Про Иванова, Швеца и прикладную бесологию #5

– Как?

– Ко мне домой подымитесь, к губам горлышко приложите. Много не выпью. Надо же мне хоть что-то с вас содрать.

– Нет, – отрезал Иванов. – Мало ли, на каких ты медикаментах сидишь. Коньки ещё отбросишь…

– Ну пивом угостите? – непроизвольно облизнувшись, не сдавался Стас. – Очень хочется. Уже и забыл, какое оно на вкус. А ведь на Октоберферст каждый год мотался в Германию…

Получив немое одобрение от коллеги, Швец согласился, пряча недопитую бутылку во внутренний карман пиджака:

– Показывай дорогу. И что твоей жене рассказывать? Кто мы?

Приободрившийся Стас бодро зашагал в сторону подъездов.

– Маме. Жены нет, – по очертившимся складкам у рта мужчины друзья догадались – на подробностях не стоит настаивать. – Представьтесь сотрудниками волонтёрского фонда, название сами придумайте. Она везде и всем писала, так что не вспомнит… Материальное положение у нас, – немёртвый издал чпокающий звук, символизирующий финансовую пустоту, – аховое. У меня пенсия по инвалидности – минималка, у мамы тоже. Одна квартира и осталась от былой роскоши. Пролечили всё. Прожили, – он сменил тему, поднимаясь к лифту по короткой лестнице. – Про мужика запоминайте, авансом поделюсь: обычный, русый, стрижка короткая. Признаться, не запомнил я его личность подробнее. Одни фото. Он их тогда перед собой поставил, сам напротив сел и пальцем водил, будто маятником. Повторял: Сергей Иванов – Антон Швец, Антон Швец – Сергей Иванов. Оно и отложилось наподобие считалочки… Я тогда зашёл от нечего делать в сто девятую и заинтересовался столь необычным постояльцем. Обычно там или спят, или бухают в одно рыло, или в постели кувыркаются на пару и группой. А этот сидел и повторял одно и то же…

… Иванов нажал кнопку вызова лифта, внимательно слушая Стаса и пытаясь всесторонне анализировать его болтовню…

– Седьмой этаж, – подсказал «голый дядя», входя в кабину. – Потом ему позвонил кто-то. В подробностях повторить не возьмусь, но общий смысл такой: постоялец вас боялся, предлагал с вами… тут я не понял. То ли разобраться, то ли познакомиться и использовать для охоты на нечисть – мутно так говорил, ни за то, ни за другое не поручусь… а некто его утешал и рекомендовал не связываться вообще. Я смеялся очень, до колик, – братья Винчестеры в наших широтах. Вы мне представлялись на старых Жигулях, в кожаных куртках и с обрезами… В угоду русским типажам героев боевиков… – говоривший передёрнул плечами. – Оказалось – правда. Понял, когда после первого моего окрика Антон повернулся и навстречу пошёл. Знали бы вы, как я обрадовался… Ну да ладно, это к делу уже не относится. Про мужика больше ничего не знаю. Просчитала меня девушка… А она правда домовая?

– Да.

– Миленькая такая. Ни за что бы не догадался…

… Двери лифта распахнулись, и инспекторы вышли на нужном этаже с неприятным послевкусием. Некто неведомый их боялся, имел фотографии, рассуждал, что с ними делать… И это год назад! Поменяться ведь могло многое. Тогда боялся, сейчас – осмелел…

***

Смешной со спины, похожий в подгузнике на малыша-переростка Стас исчез в одной из дверей на площадке. Швец направился следом, остановив друга вполне логичным замечанием:

– Сначала я пойду. Осмотрюсь.

Признавая право напарника на разведку, Иванов приготовился ждать. Обернулся к Маше, тихо следовавшей за ним по пятам.

– Твоё мнение?

– Боюсь я, – с некоторой долей растерянности ответила кицунэ. – Не люблю таких сюрпризов. Вроде бы и не случилось ничего, но переживательно мне. Неуютно. Шли за одним, а напоролись на другое.

