скачать книгу бесплатно
***
Велись и переговоры о матросах английской шхуны. И их наконец забрали с яхты! Капитана с основными зачинщиками бунта перевели куда-то в крепость, остальных просто перевезли в порт, поручив заботам их соотечественников. Мы всё-таки дали этим людям немного денег и одежды. Не из жалости: голод и безнадёжность толкают на преступления намного чаще, чем дурь и безделье.
Те четверо матросов, которые пытались защитить Ланта, вернулись на родину. Мы обеспечили их деньгами, одеждой и рекомендательными письмами, да и Унковский помог. Рекомендации от русских военных моряков – серьёзная вещь, особенно в то время, когда Англия дружит с Россией.
А вот помощник капитана остался в России. Семьи у него не было, зато имелись опыт и знания, причём последние в том числе и от нас – мы оставили ему те книги, которые он читал на яхте, а в них было много полезного. Помощник устроился преподавать гардемаринам в Морском корпусе, и, как мы слышали, был на хорошем счету.
Но в тот день, когда от нас забрали всех этих людей и назначили время прибытия в Санкт-Петербург, мы радовались тому, что наконец можем не бояться удара в спину.
– Ну что, первая битва закончилась, – устало вздохнул Лант. – Ждём аудиенции у императора?
Глава 10
– Ждём аудиенции у императора, – устало глядя на Шалорна и Тана сказал Лант. – Просто так уехать нельзя, мы же – «слуги дьявола».
Он усмехнулся, вспомнив, как нас тут называли. Придворные, разумеется, за глаза, а вот люди попроще – те орали нам это с невероятным наслаждением, избавляясь от страха иного мира, вторгшегося на знакомые улицы столицы.
То, о чём мы говорили, касалось очень серьёзного вопроса – возможной поездки по стране. Официальным объяснением было стремление познакомиться с Россией во время относительного летнего затишья в столице, когда многие разъезжались по своим имениям и даже император жил в загородной резиденции, появляясь в Зимнем только по воскресеньям. На самом деле мы планировали стать кем-то вроде послов доброй воли, создать в провинции благоприятное впечатление о народе Лорна, заинтересовать людей наукой. И ещё – об этом знали только мы четверо – выбрать место для переселения, если Александр согласится на предложение Шалорна.
Шёл конец июля по юлианскому стилю. В Петербурге стояла влажная, изматывающая жара, от которой не спасали ни зелень многочисленных садов, ни прохлада речек и каналов. Последние, наоборот, ухудшали положение: мелкие и грязные, они зацветали, плодили комаров, а то и вызывали вспышки тифа – вечной угрозы не только для простонародья, но и для знати и даже императорской семьи. Все, кто мог, жил в это время за городом, ну а мы – на пришвартованной у Английской набережной яхте. Точнее, ночевали или принимали официальных посетителей, всё остальное время нанося визиты и ведя переговоры. И ждали ответа императора. Ждали так же, как за месяц до этого – согласия Александра на принятие нашего посольства.
***
Двадцать седьмого июня яхта в сопровождении нескольких украшенных флагами судов медленно направилась к устью Невы. От услуг лоцмана мы отказались, потому что бортовой компьютер намного лучше любого местного специалиста знал все мели и течения.
Во время перехода мы и представители императора находились на верхней палубе, что несколько нервировало русских, которые не в силах были понять, как такое огромное судно может идти без управления человеком. Но все они, как опытные военные и придворные, скрывали беспокойство, с интересом наблюдая, как яхта легко и словно по волшебству скользит по воде, выполняя все манёвры более точно, чем окружающие нас суда.
Переход начался ранним утром, но в устье реки мы вошли лишь к полудню. Мимо проплывали застроенные какими-то сараями низкие берега Васильевского острова слева и Нового Адмиралтейства – справа, потом показалась набережная, на которой толпился народ, ожидая невероятного чуда – корабля без парусов и вёсел. И они получили своё зрелище. Огромная серо-стальная яхта прошла, почти не создавая волн, и встала у назначенного места, словно пришвартованная прочными канатами, которых в действительности не было.
Я наблюдала за людьми. Вот богатый офицер красуется, держа треуголку в руках и картинно выставив ногу, а потом обалдело таращится на реку и становится как родной брат похожим на протиснувшегося к парапету безусого подмастерья в деревенских рубахе и портах. Вот бородатый купец в русском кафтане, рядом с ним жена в расшитом золотом кокошнике и парчовом сарафане. Вот наверняка прислуга из богатого дома – в дешёвой, но европейского кроя одежде. А это, наверное, лифляндец: похож на русского, но вместо портов штаны до колен, чулки и грубые кожаные башмаки с пряжками.
