скачать книгу бесплатно
И тут один шустрый боец и говорит:
– Товарищ старшина, разрешите обратиться!
– Обращайтесь, рядовой.
– Товарищ старшина, а вот вы говорите «логично», «логично»… А что такое «логично»?
– Ну, как тебе объяснить… Вот видишь пригорок? На нем два дома: у одного крыша красная, а у другого – зеленая. Так и человек – живет, живет – и умирает.
Если глава семьи – военный, то подразумевается, что и домочадцы неизбежно пропитываются батальным духом и как бы становятся «военными». Хотя бы в том смысле, что – «куда иголка, туда и нитка». Офицерские жены разделяли «тяготы и лишения воинской службы» вместе с мужьями. Они не ночуют в полевых окопах и не несут «боевое дежурство», но устраивают «воину» надежный «тыл». «Жди меня и я вернусь…» – в этом смысле. Если у воина нет надежного тыла, то его домом становится война. Это опасно. Посмотрите фильм об американском генерале Паттоне[66 - Генерал Паттон – американский генерал во время Второй мировой войны. В одном эпизоде фильма «Паттон» – генерал стоит на поле боя и говорит, что ему нравится вид и запах войны.].
Константин Симонов: «Жди меня, и я вернусь,/ Всем смертям назло. / Кто не ждал меня, тот пусть / Скажет: – Повезло. / Не понять, не ждавшим им, / Как среди огня / Ожиданием своим / Ты спасла меня. / Как я выжил, будем знать / Только мы с тобой, – / Просто ты умела ждать, / Как никто другой.
Некоторые предпочтения и склонности передаются то ли через гены, то ли посредством других механизмов семейной наследственности.
В детстве Ивванец хотел стать суворовцем. Суворовцы учатся в Суворовских военных училищах. В конце 70-х – начале 80-х годов в СВУ принимали юношей после восьмого класса средней школы. Сейчас принимают после пятого.
Ивванца завораживала черная форма и широкие красные лампасы на брюках.
«Почти как у генерала!» – думал Ивванец.
На генеральских брюках – два широких лампаса, а у суворовцев – только один.
Перед Ивванцем не стоял вопрос: «to be or not to be – быть или не быть?» Страстное желание стать суворовцем не предполагало других вариантов будущего и превратилось в навязчивою идею.
«Без черной формы с красными лампасами – счастья не будет».
Желание Ивванца вызвало в семье переполох. Учеба в Суворовском училище подразумевала постоянное нахождение вне дома и жизнь в казарме.
– Тебе дома не живется? – спрашивала Ивванца мать. – Что за странное желание жить в казарме?
– Живется, – отвечал Ивванец. – Я хочу не жить в казарме, а стать суворовцем. Одно без другого невозможно.
– Почему суворовцем? – удивлялась мать.
Говорить про черную форму Ивванец не хотел, а объяснить свое желание по-другому – не мог.
– Я хочу быть военным, – говорил Ивванец.
– Закончишь школу, – станешь, кем захочешь.
– Я хочу – сейчас. Для меня это – главное.
Подобные диалоги происходили время от времени. В конце концов, Ивванец убедил мать, что хочет осуществить мечту, а не просто сбежать из дома.
Похожие разговоры происходили и в школе. Ивванец учился в «английской» школе, полное официальное название которой разворачивалось в длинную фразу: «Школа, с преподавание ряда предметов на английском языке».
Не смотря на «ряд предметов» в названии, на английском не преподавали других предметов, кроме самого английского. Но языка было много: один – два урока каждый день.
Выпускники английских школ, как правило, не шли в военные училища за высшим образованием. Учителя считали, что уходить из школы в Суворовское училище после восьмого класса – явный перегиб. Однако, они не спрашивали Ивванца – что это ему не живется дома. Задавать такие вопросы – прерогатива родителей.
– Окончи школу, а там решишь, что делать дальше, – говорили школьные преподаватели.
– Захочешь стать военным – станешь, – говорили в школе. – Это от тебя не убежит.
Ивванец терялся и не знал, что сказать. Спорить с учителями, и вообще – со старшими, было не принято. Да и что объяснять в такой ситуации. Желания ощущаются внутри, говорят языком интуиции и не попадают в сети, раскинутые словами. Мечты «портятся» от прикосновения формализованных словарных знаков. Перезрелый персик истекает соком и пачкает руки даже от несильного нажима.
