Воспоминания

Объяснив хозяину мое положение, я подошел к нему, положил одну руку ему на сердце, а другой указал на небо, и, как умел, сказал, что Бог видит нас, и я прибегаю к сердцу доброго шведа, и прошу его помощи…

Старуха, мать хозяина, подошла ко мне, и погладив меня по лицу, сказала: "Бедное дитя!" – Я был не ребенок, но молод и что более, моложав. У меня тогда только пробивался пушок на том месте, где после были богатырские усы… У жены хозяина навернулись слезы… Я промолвил довольно понятно, хотя неправильно: "У меня есть мать, которая ждет меня, и, может быть, никогда не дождется!.." Добрый швед тронулся, пожал мне руку, и сказал: "Вы здесь, как дома!" Я от души обнял его и прижал к сердцу…

Всю жизнь я прожил так, что если доверял человеку, то доверял вполне, неограниченно, а если не верил, то уж ни на волос! Светская премудрость не одобрит этого правила, но это не правило, а следствие характера, и я нередко дорого поплачивался за это! Пословица справедливо утверждает: каков в колыбельке, таков и в могилку, и И.И.Дмитриев сказал великую истину:

"Гони природу в дверь, она влетит в окно".

Я вверился совершенно шведу.

День был воскресный, и вся семья с прислужниками, была дома. В церковь не ездили, потому что во всех пасторатах стояли русские[151], с которыми не хотели встречаться, хотя наши солдаты стояли смирно на квартирах. Напившись кофе (т. е. пойла, называемого кофе), я показал хозяину мое несчастное седло, просил его починить, и накормить меня и моего коня, обещая за все заплатить, а между тем отвести уголок, где я бы мог выспаться. Хозяин повел меня в верхний этаж, и указал чистую комнату с опрятною постелью. Платье на мне было сыро, и я был забрызган грязью, от шпоры до шапки. Швед покачивал головою, и пособив мне раздеться, взял все платье мое в охапку, а вместе с ним сапоги и саблю, сказав, что прикажет вычистить… Вот я совершенно обезоружен, и баба с ухватом могла бы взять меня в плен или убить. Но я верил шведу!

Я приехал в седьмом часу утра, и проспал до двух часов пополудни. Хозяин успел уже пообедать и отдохнуть. Отворив дверь моей комнаты, я стал звать его, называя другом. Друг явился с платьем. Оно было высушено и вычищено; сабля моя блестела как зеркало. Я оделся и без сабли сошел в нижнее жилье, где было собрано все семейство хозяина и вся челядь, человек двадцать мужчин и женщин. Теперь только заметил я, что жена моего доброго хозяина красавица. Это была вторая его жена, и он представил мне сына и дочь от первого брака. Сыну было восемнадцать, а дочери пятнадцать. Брат и сестра были прекрасны собой. Все обходились со мной с уважением, а старуха, мать хозяина, беспрестанно ласкала меня и гладила по лицу. С тех пор я люблю добрых старушек. Добрая старушка в семье – благословение Божье, пример добра для молодого поколения.

Для меня был приготовлен обед, весьма вкусный для голодного. Хозяин сказал мне, что сам отвезет меня в эскадрон, который стоял только в двух милях от его дома. Не знаю, каким образом я до такой степени сбился с дороги, что, ехав в сторону Гамлекарлеби, попал в тыл его! Я не мог понять, что толковал мне хозяин на этот счет, но кажется, что в лесу я должен был поворотить вправо, а не влево. Я проехал в эту ночь около трех шведских миль (до двадцати восьми верст)! У меня была донская лошадь. Отдохнув и поев порядочно, она как ни в чем не бывала!

На дворе стояла порядочная крашеная одноколка, запряженная лихой лошадью. Моего коня я привязал сзади, на недоузке. Я спросил хозяина, что я ему должен, но он решительно отказался от денег, говоря, что я у него был в гостях. Как я ни уговаривал его взять деньги, он не соглашался, а женщины отмахивались руками. У меня в кошельке был заветный червонец с изображением Божьей Матери (венгерский червонец времен Марии-Терезы), данный мне на счастье моей матерью. Я упросил хозяйку взять его на память. Работникам за чистку платья, починку седла и уход за лошадью я дал несколько рублей на вино, и этому хозяин не противился. Простившись с семейством и обняв всех, я сел в одноколку с хозяином, и поехал в эскадрон.