Кто-то смотрел, разинув рот, кто-то восторженно кричал, кидал в воздух шапки и шляпы. Но не меньше было тех, кто испуганно крестился, плевался, выставлял вперёд нательные кресты и иконки. Некоторые, протискиваясь вперёд, старались доплеснуть до яхты святой водой из поливных и стеклянных кувшинчиков и бутылок, кое-кто даже умудрялся кинуть в яхту такие склянки. Оцепившие набережную полицейские безуспешно старались выловить этих метальщиков.
Мы с Лантом понимали, что люди боялись. Боялись так, как боятся чёрта религиозные фанатики, как суеверные прихожане у нас боятся вышек связи и пресловутых инопланетян. Да, это самое точное сравнение: нас боялись так, как сельские бабки боятся энэлошек. Мы своим существованием рушили мир этих людей. Мир насильно вырванных из деревенского быта крепостных, мир набожных купцов, городских юродивых, малообразованных попов, стращающих паству бесами и адом, мир едва освоивших грамоту, но хорошо лопочущих по-французски щёголей из мелких дворянских семей. И мы должны были убедить их всех, что мы – не дьяволы, не антихристы, что мы не несём вреда им и их миру. Но сначала нужно было убедить в этом Александра и его приближённых.
***
Настало двадцать девятое июня – день аудиенции у императора. С раннего утра мы с Лантом были на ногах, готовя посольские дары и повторяя про себя официальные речи. Мичмана ещё в первый день нашего прибытия в Петербург отозвали с яхты, так как его присутствие теперь могло восприниматься как вмешательство в вопросы дипломатии. На яхте кроме нас осталась одна Жюли. Она, немного оправившись после болезни и тяжёлых воспоминаний о службе у княгини, с несколько нервной весёлостью помогала мне одеваться.
– Ой, мадам, как же вы не боитесь? – болтала девушка, укладывая мои волосы и то и дело роняя украшенные александритами шпильки. – Этот русский царь! Говорят, русские совсем дикие, не как французы. А вдруг он рассердится на вас и сошлёт в Сибирь? И платье ваше не для дворца совсем. Ну разве можно в чёрном? Княгиня всегда говорит, что женщина должна быть прелестна, как нимфа, а строгость в одежде пристала лишь дурнушкам да думающим о скучных делах старым девам… Простите, мадам!
Она испуганно прикрыла рот ладошкой, сообразив, что повторяет слова бывшей хозяйки, а этого горничной делать никак нельзя.
Я рассмеялась:
– Это моё мундирное платье, Жюли. Оно и придумано, чтобы говорить о делах. И разве оно мне не идёт? – Я со слегка наигранным кокетством взглянула в зеркало, проверяя, насколько аккуратно ложатся складки юбки и не перекосило ли отделанный серебром стоячий воротник мундира.
– Ой как идёт, мадам! И как вы хорошо будете смотреться рядом с витаром! Просто чудо! А как они испугаются ваших подарков?
– Они предупреждены, – успокаивающе улыбнулась я. На самом деле я намного лучше Жюли понимала, куда мы с Лантом идём и чем это может закончиться. Конечно, не Сибирью, ведь послы неприкосновенны. Но дипломатический скандал станет как минимум серьёзным ударом по репутации Лорна, а то и погубит все наши планы в самом зародыше. Поэтому была важна каждая мелочь – и одежда, и поведение, и дары… Особенно дары!
В полдень на набережной появилась торжественная процессия. Десять лейб-гвардейцев верхами, за ними какие-то придворные чины, тоже на лошадях, предназначенная для нас карета в сопровождении пеших лакеев, открытые коляски для посольских даров и снова гвардейцы верхами. Подобный церемониал, но намного более роскошный, использовали при заключении мира или восстановлении дипломатических отношений с крупными державами. Обычные послы получали малую аудиенцию, о которой сохранялись всего несколько строк в дворцовых журналах, да и то не всегда. Но мы были тёмными лошадками, представителями неизвестного, но потенциально могущественного государства, вот церемониймейстеры и изменили всё под сложившиеся условия, чтобы и уважение оказать, и не особо распускать пёрышки, если причина окажется не такой сто?ящей.
