скачать книгу бесплатно
– Мадемуазель Элиза!
– Бедная Лиза, – прошептал барон.
– Отчего же бедная? – услышала его Элиза.
– Кое-что уже накопила. Идите сюда, барин, – грубоватым голосом позвала она его за ширму.
«Странно, почему за ширму, когда кровать в другом углу, под пологом, завешенная шторой из шелка, вышитого золотой нитью», – подумал барон, рассматривая эту золотую нить, но решил подчиниться.
За ширмой оказался туалетный столик, на нем – тазик с кувшином воды.
Рядом – красная веревка, на которой висели юбки и другая одежда девушки.
– Раздевайтесь! – приказала Элиза, но барон остался недвижим. В голове крутились самые разные мысли, одна из которых выражалась в простом восклицании: «А где же поцелуй?!»
Не дождавшись барона, Элиза сама быстро скинула с себя юбку и кофточку, осталась нагишом и принялась раздевать барона.
Тот стоял истукан истуканом, смотрел на остренькие соски ее младых персей и чувствовал, как все больше и больше восстает, и напрягается его плоть. Элиза взяла в одну руку кувшин, а другой стала обмывать его…
– Ой! – сказал барон через мгновение.
Элиза рассмеялась, а смущенный барон, опустив голову, посмотрел на ее руки, продолжавшие обмывать его.
– Ты в первый раз? – участливо спросила она.
Барон кивнул.
– Ничего, пойдем отдохнешь.
На кровати лежало, отвернутое уголком, белого шелка одеяло с атласной зеленой подкладкой.
Под толстым и легким одеялом, набитым птичьим пухом, он сладко уснул. Сквозь сон он слышал внизу рояль и скрипки.
Ему представлялось, что играет мадемуазель Шредер, которую он безуспешно пытался второй год соблазнить.
В гостиной оставшиеся девицы, поджидая возможных гостей, пили кофей, одна из них играла на рояле, двое на скрипках.
Саша Пушкин гонял по номеру свою охтенку.
Он обнимал ее и шептал ей нескромные слова, а охтенка утыкалась лицом ему в плечо, и от нее пахло молоком, как и должно пахнуть от всех охтенок.
Этот запах пока не перебили ни пудра, ни духи. У нее был замечательный говорок, и он все дразнил ее:
– Скажи «ноченька»!
– Ноценька.
– Скажи «печка»!
– Пецька.
Пущин слышал за стеной голос своего друга Пушкина, все было так привычно, как и в Лицее, только он отмахивал ритмично свою Елизавету, осязая и руками и похотливым взором ее белое тело, и, раскачиваясь, думал:
– Женюсь! Же-юсь! Женюсь!
Это – справедливо! Это – возвышенно! Наконец, честно! Какая ж…! Сейчас умру!
Про Есакова все забыли.
Он провел целый вечер в обществе нескольких свободных воспитанниц, которые ему пели и играли на скрипках, до неприличия нализался шампанским и уснул прямо в гостиной на диване. Когда ночью все снова собрались внизу, за столом, отмечая историческое для некоторых событие, его даже не стали будить.
Пушкин прочитал стихи «К портрету Каверина».
Каверин был доволен, только попросил изменить неприличные строки.
– Какие ж? – рассмеялся Пушкин, будто не понимая.
– Вот эти: «В бордели он е..ка»
«Оно, конечно, правда», – сказал он не без удовольствия, – но мне хотелось бы читать твои стихи дамам.
– Что ж!… – Пушкин задумался на мгновение и прочитал измененные строки:
В нем пунша и войны кипит всегдашний жар,
На Марсовых полях он грозный был воитель,
Друзьям он верный друг, красавицам мучитель,
И всюду он гусар.
Каверин захохотал, стал обнимать Пушкина и, снова отправляясь наверх, сообщил:
– Пойду ее, душку, домучаю!
– И затянул свою всегдашнюю унылую песню:
– Сижу в компании,
Ничего не вижу,
Только вижу деву рыжу,
И ту ненавижу!
Поднявшись на галерею, он пустился вприсядку, напевая:
– Только вижу деву рыжу,
И ту ненавижу!
Уже на следующее утро санкт-петербургскому обер-полицмейстеру Ивану Саввичу Горголи донесли, что непотребный дом посетили лицейские, что верховодили среди них гусар Каверин и какой-то Пушкин, но он решил этому делу хода не давать, потому что молодые люди были отпущены на каникулы официально и находились под присмотром родителей.
А насчет Пушкина он поинтересовался, какой это Пушкин, уж не автор ли «Опасного соседа»?
Не он ли развращает молодежь?
Тогда, может быть, стоит сделать внушение…
– Нет, – отвечал ему агент, – это его родной племянник.
Лицейский Пушкин.
Он еще называл себя в подпитии Энкашепэ…
– Энкашепэ? Что сие значит?
– Не выяснил.
– Так выясни!
Еще один появился, этих Пушкиных как собак нерезаных, и все шутники, – проворчал Горголи.
– А я подумал, уж Василий Львович в Петербурге опять объявился!
Он любит непотребные дома.
Горголи не стал уточнять, что встречал дядюшку в сих домах довольно часто, пока место петербургского обер-полицмейстера, которое он занял в 1809 году, навсегда лишило его возможности посещать эти милые заведения.
