скачать книгу бесплатно
Теперь за траву голову оторву.
Ты лучше, чувак, бы отлил бы в нее,
Так эк’ологичнее, блин, ё-моё!..
— Смело! Современно! – сама же оценила она.
– Супер! Просто супер! – запрыгал на табуретке Перескоков. – Мы порвем эту страну, как грелку!
Я не знал, что и сказать. Но вовремя пришел в себя Стас:
– Лично я никуда не полечу, – сказал он. – Ни на какие гастроли.
– Я тоже, – кивнул я, как мне казалось, твердо.
Но вечером мы как миленькие погрузились в лимузин Перескокова и двинулись впереди целой автоколонны, везущей звезд эстрады, в направлении аэропорта Шереметьево. Взялся спасать мир, не бойся описаться...
– Но ведь самолеты теперь не летают, – удивился Стас, когда мы медленно-медленно продвигались через окружавшую здание аэропорта толпу народа с флажками и плакатами «We love Тот-Того!!!», «I love пи-пи!!!» и даже «Тот-Того, мы пи-пи с вами!» Они были всюду, даже на крыше.
– Нам ужасно повезло, – сообщил Перескоков, сидевший напротив нас. – Мой пилот однажды побывал на концерте моей бывшей группы и, естественно, оглох. Ничегошеньки теперь не слышит. Так что он летать не боится.
– А как же он по радио переговаривается? Со всякими там диспетчерами? – спросил Стас.
– А зачем? – удивился Перескоков. – Это было нужно, когда небо кишело самолетами и на посадку неизвестно было куда идти: вдруг там кто-то уже есть. А сейчас и в небе чистота, и взлетные полосы все свободные, садись – не хочу.
– А для чего здесь столько народу? – продолжал расспросы Стас.
– Это ваши фанаты, – пояснил Перескоков.
– Да откуда у нас могут быть фанаты, если мы еще ни разу не выступили?!
– Это все, друг мой, дело техники, – сказал Перескоков, – мы профессионалы или где?
Он достал свой мобильник, приставил его к губам и артистично объявил:
– Внимание, диспетчерским службам и всем, всем, всем, кто пришел сегодня проводить своих любимцев в турне по дремучим глубинам нашей великой страны! Говорит Вениамин Перескоков. Просьба не путать с Перископовым...
По тому, как от его негромкого голоса завибрировали пуленепробиваемые стекла машины, и по легкому эху, которое пробивалось из-за них, я понял, что его речь транслируется через громкоговорители на всю площадь.
– ...Встречайте! Звездный кортеж возглавляет лимузин суперсовременной группы «Тот-Того», и я, Вениамин Перескоков, просьба не путать с Перископовым, ее генеральный продюсер! – продолжил наш скромный конферансье, а затем принялся по очереди объявлять остальных участников тура, въезжавших через служебные ворота на аэродром. Тут, словно припаркованные автомобили, в ряд стояли десятки громадных разноцветных авиалайнеров.
Когда Перескоков закончил, небо над аэропортом озарилось разноцветными огнями, и прозвучал запоздалый треск фейерверка. Неизвестно откуда появились служебные машинки с желтыми мигающими маячками, а вслед за ними, объезжая хоровод лимузинов, прополз очень низкий желтый тягач с большими колесами, тащивший за переднее шасси средних размеров реактивный самолет советского образца.
К нему придвинули трап, и дверь нашего автомобиля отворил улыбающийся стюард в аэрофлотовской форме. Из прохладного кондиционированного воздуха салона мы вышли на пропахший техникой жаркий ветер и зашагали по асфальту.
Раньше всех на трап полезла Клавдия Самогудова, своим зычным голосом перекрывая оглушительный гул самолетных двигателей:
– Я хочу сидеть в кабине!
– Клавочка, я с тобой! – ломанулось за ней длинноносое «дитя порока».
После них на борт поднялся пожилой много раз заслуженный артист Комбинезонов с лицом мафиозного главаря под курчавым париком.
