Марш анонимов. Крестопереносец

– Сэр рыцарь, сжальтесь! – толстячок молитвенно сложил пухленькие ручки. – Я все не запомнил, но по мере сил…

– Начинай, – милостиво разрешил Константин. Он вообще лояльно относился к неполноценности низших сословий, часто прощал и редко порол нерадивых слуг. Гораздо реже, чем соседи. Ограничивался щелбаном. Но в них-то поднаторел… Его стальных пальцев пуще пожара боялись полобно все обитатели Шардо и Бельд.

– Позвольте сказать, ваша милость, что живу я в этом мире уже более двенадцати лет… Многое приметил, кое-что понял, и даже чему-то научился. Когда я сюда попал, мне предложили стать воином, но я совершенно не воинственен, ни капельки не благороден, и, когда меня собираются бить, глаза сами закрываются, ноги дрожат, и руки трясутся… Не для боя я рожден, сэр рыцарь… – корзинщик горько вздохнул. – Но и здесь, в Жизни, требуются мастера. И вот, мне предложили стать… как это тут называется – крафтером. Чистым Крафтером. Без возможности получения даже базовых боевых навыков. Крафтер – это мастер по-здешнему. Крафт всяким может быть, но чем больше тренируешься в чем-то, тем явственнее проявляется специализация. Вот я – корзинщик. Навыки, еще с детства привитые, помогают, а их, как говорится – не пропьёшь. Мои корзины…

– Ты опять?

– Ой, прошу прощения, прошу прощения, ваша милость… Я просто почти год с нормальными людьми не разговаривал, вот, накопилось. Вы, ваша милость, не перебивайте, я ведь к сути веду… Ээээ… Так вот, когда вы, господин барон, помереть изволили, чудищ этот еще часа четыре издыхал. Носился по кладбищу, головой бился о стены, меч ваш волшебный выдрать пытался. А меч все не вытаскивался, и вы на нем, хоть и мертвый, но за рукоять держащийся, болтаться соизволяете… А меч из-за этого считается ударяющим, как я понимаю. И хоть по чуточке, но бил чудища. Да и молнии помогли. Он ведь, Лихоман этот, не простой моб… Он – босс локации. Это такое специальное название для очень сильного чудика, да. Фиолетовым цветом отображается. Раз в десять сильнее таких же, но красных. А то и поболее… Таких, как он, обычно целым отрядом убивать ходят, и то часто сливаются… Погибают, то есть. Так вот, пока он тут бегал, он почти всех своих колобочков сожрал сызнова. Кроме этого, который в норе крысиной застрял, вот, лишь сейчас к утру выдрался. Он при их съедании лечился и снова бегал, ранился. А как светать начало – вы и воскресли. А Лихоман уже часа два как издох. Игроки всегда к утру воскресают, на заре. Вот так.

– А ты-то это все откуда знаешь?

– Так я видел все… Перед боем Лихоман к нам в подвал заглянул, напугал, подзарядился… Он меня затем и держал, чтоб далеко не ходить, когда перекусить захочется. А как услышал я звуки долгожданные, с подвала вылез и все-все видел! Вы – геройский герой, господин барон, позвольте еще раз выразить почтение… – и корзинщик глубоко поклонился.

– Так ты что, Лихоману служил? Темным силам? Предатель рода человеческого?

– Не служил, не служил я! В плену мы были! И все ждали, когда же нас освободят…

– Точно! Ух, бездельник, не с того начал! Княжна! Дама! Где она? – Галантный рыцарь вдруг смутился и пригладил торчащую во все стороны бороду. – Как я выгляжу?

– Как настоящий рыцарь, сэр рыцарь! Пушистым, как я заметил, вы еще до битвы быть изволили, а сейчас волос ваш – благородно сед!

– Как???

Константин схватил прядь и попытался ее рассмотреть. Точно, белый как лунь. Это слегка огорчило крестоносца, но не сильно. Он никогда особо не заморачивался прической и лишь стригся по текущей моде. А текущая мода не менялась уже лет двести и выражалась словами «главное, чтоб шлем налезал».

