Капитан Ртуть

– В каком состоянии эти люди? – спросил Кристофоро.

– Признаюсь, что я обходился с ними без церемоний…

– По крайней мере, вы приказали ухаживать за ранеными?

– Как я мог? – язвительно переспросил Титубал. – У меня же нет ни хирургов, ни сестер милосердия…

Но его собеседник строго спросил:

– Вы, может быть, считаете, что Карбахалю хочется судить и вешать полумертвых людей?

– О, они такие крепкие, даже сам удивляюсь…

– Сколько их?

– Пятнадцать – двадцать, точно не знаю.

Титубал произнес это пренебрежительным тоном, как будто такие мелочи недостойны его внимания. Но суровый голос начальника вернул его к действительности.

– Ведите себя посерьезнее, – проговорил он. – Приказы Карбахаля (а с ним шутки плохи, вы знаете!) очень точны. Он хочет, чтобы пленные выглядели хорошо, как побежденные солдаты, а не как несчастные, которых ничего не стоит побить и взять в плен. Покоренные враги должны делать честь победителям.

– Пусть так, – заговорил Титубал, с трудом переносящий нравоучения, – но согласитесь, захватив наконец молодцов, которые столько раз от нас убегали, мы должны были принять суровые меры, чтобы они даже не помышляли о побеге.

– Короче, что это за меры?

Титубал замялся, и Кристофоро резко встал.

– Придется мне самому все проверить.

– Не стоит, полковник, – возразил Титубал. – Они крепко связаны и не могут пошевелиться. Меня можно упрекнуть только в излишней предосторожности…

Кристофоро перебил:

– Сколько людей в вашем распоряжении?

– Сто семьдесят пять, бандиты убили двадцать пять наших…

– Неужели сто семьдесят пять человек не могут уследить за пятнадцатью – двадцатью? Кто узнает об этом, будет невысокого мнения о мексиканцах.

– Что вы хотите, полковник? Я готов выполнить приказ. Если и сделал что-то не так, я ведь хотел как лучше…

Тон Титубала изменился:

– Итак, завтра на заре эти люди должны быть на ногах, а путы сведены до необходимого минимума. Хорошо их покормите и дайте агавовый напиток для подкрепления. Раненых посадите на лошадей, остальные пусть идут пешком с эскортом. Если они окажут сопротивление, карать не запрещается, но желательно, чтобы наказание не оставило заметного следа. Вы поняли меня?

– Да, полковник. Мне ясны ваши намерения. Я все выполню. Но позвольте задать вам вопрос…

– Говорите!

– После сражения под Сальтильо, когда мы взяли в плен этих людей…

– …и упустили австрийцев и обоз раненых…

Титубал не прореагировал на замечание и продолжал:

– Наш начальник, Бартоломео Перес, исчез. Вы не знаете, что с ним стало?

– Не знаю… но это не важно! В штабе давно игнорируют этого сумасшедшего. Карбахаль прогнал его с глаз долой, ужаснувшись его злодеяниям. Об этом человеке идет дурная слава – преступления, грабежи… О нем лучше не вспоминать… Оставим это. Я пересплю в вашей палатке, а завтра, на заре, в дорогу…

– Куда мы направимся, полковник?

– В монастырь Куаутемос, близ Монтеррея.

Голоса смолкли.

Ртуть внезапно проснулся. Удивительное дело, сначала он ничего не помнил. В голове все смешалось, в висках стучали молоточки пульса. Постепенно сознание прояснилось, память восстановилась.

Как же он мог все это слышать? Было ли это наяву или во сне, порожденном лихорадкой?

Вроде нет. Пленник тихонько повторил про себя услышанное: во сне не бывает такой логики и законченных мыслей.

Неожиданно капитан понял все и едва подавил радостный крик. В этих землях, поросших кактусами, опасными для людей и животных, живут грызуны вроде кротов или, скорее, сурков. Вся почва испещрена причудливыми ходами, которые зверьки прорывают во всех направлениях. Из-за этого часто происходят обвалы, люди и лошади ломают ноги, попав в глубокие дыры.

Очевидно, партизаны разбили свой лагерь как раз в таком месте, где акустика позволяла услышать звук на большом расстоянии. Вот он – счастливый случай!

Ртуть, полностью отключившись, смог услышать эхо разговора. Какие же выводы?

