Сборник Литклуба Трудовая – 2019. Третья часть

Сборник Литклуба Трудовая – 2019

Третья часть

Редактор Владимир Борисович Броудо

ISBN 978-5-4496-9762-2 (т. 3)

ISBN 978-5-4493-9986-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Наш литературно-поэтический клуб «Литклуб Трудовая» в составе инициативной группы в 2018 году стал Лауреатом Премии Губернатора Московской области А. Ю. Воробьёва. Поздравляем с этим знаменательным событием всех авторов клуба и наших дорогих читателей!

Анатолий Рыжик

7-й зенитно-ракетный дивизион

Отрывки из повести «Жизнь в зелёном мундире»

Из воспоминаний офицера -ветерана Войск ПВО страны

Дорога в Череповец, поиск воинской части, посвящение в гвардию и езда на корточках в кузове машины меня вымотали. Поэтому, когда мы прибыли после 21.00 в дивизион у меня появились мысли об отдыхе. Я предположил, что будут проблемы с организацией моего размещения – время позднее, никого не найдёшь. «Ничего страшного» – подумал я – «переночую в какой-нибудь каптёрке»

Находясь в бригаде, я узнал, что командир дивизиона майор Моисеев – пьяница, что пьёт он как свинья, а его за это не могут выгнать из армии, потому что он имеет высоких покровителей.

Дошло до того что, будучи в Череповце, он напился и валялся на улице, пока милиция не забрала его в вытрезвитель. Там у него началась белая горячка и из вытрезвителя его переправили в госпиталь на излечение.

Всё это происходило совсем недавно, поэтому Моисеев сейчас находится в госпитале. Ещё мне рассказали о том, Моисеев заговаривается, называя себя князем Жаровским (производная от названия деревни Жары, из пяти домов, рядом с которой расположен дивизион).

Узнал я и то, что дивизион считается ссылкой, в штате большой некомплект, как офицеров, так и сверхсрочников.

В дивизионе никто не хочет служить, а младшее звено офицерского состава – почти все двухгодичники – студенты. В такой ситуации, думая о ночлеге мне ничего хорошего ожидать, не приходилось. Подумал: хотя бы каптёрка, в которой придётся ночевать, была не очень грязной…

Машина остановилась на КПП. Оттуда Скрипкин позвонил начальнику штаба дивизиона – доложил о приезде. Оказалось, что рабочий день не закончен, идёт совещание офицерского состава и все находятся в классе учебного корпуса.

После доклада Скрипкин сообщил мне: «Нас ждут»

По дороге в учебный корпус я увидел тусклый пейзаж жилой территории дивизиона с деревянными постройками. Несмотря на то, что мы шли в полутьме, Скрипкин не терял времени – вводил меня в курс жизни дивизиона. Он рассказал, что есть и каменные здания на хозяйственной территории, это котельная и баня. Казарма, классы, склады, водокачка, навесы, свинарник – старые деревянные постройки. Жилой городок (ДОСы – дома офицерского состава) находится за КПП. Это четыре одноэтажных сборно-щитовых жилых дома. Они с такими дефектами, что их прозвали сборно—щелевыми. В домах очень плотно размещены офицеры и сверхсрочники с семьями. Туалеты находятся на улице, поэтому зимой, когда морозы доходят до минус пятидесяти, народ, снимая штаны мёрзнет. Вода берётся в колодце, который редко, но перемерзает. Отопление домов осуществляется дровами, которые готовят себе на зиму сами проживающие. Заготовку леса проводят силами дивизиона сообща, а колет дрова каждый сам себе как может. Попросту говоря, совершается военное офицерское троеборье: вода – дрова – помойка. Помещения дивизиона и жилые дома давно не ремонтировались. Со всех сторон они продуваются ветром и по ним шныряет бесчисленное количество огромных крыс.

Детей офицеров (школьников) доставляют за пять километров в деревню Воронино – там находится ближайшая школа. Возят их на машине без кузова – ракетном сидельном тягаче. В кабине по трое – четверо детишек.

В деревенской школе учеников и учителей не хватает, поэтому с первого по пятый класс занятия проводит один учитель, а все ученики находятся в одном помещении. Это всё Скрипкин успел мне рассказать по дороге в класс, где нас ждали. Информацию Борис «вываливал» на меня, не жалуясь на судьбу, а, просто констатируя реалии понимая, что такая участь уготована и мне. Я даже заметил в его рассказе некую гордость за себя: мол, условия дрянь, а я в таковых уже семнадцать существую!