– Это у Лихомана свойство такое есть… Было. Он пугать очень страшно умеет… Умел. Даже вот, когда местные сюда приходили, он разок свистнет, разок гикнет, и все, трясутся воины и убегают. А вы вот… Не сбежали! До смерти бились, и даже опосля!

– Рыцарь с помощью Господа одолеет любое наваждение! – гордо сверкнул глазами барон. – Все. Довольно. Веди к даме.

– Да чего там вести… Вон, в центральном склепе подвал. Там мы и томимся. Томились.

– А чего она сама-то не вышла?

– Не может, господин барон. Она волосами к столбу привязана. Из нее же умертвие делать собирались. Вы, ваша милость внимание обратили? Все местные скелетихи – с длинными волосами. Чем волос длиннее – тем умертвие качественней. Эта княжна на моей памяти уже четвертая.

– Ах ты, трус! Бездарь! Недотепа! И пальцем не пошевелил, чтобы от страшной участи прекрасных дам спасти? Ну, получишь у меня, готовься! А ну подставь лоб!

– Ваша милость…

– Быстро, я сказал!

Тяжело вздохнув, корзинщик склонил голову. Рыцарь примерился и, пожалев простолюдина, щелкнул в четверть силы.

Глаза толстячка собрались в кучку и слегка затуманились, он присел и потряс спутанной шевелюрой. Не седой к слову сказать, ну, седой не полностью, а так, через волосок.

– Все, хватит с тебя. Пошли, представишь меня княжне. И проваливай потом куда хочешь.

– Конечно, конечно… Господин барон, а смею ли я надеяться… Меня ведь каждый обидеть может… Сэр рыцарь, возьмите меня к себе, а? Я полезным слугой буду! Драться правда не могу, но… И одежду почищу, и лошадь оседлаю, и корзину… Ну если вдруг будет нужно. И вообще – много чего умею… Ваша милость, не гоните! – и Пендаль Пажопье рухнул на кругленькие коленки.

– Посмотрим, – буркнул барон. И широким шагом направился к указанному склепу.

19. Данунашка Пани Рошек

– Вот, – сказал Пендаль. – Это девка… Ой, ааа… ваша милость, за что подзатыльник?

– Дева.

– Да, точно, простите, господин барон… Господин барон, перед вами – княжна Гданьского Поморья, дочь каштеляна пана Пробуса Рошека, прекрасная дева Данунашка пани Рошек Гданьская… Ну, она так говорит. Причем постоянно. Чудо, что сейчас молчит, ведь слово нельзя вставить. Вообще, когда умертвия ее притащили, я сначала обрадовался, что не один буду, а потом… Ой… Аааай…

– Меня представляй, бездарь, – рыцарь хоть и глядел зачарованно на изящную, лет восемнадцати рыжеволосую девушку, отвлекся на секундочку в воспитательных целях. Он уже начал воспринимать корзинщика в качестве слуги, а слугам и оруженосцам нужно постоянно напоминать, кто главный и умный, а кто все время крайний.

Пожопье, потирая лоб, забормотал что-то на языке, отдаленно напоминающем новгородский, но совершенно непонятном.

– Księżna, raduj się! Oto nasz zbawiciel! To mój pan Konstantin Naczole, rycerz Srebrnej ostrogi baron… tych… jak ich, żeby ich diabli wzieli… dwóch województw, nie pamiętam jak się nazywają…

Рыцарь не вслушивался в эту тарабарщину, он безотрывно смотрел в бездонные зеленые глаза рыжеволосого чуда. Все равно, кроме слов «княжна» и «Константин», он ничего не разобрал.

Девушка немного смущенно, наконец, опустила веки. Наконец, ага. Рыцарь смог выдохнуть. Присела, видимо выполняя некую норму варварского этикета, и ответила на том же языке:

– Moja wdzięczność, o dzielny rycerz. Odwagę doskonale podkreśla… – Она явно смутилась еще более, мило покраснела, сглотнула и подняла взгляд с того места, куда смотрела, повыше. Рыцарь, не знавший плотских утех… угу, уже недели две, все понял и попытался прикрыться Пендалем. – Mieczem. I szlachetne rysy twarzy.

