скачать книгу бесплатно
Йогиня сидела перед ним в изящной позе с немыслимо завернутыми ногами. Мягкий стул в центре комнаты занимала женщина с темными вьющимися волосами по имени Эллен Кристалл, представленная как человек, ответственный за редактирование одной из книг с его беседами под названием «Мужество оставаться самим собой»[11 - На русском языке опубликована в из-ве «Ганга».]. Нью-Йоркерша представила меня индийской паре с именами Лакшми и Гуха. Она уже немного рассказала мне о них: они питали глубокую привязанность к Юджи и сейчас сидели у его ног, довольные достигнутой целью.
Большую часть времени Нью-Йоркерша что-то печатала на своем ноутбуке за столом напротив него, разговаривала по мобильному телефону или занималась еще какими-то делами; в это время все остальные тихо сидели и внимали главному действующему лицу с неким подобием благоговения, но без лишней серьезности и важности.
В какой-то момент, вспомнив мой прошлый интерес к Джидду Кришнамурти, он повернулся ко мне:
– Вы знаете, что имя Джидду на нашем языке означает «жир»? А Уппалури означает «каменная соль». Это название места, где ее добывают. Я люблю повторять, что эта соль нужна для того, чтобы избавиться от того жира.
Он имел в виду свое имя: Уппалури Гопала.
Я был вынужден рассмеяться, поскольку это было именно то, что произошло со мной. Указывая рукой на присутствие в комнате несуществующего жира, он засмеялся тоже. Глаза его ярко блестели.
Окно напротив дивана выходило на северную часть Седьмой авеню. Он то и дело напоминал нам о том, что любит останавливаться в отеле в одном и том же номере. Предпочтение отдавалось цифре семь или кратной ей. Ему нравилась эта угловая комната номер 2107. В какой-то момент он начал разговор о Будде и о том, каким он был идиотом. Это было что-то новенькое.
– Я называю его «буд-ху», что означает «идиот» на хинди.
Затем ему пришла мысль чем-то поделиться со мной.
– Слушайте-ка! Я хочу вам кое-что показать!
Слегка коснувшись моей руки, с озорной улыбкой он вскочил с дивана и исчез в спальне. Его прикосновение было похоже на дуновение ветерка – прохладное и мимолетное. Пока он отсутствовал, я посмотрел на остальных и заметил, что они улыбаются со знанием дела. Вернувшись с тонкой папкой в руках, Юджи встал прямо передо мной. Он вытащил из папки самый яркий распечатанный на принтере листок и протянул его мне:
– Смотри, вот это мать Будды!
Это был коллаж, составленный из нескольких не слишком художественных картинок. На нем лицо обычной азиатской женщины было прилеплено к телу порнозвезды с задранными вверх ногами, которая находилась в процессе совокупления с белым слоном. Изображение со слоном, несомненно, было выдрано из журнала о природе. Картинка была очень грубой и не допускала никакой двусмысленности. Юджи стоял передо мной, в ожидании реакции рассматривая мое лицо своими ликующими пустыми глазами. Все, что я мог делать, это улыбаться и смеяться, наблюдая абсурдность происходящего. Он напоминал мне школьника на детской площадке, довольного своей проказой. В некотором смысле я был очень рад, потому что никогда по-настоящему не принимал культ Далай-ламы.
– Я отослал эту картинку Далай-ламе в день рождения этого ублюдка Будды. Это изображение его матери, которую имеет белый слон! Так говорится в легенде о матери этого ублюдка, поэтому я послал ее Далай-ламе на день рождения Будды! Его личный секретарь – мой хороший друг.
С энтузиазмом двенадцатилетнего подростка он похвастался:
– Эта сволочь меня не любит!
– Еще бы! – не мог не заметить я.
Меня не столько шокировала картинка, сколько сам факт того, что он с такой гордостью показывал мне эту абсурдную оскорбительную вещь – меньше всего я мог предположить что-либо подобное в первую встречу. Видимо, в последнее время ему понравилось вести себя с людьми вызывающе. В своих книгах он приравнивал логику к фашизму, так что его методы не расходились со словами, это было ясно. Я был в полушаге от того, чтобы узнать разницу между учителем и таким человеком, как он, но я все еще был слишком нацелен на ментальное понимание процесса, мне нужно было нечто, во что я мог бы вонзить клыки своих мозгов. Я просидел еще несколько часов, наслаждаясь абсурдной болтовней и терпеливо ожидая возможности встрять в разговор и спросить что-то осмысленное. Часы шли, лавина слов не прекращалась, и я влез прямо в нее – по крайней мере, попытался:
– Юджи, вы, очевидно, в другом…
Не успел я закончить предложение, он меня тут же прервал:
– Нет, сэр!