А ведь когда-то он был повесой и модником, даже галстухи на щетине, которые он первым стал носить в Петербурге, до сих пор называли горголиями.
Впрочем, Софья Астафьевна, кроме того, что исправно доносила ему, о чем говорят господа в подпитии у девочек, еще и привозила к нему этих девочек тайком.
Не бесплатно, разумеется; Иван Саввич никогда не пользовался своим служебным положением, человек был благородный.
– Этот племянничек тоже хорош, – оторвал Ивана Саввича от мыслей агент.
– Василису, новенькую, теперь она Зинаида, с Охты которая, в одних чулках на люди вывел…
– В чулках? – переспросил Горголи.
– Да, в синих, – подтвердил агент улыбаясь.
– И что, хороша? – поинтересовался Горголи.
– Хороша-с.»
Вот так дорогой и уважаемый читатель обстояли дела и делишки у той «золотой» молодежи что вскоре окончил Лицей и разлетится по всей Российской империи, чтобы «сеять разумное, доброе и вечное».
Ну а наш биограф П. Полевой тоже признает, что:
«Многие не шутя опасались в это время дурного влияния подобной жизни на талан Пушкина; Батюшков, незадолго до отъезда в Италию, писал А. И. Тургеневу следующее:
„Сверчок что делаете?
Кончил свою поэму? Не худобы его запереть в Геттииген и кормить года три молочным соусом и логикою.
И в него ничего не будете путного, если он сам не захочет. Потомство не отличите его от двух однофамильцев если он забудете, что для поэта и человека должно быть потомство.
Кв. А. Н. Голицын московский промотал 20 тысяч душ в 6 месяцев.
Как ни, велик талант Сверчка, он его промотаете, если. Но да спасут его Музы я молитвы наши!'
Продолжение цитирование биографии А. Пушкина-автор П. Полевой:
«И предчувствие не обмануло Батюшкова:
Музам пришлось спасать своего любимца от беды…
Увлекаясь шумными УДОВОЛЬСТВИЯМИ и пустотою СВЕТСКОЙ ЖИЗНИ, не привыкнув еще ник какой осторожности, не успел вовремя укорить порывы своей сатирической музы 20 летний Пушкин вел себя на столько безрассудно, так открыто и резко позволял себе высказываться против всего, возбуждавшего его неудовольствие, что над головою его собралась грозовая туча…
Призванный к ответу петербургским губернатором графом Милорадовичем, Пушкин совершенно откровенно сознался перед ним в своих неосторожных выходках, а когда Милорадович потребовал от него рукописный экземпляр его „возмутительных»– стихов, то Пушкин предложил записать ему эти стихи, но памяти и составил по ним довольно толстую тетрадь, не утаив ничего
Такая благородная искренность тронула Милорадовича, и Пушкина приказано было «снарядить в дорогу, выдать ему прогоны н с соответствующим чином соблюдением возможной благовидности—отправил его на службу на Юг".
В числе многих ходатаев за юношу-Пушкина, просивших о смягчении его участи и Государя, и Императрицу Марию Фёдоровну, особенно выделяется ходатайство директора Лицея Энгельгардта, к которому разгневанный Государь обратился г разносами о Пушкине.
«Воля Вашего Императорского Величества, – отвечал Энгельгардт Государю: «но вы мне простите, если я позволю себе сказать слово за бывшего моего воспитанника. В нем развить необыкновенный талант г, который требует пощады.
Пушкин теперь уже—краса современной нашей литературы, а впереди еще больше на него надежды…
Ссылка пометь губительно подействовал на пылкий нрав молодого человека. Я думаю, что великодушие Ваше. Государь, лучше вразумил его!"
Источник фото:https://ru.wikipedia.org/wiki/Пушкин, _Александр Сергеевич#/media/Файл: Pushkin_Alexander_by_Sokolov_P..jpg
Есть основание думать, что именно этот разговор способствовал смягчению наказания, наложенного на юношу-поэта…из Министерства Иностранных Дел на службу в Канцелярию Главного Попечителя колонистов Южного Края; выдан проезд, выданный Пушкину, вместе с прогонами из Коллегии Иностранных Дел – помечен 5-м* числом* мая 1820 года- 6-го мая, в самое Вознесенье, Дельвиг и Яковлев проводили лицейского товарища до Царского Села, и здесь простились с ним.
К вечеру – Пушкин уже был в пути в Екатеринославль.»
Тут я вновь должен прервать цитирование вышеназванной биографии, чтобы прямо сказать, что за красивыми словами о молодом и неразумном А. Пушкине и его друзьях увы срыто очень многое из того почему мы с вами уважаемый читатель оценивает того или иного человека с кем нам приходится встречается на жизненном пути.
Поэтому я вновь возвращаюсь к книге «Частная жизнь А. Пушкина»– А. Александрова, чтобы представить на ваш суд подлинные факты обвинений, что были положены в основу решения Императора Александра I о высылке Пушкина из столицы в глухую провинцию которой считалась тогдашняя Бессарабия.
Итак, отрываем книгу и благодаря гению А. Александрова как бы мысленно переносимся в Санкт-Петербург времен А. Пушкина и читаем:
Эпизод №1
«Он (император Александр Первый-автор) уже вспоминал эту историю совсем недавно, когда был на выпускном акте в Царскосельском Лицее.
