скачать книгу бесплатно
Добежавшая до вагона, вся запыхавшаяся, Сана поставила сапожок на первую ступеньку, когда хмурая проводница собиралась отпустить откидную подножку, чтобы сразу же закрыть дверь, зайти в теплое купе и там отогреться. Пронизывающий до костей жгучий ветерок выдул все остатки живого тепла. Ее легкое демисезонное форменное пальтишко без подстежки в ужасно мерзкую погоду ничуть не спасало.
– Милочка, вы бы сюда чуть позже, через парочку минут подошли, – язвительно проворчала хозяйка вагона. – То-то бы я вам ручкой своей помахала бы с этой стороны двери. Посадка на ходу строго запрещена.
– Вы меня, пожалуйста, извините, – капитан Полищук растянула губы в примирительной улыбочке.
Ужасть как не хотелось ей ссориться с молодящейся дамочкой с грубо раскрашенным лицом. Характерные мимические складки вокруг рта говорили о желчности и склочности характера хозяйки вагона.
– Билет в самую последнюю минуту дали. Говорят, мест нету…
– Не знаю я, милочка, что и кто, и где вам говорил, – проводница с безразличным видом пожала плечами, толкуя, что энто безобразие ее не касается, когда в кассе мест нет, а вагоны идут полупустыми.
Машинально потянувшись левой рукой в карман куртки, Оксана достала пачку и вытянула из нее сигарету.
– А вот курить, милочка… – раздраженно заскрипела хозяйка, – пожалуйста, в неслужебный тамбур. Мне тут еще всю ночь работать.
– Как скажите, – капитан не стала спорить и, прихватив свои вещи, слегка покачиваясь, прошла в противоположный конец вагона.
Закурив, Оксана смотрела, как все быстрее пробегают в окошке знакомые городские кварталы, а память выкидывала перед ее глазами картины прошедшего дня. Как ей отнестись к тому, что случилось?
Вот это встряла она. То, как чувственно реагировали она сама и ее соскучившееся тело на мужские ласки, сильно испугало своей глубиной и крайне встревожило. Итак, неизбежное следствие замкнутого образа ее жизни. Нельзя в этом мире жить одной, нельзя. Тоска по дружескому плечу и одиночество сегодня вырвались наружу и победили ее волю.
Предвкушая в изрядно истерзанной душе приятное путешествие, Малахов раскинул на столике походную скатерть-самобранку. Налил он в пластмассовый стаканчик, медленно, с наслаждением, смакуя, выпил и отправил в рот соленый огурчик, от души захрустел. Лепота!..
Прикрыл Жека усталые глаза и весь полностью отдался во власть ощущениям медленно поднимающейся изнутри живой теплоты. Такие вот мгновения внутреннего и внешнего покоя стоили очень дорогого.
Не запертая на защелку, дверь со стуком и шумом открылась. В его уже слегка затуманенное сознание освежающим ветерком проник, надо сказать, что довольно приятный женский голосок:
– Не помешаю? У меня седьмое место…
– Нет, – угрюмо буркнул он, не открывая глаз.
Настроение у подполковника упало. Он недовольно поморщился и кинул мимолетный взгляд в сторону двери. Облик молодой женщины показался ему смутно знакомым. Расслабленный разум, несмотря на его слабую попытку вспомнить, отвечать на запрос напрочь отказался. Не захотела память вспоминать. И черт с ней! Принесла же нелегкая на его голову. А он успел бурно обрадоваться и хорошо настроиться…
Едва лишь открыла Оксана дверь в купе, и на нее дохнуло резким запахом устоявшегося и застаревшего перегара, смешанного с весьма характерным неприятным запахом дешевой водки, изготовленной путем элементарного разбавления спирта, неизвестно какого происхождения, с прозрачной жидкостью из-под водопроводного крана.
