скачать книгу бесплатно
В какой-то момент Дулу уже пожалел о том, что раскрыл тайну перед темником, и не стал распространяться о том, что Аттила распорядился отдать впоследствии кольцу тому, кто сможет объединить все племена и народы, какого бы роду-племени он бы ни оказался…
– Аттила, – неожиданно спросил Иштуган, меняя тему разговора и уходя в сторону от кольца, – он не сказал тебе, почему он не разрушил Рим? Победа ходила от него всего в двух шагах…
Этот вопрос, подобно мечу в ножнах, уже много дней не давал ему покоя. Наверное, этот же вопрос невидимой клинописью был выбит на каждом камне Вечного города. Город городов Рим по-прежнему жив, и продолжает жить, устремленный в вечность, назло всем их пожеланиям.
За что пощадил его вождь хуннов? Почему после не выигранного, но и ничуть не проигранного сражения на Каталаунских полях он не отдал приказ и не стал преследовать отходящие войска Аэция?
Нет, не может считаться победителем тот, кто не разрушил столицу государства, против которого пошел уничтожающей войной.
Извечный закон всех войн. Страна, превращенная в жалкие руины, но сохранившая свою столицу, может пережить горечь своего поражения.
Наслоения лет погребут под слоем пыли нетленной истории самую досадную истину, через столетия летописи исправят и перепишут в угоду очередному правителю. У времени удивительно короткая память…
И потому до потомков доживают лишь легенды – они героические и величественные…
Признать свое поражение – самое мучительное испытание…
Идти к новой победе под знаменем предыдущего поражения – удел сильного народа…
– Аттила часто вспоминал про тот пир…
Шумный пир был в самом разгаре.
В глубине полутемного зала за длинным столом восседал Аттила. По правую руку от него расположились его самые старшие сыновья Ирнек, Дингиз, Иллак, рядом с ними – сыновья королей разных стран. Слева от Аттилы пристроились его жены, самые любимые и…
В середине зала на самой освещенной открытой площадке под звуки тихо льющейся мелодии танцевали полуобнаженные наложницы.
Легкие, как незримое дыхание теплого степного ветерка, страстные и соблазнительные движения прекрасных дев, плавные покачивания гибких юных тел, матово мерцающих сквозь дымчато-шелковистые шаровары и короткие туники, сопровождались нежнейшим звоном серебреных монет, украшающих их длинные косы и тонкие изящные запястья.
На мужественных, с хорошо различимыми следами усталости лицах мужчин легко читалась радость жизни. Их мечи, вложенные в ножны, еще хранили на себе пьянящий запах крови.
Аттила привел с собой на Каталаунскую равнину около ста тысяч хуннов и союзные германские и кельтские племена. С ним пришли гепиды, словены, бургунды, тюрингцы…
Во главе армии противника стоял благородный Аэций. С ним пришло около сотни тысяч римлян. Остальное его войско составляли наемники из германо-кельтских племен. Были франки, хорваты, македонцы, этруски, черногорцы, сиракузцы, забывшие своих древних предков – скифов…
До самого захода солнца равнина оглашалась скрежещущим звоном затупившихся мечей, свистом жгуче жалящих стрел, короткими, как всплеск боли, вскриками и протяжными стонами людей. Земля и сама словно содрогалась в болезненных конвульсиях.
Обе армии потеряли бесчисленное количество своих воинов. Но ни одна из них не уронила наземь свое знамя, и страшный бой закончился ничем: не было проигравшего, и победившего не было…
К исходу дня Аэций приказал своей армии отступить. Догнать и растерзать отступающую армию ничего не стоило, но…
Аттила не стал преследовать. Почему он не сделал этого, почему? Он, кому такое понятие как нерешительность никогда не было присуще…
Что не позволило Аттиле сделать тот самый шаг, который мог запросто изменить весь дальнейший ход истории? Но он не отдал приказ, а потому события пошли по иному пути.
Тяжелые думы бороздили усталое лицо вождя, отбрасывали на него сумрачную тень. Между тем пир был уже в разгаре. Карачи разливали в серебряные кубки высоких гостей огненное вино – кровь солнца.
Лишь перед Аттилой стояла чаша из обыкновенного сандалового дерева – не пристало ему, стоящему выше всех, преклоняться серебру да злату, подавая дурной пример своим подданным.