Честно говоря, меня его повествование мало волновало и уж совсем не пугало: Анне ещё год учиться в Минске. Я выдержу, а там глядишь – что-нибудь придумаю. Не так страшен чёрт, как его малюют!

Сейчас меня больше интересовал вопрос: как встретит молодого лейтенанта коллектив?

И он встретил меня смешками и шуточками…

Только мы вошли в класс, я сразу же почувствовал, как неестественно смотрелась моя парадная, цвета морской волны форма в этих условиях! (Отсюда смешки и шуточки). Как я потом узнал, многие из офицеров парадную форму даже не получали (для чего она здесь?), считая денежную компенсацию за неё более целесообразной и необходимой. Скрипкин доложил начальнику штаба:

– «Товарищ майор! Старший лейтенант Скрипкин из штаба бригады прибыл. Задачи, поставленные выполнил. Привез с собой лейтенанта на должность заместителя командира батареи»

Перешёптывание и шуточки среди офицеров сразу же смолкли, а начальник штаба опешил: – «Может, ты и на мою должность кого-нибудь привёз? Ты, наверное, Скрипкин уже дербалызнуть успел. Капитан Курский только что ушёл в отпуск после боевых действий во Вьетнаме, а ты его сразу же куда-то запихнул. Я с подполковником Араловым в обед по телефону говорил – даже намёков с его стороны на перемещения не было!» – «Забыл Аралов Вам сказать, а я никого и никуда не пихал. Капитана Курского поставят комбатом в другой дивизион. Аралов сказал, что ему некуда деться – лейтенант на капитанскую должность приказом Министра Обороны назначен. Он Минское ВИЗРУ закончил» – доложил Скрипкин. – «Ну, это совсем другое дело раз Курский пошел на повышение!

Тогда жаль, что ты на моё место никого не привёз!» – вздохнул начальник штаба и, уже обращаясь ко мне: – «Мы сейчас товарищ лейтенант, готовимся к прилёту командира корпуса ПВО генерала Кабишева – летчика, Героя Советского Союза. Не путайте его только с Карбышевым – того немцы убили, а этот прилетает с комиссией, чтобы нас „убить“, а точнее разорвать нам жопу немецким знаком! Уже трижды за этот год наш дивизион признавался не боеготовым!

Для его приезда мы готовим вертолётную площадку на послезавтра. У Вас есть время войти в курс дел. Батарею будет представлять командир – капитан Сергиенко, а Вы как инженер проведёте подготовку

аппаратной и приемо-передающей систем. А то эти „пиджаки – интеллигенты“ – он указал на группу отдельно сидящих лейтенантов – вечно чего-нибудь отмочат. Студенты – что и говорить!»

И уже перейдя на устало-добродушный тон, начальник штаба закончил: – «Ладно, товарищи офицеры, совещание будем заканчивать. Сейчас лейтенант…, как Вас? Рыжик… расскажет о себе»

Я доложил свою автобиографию, которая умещалась на половине страницы. Докладывал минуту. – «Какие вопросы к лейтенанту?» – спросил начальник штаба.

– «Никаких!» – бодро и за всех присутствующих ответил Скрипкин – «тем более что товарищ привёз вступительные…»

В класс солдат принёс «Солнцедар». Собрание ожило. Начальник продовольственного склада молниеносно засервировал столы эмалированными кружками, доставил хлеба и консервов. С полным соблюдением субординации и чиноуважения, с короткими тостами командного состава дивизиона, ящик «Солнцедара» был опустошён за полчаса. Я только успел спросить у начальника штаба, где мне можно разместиться, сначала хотя бы на ночлег. – «Завтракать будете в солдатской столовой. Дежурному скажете, что я приказал Вам снять пробу. Скрипкин Вас привёз – у него и заночуете, а завтра выйдет на службу командир дивизиона – майор Моисеев – ему представитесь, и он Вас определит».

Скрипкин попытался возразить: – «У меня ночевать негде – две комнаты, жена, дети. Куда положить?». – «Хочешь, чтобы я посоветовал его положить с твоей женой?» – спросил Бориса начальник штаба. Скрипкин такого совета не хотел.