Неожиданно он стал очень раздраженным.
– …состоянии, но я…
Он был уже в наклоне вперед с поднятой вверх рукой.
– Ерунда! Все пустые слова и пустые фразы!
– Но…
Он обрубил меня моментально, словно ждал, пока эта глупость выползет из-за своего укрытия в кустах…
– Это не ваш вопрос! Знаете ли вы, сколько людей, переступивших порог моего дома на протяжении многих лет, задают мне одни и те же вопросы?
Я был в шоке, все полетело под откос…
– …Но ваше состояние… это естественное состояние…
Все, забудь. Я совсем растерялся.
– Единственное состояние/штат, в котором я нахожусь, это штат Нью-Йорк.
Он продолжал душить меня словами, и я сидел, как дурак, с так и не заданным вопросом.
Что-то подсказывало мне: «Расслабься, пусть пройдет какое-то время». Разговаривать с этим парнем было все равно что пытаться ухватить отражение в реке. Невозможно.
Наконец на улице стемнело, и я почувствовал, что пришло время прощаться. Я поблагодарил его, он в ответ любезно поблагодарил меня за визит. Я ушел.
Голова моя шла кругом.
Глава 8
Июль 2002
«Мои разговоры с людьми случайны – я действительно имею это в виду – иначе я бы забрался на трибуну. Какой толк забираться на трибуну? Мне это неинтересно. У меня нет никакого послания».
Я не мог поверить, что еду на встречу с Юджи Кришнамурти в то же самое место, где на протяжении стольких лет проводил беседы Джидду Кришнамурти. А еще я не представлял, насколько красива Швейцария. Весь путь до Гштаада, куда я добирался поездом и на машине, занял три часа. Город находился по соседству с Сааненом – местом, где в 1967 году Юджи слушал ту лекцию Джидду Кришнамурти. Дорога на поезде была похожа на путешествие по сказочной открыточной стране.
Нью-Йоркерша и Гуха подобрали меня в соседней деревне и отвезли к Юджи в шале, расположенное рядом с открытым полем и коровником, полным швейцарских коров.
Выйдя из автомобиля, я оказался под чистым летним голубым небом с плывущими по нему через Альпы пушистыми облаками. Женщины провели меня по витой цементной лестнице в подвальное помещение дома. Дверь открылась, и я оказался в большой комнате, заполненной людьми, сидящими кто на чем. В противоположном конце комнаты сидел и что-то говорил Юджи. Увидев меня, он воскликнул:
– Что? Ты? Что ты здесь делаешь?
Я почувствовал себя неловко.
– Просто заглянул в гости.
– Не говорите, что время чудес прошло!
Одетый в рубашку кремового цвета и отглаженные брюки, с босыми ногами, стоящими на каком-то пуфике, он вскинул руки с притворным удивлением.
– Что с тобой? Зачем ты проделал весь этот путь?
– Здравствуйте. Как дела, сэр?
– Отлично! Сижу разговариваю с народом. А с тобой что случилось?
Мне нечего было сказать в ответ.
– Ну давай заходи, мы тут болтаем о всякой ерунде.
Йогиня сидела перед Юджи в кресле. На ручке кресла расположился высокий человек, и я машинально отметил, что его рука лежит на спинке кресла. Она помахала мне рукой, я ответил и быстро перевел взгляд снова на Юджи.
Остальные бросили на меня короткий взгляд и вернулись к главному развлечению. Вид собравшихся в дальней части комнаты напомнил мне мотыльков, собравшихся вокруг источника света. Занавес за креслом Юджи скрывал идущие по стене водопроводные трубы. Если где-то наверху открывали кран с водой или спускали бачок унитаза, комната наполнялась характерным музыкальным шумом. Рядом с креслом, под единственным окном в этом подвале, стоял диван. В течение дня крошечный луч света перемещался по дивану как по солнечным часам. Люди ужасно мучились, пытаясь одновременно впустить в подвал глоток свежего воздуха и в то же время блокировать доступ солнечного света. Причиной такой предосторожности было замечание Юджи по поводу свежести чего бы то ни было.