Повезло ей, так повезло! Провести всю ночь на пару с алкоголиком, может, с самым настоящим бомжем. Хотя, и нет. Пришлось ей версию с бездомным бродягой отмести в сторону. Клиент на обычного бомжа не тянул. Или почти что не тянул. Оксана украдкой кидала на нечаянного попутчика быстрые оценивающие взгляды. Кто-то сейчас сказал бы, что в ней спонтанно сработали издержки ее профессии.
На вид мужчине было далеко за тридцать, а может, и за все сорок. Коротко подстриженные волосы, густо-густо посеребренные сединой. И двух-трех дневная щетина пока тоже еще ни о чем не говорила. Одет мужчина не ахти как, простенько, в китайский ширпотреб. Но выглядел попутчик чисто и опрятно. Значит, рядом с помойными ямами намедни он близко не валялся. И не ездят у них бомжи в купейных вагонах. Все больше в электричках перемещаются, где можно бесплатно, хоть до самого Киева, добраться или уже, на худой конец, в общем вагоне. Там можно и с проводницей как-нибудь, да и договориться.
А то, что человек пьет? Так, а кто нынче не пьет? Этакое время на дворе. Если только не жулик он, не вор и не грабитель, то пьет, заливает тоску по безвременно ушедшим, канувшим в лету счастливым временам социалистического рая да невыносимое горе от потери смысла всей своей жизни, от утраченных иллюзий. Да и мало ли что в том длинном списке отыщется. Главное, чтобы этот товарищ, под самую завязку вдоволь наклюкавшись, не начал разудало буянить…
Чуть охрипший голос отвлек ее от невеселых дум:
– Выпьете, девушка, со мной за компанию?
Оксана брезгливо поджала губы. Начинается…
– Нет, спасибо, – наотрез отказалась она.
После недолгого молчания в воздухе завис новый вопрос:
– Что так?
Гордо выпрямив голову, Оксана категорично заявила, отрезала:
– Я с незнакомыми людьми не пью…
– Как скажите, мадам. А я уже, было, грешным делом подумал, что вы больны. Неволить не будем, – прорвался наружу скрипучий клекот саркастического смешка. – Нам же больше достанется. Наше дело-то маленькое – предложить. А ваше – отказаться. Ну, тогда, мадам, пьем за удачную поездку, – мужчина чокнулся с бутылкой и выпил.
«Фу! Гадость!» – Оксана передернулась, неприятно пораженная как увиденным зрелищем, так и услышанным своими собственными ушами. Черт! И угораздило же ее взять билет именно на это самое место.
Никуда не спеша, с чувством, с толком и с расстановкой, сосед расправился с содержимым бутылки и, не раздеваясь, только скинул вниз один голый матрац, грузно завалился на скрипнувшую полку.
Презрительно пожав плечами, стараясь не смотреть в его сторону, Сана достала белье. С присущими ей с детства особой тщательностью и аккуратностью застелила постель. Выключила свет. В купе стало темно, хоть глаз выколи. Выждала, пока глаза не попривыкли к тьме. Светлее не стало. Она удовлетворенно хмыкнула, повернулась к окну спиной. Стянула Сана с себя свитер. Расстегнула одну пуговичку на блузке…
На полной скорости состав проскочил или через железнодорожный переезд, или же через полустанок. Донесся слабый предупреждающий перезвон. Мелькнул семафор. Узкое купе всего на каких-то несколько секунд скупо осветилось, и тут широко открытые глаза подполковника выхватили тонкий и гибкий стан, изящные контуры нежной шеи. В зеркале отразилась молочно-белая грудь, столь эффектно приподнятая движением рук, заплетающих волосы в тугие коротенькие косички.
Мгновения пролетели, и темень снова победно сомкнулась. Но то, что мужчина успел увидеть и разглядеть, прочно запечатлелось у него перед глазами. Снова в мозгу засвербела навязчивая мысль о том, что где-то он что-то похожее уже видел. Видел. Видел. Но… где?
Но вот нет, на этот раз он от своего не отступился, заставил свою донельзя обленившуюся память всерьез взяться за нелегкую работу.