Он и его товарищи вовсе не спасены. Речь шла лишь о форме казни, которая их ожидала. Но, по крайней мере, не будет насильственной смерти с ужасными побоями и пытками. Пленные предстанут перед судом. Но люди, жертвующие жизнью во имя долга, каждый день рискуют встретиться со смертью… А главное, роковое событие еще не скоро. Теперь – конец неподвижности, выматывающей все силы.

«Что же, – прошептал Ртуть, – у нас целые сутки! Нас освободят от пут. Там поглядим!..»

Первые утренние лучи скользнули по кронам деревьев. Ртуть не удержался. До этого он не подавал признаков жизни. Но раз его убьют только завтра…

Не разжимая губ, юноша мелодично и протяжно свистнул. «Ртутисты» хорошо знали этот звук. Они услышали, зашевелились. Тогда капитан крикнул во весь голос одно слово:

– Надежда!

Четыре охранника вскочили, угрожая штыками. Но тут раздалось пение горна. На опушке леса показались две фигуры: командующий Титубал и полковник Кристофоро.

Ртуть облегченно вздохнул: это был не сон!

ГЛАВА 5

Цивилизованный мексиканец. – Мы убиваем, но не пытаем. – Ртуть в затруднении. – Слово француза. – Есть еще место случаю.

По-прежнему в плену, но какое облегчение! После нескольких суток пытки неподвижностью «ртутисты» испытали безграничное наслаждение.

Полковник Кристофоро вовсе не походил на предводителей матадоров и других бандитов. Увидев солдат Титубала, а вернее, Бартоломео Переса, он с отвращением поморщился.

И правда, трудно было представить такое удивительное сборище преступных, зверских физиономий. Облаченные в рваные и грязные мундиры, партизаны походили на разбойников с большой дороги, нападающих на проезжих с целью отнять и кошелек и жизнь…

Полковник Кристофоро был солдатом в лучшем смысле этого слова, настоящий офицер, сознательно выполняющий свой долг. Примерно сорока лет, серьезный, бронзоволицый, с черными как смоль длинными усами. На мужественном лице – огромные глаза с длинными ресницами.

Кристофоро решил сам заняться пленными, оставив Титубала, который бесился от выказанного ему недоверия.

Полковник не скрывал своего презрения к бесполезной жестокости.

– Врагов мы убиваем, но не пытаем.

Ртути довелось несколько раз сталкиваться с солдатами Хуареса из регулярной армии, которых он считал достойными уважения. Новое лицо лишь подтвердило это впечатление.

Когда два человека – пленный француз и мексиканский начальник – посмотрели друг другу в глаза, они поняли, что принадлежат к одной породе честных вояк.

«Ртутисты» выглядели неплохо, по примеру своего шефа. Их форма, конечно, сильно пострадала, но выручила сноровка. Как только пленных освободили от пут и разрешили сходить под конвоем к ближайшему источнику, французы вернулись подтянутые и аккуратные.

Питух выпрямился во весь рост и снова стал воинственным севастопольским зуавом. Бедняк опять превратился в насмешливого парижского гавроша. Толстяк и Булочка, несмотря на плохо зажившие раны, стояли в строю как на параде.

Кристофоро пересчитал пленных. Их оказалось семнадцать.

– Командующий Титубал, – обратился он к партизанскому начальнику, – вы говорили о двадцати, где остальные?

Титубал побелел от ярости, но сдержался и лишь неопределенно махнул рукой. Разве мог он признаться, что этой ночью приказал бросить трех умирающих в соседний барранкос?

Полковник все понял и не настаивал на ответе. Он уже принял решение игнорировать Титубала и взять командование на себя. Бандиты спешили выполнять приказания, отданные мужественным, громким голосом.

Кристофоро руководил распределением пищи. Пленные получили то же, что и охранники: мате[148], маниоку, кукурузные лепешки.

По-солдатски сурово, но не грубо допросил полковник всех пленных по очереди. Некоторые страдали от ран, мексиканец осмотрел больные места и разрешил оказать друг другу помощь.

Одного француза с переломленной рукой, молча переносящего боль, полковник взялся перевязать собственноручно, но у него плохо получалось.

– Кто может помочь этому человеку? – громко спросил он.

– Я, полковник, – ответил Ртуть.

– Подойдите сюда и действуйте.

Ртуть подошел, за ним Тейеб и Бедняк. Они быстро наложили на больную руку самодельные шины.