– И что с этим всем делать – не имеется ни малейшего представления. Год – не шутка. – Сергей понял, о ком говорит кицунэ. О неизвестном гражданине, интересовавшимся его с Антоном персонами.

Съёмная квартира напрягала особенно. Или приезжий в ней гостил, или местный специально снимал для пока неведомых целей. В любом случае, радиус поисков по установлению чрезмерно любопытного любителя чужих фотографий расширялся в разы.

На всевозможные сервисы по брони жилья надежды почти не было. Более половины городской недвижимости сдаётся в чёрную, по объявлениям в интернете. Паспортные же данные хозяева таких вот ночлежек хранят недолго. Выбрасывают за ненадобностью. К тому же, никто ведь не сказал, что при договоре документы использовались настоящие?

Рядом с Сергеем материализовался Швец. Грустный и возбуждённый одновременно:

– Пошли в гости. Ты должен на это посмотреть.

***

Дверь открыла полноватая женщина предпенсионного возраста с усталым, измождённым лицом. Под её глазами прочно поселились тёмные мешки от недосыпа и безысходности, седые волосы давно не видели косметической краски, тёплый халат выцвел и пообтрепался.

– Вам кого? – тембр голоса был под стать лицу – измотанный, равнодушный.

– Здравствуйте, – привычно начал рассказывать дежурную небылицу Иванов. – Мы из некоммерческого фонда помощи инвалидам. Вы нам писали по поводу сына. Пришли убедиться в том, что вам действительно требуется поддержка… – обитательница квартиры слегка оживилась. – Поймите нас правильно – мошенников вокруг полно. Пишут и пишут, а приходим – или алкаши, или тунеядцы, мечтающие денег поиметь не работая. Как к вам обращаться?

– Елизавета Владимировна, – изумлённо рассматривая гостей, представилась женщина. – Проходите… Конечно, проходите.

Она посторонилась, неловко стукнувшись боком о стену, и от этого Иванову стало жуть как неловко. Обманывает мать, ждущую помощи. Пользуется доверчивостью… а она, бедная, ему верит, ударилась даже, стараясь казаться как можно любезнее и не держать на пороге гостей.

– Документы наши показать? – отбрасывая самокопание, поинтересовался инспектор.

– Ой, – всплеснула руками Елизавета Владимировна, – да на кой они мне? Вздумай вы грабить – у нас и брать-то нечего.

Покончив с ритуалом первого знакомства, инспекторы и кицунэ прошли в большую, светлую прихожую. Мама Стаса, закрыв за «представителями фонда» дверь, принялась суетиться, от волнения теребя поясок халата.

– У нас не жарко. Отопление хоть и своё, котёл газовый, а только экономить приходится… Не нужно разуваться, проходите, проходите…

Слушая хозяйку, Иванов позволил себе осмотреться. Старенький ремонт, повсюду следы былой роскоши. В глаза бросилось прямоугольное пятно на стене, более светлое, чем остальная рельефная штукатурка, декорирующая помещение и рыжеватая шляпка гвоздя в верхней его части. Картина, значит, висела… Наверняка продали от безденежья. Проверяя догадки – осмотрел хозяйскую обувь на полочке под вешалкой. Старенькая, стоптанная, мужской нет. Пальто на крючке тоже новизной не баловало.

– Проходите в гостиную, – позвала женщина, направляясь прямо, в открытый арочный проход. – Я вам все бумаги покажу. Выписки из больницы, историю болезни…

– Спасибо, не нужно, – Антону не хотелось затягивать общение. – К вашему сыну проводите.

А Елизавета Владимировна уже держала в руках пухлую папку для бумаг с истрёпанными от частого использования завязками и неуверенно протягивала её перед собой, пытаясь понять, кто из троицы главный и с кем ей договариваться.

Документы взяла Маша.

