Путь Смолы

Колян ещё более непонимающе возрился на словоохотливого товарища, к анекдоту сказанное им не имело совершенно никакого отношения.

– У меня на эту тему даже анекдот есть, – сказал Шпала. – Поздним вечером монашка при полной экиперовке проходит мимо кабака. Вдруг из дверей выбегает пьяный мужик, сбивает её с ног и начинает пинать. Через несколько минут монашка отдаёт концы. Мужик, отдышавшись, говорит:"Не так уж ты и крут, Бэтмен".

Колян захохотал что есть мочи, вспугнув и сильно поразив своей необузданной реакцией Шпалу. На самом деле анекдота он не понял, а захохотал на всякий случай, желая ублажить рассказчика.

– Вот, – на всякий случай стал пояснять отношение анекдота к религии Шпала, – монашка в своих черных одеяниях в глазах пьяного мужика олицетворяет собою Бэтмена, как и вся религия, внатуре, некий ужас, летящий на крыльях ночи, который отомстит, накажет злодеев, восстановит справедливость, в случае религии на том свете. И мужик знает, что это олицетворение справедливости исчезнет, если его вовремя мочкануть. Мужик подсознательно боится Бэтмена-религии. Все не без греха, и он это понимает. Он понимает, что в один прекрасный момент и сам может оказаться в цепких руках безжалостного, но справедливого Бэтмена, если вовремя не подстрахуется, И он убивая Бэтмена, убивает зачатки религии в себе. Он убивает свой страх перед божественным возмездием… Да, Колян, видимо для тебя это сложно…

Шпала со вздохом посмотрел на Коляна, тот непонимающе моргал глазами.

– Ну вот смотри, – стал пояснять Шпала, – религия, Бог, это тоже этакий крутой Бэтмен, в обязанности которого входит спасение и наказание, в зависимости от того, кто что заслужил. Но человек, постоянно получающий в жизни по зубам, подсознательно заранее боится всякой там крутой летящей тени. Кто эта тень и как она оценит его очередной поступок, в случае мужика, беспробудное пьянство в кабаке. И отсюда его желание обезопасить себя. Что скрывает в себе эта тень? Что она даст мужику? Вполне возможно ад. И каков выбор у мужика? Замочить эту тень, замочить в себе в первую очередь, свой полуосознанный страх перед неизбежной расплатой. Ведь главный закон жизни – выживаемость, инстинкт самосохранения. Самосохранения что на этом, что на том свете. Замочи Бэтмена, сохрани себя… Сегодня Бэтмен спасает тебя, а завтра он тебя накажет. Сложный выбор нестабильности твоего положения. Уничтожь в себе все признаки Бэтмена – стань свободен от нестабильности своей роли… А религия и вера для лохов, настоящая, конечно, вера, а не вера шавок. Сладкий, успокоительный обман, чтоб лох смирился с судьбой лоха и вдруг не подумал о господстве над другим лохом. Несопротивление тяжким обстоятельствам жизни, с последующим посмертным мифическим вознаграждением. Мазохизм в чистом виде.

Впереди метрах в стах показалось летнее кафе, Шпала почувствовал признаки голода и притормозил.

– Пора пожрать, второй день уже голодные, с Васькой-то вчера ничего не получилось, – сказал он, – и неизвестно, когда еще случай представится.

Колян кивнул согласно головой, он тоже уже давно хотел есть.

Машина заехала на небольшую стоянку возле кафе.

Четыре столика под навесом, мангал, рядом с которым аккуратно сложенная стопка дров, прилавок из двух придвинутых друг к другу столов – вот и вся небогатая обстановка придорожного пункта быстрого питания. Зимой всё это, за исключением мангала с дровами, перемещалось в небольшой аккуратный домик, приютившийся на обочине трассы чуть поодаль. В общем, это было стандартное кафе, каковых на просторах России десятки, а то и сотни тысяч, со стандартными видами услуг и хозяевами.

Рядом с мангалом, поглядывая то на вкусно пахнущие шашлыки, то на проезжающие машины, суетился маленький человечек с характерной наружностью: чёрные волосы, изрядная небритость, зазывающе-хитрый, одновременно услужливый и настороженно-наглый взгляд и дикий акцент – говорили о принадлежности торговца к дружной семье кавказких народов. За прилавком, заставленным прохладительными напитками, гамбургерами, шоколадками, сигаретами и прочей нужной в дороге для кратковременного отдыха мелочью, сидела привлекательно-потрёпанная блондинка, грустно понурив голову. Она мало обращала внимание на проезжающие автомобили, подозрительно косилась на останавливающиеся и периодически натужно улыбалась мангальщику.