Поддерживаемый одним из лакеев свиты обер-церемониймейстер торжественно вышел из кареты и по наклонному переходнику поднялся в шлюз жилого уровня яхты, в котором выстроились робо-лакеи в роскошных ливреях. Мы с Лантом ждали у специально для этого случая открытого парадного лифта. Я, соблюдая одновременно светский и дипломатический этикет, подала гостю руку, и мы поднялись на верхнюю палубу. Церемониймейстер впервые оказался в подъёмнике, да ещё и с прозрачными стенками, и едва сдержался от испуганного возгласа, только на мгновенье излишне сильно сжал мою ладонь. Я сделала вид, что ничего не заметила.
Следующие полчаса мы пили кофе и вели пустой светский разговор, ожидая, пока робо-лакеи перенесут в коляски дары и выстроятся за этими колясками, чтобы шествовать в торжественной процессии. Потом мы трое вышли из яхты и сели в роскошно украшенную карету без гербов, запряжённую восемью лошадьми цугом.
Девушки часто мечтают прокатиться в такой вот карете. Это же так красиво! Как в сказке о Золушке. Ага! В кино! Или на современной подделке под настоящую карету.
Во-первых, лошади, простите, пердят, и хотя карета – не коляска, окна по летнему времени открыты, так что «ароматы» долетают и до пассажиров. Лант, улучив момент, даже шепнул мне, что транспорт ещё терпим, но выхлоп в салон всё портит. Ободы резных золочёных колёс обиты железом, а ехать-то не по асфальту, а по очень неровному булыжнику. К тому же рессоры у кареты довольно примитивные, бо?льшая часть толчков гасится ремнями, на которых подвешен кузов, и карета раскачивается, словно люлька. Так что ощущения от поездки напоминают прогулку по стиральной доске. В общем, не завидуйте дамам восемнадцатого века. Наши старые «москвичи» и «запорожцы» удобнее.
Ехали мы медленно и торжественно. Хорошо, что расстояние не очень большое, но полчаса потратить на каких-то два километра – это много.
И вот мы подъехали к Зимнему дворцу, ещё не совсем такому, к какому привыкла я в нашем мире. Первое и наиболее заметное отличие – стены были окрашены не в зелёный, а в желтовато-песочный цвет, что делало здание более камерным и уютным.
У Посольского, будущего Иорданского подъезда стоял почётный караул, отдавший нам честь под бой барабанов и литавр. Я еле удержалась, чтобы не сжаться от такого грохота и не выставить себя на посмешище. Не люблю шум. Да и Ланту бой барабанов был неприятен; друг побледнел и через силу улыбнулся. Мне на мгновенье показалось, что мы не в карете перед Зимним дворцом, а в невероятном экипаже-велосипеде Камелии Дзинтарс: ощущения были очень похожими, хотя почему, я так и не поняла.
Обер-церемониймейстер и гофмаршал помогли нам выйти из кареты и повели во дворец, с лёгкой нервозностью поглядывая на шедших за нами робо-лакеев.
Переход по анфиладам первого этажа, отдающие нам честь солдаты, едва сдерживающиеся, чтобы не перекреститься при виде кукол-лакеев. Торжественно-бесстрастные дворцовые арапы, распахивающие перед нами створки огромных дверей. Широкая Посольская, будущая Иорданская лестница, деревянная, а не мраморная, какую в нашем мире сделали после знаменитого пожара.
Я шла, стараясь сохранять на лице маску спокойной уверенности, но это, кажется, получалось не очень хорошо, и царедворцы, наверное, думали, что я поражена торжественной роскошью обстановки. На самом деле у меня в висках билась мысль: мы с Лантом единственные люди нашего времени, кто видит Зимний таким, каким он был до пожара. Всё, что меня окружало, в нашем мире погибло почти два века назад. Ну а роскошь… Я много раз бывала в Зимнем дворце и знала, чего ожидать. А после Петли Времени меня если чем и можно было удивить, то только скромным домашним уютом. Достаточно вспомнить дворец-букет Камелии Дзинтарс в первый наш день в мире Шалорна – вот уж где безграничная роскошь и идеальный вкус.
На втором этаже нас провели в предназначенную для послов комнату, где мы могли немного отдохнуть, собраться с мыслями и в последний раз перепроверить все посольские дары. Так делали во время обычных торжественных аудиенций, но нам этого не требовалось. Все дары были давно распределены и несли их не робо-слуги – последние просто создавали необходимую массовку.
Ещё в Петле Времени, обсуждая этот вопрос, мы с Шалорном придумали довольно забавную вещь: дары шествовали сами, в красивых, под резное дерево, небольших сундуках на ножках. Робо-слуги только скрывали их от любопытства придворной челяди, чтобы люди не перепугались при виде такой нечисти. Всего сундуков было одиннадцать. Три предназначались императору, по два – обеим императрицам, по одному – цесаревичу Константину и вошедшей в возраст невесты цесаревне Марии, и два – остальным братьям и сёстрам императора. Так что процессия получалась внушительная.