– Так, Пендаль… Кхм… Я тут мало что понял, из того…

– Она сказала…

– Не важно. Ты ее спроси, она чьей-то дамой сердца является? А то ведь нехорошо будет, нельзя чужую даму сердца… хм… Сначала дуэль… то да се… похороны… Короче, дело долгое.

– А, господин барон, понял, понял! Вы хотите…

– Молчи, дурак!

– Так я и так знаю… Нет у нее никого, ваша милость. Весь ее род вырезали, жениха, с которым она помолвлена была, на воротах распяли, отца в колодце утопили… Ее саму и двух сестер – вражьи паны забрали, чтоб замуж насильно за дальних родственников выдать и тем свои притязания незаконные на родовые земли княжны упрочить.

– Распяли это хорошо… – задумчиво пробормотал рыцарь. Спохватился. – То есть, конечно, плохо, плохо! Прости Господи, что за мысли непотребные! Само собой, я его лично должен был кончить! То есть, сразить. Ага, сразить… Этой вот рукой! А ну отойди!

Он несильно оттолкнул толстячка в сторонку и рухнул перед прекрасной Данунашкой на одно колено.

– О, прекрасная княжна! Дева грез моих и мечтаний! Как долго искал я средь грязи и крови, свершая немыслимые подвиги и подвергаясь страшным опасностям, вас, о, несравненный бриллиант этого мира! Позвольте мне возложить мой меч к вашим прекрасным ножкам и назвать красивейшую из Данунашек дамой сердца моего! – По правде говоря, меч был не совсем его, да и Данунашек он до этой поры не встречал ни единой, но это частности. А что до прежней дамы сердца… Что ж, по правилам, он в течении тридцати трех лет должен был ее уведомить лично, гонцом или по средствам голубиной, либо бутылочной почты.

– I, ale, lecz, ależ… – только и могла со сконфуженной улыбкой и непонятным блеском в глазах бормотать девушка.

– Эээх… Благоро-о-одные… – Пожопье покачал головой. – Ваша милость, она согласна. Говорит, мол, ага, да, само собой, давай… Вы, господин барон, только имейте в виду, она…

– А ну пшел вон, бездарь!

– Господин…

– Иди, я сказал! Займись чем-то… Что там слуги обычно делают? Иди!

– Но ваша ми…

– Гррр!!! – Полбу развернул Пендаля лицом к выходу и отвесил смачный пендаль.

– Поня-я-ял! – заорал тот супротив всех физических законов и назло гравитации вкатываясь вверх по лестнице.

20. Такое вот ми – ми – ми

– Ми – ми – ми?

– Да уж, представляю… Там щас такое ми-ми-ми происходит… – Пожопье сидел у холодной стены гранитного склепа и, поглаживая колобка, время от времени прикладывался к неизвестно откуда взявшейся глиняной, оплетенной гибким прутом, бутылке. Или напротив, плетеной и обмазанной глиной? А оно вам надо – это знать? Вы же не корзинщики… Солнышко почти встало, и мрачное древнее захоронение казалось совсем не страшным. От толстячка уже ощутимо попахивало довольно хорошим вином и большие, вечно удивленно распахнутые глаза озорно поблескивали. Но раз господин барон приказал заняться тем, чем обычно слуги в отсутствие хозяев занимаются – придется выполнять, не щадя живота своего. Тем более, что этот приказ практически первый. И очень, очень понравился Пендалю. Он расценил его, как благое предзнаменование.

– Ми-ми.

– Не дам. Это вино только для меня.

– Ми-ми! Ми-ми-ми???

– Да причем тут возраст? И не жадный я. Просто, это свойство такое у меня, как у крафтера-корзинщика есть… В плетеной посуде любую жидкость в любую другую жидкость могу превращать. На время. И использовать ее, но только лично. Если ты глотнешь – тут снова вода окажется. И мне заново бутыль оплетать.