Шпала вышел из машины, кивком головы указал Коляну на шашлыки и сказал:

– Пахнет-то как, миром, покоем, эх, где былые дни, отдых на природе…

Колян лишь молча уже по привычке пожал плечами, былых дней понятное дело он не помнил.

– Я чё думаю, может девку достанем? Народу нет, джигит внимание вряд ли заострять будет, она хоть пожрет, а то так подохнет с голоду, – предложил Шпала, скорее для проформы, чем действительно интересуясь мнением подельника.

Шпала открыл багажник. Девушка спала, убаюканная плавным ходом машины.

– Эй, подруга, вылазь, хавать пойдем.

Лиза приоткрыла глаза, первое непонимание на её лице сменилось гримасой усталости и раздражения, страха не было совсем, девушка устала бояться и свыклась со своим положением, лишь неприятные физиономии бандитов вносили относительный дискомфорт.

Пленница неохотно, но без возражений подчинилась и вылезла из багажника.

– Так, подруга, веди себя тихо и спокойно и всё будет нормально, – сказал Шпала. – Лучше не зли нас, тут тебе вряд ли кто поможет. Мне терять нечего, если что, сразу пулю в лоб.

Девушка неприветливо посмотрела на киднеппера, сморщила носик и тяжко вздохнула, ни сопротивляться, ни звать на помощь сил не было. Пусть на время, но она смирилась с судьбой, главное, что жива, а там уж как Бог на душу положит, может и представится удобный случай. А пока она тоже хотела есть.

Шашлычник и блондинка на появление странного, симпатичного, грязного и измученного существа из места, никак не предназначенного для перевозки людей, никакого внимания не обратили. Видимо, видели и не такое и давно привыкли. Да и облик молодых людей, прикативших на машине, не оставлял сомнений в их принадлежности и роде деятельности. Лишь на мгновение бросив взгляд в сторону новоприбывших, они продолжили заниматься своими делами, шашлычник жарить мясо, а блондинка грустить.

По дороге к столикам Шпала сказал, обращаясь к Лизе:

– Приодеть тебя надо, а то как бомж выглядишь, перед людьми стыдно. Видел бы тебя твой папаша.

При упоминании отца девушка вздрогнула, ей стало грустно и гадко на душе – когда же это всё кончится.

Молодые люди сели за крайний, ближний к лесу столик, и зазывающе уставились на блондинку. Та в очередной раз грустно вздохнула и с неохотой поплелась к посетителям.

Колян, оказавшись по соседству с Лизой, вдруг почувствовал себя крайне необычно. При нечаянном соприкосновении с девушкой он весь напрягся, вытянулся в струнку, а чёрная дыра в голове закупорилась непонятно откуда взявшимся сгустком чувств и мыслей, впрочем, разобраться в которых было невозможно. Колян застыл в позе древней мумии.

Блондинка подошла к посетителям и спросила:

– Что будем заказывать?

– По два шашлыка на каждого, салатику какого-нибудь, две по сто водки и сладкого даме, – сказал Шпала.

Вскоре блондинка принесла заказ и ,вильнув соблазнительно задом, вернулась к импровизированному прилавку.

– Почему чёрных всегда тянет к крашенным б… , а крашенных б… к чёрным, – сам себе задал вопрос Шпала и сам же ответил: – Единство противоположностей.

Он раздал шашлыки и салаты, пододвинул к Коляну стакан с водкой, а Лизе сок с пироженным, и залпом выпил свою порцию спиртного. Закусил салатом и продолжил:

– Маленьких тянет к большим, низких к длинным, толстых к худым, а Робинзона Крузо к Пятнице, – восполнение своих недостатков, генома и менталитета за счет противоположностей. Тебе, Колян, надо дружить с мощным компьютером, а тебе, бабца, с нищими детдомавцами. Да, кстати, звать-то тебя как?

– Лиза, – робко прошептала девушка.

– А мне, Лиза, надо дружить…, – было продолжил Шпала.

– С Иисусом Христосом, – закончил за товарища Колян, сам от себя не ожидая подобных слов.

Как уже было сказано, поразительные мысли и слова, вырывавшиеся порой из уст Коляна, зачастую рождались где-то за гранью его восприятия, совершенно не контролировались и не понимались им же самим. Так что в очередной раз ляпнув неизведанное, он потупил глаза, схватил стакан и залпом опрокинул его.