– Костя, я боюсь, – шепнул мне на ухо Стас.
– Я тоже, – кивнул я, чувствуя, что от волнения у меня начинает дергаться глаз. – От этих уродов можно всего ожидать. Надо было нам настоять, чтобы тур был железнодорожным.
– Ага! – возразил Стас. – А ты знаешь, сколько ехать от Москвы до Владика? В нынешней ситуации целый год можно тащиться.
– Да хоть два. Лучше долго ехать во Владивосток, чем быстро лететь на кладбище.
– Типун тебе на язык, – сказал Стас. – Ладно, пилот-то глухой, он нормальный. Да и наши – не самоубийцы все-таки.
– Не знаю, не знаю... – сказал я. – Во всяком случае, нужно сразу выяснить, где лежат парашюты.
...Самолет набился битком – звездами, обслуживающим персоналом и девушками из подтанцовки. Вспарывая облака, мы стремительно набирали высоту. Похоже, пилот у нас был лихач.
– И сколько нам лететь до Владика? – спросил Стас у Перескокова.
– Смотря с какой скоростью, – ответил тот уклончиво.
– А почему нас не инструктируют, как положено, по технике безопасности и не рассказывают, где находятся парашюты? – спросил я заветное.
– Это частный самолет, и никто тут этого делать не обязан. А парашютов на пассажирских самолетах не бывает.
У меня похолодело в животе, а Стас бессильно рухнул в кресло и страдальчески закатил глаза. Самолет потряхивала турбулентность, уши закладывало так, что казалось, их залепили пластилином. Но звезды, не испытывая ни малейшей тревоги, принялись за свои беспечные разговоры.
– Вот что, ребятки, – сказал Перескоков. – Настало время нам хоть немного порепетировать.
– Где? – удивился я. – Здесь, что ли?
– А ты как думал? – усмехнулся продюсер. – Тяжела и неказиста жизнь российского артиста. Айда за мной, – и он потащил нас через салон за какие-то шторки.
Пройдя небольшой тамбур, мы оказались в тесной музыкальной студии с аппаратурой, синтезатором, прикрепленными к полу высокими стульчиками, микрофонными стойками и, конечно же, баром. Тут уже сидели Грелкин, Шпулькин и самогудовский Лелик.
– Вы готовы? – спросил нас Шпулькин.
– Да мы и песен-то не слыхали, – возмутился я.
– При чем тут песни? – засмеялся Шпулькин. – Ну-ка, – повернулся он к Лелику и Грелкину, – покажите-ка ребятам, что значит настоящее эстрадное шоу, – и нажал на кнопку.
В студии зазвучал бойкий реп на знакомую мелодию. Парочка фаворитов примы вооружилась микрофонами и, приплясывая, запела:
Жили-были на свете два брата – Стас с Костей,
И они, то есть мы, прилетели к вам в гости
Показать вам, как стильнее стать и умней,
Как забить на условности глупых людей!
Если кто-то не хочет идти воевать,
Нужно вовремя мокрою сделать кровать,
А потом докторам заявить наотрез:
«Извините, но, блин, у меня энурез!»
Тут эти отморозки расстегнули штаны и стали, пританцовывая, причудливо скрещивать пляшущие в воздухе струйки. При этом они горланили припев:
И треснул мир напополам, дымит разлом,
Идет священная война бобра с ослом.
И меркнет свет, в ночи текут ручьи в узор,
Ну, кто сказал, что энурез – «ночной позор»?
Я просто осатанел. Я хотел наконец вдолбить в их дурацкие головы, что МЫ ЭТОГО НА СЦЕНЕ ДЕЛАТЬ НЕ БУДЕМ! Потому что мы этого делать не хотим. А еще потому, что в отличие от заслуженных звезд эстрады мы не умеем делать это по команде и по заказу... Я встал и уже набрал в легкие воздуха, чтобы заявить им об этом уже, наверное, в десятый раз, как вдруг самолет мощно тряхнуло, и я только клацнул зубами.
