» улыбались и смеялись. Мне это нравилось, хоть и немного смущало, конечно. Потом одна из них сказала: «Ой! Ну что с вами делать?» Я говорю: «Домой отпустите». Тогда она игриво спросила:
– А ещё будете так делать?
– Нет. Мы так больше не будем, – в один голос ответили мы.
– Тогда чтобы на счёт три вас здесь уже не было. Раз…
Последним, что я слышал, было слово «два». В это время мы уже выбегали на улицу.
Когда я пришёл домой, оказалось, что у родителей полно гостей. Все сидели за столом, ели, пили и увлечённо беседовали. Я со всеми поздоровался и переключил телевизор на второй канал. «Чёрная акула» уже почти заканчивалась. А вот мои не самые приятные отношения с милицией – только начинались.
Междоусобицы
Шли годы, в жизни моей всё меньше места занимал двор, и всё больше – школа. К концу восьмого класса сложилась наша прочная банда, которую на районе старшаки прозвали «банда рыжих».
Нас было пятеро. С Димой Бирюзовым и Антоном Дёмочко мы учились вместе с первого класса. В шестом к нам перешли из других школ Серёга Токарев и Влад Московцев, они тоже влились постепенно в нашу компанию. Это ещё не вся банда – с нами много кто тусовался. Но мы пятеро – костяк.
Как рассказывал мне позже Антон Дёмочко, которого мы, кстати, с первого класса звали не иначе как Дёма, из-за чего многие малознакомые люди думали, что его зовут Дмитрий или Демьян; так вот, он рассказывал, что я тогда был центром компании, этаким объединяющим звеном. Наверное, дело просто в природном дружелюбии и коммуникативности, но тогда мне казалось, что я – прирожденный лидер. Я к этой роли привык и даже не думал, что может быть как-то иначе.
С Серёгой Токаревым мы особенно сдружились. Летом перед восьмым классом все наши разъехались кто куда: кто в Казахстан, кто на море, кто на другой конец города к бабушке. Мы же оба остались дома.
Вдвоём мы просто шандарохались по набережной, обсуждали фильмы, выдумывали какие-то приколы. Звонили Дёме и рассказывали истории, как мы познакомились в клубе «Твинс» с классными девчонками, как мы потом поехали к ним на хату и целовались там. Разыгрывали по телефону целые радиоспектакли. На самом же деле мы сроду в «Твинсе» не появлялись, да и с девчонками знакомиться не отваживались. Но поприкалываться над другом и поржать над тем, как он повёлся, – развлечение «лучше не придумаешь». В общем, за совместными занятиями подобной фигнёй мы тогда хорошо сошлись.
Год восьмого класса выдался сложным. Там и переход в другую школу, и возвращение. Но по-настоящему важны были, конечно, не учебные дела, а то, что творилось в нашей личной (в широком смысле слова) жизни.
Дети в старших классах бывают особенно злыми и жестокими. Видимо, отрываясь от родителей и пытаясь найти свое место в этом большом мире, подростки прибегают к насилию (хотя бы даже и словесному), чтобы, с одной стороны, показать свою самостоятельность, а с другой – занять какое-то положение среди сверстников. И несмотря на то, что я любил своих друзей, на людях я их безжалостно подкалывал. Мы все так делали, каждый в меру своего остроумия и малодушия.
Особенно доставалось тогда Дёме. Он был взрослее нас внутренне и не понимал, как можно унижать друзей. А мы все над ним измывались.
Токареву тоже доставалось. После того как его дом в Казахстане взорвался (из-за чего его семья и переехала в Омск), он пролежал в больнице около полугода. Понятное дело, набрал вес. За что получил погонялово Толстый и постоянно терпел связанные с этим подколы.
Кроме того, нас всё меньше занимали компьютерные игры и всё больше – девочки. Бритни Спирс ворвалась на МТV и стала для нас тем ярким ранневесенним солнцем, под которым почки на ветках набухают ещё до наступления настоящего тепла. Уже в шестом классе мы втроём с Владом и Димасом, не в силах терпеть натиск новых непонятных нам чувств, наконец подошли после уроков к трём одноклассницам и как-то стыдливо, даже боязливо предложили им… дружить. Чтобы не было так страшно, мы придумали разделить реплику – по слову на каждого: «девчонки», «давайте», «дружить». Глупо. Смешно. Мило. Как ни странно, это сработало, и последующий год выдался довольно бурным в отношении чувственных перипетий. Яркий и невинный год – необычное сочетание.