Ротмистр и товарищи удивились моему возвращению, потому что я отпросился на три дня. Я рассказал мое приключение и благородство шведа, которого мы обласкали и угостили. Я принудил его взять весь мой запас кофе и сахара, поручив отдать от меня его жене и матери. – Эта ночь, в которую я столько вытерпел, и нравственно и физически, не имела, однако ж, никакого влияния на мое железное здоровье, но следствием этой ночи было то, что я дал себе обет никогда не разъезжать одному в не известной мне стороне по проселочным дорогам, особенно по ночам, стал прилежно учиться шведскому языку, беспрестанно записывая слова и целые фразы, и после купил себе несколько шведских книг, облегчающих изучение языка. До сих пор весьма многое осталось в моей памяти, а тогда я изрядно болтал по-шведски, и все понимал.

Недолго мы наслаждались перемирием и довольством. Государь император был тогда в Германии, в Эрфурте, для свидания с Наполеоном и для решения на конгрессе дел общей европейской политики. Управление делами империи было поручено государем Комитету министров с правом объявлять высочайшие поведения в случаях, не терпящих отлагательства. Душой Комитета был военный министр граф Аракчеев, особенно по военным делам. Он весьма не благоволил к графу Буксгевдену, который беспрестанно требовал свежего войска, денег, амуниции и продовольствия, противился всем планам, составленным в Петербурге, и вел дело медленно, по мнению графа Аракчеева. В Петербурге в это время находился генерал от инфантерии Кнорринг, бывший генерал-квартирмейстером в последнюю Шведскую войну при императрице Екатерине II. Граф Аракчеев часто совещался с Кноррингом по делам, касающимся до Финляндской войны, и на этот раз пригласил его на заседание Комитета министров. Конрринг никогда не соглашался с планами графа Буксгевдена, и сильно восстал против перемирия, когда граф Каменский занимал Гамлекарлеби, а Тучков беспокоившую нас позицию Тайвола (против Куопио), которую упорный Сандельс должен был оставить по отступлении графа Клингспора за Гамлекарлеби, боясь быть отрезанным. В Комитете единогласно решили предписать графу Буксгевдену именем государя прервать немедленно перемирие и опрокинуть армию графа Клингспора за Торнео, а Тучкову велено теснить Сандельса по Индесальской дороге, и стараться разбить его и отрезать. В то же время Комитет решил составить два резерва, один из трех батальонов Роченсальмского и Фридрихсгамского гарнизонов под начальством генерала Аникеева, другой из двух батальонов Преображенского и Измайловского полков под начальством генерала графа Павла Александровича Строганова, и отправить их немедленно в Финляндию. Граф Буксгевден, не разрывая перемирия, написал оправдание на высочайшее имя; но Комитет министров не убедился его доводами, и повторил высочайшее повеление начать военные действия. Государь император, получив в Эрфурте донесение Комитета, одобрил и утвердил его постановление. 7-го сентября граф Буксгевден получил решительное повеление начать военные действия беспрекословно, под строжайшею ответственностью за сопротивление высочайшей воле.

Кто был прав, кто виноват? Главнокомандующий беспрерывно жаловался на трудности войны, на малочисленность войска для занятия обширного взбунтованного края, и для охранения берегов, угрожаемых высадками, на недостаток продовольствия и свирепствование, оттого болезни в войске, и когда по уважению всех этих причин в Петербурге решились на заключение со шведами перемирия до зимы граф Буксгевден не согласился на эту меру. Когда же граф Каменский принудил графа Клингспора к отступлению из внутреннего края, и Сандельс должен был оставить свою неприступную позицию, при Тайволе, и выступить на Линдулакскую дорогу, а между тем отряды графа Витгенштейна и князя Голицына, сильно подкрепив действующую армию, подавляли восстание крестьян. Комитет министров, в свою очередь, судя по событиям, имел полное право не соглашаться на перемирие и требовать продолжения успешных действий против графа Клингспора и Сандельса для очищения Финляндии к зиме от шведских войск. Граф Буксгевден не представлял ничего нового Комитету министров, и в оправдание свое на Высочайшее имя повторил только прежние жалобы, отчасти уже недействительные после успехов графа Каменского. Следовательно, и Комитет министров и граф Буксгевден имели основательные причины придерживаться своего мнения, но граф Буксгевден тем казался неправ, что, не соглашаясь на заключение перемирия при самых неблагоприятных обстоятельствах, заключил его во время успехов наших и после получения значительной помощи, увеличившей русское войско целою третью. Те же самые умствования и расчеты, которые граф Буксгевден представлял прежде в опровержение перемирия, Комитет министров употребил теперь против перемирия, заключенного графом Буксгевденом. А что Комитет министров рассчитывал верно, это доказывается успехом его предположений.