Поскольку раскладывать дары, как и выстраивать в торжественном порядке свиту нам не требовалось – роботы и так знали, как им идти, – мы почти сразу сообщили, что послы готовы предстать перед императором.
Проход ещё по нескольким залам, блестящие золотым шитьём кавалергарды, и вот наконец залитый светом и заполненный толпой придворных тронный зал, в дальнем конце которого на обитом малиновым бархатом возвышении стоят император и императрица. И – неожиданно в таком огромном и полном света зале – не очень сильная, но тяжёлая смесь запахов лёгких цветочных духов молодых дам, пачу?лей[4 - Пачу?ли – растение, из которого получают ароматическое масло, и название такого масла. Используется в парфюмерии и сейчас, можно купить в специализированных магазинах или иногда в аптеках.] и кёльнской воды[5 - Кёльнская вода – одеколон в дословном переводе и означает «кёльнская вода, вода из Кёльна (Колона)». Потом это название перешло на другие парфюмерные смеси. Настоящая кёльнская вода производится до сих пор и стоит довольно дорого. Наш «Тройной» одеколон, если брать оригинальный рецепт, придуманный ещё до революции, был аналогом кёльнской воды, потому что состоял из тех же трёх ингредиентов – масел трёх цитрусовых растений. И «Шипр» тоже. Правда, теперь «Тройной» –жуткая подделка. А жаль.] офицеров, маслянистых старинных духов пожилых царедворцев и пропитанных застарелым потом мундиров и кафтанов. Тяжёлые дорогие ткани нельзя стирать, шить каждый год новое платье не каждый может себе позволить, а чистка и выветривание помогают далеко не всегда. Вот и впитывали дворцовые наряды запахи своих хозяев. И снова это не было неряшливостью, а объяснялось условиями жизни в этом мире и времени. Но для нас, привыкших к совершенно другим нормам поведения и гигиены, это оказалось довольно неприятной особенностью .
Я постаралась не обращать внимания на мелочи и думать исключительно об аудиенции.
Первый поклон у самой двери. Второй – в центре этого громадного зала (и мысль: как хорошо, что подошвы обуви резиновые и не скользят на паркете). Третий – в нескольких шагах от тронного места. Лант выпрямляется и протягивает стоящему на нижней ступени возвышения канцлеру Куракину посольскую грамоту. Всё это давно утверждено в церемониале, привычно и никого не удивляет. А потом начинается неправильное.
Послов двое, а не один, и переводчиков нет, как нет и роскошной свиты. Я взглянула в лицо молодого императора и начала речь. Как казалось окружающим, не на обычном для дипломатии того времени французском, и тем более не на русском, а на совершенно непонятном языке. Техника Тана очень хорошо маскировала мои слова, всем вокруг казалось, что говорю я на каком-то тарабарском наречии, но говорю гладко и красиво. Я на самом деле говорила плавно и гладко, но не потому что наизусть помнила, что говорить. Как раз наоборот – не помнила, а читала высвечивающийся контактными линзами текст, следя, чтобы нигде не запнуться.
Через минуту я замолчала и эстафету подхватил Лант. Александр слушал. Сначала нас, потом зачитывающего перевод нашей речи и ответную приветственную речь императора князя Куракина, слепившего нас отблесками солнца на бриллиантовых орденах. Я украдкой рассматривала окружающих.
Мы, одетые в строгие чёрные костюмы, казались случайно попавшими в птичник… не во?ронами, а, скорее, стрижами. Чёрная, с серебристыми искрами ткань одежды, одинаковое серебряное шитьё по вороту мундиров и одинаковые гербы на левой стороне груди. Не металлические, а словно бы из вплетённой в ткань искрящейся росы – так выглядели предложенные Таном неизвестные нам камни, сверкавшие намного сильнее, чем чистейшие алмазы. Гербы наши теперь выглядели иначе, чем в Петле Времени. Это были спирали галактик, в центре которых на круглых зеркальных щитках – единственные металлические фрагменты гербов – словно бы летели, распахнув крылья, неизвестные на земле птицы. Эти одинокие и вроде бы скромные гербы на чёрных мундирах выглядели достойнее усыпанных бриллиантами орденских звёзд на мундирах придворных.