– Ты чё, падла, не беси меня, был же базар за религию… Понты это всё… Хотя да, от тебя, дебила, такое следовало ожидать. Ты еще за мораль, стыд и совесть заикнись. Святость, хренатость. Кто тут святой, ты? – Шпала посмотрел в глаза Коляну. – У тебя сейчас реально вид блаженного идиота, но это не значит, что ты святой. У тебя внутри не божья благодать, а обыкновенная фига…

Высказанная как бы невзначай реплика Коляна сильно разозлила Шпалу, вывела его из себя до такой степени, что он стал терять контроль над собой.

– Совесть, стыд, стыд, совесть… Хрень… Где эта совесть, если люди говорят одно, делают другое, а думают третье. Что конкретно человеку выгодно, то на его взгляд и правильно, оправдания поступкам всегда найдутся, можно повернуть всё так, что бессовестным станешь не ты, а твой высокоморальный оппонент. Делов-то раз плюнуть, – Шпала повернулся к девушке и продолжил на высоких тонах: – Вон, папаша Лизки сто процентов свой капитал не на нравственности сколотил. Да, Лизовета? Правильно, что молчишь, знаешь, что почём. Так что украв тебя, мы со своей стороны справедливость как бы восстановили. Кто тут прав, кто бессовестный?! Наши родители были хорошими, правильными, на заводе вкалывали, законов не нарушали – в результате в дерьме оказались. Твой отец кидал, обманывал и, кто знает, может кровь проливал – и получил капитал. И почему мы, потомки благочестивых, но нищих родителей не можем немного пощипать его, заставить поделиться наворованным, если он такой плохой. Чья здесь правда? А? Молчишь. А я тебе скажу – правда в заднице, и у каждого она своя, что ты лично высрал – то и правда. Что высрал Колян – то его правда. Что ты – твоя. И они несовместимы, значит какой-то общей, самой правдивой правды нет. Поэтому я буду поступать так, как диктует мне моя правда. А она мне подсказывает,что твой папаша козёл и ты – коза, вас надо наказывать, а жить оставить только если хорошо попросите. Поняла?! Так что давай, падла, на колени и проси меня…

Шпала приподнялся, зло взглянул на девушку и вытащил пистолет. Ткнув девушке в голову ствол, заорал:

– Ну, кобыла, падай на колени.

Девушку покинули последние остатки сил и рассудка, она медленно стала сползать на землю. В её голове образовалась чёрная дыра ещё почище Коляновой и вся действительность, всё окружающее, все чувства, мысли и эмоции разом провалились в неё.

Но вдруг из забытья очнулся Колян. Глядя то на девушку, то на злобно скалящегося подельника, он тоже приподнялся со стула, перехватил руку Шпалы, державшую пистолет, и с силой нагнул её вниз.

– Отстань от неё, а то у меня ведь тоже ствол есть, – отчетливо проговорил он.

В этот момент Шпала горько пожалел, что дал товарищу пистолет и не изъял его после захвата машины. Он напрягся, но, чувствуя, что свихнувшийся подельник не уступит, с большим трудом заставил себя успокоиться. Шпала сел за стол и покачал головой.

– Паришь, братан, – устало сказал он.

– Ты не парь. Мне Була советовал тебя пристрелить, видимо, зря я его не послушался.

– Когда это он тебе советовал? – удивленно спросил Шпала. – Он не мог такого сказать.

– Говорил, когда ты за машиной пошёл. Говорил, что ты, чтобы доказать свою жизнеспособность, убьёшь меня, поэтому я должен первым тебя убить.

– Ну ты совсем…, – только и смог выдавить из себя Шпала. Он повращал зрачками, мысленно поперхнулся и понял, что с Коляном действительно шутки плохи, раз у него уже появились галлюцинации. Шпала почувствовал себя крайне неуютно в компании свихнувшегося и пленницы, пакость можно было ожидать от обоих в любой момент. Одновременно в его голове стал зреть план избавления от опасных попутчиков, который он решил воплотить в реальность в самый ближайший подходящий момент. Да и скрываться от преследователей одному легче. Но пока он решил молчать и не предпринимать никаких действий, способных расскрыть его замысел. Он окончательно пришёл в себя и успокоился.