– Как хорошо! – произнес раненый.

– Один из вас, – продолжал Кристофоро, – сядет на лошадь и будет поддерживать этого человека.

Бандиты Титубала с изумлением наблюдали за происходящим, не решаясь зубоскалить: полковник не простил бы такой наглости.

О, Ртуть охотно пожал бы ему руку! Но приходилось соблюдать дистанцию: фамильярное обращение выглядело бы дурным тоном. К тому же наш герой знал, что эти гуманные действия не спасут от неизбежной роковой развязки.

Конечно, полковник Кристофоро великодушен, но – с улыбкой замечал про себя Ртуть – не стоит забывать, что он получил приказ приукрасить товар.

Кристофоро подошел к Титубалу.

– Сколько у вас лошадей?

– Сто двадцать две.

– Лошадей вы считаете лучше, чем людей. Выделите нужное количество, чтобы пленные ехали верхом. На вашу долю останется его пять лошадей, я надеюсь, вы сможете обеспечить охрану.

– Будьте осторожны, полковник, – гневно проговорил Титубал, – это же дьяволы, а не люди…

– Вы что, боитесь их?

– Я, полковник? Это оскорбление!

– Вы сами напрашиваетесь на такое замечание. Я также советую вам быть осторожным: недалек тот час, когда свободная Мексика призовет к ответу тех, кто пытался опозорить ее…

– Но…

– Молчите и выполняйте приказ!

Титубал замолк. О, с каким удовольствием он порубил бы саблей этих хладнокровных людей, которые делали вид, что происходящее вокруг им безразлично!

Процессия организовалась. Безоружных пленных сопровождал мексиканский эскорт.

Ртуть внимательно наблюдал за каждым движением. В его голове уже зрел план: можно все поставить на карту, ему с товарищами не впервой пробиваться через превосходящие силы противника.

В самом деле, похоже, что за ними никто не следил. Бедняк беспрепятственно приблизился к своему другу и прошептал:

– Здорово! Кажется, пока все идет хорошо…

– Совсем неплохо, – в тон ему ответил Ртуть и добавил, смеясь: – Пусть продолжается в том же духе!

Бедняк сказал:

– Надо придумать, как уйти, не простившись, от этих молодцов.

Ртуть собирался ответить: может быть, передать всем пароль, который послужит сигналом к сумасшедшей и отчаянной попытке…

Но в эту минуту полковник Кристофоро, который находился в двух шагах от Ртути, громко и отрывисто спросил:

– Капитан Ртуть, вы француз?

– Да, полковник.

– Дайте мне честное слово, что в дороге не предпримете попытку к бегству. Тогда я по-прежнему буду предоставлять вам относительную свободу…

– А иначе?

– Иначе я буду вынужден передать вас на попечение командующего Титубала.

Ясно было, что это означало: поход со связанными руками и спутанными ногами.

«Вот дьявол! – выругался Ртуть. – Можно подумать, он слышал слова Бедняка».

Капитан колебался и молчал. Он хорошо знал цену своему слову. Но он знал также, что в конце пути всех французов ждала смерть…

Тем не менее юноша даже испытывал некоторую гордость за уважение, оказанное ему и его воинам.

– Полковник, позвольте мне сказать вам пару слов наедине.

Кристофоро посмотрел на пленного с удивлением, но любопытство взяло верх, и он приблизился к Ртути.

– Что вы хотите?

– Полковник, мне известно, что мы направляемся в монастырь Куаутемос…

Полковник вздрогнул от неожиданности. Ртуть продолжал:

– …где нас ждет военный трибунал, который приговорит нас к смерти.

– Откуда вы знаете? Это невозможно…

– Вы забываете, полковник, что для нас, французов, слово «невозможно» не существует. Конечно, я могу вам все объяснить… Но, думаю, не стоит… Главное, что я в курсе. Итак, слово, которое вы просите дать, равноценно смертному приговору мне и моим храбрым товарищам. Я имею право распоряжаться своей жизнью, но не могу вести людей на казнь, не рассказав им все.

– Что же вы предлагаете? Мне претит обращаться с вами известным образом, я отвечаю за вас и уже поступил довольно неосторожно.

– Да нет же, полковник. Благодарю вас за то, что вы не ставите под сомнение честь французов. Я прошу разрешить мне получить согласие товарищей.

– Они не согласятся.