Пока князь Куракин читал ответную речь, а я разглядывала окружающих, император со всё бо?льшим нетерпением на лице ожидал конца этой части церемонии. Александру, как и императрице Елизавете, очень хотелось, чтобы вся эта пустая говорильня закончилась и началось намного более интересное. Вручение даров. Не из-за жадности императора, а из-за всей необычности ситуации.
Наконец речи закончились, стоящие за нами робо-лакеи расступились, вперёд протопали невысокие резные сундучки. В толпе придворных усилился шум, кто-то начал истово креститься. Хорошо, что в это время не было моды на обмороки, а устраивать истерики при императоре не позволили себе даже самые нервные дамы. Но впечатление мы произвели.
Ожидания императорской четы оправдались, потому что поднесённые нами дары оказались совершенно необычными. Да, были там и драгоценности – куда же без них? Но главное – книги, географические и астрономические карты и атласы, научные приборы, механические игрушки. То, о чём в начале девятнадцатого века не знал никто. Достаточно сказать, что в одном из сундуков скрывался мини-планетарий.
Был там и особый подарок для Александра – небольшой органайзер в неброской, но великолепной выделки обложке с монограммой императора. Замыкался органайзер на неизвестный в том мире электронный кодовый замочек. Лант особо отметил, что эта вещь – личный подарок правителя Шалорна российскому императору и содержит в себе одновременно записную книгу и карманный справочник по многим сторонам науки. «Правитель Шалорн, – подчеркнул Лант, – выражает надежду, что этот подарок будет приносить ежедневную пользу его императорскому величеству Александру Павловичу».
Аудиенции, какими бы они торжественными ни были, не длятся до бесконечности. Это красивый спектакль, не более. Настоящая работа начинается позже. Поэтому, вручив дары и посмеиваясь про себя над реакцией на самобеглые сундучки, мы с Лантом удалились, не забыв сделать обязательные три поклона. Самое сложное – пятиться назад через весь тронный зал, так как поворачиваться спиной к императору нельзя. Я даже на миг подумала: «Главное, чтобы Мышильда под каблук не сунулась».
***
Знакомым путём мы в сопровождении обер-церемониймейстера вернулись в комнату для послов, в которой был накрыт небольшой кофейный стол. Но едва мы, стараясь сохранять приличествующее послам достоинство, сели в золочёные кресла, как в дверях показался сдерживающий готовое прорваться удивление флигель-адъютант:
– Его императорское величество государь Александр Павлович изволит оказать вам честь и пригласить к трапезе, которая будет подана в Каменноостровском дворце в пять часов пополудни. К четырём часам пополудни государь изволит послать за вами карету и просит явиться не в мундирном, а в статском платье.
– Мы с радостью принимаем приглашение его величества, – ответила я, держа на лице светскую улыбку, заученную ещё в Петле Времени.
Приглашение императора было неожиданным и несколько нарушало протокол, но, насколько я знала, прецеденты случались. И наши с Лантом улыбки были не только официальными, но и искренними: мы радовались, что смогли вызвать у Александра такое неукротимое любопытство. Правда, у нас почти не оставалось времени, чтобы вернуться к себе и переодеться. Поэтому мы поспешили выпить поданный кофе – отказ от него посчитали бы оскорблением императора – и прошествовали к ожидающей нас карете.
Торжественное, но более быстрое возвращение на яхту, раскланивание с офицерами свиты, и вот мы наконец дома! Но времени на отдых нет.
Жюли, поспешившая помочь мне с переодеванием, ахнула, узнав о приглашении императора.
– Ой, мадам! – радовалась и ужасалась она и наивно спрашивала: – Ваши дары понравились императору? Это чудесно! Теперь вы будете жить здесь, постоянно жить, как настоящие послы?
– Мы и так настоящие послы, – рассмеялась я, скидывая удобное, но на самом деле слишком официальное платье. – Вопрос был в том, в какой стране нам работать. Жюли, в том шкафу серое платье… Да, именно это.
– Мадам, но оно… такое простое, – расстроилась горничная, доставая серое с лёгким стальным отблеском платье, скопированное мной с первых иллюстраций к сказкам Баума. Я всё так же придерживалась в одежде стиля модерн, скорее чтобы не путать окружающих, чем из-за любви к нему. Но ампирные платья мне были совсем не по душе. Серые же тона я полюбила за месяцы жизни в подземном городе лорнов: они успокаивали и возвращали ощущение устойчивости мира, контрастируя с безумием красок Петли Времени и мрачной чернотой Гари. И сейчас такие цвета выделяли меня из толпы придворных дам.
