скачать книгу бесплатно
Вспоминаю ещё одно счастливое лето. Я, моя сестра Лена и папа с мамой приезжали на Ярославский вокзал, что у метро «Комсомольская» раскинул свои перроны, и садились в сказочный поезд с красочными надписями по бортам вагонов: «Ветлуга». Поезд следовал до Шарьи, но мы сходили раньше. В центре Костромской области, утонув в Костромских же лесах стоит по сей день городок Мантурово, с аккуратными разноэтажными домиками, весь в зелени деревьев да кустарника, в садах и огородах. Заводы и фабрики, которые в то время давали городку жизнь, тоже утопали в зелёных посадках. Город был взят в окружение плотным кольцом боров, с соснами-исполинами – сёстрами корабельных мачт, беломошником, а за ними (борами) простирались картофельные поля. Зеленели листья деревьев защитных посадок у автомобильных дорог, по краям стояли сбитые из досок заборчики, причудливо сложенные «домиком» и подпирающие друг друга как два пьяных товарища завалившись «один на другой».
– Для чего это? – интересовался я у папы, показывая ему через окно, – вот, вот, опять проехали… Для чего так делают?
– Для того чтобы зимой снег скапливался – отвечал тогда со знанием дела папа.
Я смотрел вокруг и запоминал – будет чем удивить ребят во дворе – у нас такого не встретишь.
***
Состав к перрону Ярославского вокзала подтягивал маневровый тепловоз, зеленого цвета с большим гербом Союза либо с красной звездой, прикреплённой, как мне казалось, на месте носа. Медленно, неспешно, основательно, подкатывались пока ещё пустые вагоны. Через толстые двойные стёкла были видны открытые двери купе, для удобства поднятые верхние и нижние полки. На задранных вверх деревянных столиках закреплены белые с синими двойными горизонтальными полосками скатерти, больше напоминающие своей толщиной полотенца. Состав замирал, со скрипом отворялись тамбурные входные двери вагонов и пассажиры, в сопровождении провожающих, стремились попасть внутрь, занимая места, согласно купленным билетам.
Родители брали целое купе. Папа с мамой распаковывали и укладывали в подседельные короба сумки, а мы с сестрой сидели по обе стороны от столика и долго и упорно вглядывались в сгущающиеся московские сумерки, будто грязную вату пытались проткнуть их своими взглядами.
Скоро состав поедет мимо городов и деревень, мимо полей и лугов, по цветущей, живущей, дышащей своим особым ритмом огромной стране. Такой родной, такой любимой. Ночью, когда поезд будет долго стоять у перрона станции в Ярославле, я выберусь из-под одеяла и чуть подвинув шторку, через образовавшуюся щёлку увижу вокзал и большое количество людей на нём. Люди снуют мимо вагонов: кто-то спешит на поезд, кто-то по своим делам, а кто-то просто сидит и ждёт чего-то или кого-то. А на следующей день, когда состав пойдёт по Костромской области перед моим взором, будут проноситься деревни и городки, такие же, как Мантурово, и везде я увижу людей, много людей. Что вам Москва? Тут тоже всё дышит жизнью! Здесь тоже люди живут, влюбляются, рожают и умирают, смеются и плачут, работают, выходят на пенсию, ругаются, поют песни, справляют дни рождения, мирятся. Жизнь бьёт ключом! Вот на мотороллере по асфальтированной дороге едут мужчина и женщина. У них огромных размеров рюкзаки. Мужчина следит за дорогой из-под нависающих густых бровей, женщина придерживает рукой белый платок, завязанный на голове косынкой и поглядывает на пролетающие мимо вагоны поезда.
«Тоже читает надпись «Ветлуга», – летят вместе с вагонами мысли у меня в голове.