Все испуганно повскакали с мест. В студию вломилась Самогудова:
– Бегом в салон, уродцы!!! Застегните ширинки, пристегните ремни!
Глава четвертая.
«Последний дюйм» и радушный совхоз
Самолет мощно завибрировал и начал терять высоту. Мы кинулись на места. Ощущение было такое, будто мы летим в оборвавшемся лифте. Голова закружилась, и неприятно зашевелились внутренности. Вместе со всеми, кто не был пристегнут, а таких было большинство, мы со Стасом взлетели к потолку и стали барахтаться в невесомости. Так же внезапно самолет вновь выровнялся, и все свалились – кто в проход, кто на сиденья.
– Мы падаем! Мы падаем! – вопили попсовики.
– Где, где мой замечательный парашютик?! – горестно выкрикнул Перескоков.
Но хоть самолет и потряхивало, он уже не пикировал.
– Спокойно! – командным голосом рявкнула Самогудова, которая прибежала в салон вместе с нами. – Без паники! Это была всего лишь воздушная яма. Пристегнуть ремни, обхватить затылки руками и засунуть головы между коленей!
Все примолкли и, выполнив ее инструкцию, сидели скорчившись, как креветки, а сама Самогудова исчезла. Через минуту самолет натужно застонал и вновь стал рушиться в пропасть. Тут же прима ворвалась обратно в салон и сообщила почти победным тоном:
– А вот теперь мы действительно падаем! Сидите так же, как сидите, а я пойду попробую все-таки разбудить пилота. Хоть и жалко его.
Свет дважды мигнул и погас.
– Прав ты был, Костя, – услышал я тихий голос Стаса, – надо было поездом.
Мне стало даже не столько страшно, сколько грустно. Как глупо все вышло. Мы решили, что умнее всех и знаем, как спасти мир. А в результате дали себя уговорить на это уродское шоу... Так нам и надо.
Я выпрямился и посмотрел в окошко. Теперь, когда в салоне наступила темнота, там, в рассветной дымке, стал отчетливо виден зубчатый силуэт леса. Мало кто расскажет вам, что чувствуешь, когда падаешь в самолете. Так вот, слушайте. Чувство такое, будто катишься на санках с горы к краю пропасти.
Вдруг в моей голове отчетливым эхом прозвучала последняя фраза примадонны. Выходит, мы падаем, а пилот спит?! И, может быть даже, мы падаем как раз поэтому? А старенькой добренькой дуре жалко его растормошить!
Как раз в этот момент в полутьме салона вновь возникла ее фигура.
– Бесполезно! – заявила она. – Но я считаю, унывать не стоит. Давайте-ка споем хором наш новый хит. Как там? «Жили-были на свете два брата – Стас с Костей...»
Не нравится мне это прошедшее время! Придумала, как скрасить нам последние минуты... Затейница. Я поспешно расстегнул ремень и, спотыкаясь от тряски, стал пробираться в кабину. Ударившись головой о косяк, я миновал тамбур, ворвался в студию и увидел в полумраке распахнутую дверь к пилоту.
Она болталась из стороны в сторону и стучала о стену. Секунду я стоял, завороженно наблюдая, как в огромном лобовом стекле мелькают рваные облака. Какое-то странное оцепенение охватило меня. Говорят, так иногда бывает, когда находишься в смертельной опасности. Но длилось это только миг, придя в себя, я бросился внутрь.
В кабине мигал красный аварийный свет. На панели маячила надпись «Взять управление». Пилот храпел, развалившись в кресле. Я изо всех сил хлопнул его ладошкой по лысине. Он сделал такое движение рукой, словно отмахнулся от мухи, и что-то неразборчиво промямлил.
И тут я увидел, что по полу у него под ногами катаются пустые бутылки из-под коньяка и пепси. Господи, да он же в стельку пьян! Он жрал коньяк, а эта добренькая дура пила с ним пепси-колу! И небось песни с носатым орали...
