скачать книгу бесплатно
Марсианское зелье (сборник)
Кир Булычев
Великий Гусляр
В старинном северном городе Великий Гусляр происходят необыкновенные вещи. И хотя жители давно уже привыкли к инопланетянам, к удивительным научным открытиям и феноменальным явлениям, все же и им приходится удивляться. В образовавшемся в городской мостовой провале обнаружился тайный подземный ход, в нем старинные вещи, а в городе появился незнакомый старик и рассказал о марсианском зелье…
Кир Булычев
Марсианское зелье (сборник)
© К. Булычев, наследники, 2014
© ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2014
© Художественное оформление серии, ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2014
* * *
Любимый ученик факира
События, впоследствии смутившие мирную жизнь города Великий Гусляр, начались, как и положено, буднично.
Автобус, шедший в Великий Гусляр от станции Лысый Бор, находился в пути уже полтора часа. Он миновал богатое рыбой озеро Копенгаген, проехал дом отдыха лесных работников, пронесся мимо небольшого потухшего вулкана. Вот-вот должен был открыться за поворотом характерный силуэт старинного города, как автобус затормозил, съехал к обочине и замер, чуть накренившись, под сенью могучих сосен и елей. В автобусе люди просыпались, тревожились, будили утреннюю прохладу удивленными голосами.
– Что случилось? – спрашивали они друг у друга и у шофера. – Почему встали? Может, поломка? Неужели авария?
Дремавший у окна молодой человек приятной наружности с небольшими черными усиками над полной верхней губой также раскрыл глаза и несколько удивился, увидев, что еловая лапа залезла в открытое окно автобуса и практически уперлась ему в лицо.
– Вылезай! – донесся до молодого человека скучный голос водителя. – Загорать будем. Говорил же я им: куда мне на линию без домкрата? Обязательно прокол будет. А мне механик свое: не будет сегодня прокола, а у домкрата все равно резьба сошла!..
Молодой человек представил себе домкрат с намертво стертой резьбой и поморщился: у него было сильно развито воображение. Он поднялся и вышел из автобуса.
Шофер, окруженный пассажирами, стоял на земле и рассматривал заднее колесо, словно картину Рембрандта.
Мирно шумел лес. Покачивали гордыми вершинами деревья. Дорога была пустынна. Лето уже вступило в свои права. В кювете цвели одуванчики, и кареглазая девушка в костюме джерси и голубом платочке, присев на пенечек, уже плела венок из желтых цветов.
– Или ждать, или в город идти, – сказал шофер.
– Может, мимо кто проедет? – выразил надежду невысокий плотный белобрысый мужчина с редкими блестящими волосами, еле закрывающими лысину. – Если проедет, мы из города помощь пришлем.
Говорил он авторитетно, но с некоторой поспешностью в голосе, что свидетельствовало о мягкости и суетливости характера. Его лицо показалось молодому человеку знакомым, да и сам мужчина, закончив беседу с шофером, обернулся к нему и спросил прямо:
– Вот я к вам присматриваюсь с самой станции, а не могу определить. Вы в Гусляр едете?
– Разумеется, – ответил молодой человек. – А разве эта дорога еще куда-нибудь ведет?
– Нет, далее она не ведет, если не считать проселочных путей к соседним деревням, – ответил плотный блондин.
– Значит, я еду в Гусляр, – сказал молодой человек, большой сторонник формальной логики в речи и поступках.
– И надолго?
– В отпуск, – ответил молодой человек. – Мне ваше лицо также знакомо.
– А на какой улице в Великом Гусляре вы собираетесь остановиться?
– На своей, – сказал молодой человек, показав в улыбке ровные белые зубы, которые особенно ярко выделялись на смуглом, загорелом и несколько изможденном лице.
– А точнее?
– На Пушкинской.
– Вот видите, – обрадовался плотный мужчина и наклонил голову так, что луч солнца отразился от его лысинки, попал в глаз девушке, создававшей венок из одуванчиков, и девушка зажмурилась. – А я что говорил?
Он радовался, как следователь, получивший при допросе упрямого свидетеля очень важные показания.
– А в каком доме вы остановитесь?
– В нашем, – сказал молодой человек, отходя к группе людей, изучавших сплюснутую шину.
– В шестнадцатом?
– В шестнадцатом.
– Я так и думал. Вы будете Георгий Боровков, Ложкин по матери.
– Он самый, – ответил молодой человек.