– Давайте мы с вами пообщаемся, а наши сотрудники осмотрят жилищные условия, – ласково, так, как умеют только умудрённые опытом дамы в возрасте, повела она нервничающую от необычных гостей мать в комнату, давая парням заняться делом.

– Стасик там, первая дверь справа. Прошу вас, не будите его, если спит. Пусть отдохнёт, – по щекам обитательницы квартиры покатились слёзы, тщательно утираемые рукавом халата. Натуральные, не на показ.

Успевший изучить планировку Швец потянул Сергея за куртку в нужную сторону.

Прошли короткий коридорчик с затёртой ковровой дорожкой и прислонённой к стене собранной инвалидной коляской, к закрытой, модной в прошлом десятилетии деревянной двери с местами отставшими чешуйками лака.

Из-за неё пахло ладаном.

– Пивком я нашего нового подопечного угостил, – прошептал призрак, входя в полутёмное помещение, пропахшее горем и тяжёлым, сладковатым церковным запахом.

Шторы задёрнуты, в углу – иконы. Много. И лампадка теплится. По диагонали от окна – медицинская койка с приподнятой спинкой. На койке – человек. Слабая копия Стаса. Более худая, болезненная, слюнявая, седая. Укрыта одеялом, не шевелится. Левое веко полуприкрыло глаз, изображая подмигивание, левый уголок рта с трудом изогнулся. Тело с натугой прохрипело:

– Прив…

… Запах дурманил, вызывая дикое желание убежать на улицу или хотя бы на балкон…

Не выдержав усмешки Стаса, более подходящей мертвецу из зомби-хоррора, инспектор, привыкая, вновь отвлёкся на ознакомление с окружающей обстановкой.

… Рядом с койкой темнел журнальный столик, на котором в известном лишь матери порядке расположились блистеры с таблетками, рулон одноразовых шприцев, какие-то ампулы. Перед ним, напротив изголовья – расположился стул, на котором покоилась книга с закладкой из конфетной обёртки. Сергей всмотрелся в название: «Ф.М. Достоевский * Бедные люди * Белые ночи * Неточка Незванова».

– Оптимистичное чтиво, – пробормотал инспектор. – Парализованному самое то перед сном послушать…

– Ты в угол посмотри, – посоветовал Антон. – На иконостас.

Иванов послушно принялся разглядывать лики святых, угрюмо взиравшие на больного и пришедших его спаивать гостей. Раз мазнул взглядом по каноническим образам, другой, а на третьем задержался. Что-то в углу влекло, тянуло к себе, необъяснимо заставляя замирать сердце и, одновременно, успокаивая.

Догадавшись, на что намекал Швец, он сконцентрировался, приготовился увидеть знакомую по служебному кресту ауру, и едва не ослеп. В полутёмном помещении засветило солнышко.

– Едрить…

– Да не то слово, – вторил напарник, довольный произведенным на Сергея эффектом. – Реликвия, посильнее твоей. Вон та, где Николай Угодник выписан.

Осторожно, точно по минному полю, Иванов подошёл к маленькой, тусклой иконе без оклада с изображённым на ней бородатым, высоколобым мужчиной с залысинами и неподкупным взором. Провёл ладонью вдоль лика, не решаясь притронуться.

– Силищи в ней, аж страшно… Впервые такое вижу.

За спиной завозился Швец.

– Держи… И не жадничай, по глоточку…

Обернувшись, инспектор увидел, как друг, по-свойски приподняв голову Стаса, поит того пивом из бутылки, а парализованный при этом блаженно щурит относительно действующий глаз, полностью закрыв второй.

От обездвиженного тела повеяло наслаждением…

Заметив, что по щеке пьющего тягуче покатились на подушку коричневые, густые капли, Иванову пришлось оставить икону в покое и прийти на помощь призраку, промакивая спешащее на наволочку пиво поспешно извлечённым платком.

– Хватит, – Антон оторвал горлышко от чужих губ. – Мне не жалко, но ты уже захлёбываешься.