Первый день службы

На следующий день с утра я пошёл позавтракать в солдатскую столовую – «снять пробу». Затем проследовал на развод личного состава по местам работ. Проводил его начальник штаба майор Агеенков. Первое, что он сделал – представил меня всему личному составу дивизиона, после чего я занял своё место в строю. Организация развода и поведение на нём личного состава мне не понравились: много говорильни, нет постановки конкретных задач наблюдаются пререкания и разговоры в строю. В училище было не так. Конечно, я знал, что будет не так, но и не думал, что так плохо. После развода майор Агеенков сказал мне, чтобы я представился командиру дивизиона – тот прибыл из госпиталя и находится в своём кабинете. Постучавшись, со словами «Разрешите войти?», я вошёл в маленький кабинет, в котором стоял один письменный стол и было одно маленькое окно. Помещение было шириной с окно и настолько маленькое, что казалось, будь здесь детский горшок, то он наверняка был бы внутрь ручкой. За столом, спиной ко мне смотря в окно, подперев голову, сидел, очевидно, командир дивизиона, очевидно майор. Меня смутило то обстоятельство, что на одном погоне была майорская звезда, а на другом нет. На мой «вход» никакой реакции. Минута, три, пять…

Я решил – надо представляться. Доложил: – «Товарищ майор! Лейтенант Рыжик прибыл для дальнейшего прохождения службы!»

В ответ – молчок. Стою, жду. После затянувшейся паузы, не поворачиваясь ко мне: – «Говоришь, служить прибыл? Так иди, служи!»

Я опешил от такой встречи, но мне надо было определяться с моим размещением и приёмом должности. Решил спросить:

– «Товарищ майор! Разрешите вопрос?». А в ответ: – «Вопросы здесь задаю я! Ты знаешь кто я?». – «Знаю. Командир дивизиона майор Моисеев». – «Не хрена ты не знаешь! Я князь Жаровский! Понял?» – «Так точно. Понял». – «Ну, тогда иди, служи лейтенант». Расстроенный я зашел к начальнику штаба Агеенкову, доложил, как прошло представление в должности. Тот не удивился. Агеенков -участник Парада Победы, знаменосец, кидавший знамена гитлеровской Германии к подножью Мавзолея Ленина был готов ко всему. Даже к тому, что им командует больной идиот. А вот меня в те времена эта несправедливая «кадровая смесь» самодуров – алкоголиков и участников Великой Отечественной войны меня просто поразила. Причём значительно больше, чем плохие условия жизни в дивизионе. Это был первый урок несправедливости кадровой политики в армии, но увы – далеко не последний. По ходу моей службы известное выражение: «кадры решают всё» трансформировалось в другие: «В кадрах – решают всё».

«Кадры – решают и всё». «Кадры – решились на всё». Начальник штаба майор Агеенков был ровесником моего Папы. Пройдя фронт, он дослуживал до пенсии в дивизионе, не имея квартиры в городе. Как и все прочие Агеенков проживал с большой семьёй в лесу и имел только то жильё, что было предоставлено здесь – в сборно—щелевом сарае, называемом ДОСом.

А вот командиру дивизиона майору Моисееву было около тридцати лет, но он имел «мохнатую лапу» и квартиру в городе. Поражала несправедливость: будучи пьяницей и плевательски относясь к службе, Моисеев мог командовать такими заслуженными людьми как Агеенков. В течение дня я скитался в неопределённости, но, в конце концов, было принято решение поместить меня в общежитие для лейтенантов-двухгодичников. Там я буду до того времени, пока капитан Курский не переедет и не освободит положенную мне штатно-должностную служебную квартиру.

То, что мне такая квартира положена по штату была единственно хорошая новость с момента моего приезда. Определили моё жильё к вечеру, а утром так и не зная, где буду сегодня ночевать, я отправился на позицию ЗРК С-75В. Отправился «как инженер» проводить подготовку техники к прилёту командира 3-го Корпуса ПВО Героя Советского Союза генерал-майора Кабишева и следовавшей с ним комиссии. Придя на позицию ЗРК, я долго не мог понять, что я должен делать. Все занимались своим делом, всё светилось и мигало каскадом разноцветных лампочек. Стоял гул вентиляторов охлаждения аппаратуры, который периодически прерывался командами по громкоговорящей связи (ГГС):

– «Кабина У – дайте РК!» – «Кабина А – срыв АС!» – «Кабина П – БАПК не держит!» – «Кабина РВ – смотрите за напряжением». Тёмный лес, да и только! Однако увиденного я совсем не испугался.