Будучи уже литератором и журналистом (в двадцатых годах), я сказал однажды, кстати, графу Алексею Андреевичу Аракчееву, что Россия много обязана ему в деле покорения Финляндии. В этих словах не было ни лести, ни комплимента с моей стороны, а была сущая правда, повторенная и знаменитым нашим военным историком, А.И.Михайловским-Данилевским, по смерти графа Аракчеева. Графу Алексею Андреевичу приятны были мои слова. "Так есть еще люди, которые отдают мне справедливость, – сказал граф, – спасибо братец, спасибо! Я не воевода (собственные слова графа) и не брался предводить войсками, но Господь Бог дал мне столько разума, чтоб различить правое от неправого. – Бог знает, чем бы кончилось, если б мы отложили изгнание шведов из Финляндии до следующего года! – Буксгевден почитал меня своим личным врагом – и крепко ошибался. За что мне было враждовать с ним? Тот мой враг, кто не исполняет своего дела, как следует. Я воевал с Буксгевденом его собственным оружием – его резонами (слова графа), противу предложенного им перемирия, и если б слушал всех, да не столкнул Барклая (собственные слова графа) на лед, прямо в Швецию, то мы еще годика два пробились бы в Финляндии… Жаловались на недостаток продовольствия, но ведь я посылал из Петербурга сколько было нужно; зачем не умели сберечь и доставить куда следует?.." На этих словах графа Аракчеева я основал мое заключение, приведенное выше.

ГЛАВА II

Беглый взгляд на политическое состояние Европы в 1808 году. – Войны Наполеона. – Байоннская драма, или Лишение престола Бурбонов испанской линии и плен их. – Характеристика испанского королевского семейства. Король Карл IV. Королева. Принц Астурийский, впоследствии король Фердинанд VII. – Королева Этрурии и дон Антонио. – Эмануил Годои, князь Мира. – Несогласие в королевском семействе. – Взятие под стражу и отдание под суд принца Фердинанда. – Проект разделения Португалии. – Французы идут через Испанию в Португалию. – Португальская королева Мария-Франциска-Елисавета и регент Дон-Жуан. – Лишение престола Браганцской фамилии. – Французская армия занимает почти половину Испании. – Народное возмущение в Мадриде и Аранжуэсе. – Что значит народ в Испании. – Низвержение князя Мира. – Карл IV отказывается от престола в пользу Фердинанда, и тайно протестует против отречения, прося защиты у Наполеона. – Мюрат с французским войском вступает в Мадрид. – Испанское королевское семейство приезжает в Байонну для свидания с Наполеоном. – Первое свидание Карла IV и Королевы с их сыном. – Первое возмущение испанцев в Мадриде против французов. – Битва и казни. – Второе свидание королевской испанской фамилии. – Фердинанд принужден отречься от престола в пользу отца, а Карл IV передает права на престол Наполеону. – Единственный посторонний зритель байоннской драмы, князь Александр Иванович Чернышев. – Испанский король Иосиф, брат Наполеона. – Начало общего возмущения в Испании. – Англичане делают высадку в Португалии. – Неудачи французов. – Маршал Жюно сдает Португалию англичанам. – Англичане берут в Лиссабоне русский флот адмирала Сенявина. Огромная помощь Испании со стороны Англии. – Межевание Европы Наполеоном. – Общее негодование народов и государей. – Волнение умов в Германии. – Добродетельный союз (Tugendbund). -Надежда Европы на Россию. – Эрфуртский конгресс и его последствия. – Наполеон и Сперанский.