– У-у, – согласно промычал Стас, отваливаясь от бутылки. – Жди…

Посудина с незакрытым горлышком отправилась обратно, под пиджак.

– Валим.

… Машку пришлось обождать. Девушка внимательно, взяв ладонь Елизаветы Владимировны в свою маленькую ладошку, слушала трогательную в своей сумбурности исповедь женщины, посвятившей себя целиком и полностью сыну.

– Он придушить просил… Подушкой… Не может больше… А я к священнику ходила, Богу молилась… Не об исцелении, в Стасике живой косточки нет, нечему там исцеляться. Врачи вообще не понимают, как мы инсульт пережили… Иконы собрала, от бабки оставшиеся и по родне… Воду свячёную каждую неделю приношу, окропляю… И живой он! Живой! – последнее она почти выкрикнула, будто привела наиболее убойный аргумент в некоем важном для неё споре.

– Я вам верю, – успокаивающе поглаживая материнское предплечье, увещевала домовая. – Верю. Давайте номер вашей карточки. У нас без бюрократии, поможем, чем сможем…

… Из квартиры вырывались почти с боем. Кицунэ, из личных средств пожертвовав Елизавете Владимировне скромную сумму с четырьмя нулями, мгновенно сделалась объектом обожания и благодарности. Мать парализованного мужчины опять расплакалась, норовила встать перед Машей на колени, беспрестанно вознося хвалу небесам, несуществующему фонду помощи инвалидам и отдельно домовой. Через раз негативно упоминала о бывшей снохе, бросившей мужа после аварии и присвоившей все семейные сбережения. Насколько это соответствовало истине – инспекторы вникать не стали, мечтая убраться поскорее. Даже если и чистая правда, а не накрученное и надуманное бессонными ночами – какой смысл бередить? Для чего?

Отказались и от чая…

На улице, вдоволь надышавшись ароматными городскими выхлопами, казавшимися нектаром после удушливой комнаты немёртвого, Иванов поделился соображениями по поводу увиденного в квартире:

– Наш новый знакомый до сих пор жив только из-за иконы. Я в чудотворных штуках, признаться, не силён, но тут и гадать нечего. Мощнейшая вещь. Старая, намоленная, наверняка с историей. Поддерживает она Стаса на этом свете. Думаю, и гуляет он в призрачном виде из-за неё… Надо шефу доложить о находке. Пусть на контроль возьмёт.

Точку зрения Сергея разделяла и домовая:

– Вполне может быть. Мне Елизавета Владимировна выписки показывала – там весь позвоночник переломан, часть органов на последнем издыхании работает, сердце еле бьётся. Права она – не жилец Стас. Чудо, что до сегодняшнего дня дотянул.

Антон же общими рассуждениями не заинтересовался. Без брезгливости допил пиво, бутылку отнёс в урну.

– Я в 109 квартиру. Посмотрю, может от нашего дяди с фотками след какой остался… А вы тут стойте! Стаса ждите! Как заснёт в койке – обещал подойти, рассказать ещё что-то.

– И я прогуляюсь, – воспротивилась кицунэ. Четыре глаза лучше двух, быстрее управимся.

– Ну а я к скамейке пойду, – определился с ближайшими планами Иванов. – Нечего под подъездом торчать…

***

Вернулись призрак с кицунэ лишь через полчаса.

– Как успехи? – Сергею порядком наскучило ждать, и он пребывал в раздражении.

– Сложно сказать, – Швец выглядел озабоченным. – Нашли вот это, – из кармана появился обычный прозрачный пакет-маечка, в котором проглядывались засохших, тонких листиков. – Над дверью, за накладками на лутке лежали.

Иванов внимательно рассмотрел находку, а один из листиков даже понюхал, раскрошив половину в пальцах.

– Чертополох, – уточнила название Маша. – Считается оберегом от колдовства. Я нашла, – поделилась она подробностью, вздёрнув от гордости носик.