Но вот уже к восьмому классу многие соседки по парте обзавелись соблазнительными округлостями и совершенно к нам охладели. Все красивые одноклассницы гуляли с пацанами постарше и покруче. Попивали с ними пиво и курили сигареты. Мы же, по тогдашним меркам района Труда, запоздали в развитии. Пить – не пили, курить – не курили, и это было не круто.
Хотя насколько ты крут, судили не по тому, кто пьёт и курит, а кто нет. Главное – сколько человек могут за тебя впрячься и пойти на стрелу. А в этом мы тоже проигрывали.
Наша банда рыжих принадлежала к Трудовским. Трудовскими же были и хахали наших девчонок. Только вот они – старшаки, а мы – лошьё мелкое. Но так просто сдаваться мы, конечно же, не хотели.
Помню, когда на одной из школьных дискотек все наши девочки танцевали со старшими, мы с пацанами пошли в кабинет и я долго вещал о том, что пора положить конец и всё такое. Даже вскочил на парту и тряс кулаком, и кричал, и все тоже кричали. Короче, всё в лучших традициях Голливуда. Тестостерон хлестал через край, мы вопили и скакали, как делают это молодые павианы, а желание свергнуть высокоранговых самцов и забрать самок заставляло сердце биться сильней и одновременно туманило голову.
Но по правде… Что мы могли? Нас от силы-то человек пятнадцать, да и те не бойцы, а чмырдяи по большей части. Несмотря на это, сдаваться мы не собирались.
Летом, уже после восьмого класса, мы с Токаревым опять бродили по городу и случайно встретили незнакомого мне парня. На Серёгином лице при этой встрече, помнится, отразилось странное сочетание крайнего удивления, страха и радости. Парень оказался Илюхой Бенденко по прозвищу Чич. Серёга учился с ним в Казахстане до третьего класса, пока Илюха не переехал в Омск.
Чич был нашим ровесником. Выглядел он в свои 14 уже достаточно внушительно: ростом больше ста восьмидесяти, плотный, но не качок. Бритая голова придавала суровости. Но большие глаза, приятное в целом лицо и широкая белозубая улыбка несколько смягчали внешний облик. В итоге он казался человеком уверенным и вместе с тем весёлым. Умел говорить напористо, даже жёстко, но при этом тут же смеяться во всё горло и откалывать первоклассные шутки. Причём в любом окружении: с местной шпаной, со взрослым прорабом на стройке, с девочками-отличницами – в любом. Эти качества, конечно же, обеспечивали ему успех у девушек. Ни какими-либо талантами, ни особым умом Илюха похвастаться не мог. Но они ему и не требовались – они бы только портили этот цельный образ районного мачо.
Неожиданная встреча с Чичом сулила нам долгожданные перемены. Илья, как оказалось, хорошо знал Пашу Казака. А Паша Казак – это местная серовская знаменитость: мастер спорта по кикбоксингу, победитель множества соревнований, шестнадцатилетний наркоман и алкоголик. У Паши была мощная банда на Серова.
Токарев как-то сразу смекнул, что такой расклад может несколько изменить баланс сил у нас на районе, помочь нам занять достойную позицию в местном «пацанском рейтинге». И мне тоже это казалось прекрасной возможностью показать и старшакам, и нашим одноклассницам, кто тут по-настоящему крутой.
Мы с Серёгой и Илюхой протусовались вместе всё оставшееся лето. Гуляли по набережной, болтали и шутили, знакомились с девчонками. Илья тогда познакомился с Леной, с которой у него сложились длительные отношения и с которой связано несколько историй, в том числе, косвенно, и эта. Мы ездили на рыбалку, ходили купаться на «банан» (пляж местный), играли в футбол. Так, мало-помалу мы сблизились.