Прежде, нежели я обращусь к военным действиям в Финляндии после разорванного перемирия, должно взглянуть на ход европейских дел, отклонявших внимание Европы от подвигов русских в Финляндии. 1808 г. – самый достопамятный в новой истории, потому что в этом году Наполеон, достигнувший высочайшей степени славы и могущества, сам начал подрывать фундаменты своего величия, подчинив политику Франции и стараясь подчинить политику всей Европы личным своим выгодам и возвышению своего семейства. Войны Наполеона можно разделить на войны политические исемейные. До. 1807 года он должен был вести войны для утверждения нового порядка во Франции, для упрочения ее границ, приобретенных войнами, которые вела Французская Республика, и наконец для признания Франции империею в ее новых пределах и императорского звания в своем лице. До этой поры Наполеон всегда предлагал мир своим противникам перед началом военных действий, и всегда старался помириться с Англией. С 1808 года Наполеон задумал овладеть всей Западной Европой, лишить престола всех Бурбонов, а с ними и дом Браганцский, и на место бурбонской фамилии поставить членов своей фамилии. Неаполь был уже в его власти, и отдан брату его, Иосифу. Теперь Наполеон решился овладеть Пиренейским полуостровом, к чему давно уже стремились его помыслы, и наконец, в этом году, когда три главные державы в Европе: Россия, Австрия и Пруссия, должны были уступить ему, совершилось событие, которое история прозвала байоннскою драмою. Драма эта кончилась для Наполеона, бывшего в ней главным действующим лицом, как драма Дон-Жуан.

В Испании царствовал Карл IV, человек образованный, умный и добродушный, но государь слабый, бесхарактерный, легковерный, имевший отвращение к занятиям государственным. Две непобедимые страсти господствовали в нем и поглощали все его время: музыка и псовая охота. Ему тогда было пятьдесят девять лет от рождения. Королева Луиза-Мария (урожденная принцесса неаполитанская) была только тремя годами моложе своего супруга, но сохранила в душе весь пыл южных страстей и в теле всю силу пламенного темперамента. Подчинив короля своей власти, она управляла его волею. Королевское семейство составляли: младший брат короля, Дон-Антонио, человек благородный и твердого характера; три сына: Дон-Фернандо, или Фердинанд, принц Астурийский, наследник престола двадцати трех лет от рождения, Дон-Карлос двадцати двух лет и Дон-Франциско де-Паула четырнадцати лет. У короля были три дочери: Карлота, замужем за наследником португальского престола, Мария-Луиза-Иозефина, правительствующая королева Этрурии, и Мария-Изабелла в замужестве за наследником престола обеих Сицилии.

Делами государства и двором управлял самовластно и безотчетно любимец королевы, или как мы говорим, временщик, Эмануил (Мануэль) Годои (Godoi), человек низкого происхождения. Иные говорят, что он был сперва погонщиком мулов, другие утверждают, что он был тореадором, т. е. бойцом на воловьих травлях. Прекрасный собою, ловкий, ума хитрого и вкрадчивого, Годои определился в роту королевских телохранителей, и вскоре обратил на себя внимание королевы, которая предалась ему совершенно, и заставила короля произвести ее любимца в первые министры, в председатели Кастильского совета, в адмиралы и в генералиссимусы. Постыдная уступчивость французскому правительству, погубившая испанский флот, все ее военные средства, и расстроившая финансы для сохранения постыдного мира, доставила Годои фантастический титул князя Мира (Prince de la Paix). Господствовавшая страсть в князе Мира была алчность к деньгам, и он для того только любил власть, что она представляла ему средства к обогащению и к грубому разврату. Вся королевская фамилия, все дворянство и весь народ испанский ненавидели и презирали князя Мира, но королева любила его более собственного своего семейства, и король ради своего спокойствия до такой степени вверился хитрому любимцу, что поручил ему все дела политики и внутреннего управления, и никого другого не хотел слушать. Князь Мира употреблял все средства, чтоб развратить наследника престола и дать ему превратное воспитание, надеясь после смерти короля овладеть престолом. Во время болезни короля в 1806 году уже пущены были в народ вести о перемене династии будто бы по завещанию короля – но он выздоровел, и в народе ненависть к любимцу усилилась еще более. В мудрое правление Карла III, предшественника Карла IV Испания начала пробуждаться от летаргического сна, и везде водворялся порядок вследствие постепенных усовершенствований. При князе Мира все обрушилось в прежнюю пропасть – и Испания представляла настоящий хаос. Правосудие, чины, места, привилегии продавались с молотка. Государство не имело флота, войско было в жалком положении, торговля ничтожная, фабрики и мануфактуры в совершенном упадке, народ почти одичал в глубоком невежестве и суеверии. Все зло приписывали корыстолюбивому любимцу, князю Мира, и полагали всю надежду на наследника престола, окруженного людьми умными и почтенными, между которыми главную роль играли воспитатель принца, каноник Эскойкис (Escoiquis), герцоги Инфантадо и Сан-Карлос. Народная партия, окружавшая наследника престола, ожидала только случая, чтоб свергнуть князя Мира с высоты власти для общего блага. Князь Мира, противодействуя партии, старался посвятить раздор между наследником престола и его родителями, и до того успел в своем намерении, что возбудил ненависть к нему в сердце его матери и недоверчивость в короле. Начались придворные интриги, основанные на клевете и сплетнях, беспрестанно усиливавшие ненависть родителей к сыну, а в сыне желание избавиться от своего врага.