– А я – Корнелий Удалов, – представился плотный блондин. – Помните ли вы меня – я вас в детстве качал на колене?
– Помню, – кивнул молодой человек. – Ясно помню. И я у вас с колена упал. Вот шрам на переносице.
– Ох! – безмерно обрадовался Корнелий Удалов. – Какая встреча! И неужели ты, сорванец, все эти годы о том падении помнил?
– Еще бы, – сказал Георгий Боровков. – Меня из-за этого почти незаметного шрама не хотели брать в лесную академию раджа-йога гуру Кумарасвами, ибо это есть физический недостаток, свидетельствующий о некотором неблагожелательстве богов по отношению к моему сосуду скорби.
– К кому? – спросил Удалов в смятении.
– К моему смертному телу, к оболочке, в которой якобы спрятана нетленная идеалистическая сущность.
– Ага, – изумился Удалов и решил больше в этот вопрос не углубляться. – И надолго к нам?
– На месяц или меньше, – сказал молодой человек. – Как дела повернутся. Может, вызовут обратно в Москву. А с колесом-то плохо дело. Запаска есть?
– Без тебя вижу, – ответил шофер, с некоторым презрением глядя на синий костюм, на импортный галстук, повязанный несмотря на утреннее время и будний день, и на весь изысканный облик молодого человека.
– Запаска есть, спрашивают? – вмешался Удалов. – Или тоже на базе оставил?
– Запаска есть, а на что она без домкрата?
– Ни к чему она без домкрата, – подтвердил Удалов и спросил у Боровкова: – А ты за границей был?
– Стажировался, – ответил Боровков. – В порядке научного обмена. Надо будет автобус приподнять, а вы тем временем смените колесо. Становится жарко, а люди спешат в город.
– Ну и подними, – буркнул шофер.
– Подниму, – заверил Боровков. – Только прошу вас не терять времени даром.
– Давай, давай, шофер, – сказала ветхая бабушка из толпы пассажиров. – Человек тебе помощь предлагает.
– И она туда же! – возмутился шофер. – Вот ты, бабка, с ним на пару автобус и подымай.
Но Боровков буднично снял пиджак, передал его Удалову и обернулся к шоферу с видом человека, который уже собрался работать, а рабочее место оказалось ему не подготовлено.
– Ну, – произнес он стальным голосом. Шофер не посмел противоречить такому голосу и поспешил за запаской.
– Расступитесь, – строго велел Удалов. – Разве не видите?
Пассажиры немного подались назад.
Шофер с усилием подкатил колесо и брякнул на гравий разводной ключ.
– Отвинчивайте, – сказал Боровков.
Шофер медленно отвинчивал болты, и его губы складывались в ругательное слово, но присутствие пассажирок удерживало.
Удалов стоял в виде вешалки, держа пиджак Боровкова на согнутом мизинце и спиной оттесняя тех, кто норовил приблизиться.
– А теперь, – сказал Боровков, – я приподниму автобус, а вы меняйте колесо.
Он провел руками под корпусом автобуса, разыскивая место, где можно взяться понадежнее, затем вцепился в это место тонкими смуглыми пальцами и без натуги приподнял машину. Автобус наклонился вперед, будто ему надо было что-то разглядеть внизу перед собой, и вид у него стал глупый, потому что автобусам так стоять не положено.
В толпе ахнули, и все отошли подальше. Только Корнелий Удалов, как причастный к событию, остался вблизи.
Шофер был настолько поражен, что мгновенно снял колесо, ни слова не говоря, подкатил другое и начал надевать его на положенное место.
– Тебе не тяжело? – спросил Удалов Боровкова.
– Нет, – ответил тот просто.
И Удалов с уважением оглядел племянника своего соседа по дому, дивясь его внешней субтильности. Но тот держал машину так легко, что Удалову подумалось, что, может, автобус и впрямь не такой уж тяжелый, а это лишь сплошная видимость.
– Все, – сказал шофер, вытирая со лба пот. – Опускай.
И Боровков осторожно поставил задние колеса автобуса наземь.
Он даже не вспотел и ничем не показывал усталости. В толпе пассажиров кто-то захлопал в ладоши, а кареглазая девушка, которая кончила плести венок из одуванчиков, подошла к Боровкову и надела венок ему на голову. Боровков не возражал, а Удалов заметил:
– Размер маловат.
– В самый раз, – возразила девушка. – Я будто заранее знала, что он пригодится.