И пошла она шерстить по закоулкам, разбирая по темным углам весь скопившийся за долгие годы ненужный, а потому-то и сброшенный подальше всякий хлам. Сначала медленно, весьма нехотя, натужно скрипя и недовольно ворча на беспокойного и неугомонного хозяина.
Нет, чтоб плюнуть на все и спокойно заснуть. Далась же ему эта бабенка. Даже разговаривать с ним и то не захотела-то, компанию не поддержала. Но потом, увлекшись самим процессом рытья в старье, заработала память все быстрее и быстрее. Главное – начать…
Две косички. За них ей зацепиться и поискать? Обнаженная спина и тугая грудь ни о чем не говорили. Мало ли они за совместно прожитую с хозяином жизнь повидали на своем веку обнаженных женских тел? Немало. А вот косички – совсем другое дело.
Сколько девчонок прошло перед глазами с такими же косичками? Тоже можно, конечно, сказать, что и не счесть, и не пересчитать…
Ну, если начинать со школы, то да. А зачем? Встретить здесь кого-то из них – энто что-то из области научной фантастики.
Надо сузить поиск. Танцы и дискотеки во время учебы в училище? Нет, те девчата таковских причесок не носили. Нет, не там, не там. Не то все, не то. Однако хозяин в то время трубил еще курсантом.
Куда они с ним ездили? По колхозам? Нет, не встречалось во время уборки урожая. Но они ездили. Да, они ездили с его другом к тому домой то ли в Марьину Рощу, то ли в Мариново. Нет, в Марино…
Да, они садились на электричку, что шла на Колосовку, перли часа два, никак не меньше. Именно там они и увидели энти две косички.
Васька Казак познакомил их со своей соседкой, еще школьницей, девчонкой с двумя забавными коротенькими косичками. Ох, как же еще у нее фамилия-то была? Куда подевалась она, где затерялась?
Где-то рядом, скрипя, зашевелился отдел ассоциативной памяти. Что именно соседка аналитики хочет им сказать, может, и подсказать?
Точно-точно, у них в училище имелся майор с такой же фамилией. И пахал он начальником учебного центра. Все время тот проводил в полях, и фамилия тому соответствующая, производная от полей…
Ага, майор Полищук. Это уже точно, на все сто. Значит, у девчонки имелась фамилия Полищук. И? Оксана Полищук. Сана-Сана. Внутри у подполковника разлилось тепло. Точно, была, была такая девчонка…
Получив столь положительный сигнал, мужчина удовлетворенно вздохнул. Вспомнил. Но почему он сразу-то не подумал о ней?
Сана-Сана. Она была его самой первой и неразделенной, а потому и скрытой от всех юношеской любовью. Он любил ее. А она его? Иногда ему даже казалось, что она тоже любила его. А иногда и нет.
Была такая девчонка. Окончила школу и пропала. Он попытался ее отыскать, но не смог. Прошло с той поры лет десять как, не меньше.
И вот милое личико той юной девчушки стараниями неумолимого времени стерлось. В его памяти остались одни коротенькие косички. И похожа ли эта женщина на ту девушку-девочку? Может быть…
Все может быть. Не зря же что-то показалось ему знакомым. Но оно еще ни о чем не говорит. Он, к его немалому стыду, уже плохо, вернее, смутно помнит девичье лицо. А девочка могла легко превратиться в дородную бабищу. Вышла она замуж, нарожала кучу детишек. Мало ли похожих друг на друга людей бродят по этой многострадальной земле? Бродят себе, ну и пусть себе бродят…
Накинув на себя дорожный халатик, женщина присела. Вроде бы, она и разделась, но все равно жарко. Дотронулась рукой до батареи и резко отдернула. Кипяток! Понятно, почему в купе жарковато.
Она прилегла, не расправляя одеяло, прямо сверху на него. Скорее всего, покрывало ей никак и не понадобится.
Глаза закрылись, но сон к ней не шел. Сана-Сана! Что происходит-то с нею? Куда она катится по наклонной лестнице? Ох, и в стерву же она превратилась, в настоящую стерву! Мужик ее пальчиком поманил, и она тут же без всякого стеснения запрыгнула к нему в его супружескую постель. А ежели быть откровенной с самой собой до конца, так чуть ли не сама с явной охотой предложила себя.
