Тень

– Андрей Егорыч, – сказал он, – к нам на двор кто-то пришел в одном белье и в шляпе; странные такие, в роде как не в себе!

Тальников долго не понимал ни одного слова и молчал, пряча под одеяло револьвер и трясясь всем телом. Наконец он спросил, икая от нервного потрясения:

– Это не Иван ли Петрович?

Андрею Егорычу показалось, что Порфирий язвительно улыбнулся.

– Как же Иван Петрович? Да ведь они же померли?

Андрей Егорыч рассердился.

– А ты почем знаешь?

– Да как же, ведь я же у них и на поминках был.

Тальников заволновался.

– На поминках был, на поминках был; то-то вы бываете там, где вас не спрашивают!

Он застучал кулаком по столику.

– Ну, чего ты ко мне пристал, ну, чего ты пристал? – крикнул он в совершенном исступлении. – Пойди и узнай, кто это. Да ко мне его не пускайте; ноги, руки свяжите, а не пускайте!

Порфирий шевельнулся.

– А шляпу вашу снять? Они в вашей шляпе?

Тальников икнул.

– А шляпу снимите.

Порфирий исчез. Андрей Егорыч зажег свечу и сидел, не переменяя позы и дрожа в коленях. Он был желт, как лимон; даже белки его глаз стали желтыми; во рту его стало сухо, а голова положительно превратилась в наковальню. «Боже мой, – думал он, – что это за несчастье, что это за несчастье! И все Елена Павловна, все она! Лезет со своими поцелуями, с любовью и еще чёрт знает с чем, а человек умер, а ты мучайся и ты не спи по ночам и дрожи, как какой-нибудь котенок… Что это Порфирий не идет!» стонал он. Между тем на дворе раздавалось уже несколько голосов; потом загрохотала телега, затем поднялись споры, суетня, возня и, наконец, телега загремела обратно, а на дворе все стихло. В кабинет Тальникова вошел. Порфирий. Он улыбался.

– Это, Андрей Егорыч, бас приходили; они в белой горячке и в одном белье путешествуют; все пропили-с! Теперь тятенька ихние приехали, следом их искали и увезли!

Андрей Егорыч ничего не понимал и стучал зубами.

– Какой бас, какой тятенька? Да говори толком!

– А бас, которого из Томиловки для похорон Ивана Петровича выписывали; томиловского дьячка сын, они с этих-с самых похорон немножко загуляли и, конечно, до белой горячки! В одном белье ходят, даже, говорят, на кладбище у церкви безобразничали!

Андрей Егорыч пристально посмотрел на Порфирия и погасил свечу.

Через два дня Тальников уехал на воды, на Кавказ и послал Елене Павловне записку: «Больше мне видеться с вами нельзя. Простите, у меня нервы никуда не годятся; извините, я уезжаю лечиться, Мне, говоря откровенно, совсем не до любви».