– Знаешь, – тяжело вздохнув, сказал Шпала, обращаясь к Коляну, – у меня есть знакомый фермер. Подыскивает он на вокзалах бомжей да и просто безработных, нанимает их, увозит на своё фермерское хозяйство и там они на него вкалывают бесплатно, как рабы. Документы отбирает, в общем кидает. Вот я у него как-то спрашиваю: "А вдруг когда-нибудь терпение у работяг лопнет, повяжут они твоих надзирателей и тебя заодно, и станут мстить, жестоко мстить. В лучшем случае сделают калекой, в худшем – убьют. Не боишься?". Так он мне ответил : "Если они даже победят свой страх, то самое большее, на что будут способны – убежать. А убить не убьют никогда, даже руку не поднимут – мораль и совесть не позволит, и страх перед ответственностью, законом, что государства, что божьим. Я их хозяин, сильный хозяин, а они рабы и быдлы. Рабство у них в крови, преклонение перед хозяином. Молча будут сжимать кулаки и челюсти и в тайне мечтать о свободе. Главная черта неудачников и быдл – это наличие совести, стыда и морали, и страх, вечный страх за свои поступки, с непременной оглядкой на своё божество. "… Вот теперь и скажи мне, Колян, как в этом случае быть?! Я тоже не сразу стал таким и совесть у меня, насколько помню, была. Да, возможно, и я рад был бы жить по совести, но, видишь ли, я тогда сразу превращусь в быдлу и раба. А я хочу жить полной жизнью, а не быть законченным придурком, на котором все ездят. Не мы такие, жизнь такая.

– Не жизнь, – вновь невесть откуда взял Колян, – это охреневшие козлы, повылазившие из всех щелей и темных закоулков как тараканы, давно попутавшие добро со злом, навязывают людям свою систему координат, в которой прав тот, кто имеет меньше человеческого, а больше звериного. А звери лишены понятия совести.

Колян тупо посмотрел на свои руки, затем на Шпалу, будто спрашивая у того объяснений по поводу собственных слов, и, потупив взгляд, решил в дальнейшем помалкивать. Если сам не понимаешь, что говоришь, то лучше молчать, дабы не выглядеть в глазах окружающих ещё большим идиотом, чем есть на самом деле.

В это время к кафе подъехала ещё одна машина, красная "Мазда", из которой вышли трое мужчин, на вид состоявших в близком родстве с шашлычником. Джигиты мельком, но внимательно осмотрели компанию молодых людей, сели за соседний столик и заказали шашлыки с пивом.

Шпала в свою очередь также не обделил новоприбывших своим вниманием и сказал:

– Вот у них, Колян, друзья не предают друг друга, они друг за друга горой, чувство братства и локтя у них в крови. Поэтому они в своем единстве имеют преимущество перед русскими. А ты вот пистолетом мне угрожаешь, разве это по-братски. Нас так быстро преследователи поимеют. Нужно быть едиными, уверенными в том, что тебе в спину твой же товарищ нож не воткнёт… Хотя я чёрных и не люблю, но что есть, то есть.

Коляну было глубоко всё равно что чёрные, что белые, что красные. Он приподнял Лизу с земли, бессмысленно блуждавшую взглядом по облакам, усадил её на место и сел сам.

Кавказцы тем временем о чём-то оживлённо спорили на своём языке, совершенно не обращая внимания на соседей.

Ожившая при новых гостях блондинка суетливо поправляла товар на прилавке, при этом соблазнительно виляла задом, а положение её глаз рано или поздно должно было привести к косоглазию.

Шашлычник не разделял позитивного настроения своей работницы по поводу новых гостей, он спрятался за поленницей, то и дело выглядывал из-за неё, одновременно следя за шашлыками и клиентами. Вскоре его поведение нашло логичное объяснение. Один из кавказцев обернулся в сторону хозяина кафе и громко сказал, обращаясь к нему:

– Сюда иди.

Мужчина тяжело вздохнул и быстро приблизился к гостям.

– Ты должен! – звавший в упор уставился на шашлычника.

Мужчина молча кивнул головой.

– Деньги где, срок давно прошёл.

Шашлычник обмяк, покраснел и промямлил:

– Будут, будут, на днях будут.

Гость неторопливо встал, огляделся по сторонам и с размаху двинул кулаком под дыхло земляку. Тот что-то простонал и согнулся пополам.

– Завтра, понял?! А то семью зарежем, баранов заберём.

Шашлычник молча, согнувшись в три погибели, поплёлся к мангалу.

– Где это он здесь баранов нашёл? – исренне удивился Шпала.

– А ты говоришь, они друг другу братья, – вставил Колян.