– Вы их не знаете…

Кристофоро немного подумал – мужество и благородство пленника поразили его.

– Что вы будете делать?

– О, вы сами все увидите и, уверен, останетесь довольны.

Ртуть крикнул:

– Бедняк!

– Здесь! – отозвался приятель, спеша на зов.

Бедняк сделал воинскую стойку и приветствовал полковника.

– Полковник Кристофоро предоставляет мне исключительное доказательство своего уважения: он просит дать честное слово, что до конца пути мы не предпримем попытки к бегству.

Бедняк промолчал, а про себя подумал: «К черту великодушие! Так было бы здорово сделать последнюю в жизни глупость…»

– Я готов дать слово, тогда с нами будут обращаться как с солдатами, а не как с дикими зверями.

«О, это кое-чего стоит», – подумал Бедняк, не перебивая капитана.

– Но мне необходимо, чтобы вы все взяли те же обязательства, что и я. Вы должны знать, что, прибыв на место, мы подвергнемся суду и будем расстреляны или повешены. Ты все понял? Теперь отвечай: соглашаться ли мне на это достойное предложение и давать ли слово французского солдата за себя и за вас?

Бедняк взглянул на Ртуть.

– Ваше мнение, капитан…

– Мое мнение – да, несмотря ни на что.

– Тогда решено. Давайте ваше слово.

– Но нужно согласие товарищей. Посоветуйся с ними, скажи, что я поведу их на смерть.

Бедняк отправился к «ртутистам» и в двух словах рассказал им все.

Питух выпучил глаза.

– Зачем советоваться? Все, что делает капитан, всегда правильно. Его слово – закон.

Все закричали хором:

– Пусть будет, как он хочет…

Бедняк вернулся к Ртути.

– Порядок!

– Итак, полковник, – обратился капитан к мексиканцу, – мы даем наше честное слово.

Полковник отдал честь.

– Спасибо, капитан. Командующий Титубал! – Тот явился в ярости, что с ним не посоветовались.

– Командующий, – произнес Кристофоро приказным тоном, – капитан Ртуть и его отряд в дальнейшем наблюдении не нуждаются…

– Но, полковник!

– Потрудитесь не перебивать меня. Я отвечаю за них и даю вам честное слово, что пленные не предпримут попытки к бегству. Объявите распоряжение вашим людям! Ступайте!

Титубал, весь кипя, отдал честь.

Через несколько минут отряд тронулся в путь. «Ртутисты» находились в относительной свободе между двумя группами мексиканского эскорта.

– Скажи, Ртуть, – тихо спросил Бедняк, – куда мы направляемся?

– В монастырь близ Монтеррея.

– Там нас расстреляют?

– Да.

– Когда мы туда приедем, можно будет считать, что мы сдержали слово?

– Конечно.

– И тогда мы сможем действовать как захотим?

– Очевидно!

– Это мне нравится, – заключил Бедняк. – Значит, между монастырем и казнью найдется времечко для потехи…

– И для счастливого случая! – прибавил Ртуть.

ГЛАВА 6

Инквизиторский монастырь. – Право на невозможное. -Покориться и ждать. – Где же Сиори? – Скелет на потолке.

Нигде инквизиция не оставила столько страшных воспоминаний, как в Мексике. В 1824 году, во время войн за независимость, население восстало против испанского ига.

Инквизиция укрепилась так прочно, так глубоко пустила корни в землю, что, казалось, никогда не выгнать ее из огромных крепостей с толстенными стенами.

Монастырь Куаутемос – одна из таких построек. Он ужасал и давил своей мощью. Здание представляло собой четырехугольник, каждая сторона насчитывала более ста пятидесяти метров. Черные стены высотой в сорок футов, испещренные бойницами, с железными решетками, за ними – плоская крыша, подобная гигантскому зверю, крадущемуся в долине, или сфинксу в пустыне. Образ отчаяния и смерти…

Ртуть, увидев перед собой эту мрачную громаду, собрал все душевные силы, чтобы не вздрогнуть.

«Мне больше нравится Маза», – прошептал Бедняк, намекая на старинную императорскую тюрьму, которая сейчас уже не существует.

Полковник Кристофоро придержал лошадь и оказался рядом со Ртутью.

– Капитан, вы сдержали слово, благодарю вас.

– От своего имени и от имени моих товарищей спешу выразить вам огромную признательность в доверии, нам оказанном… Позвольте спросить: это и есть монастырь Куаутемос?