Но скромность при русском дворе – совсем не достоинство. Поэтому, подумав, я дополнила платье ажурными застёжками из белого золота с такими же уникальными камнями, какие использовались в гербах на мундирном платье, и тонкой цепочкой с александритовой каплей-кулоном. Только браслет несколько выбивался из общей картины, но он – не украшение, каждый раз менять его не просто неудобно, но и опасно. Вроде всё. И управилась всего за пятнадцать минут.
Под невнятные, восторженно-испуганные возгласы Жюли я вышла в гостиную, лишь на несколько секунд отстав от тоже готового Ланта, одетого в костюм почти того же цвета, что у меня, но немного темнее.
Друг, поправляя рукава куртки, вздохнул:
– Тут одежду подобрать в сто раз сложнее, чем на вечер Камелии Дзинтарс!
– Ну так русский двор, чего ты хочешь? Скажи спасибо, что волосы посыпать алмазной пудрой не надо, а то были случаи, – отшутилась я. – В Петле каждый одевается как хочет, а тут на любую мелочь обращают внимание. Так что остаётся терпеть. И тебе, между прочим, легче, а мне придётся каждый раз что-то новое придумывать… Карета подъехала!
Карета была другая, намного скромнее и, как ни странно, удобнее. Это не удивительно. Парадные кареты слишком сложны в изготовлении, стоят невероятных денег, поэтому их берегут, пользуются ими очень редко и передают по наследству, поэтому такие кареты в техническом плане обычно довольно старомодны. Так же, как в нашем мире старомодны «роллс-ройсы» столетней давности. Они показывают статус владельца, но в обычной жизни человек предпочтёт ездить на намного более скромном и современном «мерседесе». Поэтому и нам подали не особо приметную, но новую и лёгкую карету, опять же без гербов.
А вот свита – это совсем другое дело. Она предназначена не только для престижа или безопасности. Кто в здравом уме средь бела дня в центре столицы сунется к знатному вельможе? До времён бомбистов ещё десятки лет. Свита нужна совсем для другого: оттеснить к обочине телегу с сеном или дровами, не дать подойти попрошайке или уличному торговцу, а то и развернуть карету на узком повороте, поскольку длина экипажа с четвёркой цугом – больше десяти метров. Вот и сопровождают вельможу выездные лакеи и гайдуки – на руках карету переставляют, если что.
Ехали мы намного быстрее, чем в первый раз. Но для нас, привыкших и к скоростям двадцать первого века, и тем более к сверхзвуковым экипажам Петли Времени, шесть километров в час – черепашья скорость.
– Надо будет добиться разрешения ездить в мобиле, – шепнул мне Лант.
– В городе ограничение скорости, – так же тихо ответила я, пытаясь рассмотреть понтонный мост через Неву.
– Зато ехать будет удобнее.
Я не ответила, потому что мы как раз въехали на мост, и я засмотрелась на непривычную картину Питера, где узнавалась только видневшаяся вдалеке игла Петропавловской крепости, а о ростральных колоннах не думал даже будущий их создатель.
Мимо проплывали здания Первой линии Васильевского острова, некоторые из которых были построены ещё при Петре Первом, справа тянулись казармы Кадетского корпуса. Потом снова понтонный мост, застроенные деревянными домиками пригороды, сады. Петербург совсем не походил на тот величественный и мрачноватый город, который все знают по книгам классиков и сериалам девяностых. Окраины столицы утопали в зелени и напоминали то провинциальный городок, а то и вообще большую деревню.
– Приятный поухоженнее будет, – снова наклонился к моему уху Лант. – А вообще здесь всё даже по сравнению с Гарью бедновато выглядит, про Петлю Времени и не говорю. Только что зелени много.
***
Наконец карета повернула на парковую аллею, в конце которой виднелась самая малоизвестная резиденция русских императоров – любимый Александром Каменноостровский дворец.
Встретившие нас в просторном аванзале придворные пригласили пройти в одну из дверей. Если в Зимнем одетые в парадные ливреи лакеи распахивали перед нами обе створки так, чтобы была видна вся анфилада, то теперь открывалась всего одна створка, и лакей был в обычной ливрее. Тонкости придворного и дипломатического этикета.
В парадной столовой нас снова представили императору и императрице, уже не торжественно, а по-человечески. Мы с Лантом поклонились, и я поймала на себе недоумённые и даже возмущённые взгляды присутствующих. Моё поведение нарушало принятый этикет, потому что дамам перед императором полагается делать глубокий реверанс. Но ещё при первых консультациях с церемониймейстером мы обсудили этот вопрос, упирая на то, что я полномочный посол и значит не должна делать реверансов перед кем бы то ни было. Оговорили тогда и обычай целовать руку, объяснив, что это запрещают нормы нашего родного мира, и что запрет возник после страшной эпидемии, распространявшейся как раз из-за таких обычаев. Эти объяснения и церемониймейстер, и сам Александр признали удовлетворительными.