– Ну так, видимо, конкретно накосячил, бедолага, – пожал плечами Шпала. – Анекдот на тему чёрных. Сидит Гоги на крыльце академии изобразительных искусств и плачет. Прохожий спрашивает: "Чё, мол, плачешь?". Гоги отвечает: "Вот нарисовал картину "Мадонна с младенцем, сосущим грудь" – забраковали." Прохожий: "А в чём причина?" Гоги: " Сказали, младенца надо побрить и надеть трусы".

Колянова реакция была прежней. Он глупо хихикнул, чтобы не раздражать товарища, но по взгляду было понятно, что ничего не понял.

Зато сидевшие рядом кавказцы с неподдельным интересом выслушали громко говорившего Шпалу и, не разделяя радости по поводу анекдота, устремили на киднепперов в миг погрустневший , очень неприятный взгляд.

– Э, друг, – сказал один из них, самый щуплый и небритый, – зачем так плохо о Гоги говоришь.

Шпала с удивлением и в то же время с вызывающе-наглым взглядом посмотрел на соседей.

– Проблемы? – сказал он кавказцам.

– Какие проблемы, у тебя проблемы? – принял вызов щуплый.

– У меня нет, а вот у тебя, видимо, да, – неприятно усмехнулся Шпала.

– Ты я вижу смеешься над Гоги и его картиной, нам это не нравится. Ты, наверное, кавказцев не любишь?! – продолжил щуплый.

– Ну да, на то это и анекдот, чтоб над ним смеяться. Гоги ваш баран небритый и извращенец, – Шпала с издевательской ухмылкой посмотрел на соседей.

– Не уважаешь ты нас, – заключил щуплый.

Шпала, казалось, нашел на ком сорвать злость, скопившуюся за последние сутки. Он явно провоцировал гостей с юга.

– Ты, блин, витязь в овечьей шкуре, чё мне тут глазки строишь, хочешь, чтоб я тебя отымел…

Как уже ранее говорилось, Шпала по характеру был трусоват, но, видимо, за последние сутки, вследствии известных событий, в нём произошли некоторые изменения, он стал более агрессивным и смелым.

Терпение кавказцев лопнуло, они все одновременно вскочили со своих мест и злобно уставились на бандита.

Шпала неторопясь развернулся полностью, достал пистолет и без лишних эмоций, хладнокровно разрядил обойму в южан.

Двое из кавказцев не проявляли признаков жизни, третий, корчась, схватился за живот и опустился на колени.

Шпала подошел к раненому, на ходу заменив обойму.

– И чё, как анекдот? Прикольный?

Кавказец оскалил зубы и посмотрел на убийцу.

– … маму твою, зачем ты меня убил?

– Я тебя ещё не убил, – усмехнулся Шпала, направил пистолет в голову и добавил: – Вот сейчас убил.

Шпала выстрелил.

Колян так ничего и не понял. Лиза находилась на грани потери сознания, она заткнула уши и истерично закрутила головой.

Хозяин шашлычной тем временем мигом соориентировался и скрылся в близлежащем лесочке. Блондинка застыла возле прилавка, в ужасе разинув рот, не смея шелохнуться.

– Вот тебе и небритый младенец, – скривив в насмешке губы, сказал Шпала и повернулся к Коляну. – Эй, замороженный, абрека, что шашлыки жарил, поймать надо. Беги за ним, свидетели нам на фиг не нужны, тащи его сюда. А я пока Чичолиной займусь.

Колян поднялся и на автопилоте направился в сторону дороги.

– Эй, – крикнул ему Шпала, – ты куда? В лес иди.

Колян на всё том же автопилоте развернулся и пошел к лесу. Убивать кого-либо у него и в мыслях не было, а шашлычник интересовал его ровно настолько, насколько в интонации Шпалы прозвучало настойчивости. То есть он шёл сам не зная зачем, куда и почему.