Наступил сентябрь, все приехали с югов, с дач, от бабушек. Мы стали звать всех наших друзей гулять на Серова. У нас постепенно сложилась компания, в которую входили все члены нашей банды, Чич, девчонки с Серова и ещё много кто. Потихоньку, каким-то естественным образом, в нашу жизнь влились и табак, и пиво, и что покрепче. Всё шло плавно и славно, пока в один прекрасный день…
Мы, как обычно, играли в компьютерном клубе в Контру. Я, Дёма, Димас и Серёга. После очередного раунда мы вышли покурить. А на крыльце стояли те самые старшаки, что тусили с нашими одноклассницами. Они не играли: видимо, закончились деньги (а все они из семей не самых благополучных). Но тут выход нашёлся – пошкулять у нас. Мы, конечно, не горели желанием делиться. Пошли наезды с их стороны. Мы испугались, отвечали что-то невнятное. Слово за слово, и вдруг Кирилл (один из старшаков) то ли кому-то ладошкой по лицу шлёпнул, то ли в живот вдарил легонько – ничего серьёзного, но для нас это значило одно: он перешёл черту. И в этот раз мы готовы ответить.
Нет, не сразу. То есть тогда драка не завязалась. Всё как-то закончилось, мы отделались от Кирилла и тут же направились к Чичу. Во главе шёл Серёга. Судя по его лицу, решительность взяла верх над страхом. Страшно было всем. Я уверен. И вместе с тем во всех нас горело предвкушение. Мы уже наслаждались теми переменами, которые сулит нам предстоящая разборка. Как мы после этого будем гордо ходить по району! Улица Труда для нас превратится в Чикаго 20-х годов, а мы— в банду Аль Капоне. Только вместо шампанского и виски – дешёвое пиво и водка, а вместо развратных красоток – одноклассницы.
Чич открыл дверь. По выражениям наших лиц он сразу понял – дело серьёзное.
– Здорово, пацаны! – сказал он, и тут его лицо приняло такое же выражение, какое было у всех нас. – Случилось чё?!
Тут Серёга обрисовал весь замес, немного, может быть, и приукрасив. В его рассказе мы предстали не такими лохами, противник, мол, имел численный перевес, ну и вообще беспределил, и теперь справедливость и порядок может восстановить только Паша Казак и его банда, и чтобы поняли козлы, на кого нарвались, давай уже пошли побыстрее на Серова к Паше.
Илюха всё выслушал внимательно. Его лицо застыло в задумчивой гримасе. Немного погодя он огласил решение:
– Да. Базара нет. Надо к Казаку идти.
И мы пошли.
Паша Казак и его постоянная банда человек из пяти-шести зависали в беседке в одном из дворов на Серова. Паша не боялся никого. Уверенность в себе, выработанная в тяжелейших тренировках в залах кикбоксинга, закалённая в многочисленных боях на ринге и отшлифованная уличными драками, многократно умножалась наркотиками и алкоголем. Он в свои шестнадцать катался на угнанных машинах без прав, колотил здоровенных мужиков, сдавал в комиссионные магазины чужие телевизоры, и не было на него никакой управы.
Но вот мне Казак виделся человеком добрым и справедливым. Внимательно и даже с сочувствием выслушав историю, которую ему наперебой рассказывали Серёга и Чич, он сказал:
– Ладно. Пошли. Покажете.
Мы направились обратно – к компьютерному клубу. Во время этого перехода страх, решимость и предвкушение плавно нарастали и попеременно охватывали наши лица. Примерно так: когда я шёл и смотрел вперёд – на вдох страх, на выдох решимость; но когда я встречался взглядом с Серёгой или Димасом, рты наши неизменно расплывались в улыбке предвкушения.
Кирилл зависал в клубе с утра до вечера, поэтому мы были почти уверены, что выцепить его не составит большого труда. Так и случилось. Он торчал внутри. Не играл, но сидел рядом с одним из игроков и давал «ценнейшие» советы.
Серёга, преисполненный отваги, зашёл в клуб и сказал Кириллу:
– Пойдём, выйдем. Надо побазлать.
Кирилл удивился, но, не колеблясь ни секунды, вышел. Уверенный шаг его резко прервался, когда он увидел, что разговаривать с ним собирается не Серёга Токарев, а Паша Казак.