Говорят, надо следовать интуиции, и не идти на поводу у желаний. Это – сложно, потому что граница между «интуицией» и «желаниями» не всегда очевидна. «Карты местности» нет, часто приходится идти на ощупь. Некоторые авторы называют этот процесс – «поиском смысла жизни».
– Это творчество, – говорят они, разогнав воображение. – Мы видим то, что хотим услышать, и слышим то, что хотим увидеть. Сложно разобраться в собственных ощущениях.
– Мы видим то, что хотим, – наставляют учителя жизни.
– Присутствие экспериментатора влияет на результаты эксперимента, – говорят ученые.
Двухщелевой эксперимент в квантовой физике – любопытен.
Пластинку с двумя параллельными прорезями обстреливают из электронной пушки. Электроны попадают то в одну щель, то в другую.
Пролетев через щель, электроны врезаются в экран и оставляют на нем следы, совокупность которые образует «облачко» точек. Получается похоже на мишень после стрельбы не очень меткого стрелка.
Потом ставят прибор, который измеряет количество пролетевших электронов. И, о чудо! Электроны образуют на экране не «облачко» от «выстрелов», а картинку, похожую на штрих-код на товаре. Такую картинку дают волны света.
Сначала были твердые «пули», потом появились мягкие «волны». Акт измерения повлиял на результат. Присутствие экспериментатора влияет на эксперимент.
Наблюдение за жизнью меняет ход вещей. «Наблюдение» и «измерение» – слова, сходные по смыслу.
Говорят, что наблюдать надо пристально. А не так, чтобы рассеянным взглядом, с «эскадроном моих мыслей шальных».
Школьные учителя советовали Ивванцу окончить школу и потом решать, что делать дальше. Они упускали из виду преимущества «раннего бронирования». Чем раньше заказываешь билет, тем меньше стоимость. Чем раньше начнешь, тем легче исправлять неизбежные ошибки. Мы сначала платим и потом получаем, или наоборот, – сначала получаем, а потом – расплачиваемся. Это соображение настолько тривиально, что его мало кто берет в расчет.
* * *
Перед поступлением в Суворовское училище Ивванец проводил долгие часы за разглядыванием Советской военной энциклопедии. Ему нравилось листать восемь томов увесистых книжек, вобравших в себя биение советской военной мысли. Ивванец пытался отыскать себя на страницах этих книг, и у него не получалось. Ситуацию усугубляло то, что лозунгом тех лет было – «книга – источник знания».
– Посмотрите, что происходит в метро, – говорили с экранов телевизора. – Никто не сидит и не стоит просто так, все читают.
– Мы самая читающая страна мира, – говорили с гордостью советские люди.
– Знание – сила!
– Книга – лучший подарок!
Проходит время, и мы понимаем, что книги помогают не более, чем любой «другой источник». Зачастую, книги вредят. На книжных страницах легко затеряться и больше не обращать внимания на реальный мир вокруг.
Однако, традиция трепетного отношения к книге жива и по сей день, превратившись почти в гротескный ажиотаж вокруг социальных сетей. Чем больше читаем, тем меньше общаемся. Чтение подразумевает размышления, времени на встречи не остается. С интернетом еще хуже: тысячи друзей в интернете никогда не выйдут из тени анонимности.
Ивванец, как прилежный ученик, слушал старших и ожидал, что книга поможет ответить на все вопросы. Но книги молчали. Вопросы задавались, ответы не находились. Это расстраивало Ивванца.
Он хотел определить маршрут военной стези, его выбор бился о стенки туннеля традиционных военных специальностей.
«Стать танкистом?» – сомневался Ивванец. – «Или артиллеристом?»
Была еще «пехота», но слово «пехота» звучало слишком приземлено. «Царицу полей» Ивванец сразу отмел.
Муки выбора изнуряют, но дискомфорт – необходимое условие для роста. Чем больше дискомфорта, тем больше роста.
Впрочем, соль и сахар добавляют в чай по вкусу. Некоторые «чаевники», например, предпочитают не добавлять в чай соли и многое теряют.
«Чай с солью» – запоминающийся опыт. Тибетский «чай», приправленный маслом, молоком и солью, напоминает бульон. Подобный чай спасает от холода и голода в горах.
Поиски Ивванца осложнялись тем, что назвать отца «настоящим» военным можно было только с натяжкой. Родитель в начале 60-х окончил Военно-воздушную академию, представив дипломную работу Ильюшину, первые две буквы фамилии которого украшают фюзеляжи самолетов «ИЛ».