Теперь на нас удивлённо смотрели десятка два человек – приглашённые к обеду высшие чины и стоящие вдоль стен лакеи и пажи. А я смотрела на стоящего всего в двух метрах от меня императора Александра. Молодой, довольно симпатичный белокурый мужчина казался высоким, выше Ланта, что меня немного удивило. Приглядевшись, я поняла, что это обман зрения. Специально или нет, но Александр надел модные сапоги на довольно высоком каблуке, светлые волосы взбиты в кок, несколько гротескный на мой взгляд и напоминавший причёску Элвиса Пресли, да и крой и цвет одежды прибавляли фигуре императора статности и высоты. А Лант был в простых серых куртке и брюках и ботинках на цельнолитой невысокой подошве, довольно пышные волосы просто откинуты со лба. Вот и получалось, что если не присматриваться, император казался выше, хотя был ниже почти на ладонь. Забавно.
Мысли об этом шли у меня по краю сознания, потому что следовало приветствовать каждого из представляемых нам людей, одновременно слушая речь обер-шенка[6 - О?бер-шенк – придворная должность (старший виночерпий). Ему подчинялись смотрители винных погребов, ответственные за приготовление чая и кофе, кондитеры. Также он отвечал за сервировку столов (не сам их сервировал, разумеется). Второй класс по Табели о рангах, один из высших придворных чинов. В начале XIX века долгие годы обер-шенком был Ардалион Александрович Торсуков.] и читая высвечиваемые контактными линзами короткие справки. Императрица Елизавета, милая белокурая женщина, чем-то напомнившая мне Милу Милову, смотрела на нас с доброжелательным любопытством. Её сестра, принцесса Амалия, – намного сдержаннее, своим поведением больше соответствуя положению венценосной особы, чем младшая сестра. Князь Куракин, всё в том же кафтане с орденами и в башмаках с красными каблуками[7 - Красные каблуки – их имели право носить только высшие аристократы. Обычай пришёл из Франции и был популярен при дворах русских императриц. Ко времени Александра его придерживались только пожилые люди.], лишь величаво наклонил голову, став при этом похожим на епископа Буржа в самом начале нашего с ним знакомства. Но больше всего моё внимание привлекли двое молодых мужчин. Первый – президент Коллегии иностранных дел граф Кочубей, с которым мы должны были официально встретиться только через день. Он пристальным оценивающим взглядом всматривался в нас, наверняка уже понимая, что мы – не профессиональные дипломаты. Второй – высокий, стройный и обещал через некоторое время стать даже тощим, но пока вполне мог пользоваться повышенным вниманием дам. Это был знаменитый князь Адам Чарторыйский, близкий друг и императора, и императрицы, российский политический деятель и в то же время ярый противник России. Если ничего не изменится, то через полтора года он станет министром иностранных дел. Однако интересный обед нам предстоит.
Лант, поняв, что сегодня он почётный гость, подал руку императрице, чтобы проводить к накрытому столу. Я, тоже как почётная гостья, приняла руку императора, думая о том, как бы не сбиться и не оказаться в глупом положении. Вон, фрейлина Шаховская уже притеняет ресницами искрящиеся смехом глаза.
Стол, как и полагается в императорской резиденции, был накрыт превосходно, блюда выглядели великолепно. «Красиво, но лучше бы домашнего борща налили», – вздохнула я, глядя на плещущийся в фарфоровой тарелке прозрачный бульончик, который оказался супом а ля тортю. Мне вспомнились первые месяцы жизни в Петле Времени, когда мы с Лантом были ещё на «вы», и я изучала кулинарные книги, выискивая среди них самые известные блюда высокой кухни. Улыбнувшись воспоминанию, я переключилась на вёдшийся за столом светский разговор.
Александр благодарил за дары, императрица спрашивала у Ланта, не утомило ли нас путешествие и долгое ожидание на рейде у Кронштадта.
– Как вам Петербург? – обратился ко мне сидящий напротив князь Чарторыйский.
– Я ещё не успела познакомиться с городом, князь, – улыбнулась я. – Но то, что удалось посмотреть, очень красиво. И ещё странно видеть так много парусников на воде и лошадей на улицах города. На моей родине больших парусников так мало, что они известны наперечёт. А лошадей в городе можно увидеть только в парках, где они – развлечение для отдыхающей публики.