Мотороллер уж умчался давно из нашей истории, пока я тут описывал его наездников, но едут и другие люди по этой дороге, идущей параллельно железнодорожной насыпи. Вот автобусная остановка, полна народу: бабушки, «кто с внучкой, кто с Жучкой», с вёдрами, полными лесных ягод, черничных, тёмно-синих, ждут автобуса, следуют из близлежащего леса. Асфальтовый настил дальше выходит к железнодорожному переезду. Вижу скопление машин. Шлагбаум закрыт, на высокой железной лестнице идущей в будку смотрителя стоит сам смотритель в оранжевой рабочей безрукавке и держит флажок в руке: «С путями всё в порядке! Проезжай машинист! Провози свой состав!» Но и эта картина проносится мимо и улетает из нашей истории, и вот уже поля, поля тянутся за горизонт. Стройными рядами двигаются тракторы тянут телеги, готовят, а затем и собирают урожай для огромной страны. Они похожи на маленьких божьих коровок, только с синими крылышками, накроешь ладошкой окно – и нет их, уже не видно. Но на самом деле люди работают, выполняют свои обязанности, и страна живёт. Радуется солнцу, теплу, чистому небу над головой, лету и последовавшей за ним осени будет радоваться, зиме, весне. И так из года в год, было, есть и будет. Я так тогда думал.
***
Под мерный стук колёс разнообразные яркие насыщенные пейзажи часами проносилось мимо окна купе. Рядом о чём-то размеренно, подстраиваясь под ритм хода поезда, переговаривались родители и пытавшаяся влезть в разговор, в виду своего взросления, сестра. Вот уже на светлом деревянном покрытии купейного стола появилась «скатерть-самобранка», которую заботливо расстелила мама. На ней в целлофановых пакетах разместились варёные яйца, запечённая курица, хлеб чёрный бородинский, нарезанный тонкими аккуратными кусочками, солонка, наполненная одним из некогда самых дорогих продуктов на Руси – подошло время ужина.
– Нравиться тебе наша страна? – задаёт мне вопрос папа.
– Да, очень.
Папа одобрительно кивает в ответ головой, а дальше чуть хитро прищуривает глаз и спрашивает ещё:
– А чего угрюмый такой?
– Устал ехать.
– Устал? – смеётся глава семейства, затем с искренним сочувствием, которое может исходить только от родного человека, ободряет, – ничего, чуть-чуть ещё потерпи, завтра приедем.
– Дедушку с бабушкой увидишь, – помогает папе мама.
Вот они так всегда, всё делают вместе. Чтобы не случилось, всю жизнь они друг другу помогают, делят трудности и радости. В счастье и в печали, всегда вместе.
– Да, давно уже не видели дедушку с бабушкой, – теперь соглашается папа, – соскучились, наверное, по ним? – на этот раз обращается он к детям одновременно.
Мы с сестрой в ответ соглашаемся.
Едет и едет поезд, а никак доехать не может. Далеко, видно, Мантурово от Москвы находится. Вот уже и ужин прошёл, совсем за окном темно стало. Вагон медленно затихал – люди ложились спать. Родители потушили верхний свет, оставив гореть ночники в изголовьях нижних полок. Скоро и ночники выключат, а электровоз будет всё также размеренно стучать колёсами по путям и уверенно тащить состав на северо-восток страны.
За окном не видно ни зги, лишь изредка, проезжая освещённые фонарями места, проступали силуэты кирпичных и деревянных зданий, очертания деревьев, попадались заплутавшие, по чьему-то неведомому умыслу, путники, но и они таяли в отблесках горевшей бледным светом лампочки.
– Дети, пора спать, – певуче, растягивая слова, призвала мама.
Забравшись под одеяла, щелкнув металлическими палочками-выключателями, временные обитатели купе вместе с окружающей обстановкой провалились в темноту.
Я лежал на спине и слушал биение колёс об рельсы, словно сердце в грудной клетке, что даёт составу жизнь. Потолок то выходил в прожектор на авансцену под вспышками пролетающих мимо окон фонарей, то обратно отодвигался в темноту. Маленькими шажками подкрался сон и вскоре я провалился в дрёму.
В поезде спится беспокойно. В Люблине, вагоны долго перецепляли, поезд «пыхтел», сотрясался, двигался то чуть вперёд, то чуть назад. Из-за шторки, уткнувшись носом в окно, я следил, как мужчина в оранжевой станционной спецовке фонарём просвечивал пространство между колёсами.
– Ты чего там? – послышался сверху голос мамы, – давай спи.