– Да.

– Здесь нас будут судить и расстреляют?

Кристофоро молчал: и так все было ясно.

– Место очень подходящее для таких мероприятий, – заключил Ртуть. – Но мне хотелось бы уточнить одну деталь…

– Если я могу быть вам полезен, я к вашим услугам, – отозвался полковник.

– Вот что меня терзает: вы попросили у меня слова не предпринимать попытки к бегству, и я искренне дал его. До какого момента мое слово остается в силе? Вы имели в виду, что наше честное слово гарантирует повиновение не только во время переезда, но и в стенах этой мрачной крепости?

Кристофоро резко повернулся и посмотрел в глаза Ртути.

– Иначе говоря, капитан, вы желаете знать, сможете ли предпринять попытку к бегству, находясь в монастыре?

– Отвечу чистосердечно, как солдат и француз: вы поняли меня совершенно правильно. Вы слишком великодушно обошлись с нами, чтобы я пытался хитрить. Мне кажется, что с того момента, как мы переступим порог монастыря, я не буду более связан словом. Что вы на это скажете?

Полковник пожал плечами.

– Вы – настоящий француз, никогда не падаете духом! Неужели вы думаете, что можно бежать отсюда?

– Скажу не хвастаясь, – засмеялся Ртуть, – мы выходили из более трудных положений.

– Вы забываете, что вас будут охранять стены толщиной в десять футов и железные решетки. Остерегайтесь! В любом месте – на стене, на потолке или на полу – могут прятаться потайные конструкции. Под вашими ногами в любой момент может открыться подземелье-ловушка. Вы не представляете, наверное, до чего изобретательны на пытки были наши инквизиторы… Монастырь Куаутемос – это не тюрьма, а могила! – печально заключил Кристофоро.

– Пусть так, – заговорил Ртуть, продолжая улыбаться. – Но, полковник, вы еще не ответили на мой вопрос. Все, что вы сказали, для меня не столь важно. Мне не хотелось бы обсуждать с вами способы побега. Лишь одно парализует наше стремление к свободе: боязнь не сдержать слово. Поэтому я еще раз спрашиваю: до какого момента наше слово остается в силе?

В это время отряд приблизился к монастырю. Через широкий ров опустили подъемный мост. Титубал отдавал приказания, мексиканцы теснее придвинулись к пленным.

– Капитан, – с грустью проговорил полковник Кристофоро, – я отвечу вам так же откровенно. С этого момента вы и ваши товарищи свободны от обязательств по отношению ко мне. Вы сдержали свое слово, а теперь… да поможет вам Бог!

– Благодарю, полковник, мы постараемся сами себе помочь.

Тут подошел Титубал. Казалось, он слышал доверительную беседу.

– Полковник, – произнес он дерзко, – премного благодарен за помощь, которую вы соизволили мне оказать в доставке моих пленных, но теперь я за них отвечаю.

– Я знаю, сударь, – презрительно возразил Кристофоро, – роль солдата окончена, начинается работа тюремщика.

– Полковник! – воскликнул Титубал, побледнев от ярости.

Но Кристофоро, казалось, не слышал. Он протянул руку Ртути и промолвил:

– Прощайте, капитан. От всего сердца я бы хотел сказать вам до свидания!

– Кто знает? – Ртуть пожал руку полковника. Полковник отдал честь «ртутистам» и удалился.

– Отличный малый! – пробормотал Бедняк.

– Неужели, – добавил Ртуть, – люди все время должны драться и убивать друг друга?

Раздался голос Титубала. Уж этот не страдал от избытка великодушия и даже элементарной вежливости! Наконец полковник ушел, и можно было распоясаться!

Ртуть дал указание своему отряду: не протестовать, не сопротивляться. Покориться и ждать дальнейших событий.

Это не устраивало Титубала, он рассчитывал, что пленные сами спровоцируют акты насилия, и тогда можно отвести душу.

Французов подтолкнули к мосту. Они прошли вслед за капитаном дружно, как на параде, четко печатая шаг. Пленники оказались под низким сводом, от стен пахло плесенью. Впереди виднелась железная решетка с такими частыми прутьями, что через них едва могла просунуться человеческая рука.

Титубал пересчитал пленных: семнадцать, все на месте. Вдруг он закричал:

– Какого черта! Индеец! Где индеец?