Куда за годы подевалась одна девочка с тоненькими косичками? Не могла же она взять и просто бесследно исчезнуть! Хоть что-то же от нее осталось? Ну, хотя бы что-то!
…Сколько Сана сама себя в детстве помнила, столько она всегда и работала. Только и делала она, что постоянно пахала.
Прибегала девчонка со школы, на ходу обедала, наспех делала, а когда и не делала уроки, и тут все и начиналось. Прополка в огороде, кормежка скотины, готовка еды, уборка в доме, стирка…
Мать вкалывала на молочной ферме и пропадала там с самого утра и до поздней ночи. Изредка прибегала домой, чтобы покормить свою малышню. Да и то через раз, не каждый божий день. Сначала у девочки появился один братик, а через пару лет и еще один выискался…
Отца у нее в отличие от соседских детей никогда не имелось. Про таковского человека у них в доме никогда не говорили.
Но зато у них постоянно жили командировочные. И если то была женщина, то спала жиличка в отдельной светелке на широкой кровати, а сама же хозяйка хаты устраивалась рядом с дочкой на ее узкой постели.
А если же у них жил мужчина, то порой мать почему-то могла в те самые ночи к ней не приходить и не тесниться с дочкой. В те дни она, маленькая и неразумная, благодарила судьбу за то, что снова может спать одна и никто не мешает ей хорошенько выспаться.
Долго Сана никак не могла взять в толк, почему мать с мужиками может спать вместе, а с женщинами никогда не спит. И что именно для нее лучше? Когда она раздольно спит одна или теснится с матерью? Наверно, все же мужики-постояльцы лучше…
Иногда, по выходным, к ним в гости захаживал школьный учитель физики и математики Степан Андреевич.
Может, частенько задавалась девчушка вопросом, он приходился им дальним родственником? Сана всегда в тот день получала подарок, а потом мать выпроваживала девочку на улицу. Кем бы и ни был для них с мамой учитель, тот с самого первого класса терпеливо занимался, проводил дополнительные занятия, если девочка начинала не понимать тот или иной предмет, скатываться на четверки.
Чем старше становилась Сана, тем сильнее и сильнее разгоралось в ней любопытство. И ее начинали мучить вопросы: почему это ее мать то спит с ней, то нет и кто все-таки у нее отец?
По ночам за стенкой слышалась непонятная ей возня: противный скрип вконец расшатавшейся кровати, сопенье, кряхтенье и звонкое повизгивание матери. Девочка росла и начинала многое понимать. Она стала со вниманием ко всему прислушиваться. До нее доносились обрывки слов и отдельные фразы.
Становилось ей понятно: откуда брались подарки, почему мать часто куталась в платок, пряча от чужих глаз лиловые пятна то на шее, то на плечах. И главное – это она тоже поняла, почему братишки у нее удивительно разные и не похожи ни на нее, ни друг на дружку.
Прибегала Сана со школы, сама кормила подросших пацанов и всю остальную живность: кур, утят, двух поросят. Огород требовал к себе постоянного внимания. Чем старше становилась девочка, тем большую часть забот по дому перекладывала мать на ее худенькие плечи.
Какие уж тут уроки? Когда их было ей готовить? И зачем стараться ей учиться? Работа в коровнике пятерок по литературе не требовала. То, что можно вкалывать и не дояркой, в голову ей и не приходило…
Степан Андреевич забежал к ним как-то в воскресенье, когда мать околачивалась дома, и с ходу устроил той приличную выволочку:
– Ты что же, Людка, такое-то творишь, а?
– А что я… что я? – то ли и на самом деле мать ничего не поняла, то ли она поначалу решила сыграть в непонимание.
– Ты не понимаешь, да? – горячился гость, угрожающе наседал на мать, и та попятилась назад.
– Степа-Степа, да Бог с тобой! – запричитала она.