– Ми-ми?

– Да хоть осел нассыт. Не важно. Но лишь на время, говорю, и только для личного… ик… пользования.

– Ми-ми-и…

– Конечно, здорово… А вот ты… ик… поплети корзинки сорок лет кряду… сперва просто так, для пропитания двадцать семь лет, после, крафт качая – еще двенадцать, получи корзинщика 298-го уровня, и тоже так сможешь.

– Ми?

– Трехсотый. Мне капельку не хватает. Но тут такое дело… Инструмент… Прут специальный… Еще материалы… Ой! А что ж я сижу! Надо же лут пособирать! А то барон не удосужился, не до того нашей его милости. Ты как, поможешь?

– Ми-ми! Ми-ми-ми!

– Хорошо, Лихомана я сам… А ты – косточки да пергаменты… Да, и, если найдешь такой куст – стебли черные, листики круглые, оранжево-синие – меня сразу зови!

– Ми-ми.

– Хорошо, давай складывать все около вон того столба. А то здесь сидеть… Все это слушая… Кхм… У меня не настолько большая бутылка.

Из подвала склепа и правда доносились попеременно вскрики и стоны княжны, перемежаемые громким натужным рычанием и уханьем барона. Уже почти час доносились.

…

– Давайте теперь так попробуем, – негромко сказал Константин. – Вы вот сюда обопритесь. И ноги пошире, пошире, чтобы не упасть, Боже, упаси. А я сзади.

Княжна поняла, встала, как ей показал доблестный рыцарь, и закрыла глаза.

Барон обошел ненавистный столб. Навалился плечом.

– Рррру-у-ух! Тяните!

Данунашка с оплетенными вокруг тонких алебастровых запястий волосами поддалась назад.

– Aaa! Matko boska! Aj! Aj – aj – aj!!!

Они уже довольно давно, почти час, пытались высвободить роскошную, почти двухметровую шевелюру огненно-рыжих волос Пани Рошек из защемивших ее каменных плит, но ничего не получалось. Рыцарь весь умаялся и взмок. На глаза Данунашки навернулись крупные слезы. Но, видно, делать нечего, придется резать. А лишаться даже полуметра этой красы она не желала категорически.

– Осталось последнее средство, – сказал Полбу обнажая меч.

– Kurwa w dupę to zbawienie, – пробормотала княжна зажмуриваясь.

Вдруг она почувствовала… Что-то непонятное… Волосы, хоть и были зажаты меж трех каменных плит-столбов, становились явно тяжелее. А не легче, как следовало бы, будь они отсечены острым рыцарским клинком.

Она осторожно открыла один глаз.

Потом удивленно распахнула второй.

– Co robisz, rycerz?

А рыцарь стоял у столбов и, побелев от боли, сурово, до зубовного скрежета сжав челюсти, пилил мечом левое предплечье.

Горячая красная кровь текла ручьем. Намочила большую часть копны, впиталась, и теперь стекала по волоскам в межплитные щели.

– Пожалуй, хватит… – Константина шатало, красная полоска была заполнена едва на четверть, белая – наполовину.

– Ну… Тя… Тяните, княжна… – Он обхватил столб руками, напрягся… Крестоносец вложил в рывок последние силы. Жилы и сухожилия затрещали. – ДЕС ВА-А-А-А-А-А-АЛЬТ!!!

Данунашка, чуть не плача, закусив губу, перехватила волосы и изо всех сил дернула. Мокрые, скользкие от крови пряди легко вышли из каменного капкана и княжна, не удержавшись, рухнула на пол.

– А – а!!! Hura – а! W końcu!

…

– Во, – сказал Пожопье колобку, – все, слава тебе господи… Слышь, «в концу», кончили, стало быть… Надеюсь они это ми-ми-ми сейчас повторить не задумают?

– Ми – ми…

– Ага, и я о том же… Завтракать уже давно пора, а пожрать нечего. Или ты тоже кости эти будешь, как…

– МИ-МИ!