Кирилл мгновенно преобразился из крутого пацана в первоклассника, которого за двойку с ремнём в руках отчитывает строгий пьяный отчим. Как будто гадал: всекут ему или всё обойдётся профилактической беседой? У него даже слёзы наворачивались. А Паша и впрямь выговаривал как-то по-отечески. Мы ожидали, что он скажет что-то вроде «Короче, пацаны эти со мной, ты понял? Ещё раз я услышу, что кто-то…», а на самом деле Казак говорил: «Ну да, пацаны лоховатые, но это же не повод у них деньги вот так шкулять…» Но нам было похер. Может, мы и лоховатые пацаны, а так или иначе поставили борзого мудака на место.
Всё обошлось без драк. Паша спокойно закончил свою речь, убедился, что урок усвоен, и отпустил с миром сопливого двоечника. Опьянённые успехом, мы выдвинулись обратно на Серова.
По пути мы рьяно благодарили Пашу. Он отвечал что-то типа: «Да фигня. Пиво пацанам моим проставьте – и в расчёте». Мы купили им несколько бутылок пива и ещё раз поблагодарили. Сами же пошли довольные гулять по набережной и купаться в сладостных мечтаниях о том, как мы гоголями завтра зайдём в школу. Вот-вот должно начаться новое, светлое и радостное, время нашей жизни. Теперь все узнают, что за нами стоит Паша Казак, и если кто нам стрелу забить вздумает, то придут за нас не три калеки, а вся серовская кикбоксёрская братва.
Однако вышло всё иначе. И не потому, что старшаки этого так не оставили и начался нехеровый замес – нет. Главное то, что стало происходить внутри нашей банды.
Серёга, почувствовав, что влияние его после этого случая возросло, решил, что пора воздать всем по заслугам. А он очень злопамятен и мстителен. Похоже, помнил каждый подкол и каждое едкое «толстый», вылетевшее из наших ртов.
Начал он с Димаса. Говорит, давайте Бирюзова игнорить и лошить пару-тройку дней, а то он совсем охерел. Дёма согласился, потому что Димас очень активно над ним измывался, я тоже согласился, потому что Бирюзов меня как раз жёстко подколол, а Владу вообще пофигу было: он тогда «Покемонов» смотрел и на половину занятий в школу не ходил.
И мы игнорили и лошили пару-тройку дней Димаса. И он вообще от этого не кайфовал.
Затем Серёга предложил постебать Влада. И тут он получил одобрение коллектива. И это было сделано.
Позже я думал: как же я не догадался, что очередь таким образом дойдёт и до меня? Я ведь тоже любил подстебнуть Серёгу на тему его широкой кости. Но считал его близким другом и знал, что он тоже считает меня таковым. И просто поверить не мог, что мой ближайший друг способен на такое.
И вот однажды, холодным октябрьским утром, Димас не зашёл за мной по дороге в школу. Такое хоть и редко, но случалось, и я не придал этому никакого значения. В конце концов, Бирюзов мог просто заболеть.
Но Димас был в школе. Он ничего мне не сказал и только холодно пожал руку. Так же холодно вели себя и все остальные мои друзья. Словно я попал в какую-то параллельную реальность, где они вовсе мне не друзья и где я изгой в своём классе. Что-то вроде того, что испытывал герой фильма «Эффект Бабочки». Ситуация была настолько для меня непривычной, что я совершенно растерялся: просидел в удушливом смятении первый урок и ждал перемены, чтоб во всём разобраться.
Но на перемене всё продолжилось в том же духе. Пацаны на меня почти не смотрели, старались не замечать. Над приколами моими никто не смеялся, да и шутить в этих обстоятельствах уже не очень-то и хотелось. Прозвенел звонок, и мы пошли на занятия.
В продолжении всего дня обстановка только ухудшалась. Мои шутки улетали в пустоту, а вот когда кто-то шутил надо мной – тут компания взрывалась громким смехом. И даже Дёма (о, ужас!) посмел меня стебать, и все ржали над его приколами. Я был разбит, и мне казалось, что всё это происходит не по-настоящему, а лишь в каком-то страшном сне. Я скоро проснусь, и всё будет как прежде.