Я схватил пилота за грудки и принялся изо всех сил трясти его. Он приоткрыл глаза и снова что-то промычал. В панике я стал лупить его по щекам.
– Просыпайся! Просыпайся, гад, мы падаем! – вопил я, прекрасно сознавая, что это бессмысленно, ведь летчик-то глухой. – Возьми штурвал, мерзавец!
– Ах, штурман, – вдруг промямлил тот и неуклюже отмахнулся. – Прошу вас, воздержитесь от рукоприкладства.
Тут кабину накрыла тень. Я бросил взгляд в окно и увидел, что мы уже совсем низко скользим вдоль лесистого склона. Рывком я выдернул пилота за грудки из кресла, бросил в проход, занял его место и схватился за тугой непослушный штурвал. По мере того как я, словно вожжи, тянул его на себя, машина стала медленно задирать нос. Меня вдавило в сиденье, я ощутил легкое сотрясение и услышал треск. Самолет коснулся хвостом верхушек деревьев, догадался я.
И тут же случился ужасающий удар. Меня впечатало в штурвал, а нос самолета погрузился в грохочущую тьму. Сквозь разбитые окна в кабину градом влетели какие-то обломки. Перекрывая предсмертный рев двигателей, раздался громовой взрыв, и все озарилось огнем.
Я выпал из сиденья в проход, прямо на пилота, скатился с него и почувствовал, как меня больно прижало боком к каким-то выпуклостям под приборной доской. Я попытался слезть с них, но мне показалось, что я вешу целую тонну...
Вокруг трещало и скрежетало, видно, самолет катился, скребя корпусом о землю. Тряхнуло... И вдруг наступила такая пронзительная тишина и такая легкость, что я было решил, что все-таки умер. Но боль в боку заставила понять, что это не так.
Стараясь не наступать ладонями на ошметки стеклопакета, на какие-то щепки и даже ветки, я пополз по наклонному полу развороченной кабины, так как лежали мы, по-видимому, слегка завалившись набок.
Меня колотила нервная дрожь, в ногах и в животе то и дело возникала сосущая слабость, в голове гудело. Но все-таки мы приземлились и все-таки остались живы. А еще неизвестно, что было бы, не возьми я в последний момент штурвал в свои руки...
Вдруг я услышал абсолютно трезвый голос пилота:
– Ну и кто так садит самолет?
Придерживаясь за сиденье, я поднялся и хотел со злости как следует пнуть его. Но он лежал все так же с закрытыми глазами и просто бредил.
– Это был ваш последний полет, штурман, – не открывая глаз, сказал он саркастически: – Вы уволены...
Через разгромленную студию я осторожно двинулся в салон. Разрушений там практически не было. Похоже, все были живы-здоровы и даже более того, тут, словно в плацкартном вагоне во время посадки, царил приглушенный, будничный базар.
– Ты, главное, Веничка, не расстраивайся! – кудахтала Клавдия Самогудова. – Самолетик был уже старый, потрепанный... С таким проектом, как «Тот-Того», ты себе десять новых купишь!
– Это просто безобразие! – сурово вещал Шпулькин. – Кто отвечает за транспортировку в турне? А если мы все будем так выполнять свои обязанности?
– И какие это у тебя обязанности?! – огрызнулся Перескоков. – Критиковать мы все горазды!..
Кто-то схватил меня за рукав. Я подпрыгнул от неожиданности. Это был Стас.
– Костя, ты в порядке?
– Кажется, да... В башке только звенит и боком треснулся... Надо срочно сваливать отсюда, а то рванет еще!
– Не-не-не, – быстро помотал головой Грелкин. Глаза у него были как два блюдца и еле помещались на лице. – Я в окошко видел: крылья с баками уже отвалились и взорвались раньше.
– Точно? – усомнился я.
– Точно-точно, – снова покивал он взволнованно. – Я полагаю, нам не следует никуда выходить. Нужно оставаться здесь и ждать.