Смола зашёл в лес, постоял секунд тридцать в нерешительности, не зная в какую сторону направиться, и двинулся по наиболее легкому пути, где деревьев и кустов было меньше. Шёл он не торопясь, разглядывая природу и пытаясь понять, что же произошло на его глазах несколько минут назад. Что убийство – он понимал, но зачем – оставалось для него загадкой. Для разгадки он попробовал применить теорию мертвого Булы. Получалось, что не убей кавказцев Шпала, возможно, убили бы они, в том числе и его самого. Это раз. Обе противоборствующие стороны хотели доказать свою жизнеспособность, подтвердить значимость своей роли. Это два. Ну это со слов Булы, но при чем тут эти утверждения, когда конфликт начался с обыкновенного анекдота. Какое самоутверждение в анекдоте, какая жизнеспособность роли? Гоги нарисовал неправильную картину, кавказцы усомнились в этом. Потом начались оскорбления. Они, возможно, и портят авторитет, но никак не угрожают жизни, и уж никак не решают спор по поводу Гогиной картины. Ну подумаешь, побрить и одеть в трусы младенца Гоге посоветовали, ну и одел бы, что здесь убиенным не понравилось. Да и какая разница самим спорящим, в трусах младенец или нет. Выходит, что жизнеспособность и значимость ролей кавказцев и Шпалы зависят напрямую от каких-то там трусов и небритости…

Поразительный вывод заставил Коляна замедлить шаг. Он тупо уставился в дерево и повращал зрачками. Какое-то странное кино, где жизнь роли зависит от картины, существование которой было высказано лишь на словах. Тут Колян вспомнил изречение – "за базар ответишь", и ему пришла в голову мысль, что здесь, в этом фильме "базар" имеет главное значение, причём он реальней, чем сама роль, поскольку роли вычёркивают друг друга из кадра из-за каких-то слов, высказанных по поводу картины, которая сама лишь слова. Тут Колян вспомнил другое известное изречение, связанное с религией – "В начале было слово". Колян задумчиво сморщил лоб. Получается, что роль второстепенна, главное – слово. Жизнь имеет меньшее значение, чем слово. А раз так, любое кино можно изменить словом, показать одно действие, но придать ему этим словом совершенно иное значение. Значит Шпала был прав, любое его действие, хорошо оно или плохо, есть правда, потому что он, Шпала, никогда не придаст ему характеристику плохого или неправильного. Значит, слово каждого человека – это и есть его закон. А слово – это производное мыслей. Вот Шпала и живёт по законам, составленным из его собственных мыслей и слов, то есть собственных измышлений, и в любом случае для него они правильны. Тут Коляна снова осенило – а значит, какую бы картину Гоги не нарисовал, правильной она будет только исходя из того, как её измыслит Шпала. То же и с собственным мнением в целом о картине. И у кавказцев так же , для них мнение о картине своё, об анекдоте тоже. Но своё мнение надо защищать, доказывать его состоятельность. А если слова в ходе доказательства кончились, то в ход идет сила. Доказывать приходиться уже кулаками и оружием. Вот и получается, что жизнеспособность роли зависит исключительно от слов и силы. Поэтому любое произнесённое слово имеет прямое отношение к жизнеспособности и самоутверждению роли. Не зря значит говорят – "за базар ответишь". Доказательство правдивости своих слов – это борьба, и тут уже в поддержку слова выступает сила. Слово и сила, сила и слово – вот значит что руководит ролями и всем миром.

Коляну показалось, что он начинает сходить с ума, впрочем куда уж больше. Не понимая своей роли и фильма, понять присущие им качества и характеристики было сложно, почти невозможно.

Спасло молодого человека неожиданное появление шагах в десяти от него хозяина кафе. Убежав в глубь леса, тот некоторое время подождал – погони не было слышно, ведь Смола шёл тихо, никуда не торопясь – и решил вернуться обратно, решив, что бандиты уже уехали, кто ж долго будет оставаться на месте преступления. Но он оказался не прав, что и подвердил Колян, выйдя прямо навстречу шашлычнику. Коляна нежданное появление беглеца, как ни странно, не застало врасплох. Он мигом оторвался от своих размышлений, в несколько шагов настиг мужчину и повалил на землю. Шашлычник вяло сопротивлялся и что-то бормотал на своём языке. Колян уселся на него, окончательно обездвижил и спросил:

– Что убегал-то?

Хозяин кафе озабоченно уставился на бандита, он вдруг не к месту вспомнил, что на мангале остались шашлыки и должно быть уже сгорели.

– Шашлыки, – только и смог выдавить из себя полуспятивший от страха мужчина.

Колян попытался связать воедино шашлыки и свой вопрос. Получилось у него нечто своеобразное.

– Ты это, за базаром следи, – недавние мысли и выводы о значении в жизни роли слова, видимо, не давали покоя его повреждённым мозгам. – Я так понимаю, шашлыки – это для тебя оправдание, но на мой взгляд – это просто еда. И прав будет тот, кто докажет свою точку зрения.