Мокрая. Эротика

– Мне кажется, их больше, чем кажется. Добрые люди не кричат о себе, поэтому остаются незаметными.

– Это правда, согласна.

Григорий умел готовить сам, точнее, вынужденно научился. Он быстро приготовил ужин из недорогих продуктов, купленных в соседнем магазине в спальном районе.

– А что там дальше? – спросила Ирина.

– Дачи.

– А дальше?

– Кладбище.

– Не страшно?

– Кого?

– Точнее, кладбища.

– Они уже никому плохого не сделают.

– Парадокс жизни и парадокс смерти, который всё выравнивает.

Григорий взял паузу, чтобы следующая тема была более приятной, и через минуту предложил чай: зелёный или чёрный.

– Мне фруктовый, если есть.

– Нет. Есть мята, листочек.

– Замечательно, хочу. У тебя здесь мило, чисто, убрано. Не так, как обычно бывает у одиноких мужчин.

Григорий хотел спросить, часто ли она бывает у одиноких мужчин, но решил, что это лишнее. Особенно после того, как заметил пятно на её бриджах, когда она выходила из тренерской. Он не рассчитывал на многое. Максимум, по его мнению, они могли бы встречаться около недели, но не больше месяца.

Причина была банальна: его скудный бюджет не выдержал бы даже малейшего увеличения расходов. Пришлось бы встречаться дома с порцией жареной картошки или, в лучшем случае, на улице в парке, если погода будет тёплой. Эта весна была прохладной, и бархатистой температуры, при которой чувства раскрываются от одного глотка свежего воздуха, ещё не было, хотя на дворе стояла середина апреля.

– Тебя как нарисовать? – спросил Григорий, разливая бледно заваренный, но ароматный чай с листочком мяты. Ирина почувствовала бодрость и хотела ответить длинно, но, подумав, сжала все свои пожелания в одно слово:

– Нагой.

– Тогда лучше прилечь. Сидя устанет спина, а стоя – ноги.

– Откуда ты всё знаешь? Хотя натурщицы часто позируют в училище?

– У нас институт, не училище.

– Извини.

– Нормально.

– Сейчас попьём чай, поедим твоё кулинарное творение и окунёмся в эстетическое искусство. Правда, на сытый желудок трудно будет поймать катарсис.

– А ты ловила его?

– Катарсис?

– Да.

– Возможно, хотя не могу быть уверена, потому что никто точно не знает, что это такое. Можно только предположить.

– Человек – странное существо. Сам придумывает определения и говорит, что это правда, а остальное – нет.

– Согласна. Можно ли узнать тайну жизни, если мы не знаем, что такое сама жизнь?

– Мне с тобой приятно вести разговор. Правда, думал, что красивые девушки не способны к беседам о высоком.

– Все заняты своими мыслями, которые сами себе воображают. Я имею в виду людей, создающих для себя идеалы и следующих им, порой всю жизнь.

– А что остаётся, если нет другого пути? Никто не знает смысла жизни. У каждого он свой. Никто и никому этого не сказал, да и кто может сказать человеку?

– Мда-а-а, всё сложно.

– Поедим или будем рисовать сначала?

– Сколько времени нужно, чтобы срисовать?

– Час, потом дорисую сам, по памяти.

– А ты сфотографируй, потом дорисуешь.

– Фото не передаёт перспективу, только искажает вид. Лучше не надо.

– Поняла. Думаю, ты станешь великим художником с такими принципами, но есть шанс остаться неизвестным.

– Знаю. Я к этому готов.

– Поедим, подкрепимся, потом я лягу.

После небольшой паузы она неожиданно добавила:

– Может, тебе трахнуть меня сначала, чтобы ты больше концентрировался на цветах и рисунке, а не отвлекался на мысли?

– У, – коротко ответил Григорий, и они принялись ужинать.

Всё время, пока они ели, они не проронили ни слова. Никому из них больше нечего было сказать, а сценарий дальнейших событий был предрешён, за исключением последовательности. Григорий не решил, что делать сначала, а Ирина не знала, что решил он. Интрига возбуждала её и давала ему почувствовать себя хозяином положения, альфа-самцом, который решает, заняться ли сексом или пойти спать.

Доев и запивая чай, Григорий взглянул на Ирину. Она на несколько секунд перестала есть, замерла и, направив взгляд на него, стала ждать, что он скажет, сдвинется или хотя бы крикнет, чтобы она поняла, что он перестал думать и принял решение, которое внесёт ясность в её смятение.