«Свежий воздух – это чувственное удовольствие! Этому телу не нужен свежий воздух. Вы все зависимы от идеи о здоровье и свежем воздухе. Свежий воздух, свежая еда; все эти идеи вложены в вас этими ублюдками. Вы все хотите быть здоровыми. Вы едите идеи и носите лейблы! Я ем только консервированную пищу, а для вегетарианцев скажу – я никогда не ем овощи! Я не такой, как вы, люди! Посмотрите на меня. Мне восемьдесят пять лет по индийскому календарю, идет восемьдесят шестой, как говорится. А вам, людям, всем хочется думать, что вы мо-о-о-о-лоды!»
Его рассуждения о несоответствии индийских, тибетских и «грязных западных» календарей были забавными. Беседа шла таким образом, что можно было вклиниться в любой момент. Он говорил утверждениями, не заботясь ни о продолжении мысли, ни о связи мыслей между собой. Он рассказал историю о человеке, специально приехавшем из далекой Бразилии для встречи с ним и страшно разочаровавшегося в Юджи после того, как тот весь день проговорил об экономике. Человек ушел в гневе (Юджи любил рассказывать о тех, кто «уходил в гневе»), но вернулся на следующий день и остался еще на несколько недель, несмотря на первоначальный «гнев» из-за разговоров о мирских, а не духовных вещах.
Все это напоминало прошлую встречу в Нью-Йорке, и я действительно периодически задавался вопросом, зачем я, как он выразился, проделал «весь этот путь». Однако вскоре мне стало понятно, что меня это гипнотизирует, наполняет энергией, заставляет скучать и интригует снова и снова.
Аудитория состояла из разного рода мужчин и женщин преимущественно европейской внешности. На диване перед Юджи сидели двое – явно американцы: крупный мужчина средних лет с темными кругами под глазами и женщина с отсутствующим взглядом. Они казались полностью погруженными в присутствие Юджи. Рэй и Шарон руководили нью-эйджевской церковью на Среднем Западе и тратили немыслимые суммы денег, чтобы повидаться с ним, как только предоставлялась возможность. Дочь Шарон Синди пребывала в таком же оцепенении, как и они.
В тот день он говорил о своем заклятом враге Джидду Кришнамурти. До сих пор не знаю, кто оказался в этой долине первым: Юджи или Джидду…
– Я никогда не видел этого грязного ублюдка после нашей последней встречи в Уимблдоне в 1960 году! Он сам пригласил меня, этот грязный ублюдок. У него хватило наглости спросить: «Почему вы отошли от вашей семьи, сэр?» – Подражая старику, Юджи произнес слова с преувеличенным британским акцентом. – Я даже не хотел его видеть! Это он меня позвал. Он сидел там и гладил кошку. Вы ведь знаете, он любил кошек. Он спросил меня: «Вы любите домашних животных, сэр?» И я ответил ему: «Я не люблю даже человеческих животных!» Можете себе представить?
Все засмеялись.
– Ничего себе! – откинувшись на спинку дивана, произнес преподобный Рэй. Не отрываясь, он смотрел в глаза Юджи, точно собираясь найти в них золото, а нога его от радости дергалась.
Обращаясь к нему, Юджи продолжал:
– Я сказал: «Я не хочу больше никогда вас видеть!» – и вышел. Знаете, что он сделал? Он попытался обнять меня! Я не спросил его тогда, но если бы это случилось сейчас, я бы сказал: «Кришнаджи, у вас что, гомосексуальные наклонности?» Представляете? Тот еще ублюдок!
– Ну дает!
Этот театр о Джидду Кришнамурти был мне особенно интересен. Тот факт, что я оказался в долине, о которой читал так давно, удивлял меня невероятно. Когда-то я об этом и не мечтал, а теперь вот находился рядом с человеком, который не только знал Джидду Кришнамурти, но, казалось, смог проглотить существенное, а ненужный остаток выплюнуть. Я знал все истории, про которые он говорил. Я сидел рядом с молодым индийцем по имени Нарендра из нью-йоркского отеля. Нарендре понадобилось поехать в город, чтобы отправить электронную почту. Заметив его отсутствие, Юджи спросил меня со своего места:
– Где твой друг?
Было приятно, что он обратился ко мне.
– Он поехал в город отправить почту.
– А, понятно.