– Ты, ты… – не стал спорить Антон. – Почти сразу.

– Подробнее, – попросил Иванов. – Стас пока не объявлялся.

– Особо докладывать нечего. Типичная хата под скромные запросы. Диван, кровать, стол, стул, телек с холодильником. Там сейчас какой-то мужик дрыхнет. Пьянючий – аж завидно. Приезжий, я документы посмотрел. Над дверью – листики. Всё.

Новостей действительно оказалось не так чтобы очень много, потому прозвучал следующий, вполне логичный вопрос. К кицунэ:

– Маш, про чертополох расскажи.

– Обычная травка. Раньше верили в её колдовские свойства по отпугиванию нечисти, нежити и ведьм. Веточку над входом в жильё подвешивали, – девушка уселась на скамейку, предварительно протерев доски сиденья одноразовой салфеткой, добытой из сумочки. – Суеверия. У ведьм – да, используется во многих отварах, немного в ворожбе, но сама по себе – пустяк. Никого не остановит. Хотя одно свойство у неё есть… Особенное. Чертополохом ведь не зря обычный сорняк назвали. Корни у этого слова древние, означают «переполошить чёрта», или напугать. Пошло от поверья, что надо его высаживать на могилах злых колдунов и прочих докучливых личностей, водящих дружбу с нечистой силой. Про то все домовые знают… А теперь сами посудите – травка выросла на кладбище, напиталась всякой дрянью, ветер семена разнёс… В общем, если на неё наговор правильный сделать – можно чужую волшбу учуять. Сглаз там, или проклятие… Ветки чертополоха обычно не просто пристраивали в доме – спервоначалу, кто поумнее, к знахарке носили или шептунье, чтобы нужные речи над ними прозвучали. Коль надумает кто порчу наслать – листики враз осыпались. Тогда не сомневайся – к батюшке беги или иному ведающему человеку… Более детально у ведьм спросите. Я так, по верхам прошлась.

Швец, дождавшись окончания монолога кицунэ, дополнил, ёмко и по сути:

– Не фонит. Если и колдовали над листиками, то давно.

Достал сигареты, чрезвычайно ловко погонял пачку между пальцами, щегольски выщелкнул никотиновую палочку, предложил другу. Тот отказался. Накурился, пока ждал.

– Подвожу итоги. Хрен его знает, кто и с какой целью туда чертополох зафитилил. Побывало в той квартире народу – море, и каждый со своей, персональной придурью. Потому я бы на неизвестного мужика с нашими фотками всех собак не вешал… О! Стас нам машет! – закуривая, помахал он немёртвому в ответ.

Не сговариваясь, инспекторы и поспевающая за ними домовая вернулись к углу дома, где всё и началось. Мужчина в подгузнике ждал их с нетерпением, улыбаясь и поводя плечами, будто в танце.

– Спасибо! – его радости не было предела. – И за пиво, и за помощь… Должен я вам. Раньше, извините, выйти не мог. Слушал про то, какие вы хорошие… Мама мне рассказывала.

– Да ладно, – смутилась Маша. – Мы ж от чистого сердца…

– И я от него же, – Стас присел на корточки, оказавшись на одном уровне с девушкой. – Не ожидал…

Не придумав ничего лучше, новоявленная благотворительница спряталась за Ивановым и принялась стремительно краснеть от осознания того, что доброе дело не осталось незамеченным.

– Я, собственно, почему подождать попросил, – мужчина поднялся и посерьёзнел. – Наврал я вам. Не было никакого дядьки на съёмной квартире… Заинтересовать вас хотел и на ходу историю позанимательнее придумал, чтобы вы сразу не ушли… Тётка то была. Мама, помимо церкви, к знахаркам обратилась. Одна помогла, раза четыре приходила. Травы дала, меня поить, и ваши фото с телефона показала, улучив момент, когда мама в кухню вышла. Велела остерегаться. Сказала, что вы призрака убить можете. Она, похоже, видела меня на прогулке… но ничего никому не сказала. Как – не спрашивайте. Сам не знаю. При последней встрече в ухо нашептала и больше не приходила. Её телефон у мамы есть, если вам нужно… Так что у меня действительно нет никакого секрета.