Отложив последний кусок банана, она встала, взяла лимонад, который они купили вместе, и пошла в единственную комнату, служившую одновременно спальней и залом. Когда Григорий вошёл, она сидела на диване, который был и кроватью, и разглядывала свои ноги, изящные, словно фигура девушки, олицетворяющей совершенство природы, притягивающей саму природу в лице мужчин. *Природа заманивает природу, чтобы продолжить род, породить новую природу*, – подумала она.

"Как только умный и воспитанный парень, так сразу нищий", – размышляла она, разглядывая его и время от времени переводя взгляд на улицу, где сумерки обещали приход ночи. Времени, когда стираются границы, времени, соединяющего влюблённых.

Любили ли они друг друга в этот вечер, в этот миг, или их сближала лишь похоть? Это осталось их тайной, которую мы никогда не узнаем. Но точно известно, что утром они не планировали оказаться в обществе друг друга вечером. Приближение к моменту, когда они ещё не вступили в близость, было лишь промежутком времени, а не обстоятельством.

– Сядь. Подними ноги, согни в коленях, левую отодвинь в сторону. Вот. Смотри прямо на меня, я должен поймать взгляд. Зритель потом должен увидеть цепкий взгляд, направленный на него.

Григорий начал рисовать так увлечённо и быстро, что первый эскиз карандашом закончил за полчаса.

– Взгляд, не получается взгляд. Ты устала?

– Нет, но чувствую усталость. Может, ты грустишь?

– Немного.

– Буду трахать потом, я так решил. Ты должна быть возбуждена, иначе я не смогу передать взгляд. Тело я перерисую по памяти, но взгляд – нет, его нужно сделать сейчас.

Он перестал двигаться, а после паузы встал. Снял одежду, одну ногу поставил на край стула, другую опустил на пол. Сделав несколько мастурбирующих движений, добился стойкой эрекции и продолжил рисовать, начав со взгляда Ирины.

Ирина, повидавшая на своём коротком веку не одну сотню мужских членов, сейчас смотрела на его гениталии, как жаждущий в пустыне на мираж озера, до которого невозможно дотянуться. Она слегка приоткрыла рот, почти незаметно, лишь на несколько миллиметров, но эти штрихи добавили её взгляду такую яркость, что без её натуры он бы никогда этого не добился.

– Взгляд, глаза и, конечно, губы – это то, что отличает человека от самого себя в разные минуты, даже секунды его жизни. Меняется мысль – меняется взгляд, – сказал он.

Ирина заметила, что правильно говорить «меняются мысли» или «меняется мысль», но сдержалась, решив, что это мелочь, не стоящая внимания. *Почему человеку можно кривить интонацией в голосе, но нельзя искажать слова? Ведь интонацией порой, почти всегда, можно сказать больше, чем словами*, – подумала она.

Следующим элементом картины, который он начал рисовать красками для правильных теней, стали её ноги и промежность в той позе, в которой она сидела. Тени создавались сложным боковым освещением от уличных фонарей. Комнатное освещение он оставил включённым только в прихожей, оно падало ей в затылок, обволакивая шею мягким контурным светом, а передняя часть тела оставалась в сумерках, освещённая фонарём перед домом.

Он торопился зафиксировать тени, боясь, что идиллию нарушит освещение от второго столба, который был рядом, но сегодня не работал. Если бы он включился, двойное боковое освещение испортило бы тени. Остальную часть картины он размазал кистью, создав абстрактный стиль с фокусировкой на нужных деталях.

– Завтра добавлю штрихи, это займёт пару дней, – сказал он.

– Завтра могу прийти.

– Нет. Мы не должны больше встречаться, иначе картина не получится. Она должна передать мгновение страсти, которое проходит у всех, когда приходит время. Оно может вернуться, а может и нет, и вообще…

– Никогда не думала, что можно влюбляться во время, в мгновение. Я хочу запомнить этот вечер навсегда, на всю жизнь.

– Громко сказано. Забудешь, и намного раньше.

Дальше он молча подошёл к ней и, проведя пальцем по её нагому телу от промежности до макушки, сначала дал облизать себя, затем перевернул. Она встала коленями на сидение дивана, чтобы двигаться вперёд и назад ягодицами с амплитудой, придерживаясь и отталкиваясь от спинки.

Она не успела кончить, но почувствовала, как тёплая жидкость заполнила её влагалище.

– Уходи, – тихо сказал он и снова сел за картину.

Она оделась, и её трусы намокли от спермы, которая начала вытекать. Её было много, и Ирина захотела попробовать её на вкус. Собрав немного на кончики указательного и среднего пальцев, она поднесла их к губам и облизала языком.