Пока Нарендра отсутствовал, я поговорил с сидевшей неподалеку французской парой. Они, казалось, были немного встревожены тем, что происходит, или… не происходит. От них первых я узнал о том, что Юджи больше «не говорит». Судя по их словам, он перестал вести серьезные разговоры, заменив их бесконечной болтовней о деньгах с любым, кто был готов его слушать. Я читал его книги и знал, что он был способен на «серьезные» беседы, и не мог представить, что такой человек мог когда-либо потерять «это», чем бы оно ни было.
Сейчас его манера разговора создавала ощущение, что он даже не подозревал о вашем существовании. Казалось, большую часть времени он был погружен в свои истории, но при этом в его голосе слышалась некая отрешенность. Вскоре я понял, что он четко отслеживает приходы и уходы всех посетителей. Если вдруг меня не было в комнате, а потом при входе я сталкивался с Нарендрой, он обычно говорил мне: «Юджи искал тебя».
Это льстило. Как будто твое отсутствие что-то для него значило.
В какой-то момент возникло обсуждение термина «духовная кома», придуманного молодой женщиной, пришедшей, видимо, вместе с американской парой, которая сидела перед Юджи. Дело в том, что одни люди в присутствии Юджи, казалось, впадали в сонное состояние, а другие неотрывно смотрели на него глазами, полными экстатического огня.
– Не называйте это энергией! Духовная кома! – говорил он, указывая на кого-нибудь, кто клевал носом. Он всегда говорил о духовной коме только в шутку, но я заметил, что в его присутствии что-то заставляло людей выглядеть моложе и спокойней. Я обратил на это внимание, когда мы оказались за пределами комнаты: умиротворенные и безмятежные, почти парящие в его присутствии люди вдруг оказывались плотно заземленными. Он же упорно твердил, что ничего необычного не происходит.
– Нет такого понятия, как дух. «Дух» – это латинское слово, означающее дыхание. Вот и все. Никакого отношения к вашей духовной чепухе он не имеет! Никто не был настоящим! Они все были преступниками, они обманывали себя и обманули всех вас. Не говорите мне о медитации! Я всем этим занимался. И ничего. Гоните их взашей, убейте этих ублюдков!
За этим комментарием обычно следовало предупреждение:
– Любой, кто занимается этим всерьез, в конечном итоге будет распевать веселые песенки Луни Тюнз в дурдоме или покончит жизнь самоубийством. Что и произошло со многими из ваших святых!
Мне нравилась его ссылка на мультфильмы. В памяти сразу всплывало описание одного его ощущения, которое он заметил после катастрофы: когда он лежал в кровати, его тело казалось ему мультяшным персонажем из «Тома и Джерри», по которому проехался паровой каток.
Что касается многих его комментариев, было бы заблуждением считать, что вы правильно понимаете его мысль. В этом отношении всегда приходилось быть начеку. Например, он мог заявить о своем желании отослать вас прочь из дома или нежелании разговаривать, но если вы выходили из комнаты, он хотел знать, куда вы пошли, что делаете и зачем. А по возвращении приветствовал вас взмахом руки и дружелюбным: «Где вы были? Что видели?»
Я обнаружил, что незамеченным можно было выйти из комнаты лишь тогда, когда его внимание было занято чем-то еще. Юджи был настолько поглощен предметом своего наблюдения – независимо от его содержания, что если человек в другом конце комнаты вставал, то он, полностью поглощенный своим объектом, мог не заметить движения. А потом он вскидывался, как потерявший игрушку ребенок:
– Где этот парень?
Каким-то образом кто-нибудь всегда знал, о ком идет речь.
– О, я думаю, он ушел.
– А куда он пошел?
В то лето Юджи впервые позволил столь большому количеству людей принимать пищу вместе с ним. Он неоднократно повторял, что ему ненавистна идея ашрама, видимо, предполагающая необходимость есть в присутствии большой компании людей. В прежние годы встречи с людьми проходили у него с десяти утра до полудня и затем с четырех до шести в послеобеденное время. Теперь он был доступен в течение всего дня – с шести утра до восьми – девяти вечера. Во второй половине дня, около трех часов, устраивали перерыв на кофе – он называл его полдником.
Помимо некоторого количества «вдов Джидду Кришнамурти» среди посетителей было немало тех, кого Юджи называл «вдовами Раджниша». И если Джидду Кришнамурти он считал «величайшим мошенником XX века», то бывшего гуру по имени Раджниш он называл «величайшим сутенером XX века», поскольку «он брал деньги у мальчиков и девочек и все-е-е их оставлял себе!»