Потом – шок полета Гагарина, и по зову страны отец Ивванца влился в ряды РВСН – ракетных войск стратегического назначения. Баллистические ракеты летают через космос.
Семья оказалась в Сибири, где, собственно, Ивванец и родился. Затем – Тюратам, иначе называемый Байконур, откуда в космос полетел Гагарин.
Отец Ивванца проходил отбор в отряд космонавтов, но не прошел. Космонавтам предписано идеальное здоровье, а это – редкость.
В Сибири, как и было положено военным на передовых рубежах защиты страны, – жили черт знает где. Снимали «угол» у старушки в сибирской деревне, которая выделила молодой семье сарай – бывший птичник.
– После этого я долго не могла есть куриные яйца, – рассказывала мать.
– Время было такое, – говорил отец. – Сначала было дело, люди – потом. Как-то выкручивались, особо не жаловались.
Из бывшего курятника отец ездил на боевые дежурства, выполняя обязанности «командира отделения подготовки и пуска». Он держал палец на спусковом крючке нашего грозного оружия. Такие были парадоксы: с оной стороны ядерное оружие, с другой – бабушка с курятником, а молодые патриоты – между ними.
– Тогда считалось, что обращать внимание на «бытовые неудобства» – последнее дело, – говорила мать. – Многие военные так жили.
В городах строили «хрущевки», которым многим казались царскими хоромами. После войны кто-то еще жил в землянках.
– Село было глухое, и однажды зимой туда забрел медведь, – вспоминала мать. – «Медвежий угол» в прямом смысле слова.
Хозяйка на ночь запирала ворота на деревянный брус. Отец уезжал «на точку» на несколько дней. Возвращался с дежурства поздно, уже ночью. Приходилось уговаривать хозяйку отпирать ворота, чтобы пустить защитника Родины домой.
После того, как с отрядом космонавтов не получилось, отец Ивванца перевелся в службу «военных представителей». Работа-служба состояла в том, чтобы следить за производством ракетной техники на каком-нибудь закрытом заводе. Такие заводы раньше называли «почтовыми ящиками».
– Мой адрес не дом и не улица, мой адрес – Советский Союз, – пелось в песне тех лет.
– Работа была интересной, – говорил отец. – Наши ракетные двигатели – лучшие в мире. Американцы их до сих пор покупают.
Затем отец оказался в научном институте, который занимался сложной химико-технической проблематикой, связанной с космосом. Надо было делать примерно то же, что и на заводе.
– Сложно помогать профессорам и докторами наук стать организованными и дисциплинированными, – рассказывал отец. – Пришлось учиться самому.
Работа-служба отца была организаторской и бюрократической – не такой, как в «линейных войсках». Профессорами не покомандуешь, да и директорами завода – тоже.
– Налаживать сотрудничество – непросто. В каждой избушке – свои погремушки.
Военную форму отец на работу не носил. «Закрытые» учреждения не афишировали связь с военными. Хотя содержимое «почтовых ящиков» в большинстве случаев было секретом Полишинеля. Народ говорлив. Мужику с кружкой пива после работы сложно заподозрить в собеседнике с такой же кружкой – шпиона и диверсанта[67 - В интернете пишут, что будущие разведчики проводят «учебные вербовки» среди сотрудников секретных производств. Насколько это правда, – оставляем на совести интернета.].
Наблюдения за служебной жизнью отца снабжали Ивванца отдаленным представлением о «настоящей» военной службе. «В гарнизоне», «в части» или «на точке» было по-другому. Полевые учения, дежурства, бытовая неустроенность – воинский устав говорил об этом сжато, емко, безапелляционно и жестко:
– Военнослужащий обязан стойко переносить трудности и лишения воинской службы.
– Никто не обещал, что будет легко, – было поговоркой того времени.
Трудности и лишения воинской жизни не проникли в семью Ивванца. Жизнь в городе с тогдашним названием Ленинград представлялась комфортной. Хотя, понятно, что участникам этой сносной жизни она казалась неустроенной. Человек редко доволен жизнью. Наверное, это и к лучшему. Если бы нам все нравилось, то мы бы никуда не стремились, и никак не развивались.