И как по мановению волшебной палочки опять наваливается сон вместе с набором скорости при отходе от станции.
Утро надвигалось из-за горизонта огромным тяжёлым огненным шаром. Здесь и небо, и солнце совершенно другие. Одно слово – севернее. Поезд шёл по перепаханной равнине. Техники в полях ещё не было. Ещё весь вагон лежал тряпичной куклой в тишине после ночных приключений. А пока, рядом с железнодорожной насыпью росли тонкоствольные молодые деревья, высаженные рядком и отталкиваемые потоком воздуха от поезда. На горизонте высился густой, непроходимый лес. Сказки про Иванушку и Алёнушки пришли из этих мест. Вот там, в том дальнем лесу, как раз и было то самое «копытце с водой», а жили брат с сестрой вот в той деревушке, чьи домики приютились под сенью нависающих над ними многовековых деревьев. Поезд, тем временем, бойко взлетел на монолитный мост, возвышающийся над дельтой реки. Здесь звук стука колёс о рельсы изменился, стал гулким, отражаясь от воды. Сказки продолжились: «молочные реки, кисельные берега» – и спрятаться есть где от гусей-лебедей. «Кисельные берега – топи», – заиграл в голове голос, – «молочные реки – глубокая вода, где рыбы много». Издавна леса, реки, поля кормили русских людей, спасали русских людей, служили русским людям. Затем помогали служить русским людям. Теперь уже седьмой десяток оканчивался, когда леса, реки и поля опять служат русским людям.
***
Поезд остановился подле низкого перрона. Мы с сестрой вышли в тамбур, волоча сумки, что были полегче – тяжелые достались родителям. Из вагона на свежий иссиня чёрный асфальт перрона была спущена металлическая лестница, рядом с которой на самом перроне стояла проводница – полная женщина в красном колпаке белой блузке, железнодорожном костюме – пиджаке и юбке тёмно-синего цвета. Несколько мгновений назад проводница открыла дверь вагона, спустила эту самую лестницу, на верхней ступени которой сейчас стояли мы, закрепила её и «процокала» по железным пупырчатым ступеням своими толстыми короткими каблуками туфель. Теперь женщина в красном колпаке стояла на перроне у лестницы, улыбалась сходящим вниз пассажирам и желала им счастливого пути. Сестра, а затем и я неуверенно начали спуск по ступеням и сначала девочка, а затем и мальчик попали в крепкие мужские руки. Я поднял голову на встречу взгляду весёлых голубых глаз из-под тонких линз очков и услышал, как Лена радостно выдохнула: «Дедушка!» Дедушка заулыбался, принимая с лестницы внучат. Он аккуратно поставил нас в сторонку на асфальт перрона и бросился помогать спускать папе с мамой чемоданы.
– А где бабушка? – поинтересовалась Лена.
– Где и положено быть настоящей хозяйке, – пояснил Юрий Александрович, – на кухне манты готовит.
– Манты! – радостно захлопал я в ладоши.
– Приехать в Мантурово и не отведать мантов – это был бы непорядок! – продолжал дедушка.
За разговором, дедушка и встречаемые им, все вместе, обогнули одноэтажное, выполненное из серых плит и имеющее деревянную скворечную крышу здание вокзала и направились к въезду на станцию, к железной конструкции автобусной остановки, откуда следовал транспорт до дома, где ждала гостей бабушка.
– Мы не на автобусе поедем, – покачал головой дедушка, – вон наши машины стоят, – указал Юрий Александрович на кремовый «каблучок» и белый «Жигуль», парочкой жавшиеся недалеко от остановки.
Рядом с ними мялись двое мужчин, спрятавшись от окружающих в облаке сигаретного дыма, будто накрытые туманом утренней долины.
– Вы автомобили с завода заказали? – поинтересовалась мама.
– Да, на заводе дали, вас встретить, – утвердительно кивнул дедушка.
6. В другой стране
Бабушка суетилась, переходя то на кухню, то обратно в зал, то вновь на кухню. Уносила грязную после еды посуду. Мама и Лена ей помогали. Угощение было изумительным. Дедушка и папа сидели на стульях в комнате, я напротив них через стол, на диване.