– Ну все, молчу-молчу…

Они уже собрали все останки умертвий в небольшую кучку, рядом корзинщик уложил аккуратно сложенную шкуру окончательно сдувшегося Лихомана. Больше ничего ценного на кладбище не нашлось. И слуга коротал время, болтая с колобком, время от времени прикладываясь к уже почти опустевшей бутылке.

– А имя у тебя есть?

– Ми-ми…

– Что вообще?

– Ми-ми-ми. Ми-ми…

– Четвертый? Просто Четвертый? И все? А теперь никакого? Давай тебя назовем!

– Ми-ми?

– Ну, не знаю… А как ты хочешь?

– Ми-ми.

– Хм… По заграничному… Заграниц, знаешь ли, много. Может так, Лихоман и оставим? Ты ведь, когда вырастешь, таким же станешь, да?

Колобок засуетился, запрыгал вокруг корзинщика, бешено ми-ми-микая и возмущаясь.

– Да, не, я имел ввиду… А… Ладно, вон, у нас целый барон есть, чтоб думать. А наше дело маленькое, приказы выполнять… ик… да корзинки плести… – Толстячек перевернул бутылку, потряс. Из нее на подставленную ладошку упала одинокая капелька. Пендаль ее аккуратно слизнул, а опустевшую тару бережно поставил на камушек.

– Ми-ми-ми!!!

– Ну, куда ж без этого…

…

Рыцарь лежал без чувств, обнимая каменный столб, а рана его все еще кровоточила.

Пани Рошек опустилась на колени у тела своего спасителя, профессионально пощупала пульс, приложила маленькое ушко к могучей груди, осмотрела глубокие, до самой кости, порезы… Поцокала языком.

– Oto dlaczego tak? Tylko trafi się normalny facet, raz umiera…

Приложила ладошки к ушам крестоносца, потерла, напряглась… Ничего не произошло. Э-эх… Герой совершенно точно собирался, прямо в самом ближайшем будущем, отдать концы.

Она тяжело вздохнула… Наклонилась ниже. Еще ниже. И еще.

Когда между их лицами оставалось лишь пара миллиметров, она выдохнула в его губы:

– Żyj…

И нежно поцеловала.

Роскошная шевелюра, совсем незаметно для глаза, но очень ощутимо для княжны укоротилась на толщину ее мизинца.

Константин открыл глаза. И ответил на поцелуй. Само собой. А кто бы не ответил.

21. У ручья

Вытекло из Константина изрядно…

Если собрать всю кровь, что он сцедил на волосы и ту, в луже которой он сейчас валялся, получится нехилая такая бочка, литров на восемьдесят. Мечта донора-профессионала, живущего сдачей того-сего, или очень-очень голодного вампира.

Полбу, как истинный рыцарь, вылез из подвала первым, дабы убедиться, что непосредственной опасности в округе нет. Пускать вперед даму – вовсе не признак рыцарства, а напротив, осмотрительности. Так еще питекантропы и прочие троглодиты делали, мало ли, саблезубый тигр затаился неподалеку или чужой охотник яму-ловушку на дороге вырыл… С во-о-о-от таким вот колом на дне.

Пендаль увидел барона, моргнул обоими глазами и подумал, что, может, зря он на службу напросился к этому живодеру… Сначала вроде нормальным показался, ну заинтересовался женщиной – ясно. Да и, надо признать, не такой уж и стервой она была, о покойных или хорошо, или никак, мир ее праху…

В это время показалась еще более окровавленная Пани Рошек, и Пожопье выдохнул. С кем же они там дрались? Или… Корзинщик сглотнул. Или это владетельный барон на «Jus primae noctis» так скил дефлорации прокачал? А есть такой, интересно? И как профа называется? И толстячок первый раз в жизни засомневался в правильности выбора специализации Корзинщик.

– Ми-ми-ми-ми!!! Ми-ми-ми! – колобок, радостно подпрыгнув, стремительно подкатился к крестоносцу и стал что-то оживленно рассказывать. – Ми-ми! Ми-ми-ми!!! Аве Мали-и-и-ия!