Не один и не два раза взор вождя останавливался на дальнем конце стола, где велась весьма оживленная беседа, старательно укрываемая от гостей, сидящих за другими столами.
– …Что скажешь мне, друг Визигаст? – пригнувшись к уху соседа, прошептал король Ардарих.
– То, что я могу тебе сказать, – сквозь густую бороду ответил король ругов, – хорошо известно всем нам. Гнет хуннов невыносим. Он никого не слушает. Я просил его выступить в поход против Рима, но он мне ничего не ответил. Когда же, наконец, его свергнут?
– Когда его свергнут Боги, – вмешался Гервальт.
Король Ардарих задумчиво молчал.
– Ты храбр и горд, как весь твой благородный народ. Должен ли я напомнить тебе о том, что ты сам знаешь? И терпишь все подобно нам? Хунн господствует повсюду. Ни Рим, ни Византия не дерзают сами один на один выйти против него! А страшного Гейзерита, бича морей, он называет своим братом. Он покорил все народы от Византии на востоке до Янтарных Островов Северного моря. И каково его господство? Один произвол! Иногда, по прихоти, он великодушен, но вместе с тем никто другой, как хунн, не отличается жестокостью, насилием, святотатством… Ни короли, ни поселяне, ни бедные женщины не могут считать себя в безопасности от его прихотей и желаний. Но из побежденных им народов только с нами поступает он безжалостнее всего, с нами, белокурым и голубоглазым племенем, считающим своими предками Асгардов… Нас, германцев, как прозвали нас римляне, он стремится не только подавить, но и перед всеми опозорить. И так он поступает со всеми…
– За исключением меня и моих гепидов, – слегка выпрямившись, прикрыв ладонью непонятную усмешку, произнес король Ардарих.
Сильно уязвленный откровенными словами короля гепидов, Дагхар выдавил из себя, оглянувшись в сторону верховного вождя:
– Это сущая правда. Тебя да еще остгота Валамера он называет своим копьем и мечом. Вас он уважает. Но за какую цену! И в награду за что?
Осторожный в своих мыслях и словах король гепидов молвил:
– В награду за нашу верность, юный королевский сын.
– Но неужели, друг Ардарих, – заговорил король Визигаст, – ты не жалеешь своих соплеменников, соседей друзей? Да, доселе он щадил права гепидов и остготов и соблюдал договоры с ними…
Но как же мы, все остальные? Мои руги, скиры Дагомута, герулы, лангобарды, квады, маркоманы, тюринги, твои швабы, Гервальт. Разве он не считает своей величайшей радостью произвольно нарушать всяческие договоры, даже с теми из нас, что всегда оставались ему верны?..
Вас он почитает. Вас награждает богатыми дарами, отдает вам долю в добыче, за которую вы даже не сражались. А нас он только угнетает и отнимает у нас нашу собственность. Как ты думаешь, разве все это не возбуждает ненависть и зависть?
Разглаживая седую бороду, Ардарих тяжело вздохнул:
– Конечно, это неизбежно. Для того чтобы управлять такой огромной державой, порой приходится действовать и поступать не всегда праведно.
– И он поступает грубо, – с горячностью продолжил король ругов, – с той целью, чтобы довести нас до отчаяния и восстания.
– Чтобы вернее уничтожить вас, – печально подтвердил Ардарих. – Чем слабее мы все станем, тем легче держать нас всех в узде…
– К этому хунн еще добавляет оскорбления и позор. Так, в придачу к ежегодной дани тюрингов он потребовал прибавку из трехсот девушек… И все эти юные девы непременно изопьют всю чашу позора, розданные в наложницы знатным хуннам и приближенным Аттилы.
– Я убью его! – глаза молодого Дагхара налились кровью.
– Т-с-с-с… И так на нас уже стали обращать внимание пирующие с соседних столов.
– Не удастся, – Гервальт скептически пожал плечами. – Ты и близко не подойдешь к нему. Его хунны с ним повсюду и всегда окружают его тесной толпой, как пчелы улей в лесу. Каким бы отважным и умелым ни слыл бы выступивший против Аттилы, он сто раз успеет умереть от их длинных мечей и острых ножей.
– Надо выступить против него сообща…
– А храбрые тюринги согласны? – прищурившись, спросил Ардарих.
Вот и он решил прощупать почву для готовящегося заговора.
– Они согласны, – кивнул Визигаст, – я узнавал. Они в негодовании. Неужели все наши жертвы зря? Течение реки остановила масса трупов, и волны ее залили берега кровавым потоком.