– Вижу, спортом ты занимаешься, – говорил дедушка, пока манты в желудках проходили процессы переваривания и усвоения, – а что насчёт ума? Какие книжки читаешь?
– Ну-ка, расскажи деду, какие ты книги прочёл? – подхватил папа.
– «Приключения Тома Сойера», «Приключения Гекльберри Финна», «Борьба за огонь»… – начал перечислять я, загибая короткие, чуть припухлые пальцы на правой руке. Причём, загибал я их указательным пальцем левой руки, видимо красочней получалось. Справедливости ради нужно отметить, что половину из названных книжек прочитал нам папа – мы с Леной только и делали, что внимательно слушали.
– Это хорошо, – остановил меня поднятой рукой дед, – а как же стремление к звёздам? Романтика?
– А что? – непонятливо пожал плечами внук.
– Как что? – продолжал дед, – я не услышал про «Робинзонов космоса»…
– Нет, про Робинзона Крузо мне не нравится, – протестующе закачал головой я.
– Да я тебе не про Крузо говорю, – пояснил Юрий Александрович, – я тебе про других робинзонов говорю, космических. «Робинзоны космоса», не читал?
– Нет, – продолжал отрицательно качать головой я, но дед не унимался:
– Или, вот если тебе зарубежные писатели чем-то не угодили, то слышал ли ты про «красного графа» Толстого и его литературное творчество?
– Нет, – продолжал отрицать всё я.
– Ну как же? – непонимающе смотрел дед на внука, – «О, время – таинственные сроки… ледяное пространство вселенной…», – неслись в пространство зала строчки толстовской «Аэлиты».
Внук слушал внимательно отрывок, который цитировал дедушка. Я старался лишний раз не дышать, но совсем не дышать не получалось.
– Нет, – вновь звучало отрицание, когда дедушка закончил цитировать.
– Хорошо, ну а Гагарина ты знаешь? – пошёл дедушка на крайние меры.
– Да, Гагарина я знаю.
Дед, будто бы принимая моё согласие, цитировал далее:
– «Вся моя жизнь кажется мне сейчас одним прекрасным мгновением…» – всё по известной речь первого космонавта, что разошлась, была растащена на большие и малые цитаты.
К концу монолога на устах у Юрия Александровича проступила улыбка.
– А вот это кто написал? «От чего луна так светит тускло…» – и Юрий Александрович вместе с автором ушёл путешествовать словами и строчками по садам и стенам Хороссана.
Дедушка читал эмоционально, повысив голос, выделяя начало и конец предложений, будто на большую аудиторию декламировал.
– Не слышал такое стихотворение? – поинтересовался он, глядя на внука сквозь блестевшие стёкла очков.
Я опять сел на своего конька, отрицательно покачав головой.
– Это Есенин написал, – пояснил после секундной паузы дедушка, – ну что ж, придётся нам с тобой пока вы у нас гостите, учить стихотворения и книжки читать.
На бурные голоса мужчин пришли женщины:
– Вы чего раскричались? – поинтересовалась бабушка.
Её непослушные завитушки волос топорщились из-под белого платка, повязанного на голову в виде косынки и сбившегося после трудов на кухне.
– Мы читаем стихотворения, – пояснил за всех Юрий Александрович.
– Какие? Евтушенко? – продолжала допрос бабушка.
– Можем и Евтушенко.
– Прочтите, прочтите – захлопала в ладоши от предвкушения Лена и тут же сходу плюхнулась на диван рядом со мной, слушать.
Дед, чуть-чуть подождал, смерил взглядом аудиторию, устроившуюся в комнате, чтобы послушать стихотворения. В нависшей тишине яростно билась в окно муха, в попытках улететь на улицу. Видимо, ей людское общение не нравилось. После театральной паузы дедушка начал нараспев:
– «Благословенна русская земля…», – когда дед читал стихотворение, все присутствующие в комнате притихли и слушали с великим вниманием.