В то время было обычным делом сравнивать, как люди живут «здесь» и «там», за границей. Как говорят, за забором – трава зеленее. Правда, о жизни за границей судили по отрывочным сведениям, которые поступали скупо и нерегулярно. Интернета тогда не было, на отдых в Турцию, Египет и тем более в Европу – никто не ездил. Иностранных газет и журналов не продавали, кроме газеты британских коммунистов «Morning Star» и печатного органа французских коммунистов «L’Umanite».
В Институте иностранные журналы и газеты хранились в спецбиблиотеке – вместе с другими изданиями под грифом «для служебного пользования». Их нельзя было выносить из здания Института.
Жизнь «обычных людей» за границей представлялась заманчивой, почти сказочной. Запретный плод всегда сладок. Тем более, если этот плод скрывают. Фантазия дорисовывает недостающие детали. Непросто вспомнить, что за морем телушка – полушка, да перевоз дорог.
Некоторое неудобство бытовой жизни составляли коллективные попойки, характерные для партийной и военной среды того времени. Некоторые ученые считают, что совместные возлияния вина апеллирует к древнему, животному инстинкту раннего человека: расслабиться и отдохнуть в окружении «своих», которые не нападут и не отберут добычу.
– Ты что, меня не уважаешь? – говорили тогда, когда кто-то отказывался поднимать чарку. – Не пьешь, значит, не уважаешь!
– Я просто не пью, – звучало робкое возражение.
– На халяву пьют даже трезвенники и язвенники, – звучала крылатая фраза из «Бриллиантовой руки».
В среде советских начальников было много выходцев из «простого народа». Ни один из маршалов Советского Союза не родился в большом городе. Все были «деревенскими» – людьми с сильными инстинктами добытчика, воина, победителя и вожака. Вожаки проверяли свое окружение на лояльность, действуя почти инстинктивно и подчиняясь тому внутреннему зову, который позвал их в дорогу и привел к победе в схватках за социальное доминирование.
В партийной и армейской среде попивали. Или, лучше сказать, не «в среде», а – в «средах», но не в плане дня недели, а в смысле «среды обитания». Упоминание «сред» во множественном числе уместно ровно в той степени, в какой две государственные сферы – партийная и военная – пересекались между собой. Начальник Главного политического управления вооруженных сил был «по должности» еще и членом ЦК (Центрального Комитета) Партии.
Словосочетание «член ЦК» звучало почти как «полубог». Таких «полубогов» насчитывалось, кажется, несколько дюжин, но Вооружённые силы были представлены в ЦК только одним участником. Образ главного военного комиссара размывался на фоне многочисленных коллег. Политическое руководство всякой страны следит за тем, чтобы армия «знала свое место», помнила о своем подчиненном положении и не вмешивалась во внутренние процессы.
В роли богов выступали члены Политбюро. Демонстранты несли большие фотографические портреты этих людей 1-го мая перед трибуной на Красной площади. На трибуне стояли члены Политбюро и смотрели на демонстрантов. Получалось «социальное зеркало», – когда на свой портрет можно посмотреть со стороны.
«Вот – я, а вот – мой портрет. Свет мой зеркальце, скажи…»
Говорят, что возникновение «эффекта наблюдателя» знаменует определенный этап так называемого «духовного развития». Мы заключаем слово «духовного» в кавычки, потому что любое развитие является в той же степени «духовным», как и «материальным». Конечно, если считать, что дух и материя ведут оборону на разных полюсах одного и того же единства, элементы которого – проникают друг в друга.
Дух – это материя, и наоборот: материя – это дух.
Мы – не рабы, рабы – не мы[68 - Один из лозунгов революции 1917 года.].
Впрочем, согласно альтернативной точке зрения – на противоположном от Духа полюсе – клубится Хаос, а между ними – мы и наш материальный мир. Вот нас и таскает – туда и сюда, то в сторону Хаоса, то в сторону Духа. Как говорила героиня фильма «Блондинка за углом»:
– Так и живу в вечном конфликте души и тела.
Героиня никак не могла сообразить, что делать сначала: зажечь спичку, и потом – поставить чайник, или сначала поставить чайник – а потом зажечь огонь.
Огонь, кстати сказать, апеллирует к древнему мотиву единения и безопасности. Поэтому поездки «на шашлыки» так популярны: там есть огонь, расслабон и алкоголь в кругу «своих».
Начальство отца устраивало возлияния прямо на работе. Считалось, что таким образом укрепляется и сплачивается коллектив. Того, кто «не пил», считали отщепенцем, «не своим» и «отрывающимся от коллектива».