Более того, подумал: хорошо, что в училище мало занимался изучением техники. Те, кто много сидел за схемами теряли время зря. Невозможно всё это действо изучить по схемам, в классе. Надо окунуться с головой в эту обстановку, жить в ней и понимать её и только потом углублять свои знания по принципиальным схемам. Я уже твёрдо знал, что я ничего не знаю. Найдя командира батареи капитана Сергиенко, спросил какие мои действия. Тот ответил: – «Самый сложный участок в Вашем подразделении приёмопередающая кабина. Настройку аппаратуры в ней проводит техник кабины старший лейтенант Гусев. Грамотный, но нервный офицер. Идите туда».

Кабина П это приемо-передающая система ЗРК с пятью антеннами, две из которых весят по две с лишним тонны. Стоит она на возвышенности – на месте постоянной дислокации это насыпная гора. Кабина весом 14 тонн вращается по кругу, вправо, влево. Туда куда её поворачивает из кабины управления (У) маленьким колесом штурвала офицер, производящий поиск цели в воздушном пространстве. Передатчики кабины П посылают на сверхвысокой частоте импульсы мощностью 1 мегаватт. Такое облучение очень вредно для всего живого, поэтому никто из офицеров не хотел работать в кабине П. Взобравшись на гору, я никак не мог попасть в эту пакостную «избушку на курьих ножках». Вывешенная на домкратах вместе с колёсами она находилась на уровне полутора метров от земли и постоянно вращалась.

Дверь в неё закрыта, рев моторов сканеров – не докричишься. Тем не менее каким-то образом я умудрился во время паузы вращения «впихнуться» в неё. Места внутри не было. Площадь пола (2кв. м.) была завалена запасными частями и схемами. Старший лейтенант Гусев, двухметрового роста, сложившись пополам (высота внутри кабины 1м.60см) что-то крутил внутри рычащих шкафов с аппаратурой. Он прокричал, перекрикивая гул сканеров: – «Ты чего припёрся? Места внизу, что ли мало? Здесь и без тебя тесно. Я тут даже один задыхаюсь!»

Я возразил, что имею задачу от комбата – контроль над его работой, но хочу посмотреть и поучиться. Гусев продолжал ворчать, а я сел на пол, на задницу, потому что стоять не представлялось возможным. Через полчаса у меня затекли ноги и начало подташнивать. Что и для чего делал Гусев – я не понимал. Он мне не рассказывал, а если бы и рассказывал, то я бы всё равно не услышал. Прокричав Гусеву:

– «Пойду, посмотрю, как дела в кабине А» (аппаратной), я вывалился на улицу. Настроения никакого. Как контролировать подчинённых и учить их, если сам ничего не умеешь? Звание есть. Должность (некоторые по семнадцать лет её ждут) тоже есть.

А что и как дальше?

Всё больше и больше я начинал понимать, в какой ситуации оказался….

В кабине А было намного тише. Расчёт – три офицера и один старшина, работал в сравнительно комфортных условиях.

Старший лейтенант мне доложил: «Товарищ лейтенант! В аппаратной кабине проводятся регламентные работы. Старший техник системы – старший лейтенант Саяпин».

Я поздоровался: «Здравствуйте. Вы, наверное, один кадровый офицер в аппаратной. На какой системе работаете?».

– «Так точно, кадровый. Работаю на системе селекции движущихся целей (СДЦ) уже три года». – «Отлично. Мы в училище эту систему мало изучали – слукавил я – поэтому поучусь у Вас, а Вы по мере возможности рассказывайте мне о ней. Только так, чтобы это не повредило регламентным работам» Первый рабочий день закончился у меня, как и у всех – после часа ночи, проведением контроля функционирования на станции наведения ракет (КФС). Контроль не прошёл «как надо», но не из-за техники, входящей в подчиненное мне подразделение, а по вине кабины управления. Были какие-то сбои, и часть офицеров продолжила настройку аппаратуры. Командир батареи капитан Сергиенко разрешил мне и моим подчинённым идти отдыхать: – «Нечего здесь торчать. Вы идите, но в семь утра всем быть здесь. Будем встречать комиссию»

Сам комбат Сергиенко, оставив на рабочих местах необходимый расчет, продолжил руководить настроечными работами.