Практически о каждом участнике духовного шоу-бизнеса он мог сказать что-нибудь гадкое. Вдохновленный Раджнишем, известным также как Ошо, он в те дни часто говорил о традиции святых людей брать другие имена: «Только преступники и святые меняют имена. Я бы предпочел быть аферистом, нежели богочеловеком».
Несмотря на то что он производил впечатление старого доброго знакомого, было в нем что-то, что создавало между ним и вами определенную дистанцию. В комнате царила доброжелательная атмосфера, но все внимание людей было полностью занято Юджи. Разговаривая с конкретным человеком, он словно обращался через него ко всем остальным. Его пустотность создавала эффект вакуума там, где вас привлекали его движения или направленный в никуда бесконечно долгий взгляд светло-серых глаз.
Его посетители представляли собой постоянно меняющийся микрокосм мира с его представителями из Европы, Ближнего Востока, Азии, Южной Америки и русскими. Тут были и мусульмане, и иудеи, и индуисты во всем своем многообразии, буддисты, христиане всех сортов и, конечно, бывшие последователи современных религиозных учителей и гуру. Казалось, у каждого была своя история, связанная либо с Шри Бхагаваном Раджнишем, иначе – Ошо, либо с Саи Бабой, либо с Бабой Да Фри Джоном, либо Эндрю Коэном, ну и, конечно, Джидду Кришнамурти. Люди были самых разных профессий и возрастов, были среди них и безработные, и очень состоятельные люди.
Многие годы он поддерживал тесные дружеские отношения с гетеросексуалами, гомосексуалистами, бисексуалами и транссексуалами. Он, казалось, действительно не обращал внимания на сексуальные предпочтения, цитируя по этому поводу Кристину Йоргенсон – первую знаменитость, изменившую пол: «Пол в вашей голове, а не теле. Не поймите меня неправильно! Я не против!» Он так очаровательно тянул слово «не про-о-о-тив». Обычно после этого он продолжал: «Секс и войны исходят из одного источника. Это ваше «Я так люблю тебя, моя дорогая!» не стоит ничего. Если вы не получаете от отношений того, что ждете, что происходит? Они превращаются в ненависть. Любовь – это слово из четырех букв!»
Затем он мог продолжить: «Все мои отношения строятся на одном: что я от них получу?» Этим он забивал последний гвоздь в крышку гроба романтической любви.
О физических аспектах любви он делал незабываемые заявления: «Все дырки одинаковы. Вначале может быть и туго, но с течением времени ослабнет».
Очень сентиментально.
Конечно же, наше представление о том, что для любви нужны двое, основывается на идее разделенности и означает конфликт. Не раз и не два я убеждался в этом на собственном опыте.
Его аудитория отличалась от других: каждый из его посетителей уже имел дело с какой-либо духовной практикой. Едва ли в окружении Юджи мог задержаться человек, прежде не выполнявший никакого «домашнего задания» – как называл практику, или садхану, Юджи. А те, кто занимался практиками серьезно, просто не могли «отмести его в сторону». Вещи, о которых он говорил, не казались слишком абсурдными, если человек уже потерся какое-то время в духовном театре.
Людей привлекало к нему качество его компании. Язык, которым он выражался, продать было невозможно. Он перестал следить за своей речью, отвергая саму идею о том, что произошедшее с ним можно получить в результате обучения. Случившееся не имело причины. Это очень трудно объяснить, поскольку для него это было способом существования, а для всех остальных – идеей.
По этому поводу он обычно вспоминал классическое индийское философское выражение «Нет дыма без огня» и спрашивал: «Почему нужно связывать эти два события? Каждое из них существует само по себе».
На интуитивном уровне мы понимали, что наблюдение за человеком, за его манерой общения с другими людьми, его поведением учило нас многому – может быть, это было единственное, что могло нас научить. Причина, по которой его речь была столь абсурдной, заключалась в том, что он относился к логике, как к фашизму, – и он действовал так быстро, что язык за ним не успевал. Он сам описывал этот феномен как запаздывание звука в фильме. Точно так же его действия шли впереди его слов. Одним из его любимых наказов водителям было: «Смотрите глазами, а не головой!» Объектив камеры не знает, на что он смотрит, он просто передает изображение, не нуждаясь в ярлыках.
«Вы, люди, просто боитесь признать тот факт, что вы – машина, вот и все».