Поворот в истории Стаса оказался неприятен, а его последующее раскаяние и вовсе осталось непонятным. Сначала наврал, после признался… Зачем? Для чего? В заинтересованность верилось крайне слабо, да и в чём заинтересованность? В нескольких глотках пива? В безвозмездном Машкином пожертвовании? В чём?..

Мутный тип с открытой, без намёка на лицедейство, улыбкой. Зубы ему выбить хочется…

Сергей, сунув руки в карманы куртки и, хулиганисто наклонив голову лбом вперёд, спросил у немёртвого напрямую:

– Ты зачем весь этот цирк устроил? Ради денег? Забирать обратно мы, конечно, не станем, но…

Наверное, инспектор выглядел слишком угрожающе, потому что мужчина отпрянул от него, набычился в ответ.

– Поговорить я хотел. Подольше. Поболтать. Крыша едет от отсутствия общения… В сознании только блеять и могу, а в этом виде – не с кем. Брожу тут, вдоль дома, все трещинки изучил, все соседские секреты… А потрепаться и не с кем. Тяжело.

У Иванова на языке вертелось много неприятных для Стаса слов, однако он сдержался. О чём спорить? Что доказывать? Правота ни им, ни ему не нужна. Поиграв желваками, парень обречённо махнул на немёртвого рукой.

– Да пошёл ты!

– Я не думал, что так получится… – опустив глаза к земле, тихо произнёс голый. – Клянусь…

– Бывает, – разворачиваясь в сторону дороги, бросил Швец и было решительно непонятно – зол он на Стаса или ему просто надоело торчать под чужими окнами.

Зашелестел пакет, по пожухлому газону полетели подхваченные осенним ветерком листики чертополоха…

Доставая сигареты, Сергей поспешил за напарником.

На углу дома осталась лишь Маша с немёртвым. Девушка повела себя приличнее – скомкано, без энтузиазма произнесла дежурные пожелания здоровья, обыкновенно предшествующие прощанию у приличных людей, напоследок укорив:

– Мама ради тебя в лепёшку разбиться готова, а ты её просишь сыночка подушкой удавить… Фашист совсем?! Над матерью так издеваться? Живи, сволочь! Ради неё живи, сколько отпущено. Не принесёт ей облегчения твоя смерть! Одно горе и страдания! Ты сгинешь – она себя похоронит. Ведь каждая вещь, каждая соринка будет ей напоминать о тебе, сердце рвать… Не будь трусом! Живи!

Мужчина молчал, чем только распалял эмоциональную кицунэ.

– Пообещай, что выбросишь дурь из головы! Дай слово! – выкрикнула она в худое лицо парализованного и повторила тихо, на грани слышимости, с надрывом. – Дай. Слово. Пожалуйста.

– Ладно, – так же, почти беззвучно, выдохнул Стас. – Договорились. Самоубийство из планов вычёркиваю.

Повеселев, домохранительца улыбнулась, игриво подмигнула, с удовольствием прокомментировав полученное обещание:

– Никогда не сдавайся. И я ещё зайду. Что принести?

– Ничего. Просто заходи, поболтаем, – вернул улыбку немёртвый. – Только заранее предупреди. Я попрошу меня в порядок привести. Неудобно, понимаешь, небритым девушку встречать…

***

Догнав инспекторов у самой остановки, Маша коршуном набросилась на них. Клеймила позором, обвиняла в бесчувствии, заскорузлости, чёрствости, топала ножкой.