Первая проверка

Сирена взвыла в пять утра, не давая осознавать ничего кроме понятия: срочно быть на своем месте в боевом расчёте. Я прибыл в кабину А (аппаратную). Дежурной сменой сокращённого боевого расчёта проводился КФС. Не выспавшиеся, небритые, хмурые лица расчёта давали мне представление о том, как выгляжу я. «Мало того, что не выспались, так ещё и не пожрем до приезда комиссии» вздохнул кто-то.

КФС прошёл нормально, но станцию не выключили, а началась боевая работа. Очевидно, тревога была упреждающей приезд комиссии и объявлена с командного пункта бригады. В кабине «У» боевой расчет вёл так называемую боевую работу, а задача моего расчёта заключалась в том, чтобы следить за исправностью аппаратуры. Следили условно. Потому, что, опёршись на гудящие, железные шкафы своих систем, все офицеры-техники дремали.

Сидим на местах час, второй…. Спрашиваю у Саяпина: – «Как долго могут длиться такие посиделки?» – «Обычно весь день, а то и ночь» – «Тогда давайте продолжим вчерашние занятия. Хоть польза будет»

Систему СДЦ я изучал до самого обеда, а только мы собрались поочерёдно отобедать, как по ГГС объявили: вертолет с командиром 3-го корпуса ПВО генерал-майором Кабишевым приземлился на вертолётную площадку дивизиона.

Мне не повезло – командование корпуса на второй день моего пребывания в войсках удостоит меня посещением. Я ещё плохо понимал структуру частей, поэтому Саяпин объяснил мне, что наш дивизион входит в состав 79-й Гвардейской зенитно-ракетная бригады, а она в свою очередь входит в 3-й корпус ПВО. Штаб корпуса находится в Ярославле, а сам корпус расположен аж в шести областях!

Позже я узнал, что в состав 3-го корпуса ПВО входят: – Девять полков ЗРВ Ярославский, Костромской, Вологодский, Переславль-Залесский, Рыбинский, Кимрский, Уйтинский, Верхневольский, Котлаский и 79-я Череповецкая Гвардейская зенитно-ракетная бригада.

– Четыре авиационных полка.

– Бригада и полк радиотехнических войск (РТВ). – Ряд батальонов обеспечения. Повторно взвыла сирена. От одного состояния «тревога» мы переходили в другое ещё более «тревожное». Без перерыва на обед.

Было понятно, эту команду (не зная о предыдущей) дал прилетевший Комкор.

Через несколько минут кабина «А» заполнилась подполковниками и полковниками. Началась проверка боевой готовности техники. Боевая работа и опрос личного состава по технической, специальной, разведывательной, противохимической и тактической подготовкам. Спрашивали и меня. Свой ответ я начинал со слов:

– «Прибыл для прохождения службы позавчера…». Но это никого не останавливало и даже не смягчало.

Мне показалось, что скорее наоборот, подзадоривало показать лейтенанту, что он «зелен» и совсем мало знает. Вот это я знал и без них…

«Живодёрня» закончилась к 23 часам. По ГГС прозвучала команда: строится на плацу. На улице я увидел, что майора Моисеева не было, построением руководил начальник штаба. Появился Командир корпуса со следовавшей за ним комиссией. Агеенков подал команду и доложил:

– «Товарищ генерал-майор личный состав 7-го ЗРДН по Вашему приказанию построен!»

Строевой плац, где происходило построение, находился возле казармы. Освещён был он плохо, но было видно: у стоящего перед строем генерала Кабишева глаза метали молнии. Офицеры штаба корпуса приступили к подведению итогов, и чем дольше они говорили, тем больше хмурился Комкор. Когда прозвучал последний доклад, мы поняли – ничего хорошего ждать не приходится. Генерал подал команду остаться офицерам, остальной расчёт отправил в казарму.

Затянувшуюся из-за перестроения паузу Комкор разрубил восклицанием: – «Какого чёрта Вам платят денежное содержание?»