– Все до сих пор стоит перед моими глазами, – выдавил из себя стон Ардарих. – Двенадцать тысяч гепидов легли на поле битвы…
Король стиснул зубы. Погибли их самые лучшие отряды, брошенные неумолимой рукой верховного вождя хуннов в самое пекло сражения. Не скоро его обескровленное войско сможет обрести прежнюю силу…
– И после всего этого мы должны отступить?
– Мы своей кровью залили все поля…
– Пока не все! – буркнул Визигаст. – Его намерение на следующую весну гибельнее всех прежних. Он уже отдал приказ созвать все свои народы, а их несколько сот, из обеих частей света.
– Кому на этот раз грозит беда? – спросил Гервальт. – Востоку?
– Или, – усмехнулся Дагхар, – или Западу?
Заговорщикам хотелось знать, куда на сей раз обратит Аттила свой меч, не знающий пощады. На Константинополь или на Рим?
– Скорее, что обоим, – заключил Ардарих. – Не в первый раз Аттила воюет со всеми и сразу…
– Кому бы ни было, – продолжил король ругов, – но он будет в шесть раз сильнее, чем был. Надо остановить его. Иначе он поработит весь мир.
– Мы не сможем! – прошептал, испуганно озираясь, алеман. – Если бы он был так же смертен, как и мы, и если бы его можно было обуздать, как и других людей. Но он злой дух! Он – порождение ада! Так говорят между собой наши жрецы. Ни копье, ни меч, ни другое оружие не могут его поранить и убить его. Я сам видел это. Я был рядом с ним в Галлии. Я упал, как сотни и тысячи падали под тучами стрел и копий. Он же стоял прямо и неподвижно. Он стоял и смеялся! Я видел, как римские стрелы, подобно соломинкам, отскакивали от его плаща. Аттила – не человек! – алеман замолчал и порывисто закрыл лицо руками.
Нагнувшись, сообщники поспешили прикрыть своего расстроенного товарища. Ибо на них обратились пристальные взоры.
– Тридцать лет тому назад, – снова заговорил Гервальт, – я был еще мальчиком. Но до сих пор еще помню страшную картину: пойманные им в заговоре против него, мой старый отец, брат и мать корчились и вопили от мук. Их посадили на острые колья. Мои четыре красавицы-сестры были замучены до смерти им и его всадниками! Меня он бросил лицом на тело отца: «Награда вероломству против Аттилы. Мальчик, научись здесь верности». И я тогда научился ей! – дрожащими губами докончил он.
– В свое время, – король гепидов покривил губами, – научился ей и я. Подобно тебе, друг Визигаст, в былое время я находил его иго для себя нестерпимым и захотел спасти свой народ. Все было у нас готово. И союз с Византией, и тайные заговоры со многими германскими королями и вождями склабенов. За три ночи до условленного срока я спал в своей походной палатке. Проснувшись, я увидел возле своего ложа его самого. Ужас обуял меня, и я хотел вскочить. Он спокойно удержал меня рукой и слово в слово передал мне весь мой план и все наши договоры, занявшие четыре страницы римского письма!
«Остальные семнадцать все распяты, – прибавил он в заключение. – Тебя же я прощаю. Я доверяю тебе. Будь отныне мне верен».
В тот же день он охотился со мной и моими гепидами в дунайском лесу. Утомившись, хунн заснул, положив голову на мои колени. Покуда он жив, думалось мне тогда, я никогда ему не изменю…
– И потому весь наш мир должен оставаться во власти хуннов, – с разочарованием протянул король ругов.
– Да, пока он жив, – уклончиво ответил король гепидов, словно бы давая намек на что-то. – До той поры, пока он жив… Ничто потом не остановит меня, короля гепидов…
– А после его новой победы, – вспыхнул Дагхар, – так будет уже навсегда до скончания веков!
Невыразимое уныние отразилось на лицах заговорщиков. И, чтобы изгнать из сердец их смятение, Ардарих выразительно заметил:
– Но сыновья Аттилы не такие великие, как он сам. Справятся ли они с короной отца, вопрос.
– И правда! – улыбка засветилась на лице короля Визигаста. – Хотя Эллак достаточно могуч, чтобы удержать за собою все приобретения отца. Если у него не найдется внутренних врагов.
– Тогда… они найдутся, – зловеще прошептал Ардарих.