– И не стыдно вам! – не обращая внимания на прохожих, костерила она огромных, по сравнению с ней, Сергея с Антоном. – Ему и так плохо, так ещё и вы морды воротите. Ну соврал, чтобы с нами подольше побыть, ну и что? Начнёте рассказывать, что врать не хорошо?! А кто фонд несуществующий выдумал?

– Э-э-э, – опешив, попытался защититься Швец, напоминая, что к задумке с фондом они имеют довольно посредственное отношение. – Придумал, вообще то, Стас, а мы лишь реализовали чужую идею.

– Это не отговорки! – отмахнулась девушка от Антоновых оправданий. – Могли бы и промолчать, а не выкобениваться! Даже с призраками нужно по-хорошему! По-человечески, без казёнщины!.. – грудь кицунэ высоко вздымалась от возбуждения и веры в собственную правоту. – Мне, между прочим, он пообещал к следующей нашей встрече встретить меня при параде! Понимаете, что это значит? – парни переглянулись, но ответить никто не решился. Оба неоднократно имели счастье убедиться – домовая в гневе страшна и непредсказуема. – Не понимаете, толстокожие вы мои… – ошибочно путая разумную тишину со смирением, смягчилась та. – Стас доживёт и ничего с собой не сделает!

Последние слова Маша прокричала, уже стоя на ступеньках маршрутного автобуса, на счастье инспекторов удачно подошедшего к остановке. И уехала по своим делам, грозно поглядывая сквозь грязноватые стёкла.

– Блажен, кто верует, – протянул ей в след Антон, поворачиваясь к другу. – Надо будет имя той сердобольной ведьмы узнать, которая нами немёртвых пугает. Профилактическую беседу провести… Сдаётся мне, обычной ведьмой окажется.

– Да пофиг, если честно… – с большой задержкой ответил Иванов. – Наши фотки у всей нечисти имеются, более чем уверен. Популярные мы с тобой. Ну а тут тётка вреда не сделала. Лечила, совет дала относительно дельный… Пусть живёт. Отвяжись…

– Да? Ну и хрен с ней, – не стал спорить призрак. – Ну что, за работу? Плановые проверки старых кладбищ никто не отменял.

На этот раз Сергей ничего не ответил. Достал новую сигарету, закурил, привалившись к стойке остановочного навеса и о чём-то сосредоточенно размышляя. Швецу такое поведение друга не понравилось.

– Серый, ты чего? – принялся он тормошить напарника, посматривая на дорогу в ожидании нужного рейса. – Из-за Машки расстроился?

– Нет, – отмахнулся тот, глубоко затягиваясь. – О Ленке думаю. Об упырице. Надо её труд заканчивать. Точнее, продолжить.

Пришлось и Швецу лезть в карман за куревом. Разговор намечался серьёзный.

– Ты это к чему? Откуда у тебя вообще в башке подобные мысли?

Ответ давался инспектору нелегко.

– Сложно объяснить. На Машку посмотрел, на то, как она добра хочет малознакомому мужику… Честно хочет, без дураков. И словно пендель получил. Такой… наотмашь, направляющий в нужную сторону, – парень нервно сглотнул, закашлялся. Не столько от першения в горле, сколько выигрывая время, собирая волю в кулак. – Понимаешь, не могу я забыть ту детвору в деревне. Ленка им счастье несла, жизнь…

– И погибла, – жестоко напомнил Антон. – Уже обсуждали – мы ни при чём. Никто её перекидываться в упыриный вид не заставлял. Хватит казниться!

– Да я не о том, – Иванову в очередной раз за последние дни вспомнилась дорога, каршеринговый Ниссан, вооружённые мужчины и труп девушки с развороченной головой. – Я о деле. Мыслишка есть. Сырая, признаю, но… покоя не даёт. Вынашиваю, вынашиваю, а решиться только теперь смог. Боялся не справиться, облажаться… Спасибо кицунэ.

К остановке подъехал нужный друзьям автобус, однако ни Сергей, ни Антон его не заметили. Так и уехал, устало прошипев пневматикой отработавших впустую дверей.