Но второй день показал наглядно – это не сон. Это новая страшная действительность.
Дёма тогда постригся очень коротко, почти налысо. И я начал по этому поводу прикалываться, потому что повод ну вообще стопудовый: Дёма! Налысо! Но все сказали, что ему очень идёт, а вот я стрижен под горшок, как лох. И только тут мне стало всё окончательно ясно: Толстый! Сука!
Совершённое Серёгой предательство меня ошарашило. Я был в ярости, недоумении и отчаянии. Как легко расшатали мои позиции, которые казались мне такими незыблемыми! Падение от прирожденного лидера до предмета насмешек оказалось мучительным. Конечно же, мне в голову не пришло, что все так легко согласились меня проучить главным образом из-за того, что я часто вёл себя по-свински и у ребят накопилась куча обид. Мне казалось, что всё это из-за мудака Токарева, который настроил против меня пацанов, и теперь этого зарвавшегося толстопуза необходимо поставить на место.
Но пока что я не знал как. Мне хотелось с кем-то обсудить всё, чтобы понять, что произошло и что делать дальше. С кем-то не из нашей банды. С кем-то, кто может посмотреть на ситуацию отстранённо. И вот одним тёмным осенним вечером я уже сижу в песочнице в садике на Серова в компании своего одноклассника Серёги Решетняка и нашего нового товарища по кличке Гроб. Так его прозвали потому, что он носил браслет с сокращением Гр. Об. Мы никак не могли запомнить его имя и говорили просто: «Ну этот… этот… как его… который Гроб». Так и повелось. Так вот, втроём мы сидели в песочнице и попивали дешёвые коктейли из пластиковых бутылок. Я рассказывал всю эту историю про Токарева.
Решек, выслушав всё, сказал, что за такие дела его следует отвести на железнодорожный вал и как следует отмудохать. Сказать честно, я не созрел для столь жёстких мер, но в то мгновенье они мне показались разумными и действенными. Тем более Гроб, который тогда хотел закрепиться в нашей банде, уверенно поддержал это предложение. А я примерно понимал, как всё это можно устроить. Правда, требовалось, чтобы не вмешались Копилка и Чич. Но как их нейтрализовать, я уже придумал.
Про Мишу Копилку я вам ещё не рассказывал. Это один боец из серовской тусовки. Самое забавное – происхождение его клички. Дело в том, что у Миши был шрам – полоска длиной сантиметра три среди волос надо лбом. Когда он стригся ёжиком, шрам этот, на котором волосы не росли, напоминал прорезь для монет в старых копилках. Так вот, Катя, тогдашняя девушка Миши Копилки, незадолго до того, как они начали мутить, пару недель встречалась с Токаревым. На самом деле Катя Серёге не нравилась, и он посвящал меня, как лучшего друга, в свои мысли и чувства. В выражениях он, надо сказать, не стеснялся. О Лене, тогдашней Илюхиной девушке, Серёга тоже отзывался не лучше, не с неприязнью даже, а с каким-то едким пренебрежением. Проще говоря, обеих он считал тупыми и стрёмными. Раскрыть парням этих девушек содержание личных разговоров – это, конечно, невероятная низость, до которой я не хотел опуститься. Но в случае необходимости – что ж, на войне как на войне.
Операцию мы назвали «Оптимизм», потому что на одноимённом альбоме «Гражданской обороны» красовалась толстая мышь. А Токарев был, как вы помните, толстым. Вести его за железнодорожный вал мы решили в воскресенье утром. На неделе я успел поговорить со всеми из нашей банды. Все признали, что проучить меня – Серёгина идея. Подкупил он их главным образом тем, что к тому времени все уже узнали на себе, что это такое – быть по-настоящему униженным, и нетронутым остался один я. Что пора, мол, и мне попробовать на вкус эту пилюлю, и что пойдёт она мне только на пользу. Но мои личные беседы с членами банды привели к тому, что все согласились: Толстый переборщил; и вообще с какого это перепугу он теперь распоряжается, кого, когда и как наказывать?! Только Владу было пофигу. Он смотрел «Покемонов» и ни в чём этом не участвовал.