– Oj, jaki ładny! Kto to jest?

Как ни странно, Константин в этот раз почти понял свою даму сердца. Ага, он уже назначил Данунашку на эту должность. А что… Симпатичная, родственников по мужской линии нет, а права на княжество, наоборот, есть. Нет, рыцарь вовсе не меркантильный и совсем не сволочь. Просто нужно думать не только о себе, но и о роде. А эта партия ничем не хуже Брунхильды Тамокской, а если при свете смотреть – то вообще намного лучше. А что до враждебных дворян, узурпировавших владения… Ну… На то он и рыцарь, чтобы вернуть почти уже свое.

– Я и сам не совсем уверен. Нужно его епископу показать, он разъяснит.

– Ми-ми?

– Ваша милость, он говорит, все имущество собрано, тут ему оставаться не хочется, спрашивает, когда будет завтрак, и кто эта шма… дева, – перевел Пендаль. Вопрос о завтраке его тоже волновал.

– Какое имущество?

– Лут.

– Что за лут?

Пожопье завис. Рыцарь что, прикалывается? И как реагировать? Объяснять? Ну… ладно… пусть лучше посмеется над бестолковым корзинщиком, не понимающим шуток, чем по лбу даст, если слуга на прямо поставленный вопрос не ответит.

– Лут – это все, что остается после победы над мобом… Господин барон, вы не гневайтесь, но я человек неграмотный (тут корзинщик слукавил, он очень хорошо умел читать, причем на всех в мире языках.), серый… И не всегда понимаю, когда шутить вы изволите, а когда тормо… кхм… Эээ… А когда серьезно спрашиваете. Ваша милость, а давайте вы мне подмигивать будете, когда в следующий раз пошутить соберетесь?

– Я не шучу, – очень серьезно ответил барон. И по выражению его лица Пендаль понял, правда, не шутит. Да и не умеет, наверное. Вообще.

– Сэр рыцарь, а дозвольте узнать, вы какого уровня?

– Девятого, – твердо сказал Полбу. Он уже давно посчитал на пальцах сколько будет три и шесть, две его цифры. Небывалый прорыв в сознании мало чего доселе считавшего крестоносца. Более того – сосчитал правильно, что подтверждалось тем фактом, что девятого уровня он был и ранее. А следовательно – все сходится.

– Ч… чего…

– А что?

– Ваша милость… Ну я же просил подмигну-у-у-уть…

– Ты думаешь я лгу? Сомневаешься в слове благородного человека? – Константин размял пальцы.

– Что вы, что вы! Ваша милость, да ни в жизнь! Сказано девятого, стало быть, так оно и есть… Ваша милость, а почему… почему вы весь в крови, а? – решил сменить тему хитрый Пендаль.

– Тебе не понять.

– Как скажете, господин барон, как скажете… А хоть чья кровь-то?

– Моя. И все. Хватит разговоров. Отвечай на вопрос.

– На какой, ваша милость?

– Лут. Что это такое, зачем нужен, и где взяли… – тут он обратил внимание на Данунашку, пытающуюся обернуть тяжелую и липкую от подсыхающей крови шевелюру вокруг осиной талии. – О… Княжна… Я виноват и лишь смертью смогу искупить… Подними волосы, бездельник!

– Ми-ми-ми!

– Чего он?

– Господин барон, он говорит, сможет волосы так держать, что они совсем-совсем мешать не будут.

– Предложи это прекрасной пани… Пока она мне еще не жена, а всего лишь дама, решать за нее я не могу.

Быстрый обмен непонятными Константину фразами, и колобок сидит на хрупком плече Данунашки. Двухметровая огненно-рыжая грива почти полностью скрывается во рту небольшого в общем-то шарика… Колобок сидит, держась непонятно чем, выпучив глазки и надув щечки. Короче, очень похож на какающего хомячка.

Пани Рошек с удовольствием повела головой, идеальная шея полностью показалась из-под копны вьющихся рыжих волос, она радостно взвизгнула и чмокнула колобка в надутую щечку.