С того момента, как «ртутисты» схватились с превосходящими силами врага, никто не обращал на него внимания. Несомненно, индеец был взят в плен вместе со всеми, ведь он храбро сражался плечом к плечу со своим обожаемым хозяином.

Потом Сиори исчез. Никто не мог даже вспомнить, когда его видели в последний раз. Титубал, сам по происхождению индеец, ненавидел своих соплеменников.

Короче, Сиори нигде не было. Что с ним – ранен, убит? – спрашивал разгневанный Титубал, но все молчали.

Охваченный приступом ярости, командующий дал приказ открыть железную решетку, и пленных втолкнули на лестницу со скользкими ступенями. Титубал предупредил: при малейшем движении полетят пули.

Ртуть тихонько свистнул, и французы, смирные, как овечки, принялись спускаться вниз. Партизаны освещали дорогу факелами. Отряд очутился в широких подземных коридорах с низкими потолками. Приходилось пригибать голову, чтобы не удариться. Запах селитры перехватывал дыхание.

Еще одна, две, три железные решетки, и пленные наконец оказались в круглом зале с высоким сводчатым потолком, откуда свешивался – что за жуткая фантазия! – белый от времени человеческий скелет.

ГЛАВА 7

Следы инквизиции. – Камера пыток. – В цепях. – Титубал отдыхает. – Слесарное дело. – Тюремщики в плену. – В подземелье. – Навстречу неизвестности.

Зал был круглой формы, но с одной стороны чем-то перегорожен. При свете факелов Ртуть разглядел возвышение с дубовыми скамьями, в центре – подиум[149]. Очевидно, для трибунала.

Посреди зала стоял крепкий, грубо сколоченный большой стол, заставленный странными принадлежностями: подъемники, зубчатые колеса, рычаги… Над столом – что-то вроде виселицы, в углу – полуоткрытый металлический футляр в человеческий рост, утыканный внутри железными шипами.

Это была бывшая – а может, и теперешняя? – камера пыток. Ртуть не дрогнул. Питух немного выпрямился, Толстяк надулся, Бедняк ухмыльнулся, остальные выпучили глаза, толком не разобрав, что к чему.

Казалось, Титубал устраивал им экскурсию. Пленные, не останавливаясь, прошли дальше, дверь закрылась с пронзительным визгом.

В следующей комнате стены были утыканы лезвиями и крюками. В центре зияла черная дыра, откуда тянуло трупным запахом. Пол щетинился стальными иглами, между которыми человек едва мог поставить ступню. Нельзя было ни сесть, ни лечь, ни прислониться к стене. Обезумев от усталости и отчаяния, несчастный сам кидался в манящую пустоту…

Затем шли другие помещения. Титубал со злорадством демонстрировал свой музей ужасов. Казалось, под землей размещался целый чудовищный город. Наконец пленных вывели на поверхность. Снова решетки, железные двери вот последняя комната. Свет в нее падал из зарешеченного слухового окна, находящегося на высоте более десяти метров. Здесь было пусто, на стенах висели кольца и цепи.

Титубал задумался: надевать ли на пленных кандалы? Конечно, он отвечает лишь перед Карбахалем, известным своей жестокостью и непримиримостью. Но командующий боялся перестараться. Нужно, чтобы эти люди, представ перед судом, твердо держались на ногах, отвечали, даже пытались говорить что-нибудь в свою защиту, хотя их, конечно, никто не будет слушать.

В конце концов Титубал ограничился тем, что велел приковать пленных за ноги цепями с двойными звеньями. Цепи толстенные, кроме того, комнату закрывала частая металлическая решетка, а снаружи пленников стерегла вооруженная до зубов охрана в количестве десяти человек с приказом стрелять при малейшем неповиновении.

За все время французы не произнесли ни звука. Командующий бесился, оскорблял их как только мог, но пленные игнорировали головореза, словно их это не касалось.

Ох как чесались руки у негодяя Титубала! Уж он бы потешился всласть над беззащитными, но не смел. Ведь пленников нужно доставить в трибунал в приличном виде – таков приказ. Раздраженный партизанский начальник решил уйти: ему предстояло отчитаться перед Карбахалем. Но того не оказалось на месте, его вызвали срочным приказом. Куда, никто не знал. Трибунал нельзя было собирать до его возвращения. Тем более что суд и казнь собирались приурочить к большому религиозному празднеству, что-то вроде театральной мистерии[150].