Война Наполеона с Пруссией и Россией в 1806 году образумила на время Испанский двор, долженствовавший предвидеть, чем кончится его раболепное послушание Наполеону, когда он изгнал Бурбонов из Неаполя. Наш посланник при Испанском дворе, барон Строганов, и английский посланник успели убедить князя Мира в пользах Испании от союза со всею Европою против властолюбия Наполеона, и князь Мира начал собирать войско, и издал сильную прокламацию, приглашая народ к вооружению, не назвав, однако ж, неприятеля. Если бы Наполеон претерпел поражение на севере, тогда бы до 100 000 войска испанского, португальского и английского вторглось во Францию через Пиренеи; но победа при Иене переменила ход дел, и князь Мира, испугавшись своего смелого поступка, удвоил свою уступчивость и раболепство перед Наполеоном. Наполеон не показал вида, что предполагал измену в князе Мира, но решился ускорить изгнание Бурбонов из Испании. Внутренние интриги Испанского двора. послужили ему к тому предлогом.

Как первое доказательство преданности, в которой князь Мира уверял Наполеона, он потребовал лучших двух корпусов из испанской армии, собранной против него. Князь Мира согласился, и один корпус испанских войск под начальством генерала Офарильи послан был в Тоскану, а другой, в 14 000 человек, под командою генерала маркиза Ла-Романа в Данию. Выбраны были лучшие солдаты и офицеры, чтобы лишить Испанию надежнейшей опоры. Между тем 24 000 французов под начальством маршала Жюно выступили через Испанию в Португалию (в половине октября 1807 года).

Корпус маршала Жюно состоял из рекрутов. Едва по три человека старых солдат приходилось на роту. Кавалеристы были не более четырех месяцев на службе, не умели даже ездить и обходиться с лошадью. Пехота не знала вовсе своего дела. Это было самое плохое войско, какого Франция никогда не выставляла противу неприятеля. В этом корпусе лучшие солдаты были пиемонтцы и ганноверцы, которые, однако ж, шли неохотно на войну, и ненавидели французов. Наполеон приказал Жюно, как возможно поспешить в Лиссабон, чтоб взять португальский флот и задержать королевскую фамилию, и Жюно шел торопливо, малыми отрядами, оставляя в тылу множество больных и мародеров. 30-го ноября 1807 года, он вступил в Лиссабон только с 1500 человек. Остальные пришли после, но из 24 000 человек, перешедших за Пиренеи, в Португалии собрались только 14 000 человек, оборванных, усталых и ненадежных в бою солдат.

Маршал Жюно еще из Испании разослал по Португалии прокламации, извещая, что он идет ей на помощь против англичан, которые намерены поступить с Португалией, как поступили с Данией, и увещевая португальцев принимать французов, как друзей и союзников. И между тем как Жюно уверял португальцев в великодушных и бескорыстных намерениях Наполеона, англичане сообщили принцу регенту португальскому лист официальной французской газеты «Монитер», в котором напечатано было решение Наполеона, что «Дом Браганцский перестал царствовать в Португалии». (La maison de Bragance avait cessee de regner). Это та же самая фраза, которою лишена престола фамилия неаполитанских Бурбонов!