– На чём же вы ездите? – поинтересовалась принцесса Амалия.
Мы с Лантом стали рассказывать о транспорте, потом о городах, подчёркивая, что это касается нашего родного мира, а не государства Лорн. Так, вроде бы невзначай, беседа перешла к нашему посольству и стране, которую мы представляем.
– Вы говорили, что Лорн – древнейшее государство на Земле, – очень вежливо заметил граф Кочубей. – Но ни один историк древности не упоминал о нём. Или тогда оно называлось иначе?
Я переглянулась с Лантом, друг, едва заметно кивнув, предоставил мне слово.
– Прошли тысячи лет с того момента, как Лорн оказался отрезан от мира.
– Расскажите, прошу вас, – мягким голосом произнесла императрица Елизавета.
Мы перешли из столовой в гостиную, через распахнутые окна которой открывался прекрасный вид на реку, и я начала рассказывать придуманную мной и одобренную Шалорном и Таном легенду.
– История эта может показаться вам невероятной, но она не сказочная, а то, что выглядит чудом, объясняется законами природы, о которых у вас не успели узнать. Много тысяч лет назад, когда люди ещё не знали металлов, на плодородных равнинах у моря жил небольшой народ. Но произошла катастрофа. Рядом с Землёй пролетал корабль разумных из другого мира. Началось то, что можно сравнить со штормом на море, только это был незаметный для людей шторм в космическом пространстве, повредивший приборы корабля. Корабль пронёсся над планетой, искривляя и сминая пространство на своём пути, и захватил в это искривлённое пространство народ Лорна. Вместе со всеми лесами, лугами и реками. Получилось что-то вроде складки пространства. – Я для наглядности слегка смяла носовой платок.
– Корабль остановился на Южном материке, подо льдами, в огромной округлой долине, и вытеснил из неё льды, заменив их сорванными с места лесами и лугами. Искривление пространства повлияло на всё. Теперь там не долгие полярные ночи и дни, не невероятный холод, а плодородная местность с обычной сменой дней и ночей, времён года.
Обитатели корабля потратили десятки лет на ремонт, и за это время стали учителями невольно оказавшихся их соседями людей. Улетая, эти разумные предложили вернуть людей обратно. Но те отказались, потому что долина была огромна, плодородна и безопасна. Тогда те разумные передали людям некоторые из своих знаний и инструментов. Люди привыкли жить в долине, отрезанной от мира высокими горами и ледяной пустыней, создали своё государство и все эти тысячи лет развивают науки и ремёсла. И со стороны наблюдают за тем, что происходит в остальном мире.
Я замолчала, понимая, что сейчас посыпятся вопросы. Отвечал на них уже Лант, рассказывая о зондах, объясняя, что они – не шпионы, что их очень мало, они постепенно выходят из строя, поэтому используются даже не каждый век, одна необходимость установить контакт с внешним миром вынудила Шалорна задействовать их.
Князь Куракин спросил, по какой причине Шалорн решил нарушить уединение своей страны, и я снова вступила в разговор:
– Ни один человек и ни один народ не могут жить в одиночестве. Об этом предупреждали обитатели того корабля, но люди были слишком неопытны, чтобы понять предупреждение. Сейчас бурная река деятельности превратилась в спокойное озеро, грозящее стать болотом. Народ Лорна теряет интерес к жизни. Пока это не очень заметно, но правители давно обеспокоились и, изучив оставленные их предкам записи, послали в космос просьбу о помощи. Сами они не могут свободно покидать долину – их средства передвижения не так хороши. Мы оказались первыми подходящими кандидатурами из тех, кто откликнулся на призыв. Главным образом потому, что по невероятному стечению обстоятельств мы тоже люди, в отличие от большинства обитающих во Вселенной рас. Мы некоторое время жили в Лорне, изучая его общество и те знания о Земле, которые хранятся в их архивах. И мы единственные, кто может свободно путешествовать по планете. Люди Лорна за тысячи лет отвыкли от большого мира. Но мы не дипломаты, мы учёные – это одно из самых уважаемых занятий нашей родины, сравнимое с вашей военной службой. Поэтому нам довольно тяжело привыкнуть к возложенным на нас обязанностям.
Я осознанно слукавила. Здесь наибольшим почётом пользовалось военное сословие, а учёные воспринимались эдакими чудаками, иногда приносящими пользу, но, в сущности, не особо важными для общества людьми. Уважение к инженеру придёт лет через пятьдесят. Вот мы и придумали немного соврать, чтобы объяснить наше незнание дипломатии и не уронить себя перед важными царедворцами.