Затем перешёл на злобный рокот:

– «Вы работаете на Пентагон, там и получайте зарплату… Больше вреда, чем ваш дивизион, нашему 3-му корпусу никто не причинял…. А где этот Ваш… как его… князь Жаровский? Скотина…. Опять спрятался? Всё равно я добьюсь, чтобы его сняли с должности!»

Минут пятнадцать разъярённый генерал уничижал всех и вся. Закончив речь обещанием массовых репрессий, Комкор повернулся и, не попрощавшись, пошел к вертолётной площадке. Сделав несколько шагов, вдруг повернулся и пошёл обратно к строю.

Все от напряжения словно одеревенели: что ещё ему надо?

Мы стояли одной шеренгой. Генерал провел глазами вдоль неё, увидел меня и подошёл. Протянул мне руку: – «До свидания лейтенант!»

Сказать, что все ошалели от такого оборота событий – ничего не сказать. Я тоже не понимал, чем заслужил такую честь. Вроде на проверке не очень отличился… – «До свидания товарищ генерал-майор!»

Комкор пошёл к самолёту, но, сделав несколько шагов, опять обернулся: – «Не понимаете, почему попрощался только с одним лейтенантом? Да только потому, что Вы все вредители, а он за один день своей службы ещё не успел сильно напакостить боевой готовности дивизиона!»

Сказав это, генерал уже безвозвратно пошёл в ночь. К вертолетной площадке.

Первое учение

Наступала зима. Грязь на улице превратилась в надолбы типа сталагмитов. Территория вокруг дивизиона и дорога в Череповец слилась в сплошной лунный ландшафт. Дивизион готовился к учениям со сменой позиции. Это сложное дело: расчёт должен был свернуть ЗРК и, передислоцировав на вновь выбранную позицию, ввести его в боевое положение. Более детально это выглядит так. Необходимо снять со стоящей на горке кабины «П» антенны (конечно краном), сделать демонтаж волноводов и скатить её вниз. Снять ракеты с пусковых установок (каждая ПУ весит 14 тонн) и перевести всё в походное положение (готовность к маршу). Выкатить из капониров (предварительно отсоединив все кабели) кабины ЗРК и дизельные электростанции весом до 17 тонн. Составить колонну и совершить марш на новое место дислокации.

На новой позиции всё сделать в обратном порядке: развернуть ЗРК, подготовить его к боевым действиям и отразить авиационный удар «противника».

Эта основная задача. После её выполнения опять свернуть ЗРК, вернуться на место постоянной дислокации, расставить по местам и развернув привести комплекс в боеготовое состояние.

Учение планировалось на февраль – лютый месяц по меркам Белоруссии и очень «холодно—вьюжный» по северным измерениям. Я начал подготовку с себя: изучал наставление по боевой работе и получал зимнее обмундирование. Дополнительно к вещевому аттестату мне выдавалось во временное пользование: овчинный тулуп, меховая безрукавка, валенки, меховые варежки, меховые штаны, свитер и так называемый подшлемник (маска для лица) из шерсти. Без этих вещей на морозе в – 40° и сильном ветре нельзя находиться на улице более пятнадцати минут. Тем не менее, даже меховая экипировка выручала не всегда. Обмораживались и отмораживали. Сложно изучать длинную череду последовательности действий, изложенных в наставлении без их практической отработки. Это то же самое, что научиться работе с компьютером, не включая его. Поэтому я не смог подготовился к учениям в должной степени. Это ещё не вся проблема. Мало того, что учения начались, когда температура была – 37°– они начались ночью!

Память сохранила происходившее как кошмарный сон: кто-то кричит, кто—то бежит, кто-то что-то крутит. … Очень холодно (аж трясёт), а спустя сутки после начала учений хочется спать и есть. Контроль в дивизионе за ходом учений осуществлял заместитель командира бригады по вооружению – подполковник Григорьев. О нём ходили легенды. Это был очень грамотный офицер, закончивший академию с золотой медалью. На полковничью должность (замкомбрига по вооружению) он был назначен майором. В должности он находился уже одиннадцать лет и никак не мог получить звание «полковник» – очень сложная служба была в 79-й Гвардейской бригаде. Войсковая часть была большой по составу: семь дивизионов (кроме двух С-75 ещё было пять дивизионов С-200), КП, рота связи, рота РЛС, ремонтная рота, авторота и подразделение обеспечения.