– Людка! – он тряс кулаком перед самым ее носом. – Ты зачем же дочку свою губишь, не даешь ей заниматься? Хочешь, дурная, чтобы она пошла по твоим же стопам, повторила твою судьбу?
Видно, его выпад разозлил мать, она угрюмо огрызнулась:
– А чем же, интересно, она, моя судьба, тебе не нравится?
– Чем? – учитель снова начал заводиться. – Всю жизнь провести на ферме посреди коров? Что хорошего ее может тут ждать? По кругу ничего нет. До станции два километра. Пешком и в грязь, и в снег. Хорошо еще, что железная дорога близко к нам прошла. А то мы все тут, как степные волки, жили бы, выли бы. Парни после армии домой не возвращаются, остаются в крупных городах. Невест полно, а женихов-то и нет. А у тебя дочка учиться может. Одна и надежда на то, что она куда-то сможет поступить. Ей нужен приличный, не то слово, отличный аттестат. Я ее с самого первого класса на медаль тяну! А ты… что тут творишь? Мать ты ей, в конце концов, или не мать?
– Ну, мать, – женщина исподлобья глянула на него. – Я мать, а ты, Степа, ее отец. Если бы ты мне помогал, то мне не пришлось бы… – она обиженно прикусила губу.
С грохотом Степан Андреевич оттолкнул в сторону табурет:
– Я тебе, Людка, всегда помогал, пока ты не пошла по рукам. Ты скажи, кто в койке у тебя еще не побывал, кто не отметился?
– А кто, Степа, в энтом виноват? Кто мне, глупенькой, головенку задурил? Кто несмышленую сладко за околицей целовал, кто елеем в ухо нашептывал? Забыл али, чего мне сам-то обещал? Во сколько лет я ее родила? – размазывая тушь по всему лицу, мать громко всхлипнула. – Мне едва семнадцать исполнилось. Школу закончила и родила. Сколько я позору натерпелась. И из-за нее я никуда не уехала, осталась здесь. А я тоже могла бы куда поступить. Сам помнишь, что училась я не хуже Оксанки. Ежели поразмыслить-то, то ты во всех моих бедах кругом виноватый! – женщина отошла от обрушившегося на нее натиска и в ответ наступала на мужчину. – Первопричиной всего-то был ты…
Видать, этакой разговор пошел промеж них уже не впервой, и тут учитель обреченно взмахнул рукой, что толку барабанить впустую:
– И ты сейчас хочешь все свое зло сорвать на родной дочке?
Мотнув головой, мать перекрестилась:
– Нет, конечно же, Степа. Да Бог с тобой. Дочь как-никак родная, своя кровинка. Обидно мне, что ты лихо со мной поступил.
– Поздно, Людка, говорить. О том остается только сожалеть. Я тебя просил год всего меня подождать, а ты с Федькой слюбилась.
Бросая на мужика косые взгляды, женщина ехидно прошипела:
– Так я назло тебе, Степа, чтобы тебя подстегнуть, поторопить.
– Вот и подстегнула, выходит, одна свою судьбу.
– Степа, – зло фыркнула мать, – не любил ты меня вовсе, а так, сплошное баловство, что промеж нами случилось.
Измерив всю комнатенку вдоль и поперек, учитель опустился на табурет, сжал кончиками пальцев виски, болезненно поморщился:
– Любил… не любил. Да я тебя, Людка, до сих пор еще люблю.
– Любишь, говоришь. А от жены своей все равно не ушел…
– Ну, знаешь! – гость возмущенно качнул головой. – Я уже, было, ушел, даже заявление на развод мы подали. Но когда приехал к тебе, то оказалось, что место давно занято. И куда мне, скажи, надо было идти? Все, Людка, остановились. Речь не про то, а о дочке твоей.
Теребя уголок платка, мать язвительно поправила его:
– О нашей дочке. Ты, Степа, об этом-то не забывай.
– Да, Люда, о нашей дочке. Не мешай ей учиться, не губи на корню ее судьбу. Дай ей выбиться в люди…