– Пиджачок извольте, – сказал Удалов, но Боровков засмущался, отверг помощь Корнелия Ивановича, сам натянул пиджак, одарил девушку белозубой улыбкой и, почесав свои черные усики, поднялся в автобус на свое место.
Шофер мрачно молчал, потому что не знал, объяснять ли на базе, как автобус голыми руками поднимал незнакомый молодой человек, или правдивее будет сказать, что выпросил домкрат у проезжавшего МАЗа. А Удалов сидел на два сиденья впереди Боровкова и всю дорогу до города оборачивался, улыбался молодому человеку, подмигивал и уже на въезде в город не выдержал и спросил:
– Ты штангой занимался?
– Нет, – скромно ответил Боровков. – Это неиспользованные резервы тела.
По Пушкинской они до самого дома шли вместе. Удалов лучше поговорил бы с Боровковым о дальних странах и местах, но Боровков сам все задавал вопросы о родственниках и знакомых. Удалову хотелось вставить что-нибудь серьезное, чтобы и себя показать в выгодном свете: он заикнулся было о том, что в Гусляре побывали пришельцы из космоса, но Боровков ответил:
– Я этим не интересуюсь.
– А как же, – спросил тогда Удалов, – загадочные строения древности, в том числе пирамида Хеопса и Баальбекская веранда?
– Все веранды – дело рук человека, – отрезал Боровков.
– Иного пути нет. Человек – это звучит гордо.
– Горький, – подсказал Удалов. – «На дне».
Он все поглядывал на два боровковских заграничных чемодана с личными вещами и подарками для родственников: если бы он не видел физических достижений соседа, наверняка предложил бы свою помощь, но теперь предлагать было все равно что над собой насмехаться.
Вечером Николай Ложкин, боровковский дядя по материной линии, заглянул к Удалову и пригласил его вместе с женой Ксенией провести вечер в приятной компании по поводу приезда в отпуск племянника Георгия. Ксения, которая уже была наслышана от Удалова о способностях молодого человека, собралась так быстро, что они через пять минут уже находились в ложкинской столовой, бывшей заодно и кабинетом: там располагались аквариумы, клетки с певчими птицами и книжные полки.
За столом собрался узкий круг друзей и соседей Ложкиных. Старуха Ложкина расщедрилась по этому случаю настойкой, которую берегла к октябрьским, потому что – а это и сказал в своей застольной речи сам Ложкин – молодые люди редко вспоминают о стариках, ибо живут своей, занятой и посторонней жизнью, и в этом свете знаменательно возвращение Гарика, то есть Георгия, к своим дяде и тете, когда он мог выбрать любой санаторий или дом отдыха на кавказском берегу или на Золотых Песках.
Все аплодировали, а потом Удалов тоже произнес тост. Он сказал:
– Наша молодежь разлетается из родного гнезда кто куда, как перелетные птицы. У меня вот тоже подрастают Максимка и дочка. Тоже оперятся и улетят. Туда им и дорога. Широкая дорога открыта нашим перелетным птицам. Но если уж они залетят обратно, то мы просто поражаемся, какими сильными и здоровыми мы их воспитали.
И он показал пальцем на смущенного и скромно сидящего во главе стола Георгия Боровкова.
– Так поднимем же этот тост, – закончил свою речь Корнелий, – за нашего родного богатыря, который сегодня на моих глазах вознес автобус с пассажирами и держал его в руках до тех пор, пока не был завершен текущий ремонт. Ура!
Многие ничего не поняли, кто понял – не поверил, а сам Боровков попросил слова.
– Конечно, мне лестно. Однако я должен внести уточнения. Во-первых, я автобус на руки не брал, а только приподнял его, что при определенной тренировке может сделать каждый. Во-вторых, в автобусе не было пассажиров, поскольку они стояли в стороне, так как я не стал бы рисковать человеческим здоровьем.
Соседям и родственникам приятно было смотреть на недавнего подростка, который бегал по двору и купался в реке, а теперь, по получении образования и заграничной командировки, не потеряв скромности, вернулся в родные пенаты.
– И по какой специальности ты там стажировался? – спросил усатый Грубин, сосед снизу, когда принялись за чай с пирогом.
– Мне, – ответил Боровков, – в дружественной Индии была предоставлена возможность пробыть два года на обучении у одного известного факира, отшельника и йога – гуру Кумарасвами.
– Ну и как ты там? Показал себя?
– Я старался, – скромно ответил Гарик, – не уронить достоинства.