В Португалии царствующею королевою была вдова короля Педро III, Мария-Франциска-Елисавета, урожденная принцесса португальская. Она жила уединенно, посвятив жизнь свою богомолью, а государством управлял около двадцати лет в звании регента сын ее Дон-Жуан, человек добрый, но слабый, бесхарактерный, совершенно похожий нравом на испанского короля, но не имевший ни его ума, ни образованности. Несчастный в супружестве, испытавший несколько раз измену и неблагодарность любимцев, он жил уединенно, и соглашался на все требования Франции, чтоб только сохранить мир. Но это не спасло его. В последней крайности, когда маршал Жюно уже вступил в Португалию, он предался англичанам. В Лиссабоне носились преувеличенные слухи насчет числа войска маршала Жюно; однако ж, старая королева хотела, чтоб выслали против него войско и решили спор оружием. Английский адмирал, знаменитый Сидней Смит, уговорил и королеву и принца-регента оставить Лиссабон, удалиться в Бразилию и ожидать там, пока англичане возвратят им Португалию. За день до вступления маршала Жюно в Лиссабон, вся королевская фамилия отправилась на английский флот, к которому присоединился и флот португальский, и со всем двором и сокровищами отплыла в Америку. Жюно, повторив приговор Наполеона об отрешении от престола Браганцской фамилии, начал управлять Португалиею от имени французского императора, заменив португальский герб французским орлом и вывесив над дворцом трехцветное знамя. – В Париже почитали Португалию покоренной, и дело конченным.

Испанская корона в то же время, так сказать, сама падала в руки Наполеона. Наследник престола Фердинанд, надеясь на помощь Наполеона, по совету своих друзей просил его в самых покорных выражениях выдать за него замуж одну из принцесс императорской фамилии, и принять его в особенное свое покровительство, обещая быть послушным, как сын отцу, и в то же время представил родителю своему записку, в которой изложив все дурные поступки и качества князя Мира, просил удалить его от дел и от двора. Записка эта написана была воспитателем и первым советником Фердинанда, каноником Эскойкисом в самых сильных выражениях. Князь Мира, узнав через своих шпионов о том, что принц Фердинанд писал к Наполеону, представил это дело королю и королеве в виде заговора не только против королевской власти, но и жизни. Королева, ненавидевшая сына за его вражду с ее любимцем, уговорила короля действовать сильными мерами, и король приказал арестовать принца и его советников, и отдать их под суд за измену и покушение на жизнь короля и королевы, известив в то же время Наполеона о раздоре, терзавшем его семейство, и о своем несчастном положении, требуя совета и помощи.

Это происшествие произвело сильное впечатление в Испании. Никто не верил в справедливость обвинения принца Фердинанда, и все были уверены, что это интрига князя Мира. Хотя суд и не находил никаких доказательств заговора, но принц Фердинанд, зная, что решение суда не избавит его от мести матери и князя Мира, согласился помириться с ним через посредство сестры своей, королевы Этруской, и даже дал ему почувствовать, что готов жениться на его свояченице; написал сознание в своей вине, не означая ее, и просил прощения у родителей, свалив всю вину на своих советников. Князь Мира, видя, что это дело произвело дурное впечатление в народе, посоветовал королю и королеву простить виновного сына, обнародовав, однако же, вместе с прощением и сознание принца, чтобы сделать его ненавистным, как предателя друзей своих и как неблагодарного сына. Советников принца наказали ссылкой.

Во время раздоров и семейных интриг Испанского двора, Годои искал покровительства Наполеона, и император французов, чтоб заставить действовать князя Мира согласно со своими видами, заключил с Испаниею тайный трактат в Фонтенбло в 1807 году, по которому Испания обязывалась помогать Франции к завоеванию Португалии. Ее предполагали разделить. Одну часть долженствовал получить князь Мира, и как независимый государь принять титул князя обеих Алгарвий; другая часть предоставлялась королеве Этрурии взамен этой области; третья часть долженствовала оставаться в руках Наполеона до дальнейших распоряжений, а король испанский принимал звание, американского императора. Испанский король соглашался на все с условием, чтобы друг его Мануэлито, как он обыкновенно называл Годои, был счастлив и доволен!