С Копилкой я поговорил за пару дней до намеченной даты расправы. Пришёл к нему вечером. Мы перекинулись какими-то дежурными фразами, и я начал свою неловкую агитацию. По выражению лица Миши я не мог понять, что происходит у него в голове. Он согласен со мной? Или он за Серёгу? Сейчас холодно меня выслушает, ответит что-нибудь неопределённое, а как только я уйду, отправится к нему и всё расскажет. Тем более идти недалеко – до соседнего дома. Сдаст он меня или нет?
Неуверенность и страх, что меня не поддержат, а то и раскроют, начали искажать моё представление о том, что хорошо, а что плохо. В разговоре в очередной раз повисла удушливая тишина… тишина… тишина… Я не выдержал: «Да и вообще он попутал! В хуй никого не ставит. Вот про Катю тоже говорил…» – и всё выложил. Может, даже приукрасил. Мишино лицо наконец стало подвижным, на нём отчётливо отразились злость и растерянность. Он пообещал поддержать нас и помочь проучить Толстого.
После этого морального падения рассказать всё Илье стало уже просто. Чич пообещал не вмешиваться.
К субботе всё было готово. Кроме, пожалуй, меня.
Несмотря на то, что я выступил главным организатором, мне самому этот заговор казался бредом. Я думал, что вопрос ещё можно решить как-то иначе, не прибегая к этому совершенно лишённому смысла избиению. Ну кого и чему оно научит?
Вечером я пошёл к Серёге, чтобы обо всём поговорить и уладить всё мирным путём. А затем свернуть операцию «Оптимизм», всем над этим посмеяться и дружно выпить пива. Что именно я скажу ему, как начну разговор, я ещё не знал.
Я шёл по тёмной улице и думал о предстоящей беседе. Осеннее небо обильно сыпало мокрым снегом. Он таял на лице, обдавая колкой прохладой. Сквозь пушистые хлопья еле пробивался свет редких фонарей. Иногда мелькали силуэты прохожих. Как всегда, выли бездомные собаки, которые бегали по нашей улице целыми стаями и пугали лаем людей. Было холодно и сыро. В такой вечер без большой необходимости на улицу выходить, конечно, не станешь.
Дорога до Серёгиного дома занимала десять минут. Всё это время я перебирал в голове различные фразы, соображал: начать ли мне уверенно и жёстко или наоборот – с дружеской теплотой и мягкостью заочного победителя. Ничто не казалось мне естественным и разумным. Я не заметил, как уже поднялся по подъездной лестнице. А что говорить, так и не придумал.
Я позвонил. Из-за двери спросили, кто там. Я ответил:
– Свои.
Серёга открыл, посмотрел на меня и крайне удивлённо, как-то даже слегка испуганно, произнёс:
– Рыжий, ты?!
– Да, я.
– Чего пришёл?
– Да так, поболтать.
– Ммммм.
Мы молчали секунд двадцать. Эта тишина была столь необычна, что со всей очевидностью выдавала цель моего визита.
– Погода там совсем испортилась, – сказал я и опять умолк.
Серёга ничего не ответил. Он смотрел на дверь и что-то в ней ковырял. В этот раз мы молчали ещё в два раза дольше. И напряжение нарастало с каждой секундой.
– Пидор ты, Токарев! – наконец с досадой бросил я.
Он сперва опешил, но потом слегка улыбнулся:
– Чё это?
– Ну какого хера ты всё это устроил?
– Ладно, заходи давай.
Родителей дома не было, и мы могли спокойно поговорить.
Серёга шёл на кухню по-хозяйски – уверенно. Он поставил чайник, и мы сели за стол.
– Серёг, я одного не пойму – нахера?
– Все должны получить по заслугам.
– По каким нахер заслугам?!
– Ты глумился надо мной, над Дёмой. Вот.
– Это что, месть, что ли?
– Месть. Но не только месть. Я хотел, чтоб ты понял, каково это.
– Когда тебя обсирают?
– Да, когда тебя обсирают. Ты ж этого сроду не знаешь.
– И ты решил, что должен меня научить?