– Dziękyje bardzo! Te włosy są takie ciężkie…

Тот мгновенно приобрел цвет спелой малины и смущенно часто-часто заморгал.

– Так, – сказал рыцарь. – В таком виде нам в деревню идти нельзя. Подумают – душегубы какие. Тут есть где вода? Река, озеро?

– Вот там, на краю кладбища, ручей. А в нем – рыбы полно. Я почти год только той рыбой и живу, господин барон… Видеть ее уже не могу, рыбу эту… Мне бы хлебушка…

Рыцарь задумался, вынул из кармана недоеденный пряник, отряхнул от пыли, разломил пополам. Протянул кусочки Данунашке и Пендалю.

– Пока больше ничего нет. Но это…

– Мвы-мвы-мвы-ы-ы-ы!!!

Данунашка и Пожопье переглянулись, покачали головами, и, не сговариваясь, отдали сомнительное угощение колобку. Тот обрадованно замвы-мвыкал, втянул внутрь себя ушки и выпростал на их месте крошечные ладошки. Он держал обломки сухого пряника, так бережно и благоговейно прижимая к себе, и вид у него был такой умильный, что Константин понял, как чувствовал себя и выглядел Моисей, спускаясь с горы со скрижалями. Правда было не ясно, как он собирается их есть, учитывая, что рот занят волосами княжны…

– Все, пошли к воде, – сказал Полбу.

– Ваша милость, а лут?

– Да, что за лут такой???

– Вот лут, – толстячок повел рукой, указывая на горку костей и шкуру.

– Да ты пра-а-ав… – протянул крестоносец. – Нужно похоронить.

– Ч… чего??? Как?

– Как, не знаю. Уж точно не по христианскому обряду. Лихоман-то этот, скорее всего, вообще не крещеный.

– Господин барон, это не тела! Это лут! Его нельзя… Ценный! Его любой алхимик с руками оторвет!!!

– Молчи, дурак! Ты что, предлагаешь мне, рыцарю Христову… Части тел… Колдунам да чернокнижникам продавать??? Ах ты… А ну, подставляй башку свою бестолковую!!!

– Ваша милость, сжальтесь… – Пожопье решил сменить тактику. – Ваша милость, я не то имел ввиду… Ваша милость, я хотел сказать… Нужно… Вот! Святому отцу! Точно! Священнику эту мерзость сдать, он обряд очищения проведет, а тогда уже и в землю закапывать! Мало ли… а вдруг проклятье какое?

Пендаль уже не знал, что и думать о своем господине. С одной стороны – явно не простак, меч и шпоры – легендарки, отсвечивают золотом, пояс и сапоги – эпические, серебряные, одежда – хоть и просто волшебная, синяя, но очень качественная. Почти чудесная. И не девятого он уровня, точно. Пусть и без доспеха – но вон сколько времени продержался на Лихомане, не умирал. И не убежал, что о неимоверно высоком резисте к страху говорит. А ведет себя и говорит такое… Хм… Может он просто идиот?

– Да, – сказал Полбу. – Ты прав. Отнесем все это епископу. Он, хоть и местный, ерити… хм… православный, но человек святой. В том я убедился, слава Господу, и теперь думаю сменить конфессию.

– В… ваша милость… з-зачем?

– Сколько можно болтать? Не видишь – дама ждет! Веди к ручью, бестолочь!

Пендаль быстренько сгреб в шкуру кости, забросил за спину узелок и пошагал к небольшой рощице на краю захоронения. Идти пришлось довольно далеко, склепов было много. Они то тут, то там виднелись даже промеж невысоких березок, но будто боялись воды, ближе пятидесяти шагов от ручья не стояли. Он привел их к старому, неоднократно использованному кострищу, сбросил узел, и стал копаться в какой-то щели меж нескольких валунов.

– Тут я рыбу жарю, ваша милость… здесь и ветра почти нет, и комаров, и вообще тихо. И вода течет, а за текущую воду мертвецам, умертвиям то бишь – хода нет. Здесь я от них и прячусь, когда они особо лютовать начинают… Начинали.