Мне представлялся труженик, тот самый, чей прототип я наблюдал из окна, пока ехал сюда в поезде. Вот я смотрю поутру в окошко вагона, а там, в окошке, пока все спят, стоит колхозник в поле. Этот колхозник «вышел рано на заре и поразился вспаханной земле за эту ночь его руками поднятой…» Вот она деревенская лирика, вот он поэт-почвенник.
Стихи Евтушенко лились из уст дедушки и неожиданно кончились, так же певуче с одной стороны, с другой стороны резко, как и начались.
– А патриотическое? – попросил внук деда, – у Евтушенко были патриотические стихи?
– Да у него есть патриотические стихотворения, – поправила сына мама.
– У него все стихотворения патриотические, – заверил Юрий Александрович, – вот которое я прочитал, разве оно не патриотическое? Поэт выражает свою любовь к Родине, родной земле, к труду.
– Нет, – опять запротестовал внук, – я хочу, чтобы там было про нас, про русских, про советских.
– Хорошо-хорошо, – поднял руки, сдаваясь, Юрий Александрович, – вот тебе и про нас…
И начал:
– «Мы русские. Мы дети Волги…»
– И Москвы-реки, – выпалил я со своего места в помощь.
Дедушка на мгновение прервался, посмотрел на меня, блеснув стеклами очков, улыбнулся и подтвердил:
– Да, и Москвы-реки, и Вятки, и Унжи, – а затем продолжил читать.
После прочтения стихотворения в комнате повисла тишина, в которой слышны лишь были поскрипывания деревянных стульев, на которых сидели Юрий Александрович и наш папа, да опять же продолжала биться, пытаясь пробить собой стёкла и улететь в благоухающий яблоками, грушами и ещё какими-то невиданными запахами оазис цвета и листвы, муха. Дедушка закончил паузу, обратившись к внучке и внуку:
– А знаете ли вы, дети, сколько у нас в стране разных народов живёт?
Я вспомнил карту Советского Союза, которую видел в атласе дома. На карте были очерчены границы СССР и показаны республики, входящие в состав Союза. Самая большая по территории республика была РСФСР – Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика. Существовала и более хулиганская расшифровка этой аббревиатуры: «Ребята, смотрите, Федька сопли распустил!» Однако, эту расшифровку я предпочитал не произносить, лишь только помнить. На каждой из территорий республик на карте были изображены мальчик и девочка в национальных костюмах, милые улыбающиеся кругляши. С запада к РСФСР примыкал целый конгломерат республик: Эстонская ССР, Латвийская ССР, Литовская ССР, вместе с Калининградской областью выходили на берег Балтийского моря. Я даже чуть прикрыл глаза, представляя себе карту. Далее, чуть ниже, оканчиваясь выходом к Черному морю, кружево плели территории Белорусской ССР, Украинской ССР, которая, как раз, к Чёрному морю и выходила, Молдавской ССР. На всех этих территориях карта изображала всё тех же мальчика с девочкой в национальных одеждах. Далее, через аппендикс, Краснодарского края, кружева продолжались Кавказскими республиками: Грузинской ССР, Армянской ССР, Азербайджанской ССР. А через пролив Каспийского моря гордо раскинулись территории Казахской ССР, Узбекской ССР, Туркменской ССР, Таджикской ССР и Киргизской ССР.
«Как же их много», – думал я, пытаясь судорожно сосчитать все народы, живущие в Союзе.
Видимо, тем же занималась и сестра. Я это понял, когда она быстро выкрикнула:
– Пятнадцать! Пятнадцать народов, дедушка!
Я посмотрел на деда, на родителей, на бабушку и согласился:
– Пятнадцать…
– Пятнадцать? – играя, округлил дед глаза, – ну давайте вместе считать, загибая пальцы.
При этих словах Юрий Александрович выставил вперёд руку и начал вместе с внуком и внучкой загибать пальцы на свою шершавую мозолистую ладонь.
– Русские, раз, – «раз», то есть счёт дети с дедушкой повторяли хором, – белорусы, два, украинцы, «три», – так счёт продолжался, а Юрий Александрович, и мы называли и считали следующие народы: узбеки, казахи, азербайджанцы, татары, армяне, таджики, грузины, молдаване, литовцы, туркмены, киргизы, немцы…