Нетерпеливый Дагхар горячо заговорил:
– Прямой королевский ответ! Слишком загадочно! Значит, придется сражаться без гепидов, да, пожалуй, даже против них. Король Визигаст, пошли меня к Валамеру, я его…
– Избавь себя от пустой поездки, Дагхар, – Ардарих одарил юношу доброжелательным взглядом.
– И он был пощажен и связан клятвой? – сердито спросил Дагхар.
– Нет. Но они побратались. Пока жив Аттила, остготы не станут драться против хуннов. Пока он жив, – со всей многозначительностью добавил король гепидов.
Скривившись, Дагхар проворчал:
– Он проживет еще долго. Ему только пятьдесят шесть лет.
– А между тем наш мир на глазах гибнет, – вздохнул Визигаст.
– Пусть погибнет мир, чем моя честь, – выпрямляя голову, спокойно произнес Ардарих. – Надо ждать… потом наши руки будут развязаны.
– Нет, не нужно выжидать! – снова загорячился Дагхар. – Король Визигаст, забудем про гепидов и остготов. Пусть минет их высший венец победы и славы. Мы не станем ждать! Ты говоришь, после весны будет поздно? Так восстанем сейчас же! Мы не довольно сильны? Нас…
Нахмурившийся гепид движением предостерегающей руки прервал велеречивое перечисление:
– Юный королевский сын, ты нравишься мне. Ты звучно играешь на арфе, ты быстро бьешься. Но еще быстрее ты говоришь. Но научись еще одному искусству, более трудному и более необходимому для будущего короля, чем первые. Научись молчать! Что если я продам великому повелителю хуннов всех, кого ты перечислил?
– Ты не предашь! – перепуганный юноша смертельно побледнел.
– Я этого не сделаю, потому что поклялся сам себе держать в тайне все то, что придется мне услышать! И на эту тайну я имею право, так как заговор ваш грозит гибелью не Аттиле, а лишь одним вам. Ты в этом сомневаешься, отважный Дагхар? Все, названные тобой, даже если бы они были вдесятеро сильнее, и то не в состоянии отделить ни единой щепы от тугого ярма, надетого Аттилой на шеи наших народов. Вы все погибнете, если ныне не послушаете моего предостережения. В открытом сражении его никогда не победить. Но против небольшого ножа в слабой руке от того, от кого не ожидаешь, бессильна самая крепкая броня, а яд, незаметно подсыпанный в напиток любви…
За столом установилась зловещая тишина – столь последние слова гепида не вязались с тем, что он говорил им ранее. Выходит, если кто-то иной устранит Аттилу, то гепид выступит на их стороне.
– Что застыли? – Ардарих мрачно усмехнулся. – Веселитесь, кричите здравницы в честь нашего вождя, как кричат и поступают другие. Иначе вы не доживете и до конца этого пира…
Его улыбка говорила, что их жизни им еще пригодятся после того, как… А до того, как… еще надо дожить…
Повинуясь указующему знаку ладони Аттилы, поочередно вставали военачальники, подняв кубок с вином, произносили тосты.
И каждый из них неизменно начинал свою речь с прославления своего славного вождя – сына Тэнгрэ – и завершал пожеланием силы и могущества для побед в предстоящих сражениях.
И у всех на языке только Рим. Рим! Рим!
От этого величественного города не должно остаться камня на камне! Столица империи, которая мечом подчинила себе столько государств, ввергла соседние народы в рабство, сама превратилась в гнездо разврата и погрузила народы в пучину крови и слез, должна быть разрушена!
Гибели Рима желают короли многих государств. Все они с надеждой смотрят на Аттилу. От его единственного слова зависит ход Истории…
Спустя многие века никто и не вспомнит, глядя на развалины, кто строил Рим. Но имя того, кто разрушил Вечный город, а его разрушил Аттила! – с восхищением будут передавать из поколения в поколение…
Разгоряченные предметом волнующего их кровь разговора, вожди племен и народов тревожили покой своих спящих в ножнах мечах, то и дела прикасаясь к их рукояткам.
Но вот Аттила встал, и гул в зале мгновенно смолк. Вождь хлопнул в ладоши, и откуда-то появился главный акын – Баянчи.
С огромной головой, небольшим кряжистым телом и невероятно короткими и безобразно кривоватыми ногами, акын, казалось, не шел, а катился. По залу украдкой пробежался сдавленный смешок.
