Капсула

Изольда сидела за неубранным столом и спокойно, невозмутимо и внимательно слушала Лидин монолог. Умение опытного начальника, выслушиваюшего сотрудника, чтобы принять решение. Паша вот таким умением на обладал, перебивал ее на каждом слове. Было, однако, видно, что у Изольды в голове возникло много вопросов, но она пока не может отсортировать их по важности и не знает, какой задать в первую очередь. Это может быть что-то совсем неожиданное.

– А мне что за это будет? – такого Лида еще никогда не слышала.

– В каком смысле? Что вы имеете в виду?

– Ну вам же надо, чтобы я согласилась. Это же какой-то сложный эксперимент и вы вербуете участников. Я правильно понимаю?

– Нет, неправильно. Это вовсе не эксперимент и ваше согласие или отказ – это ваше дело, у синклита нет никакой заинтересованности в вашем решении, каким бы оно не было. Вы про деньги говорили? Нет, о материальном вознаграждении речь не идет.

– Ладно, это я прояснила … и все-таки кому все это надо, кому есть до меня дело. Зачем этот ваш синклит все затевает?

– Не знаю. Я контактирую с синклитом через его представителя, зовут его Андрей. Для меня он виртуален. Честно говоря, я не думаю, что он, строго говоря, человек. Он просто принимает обличие человека, так удобнее для общения.

– А я могу с ним поговорить напрямую?

– Нет, не можете. И зачем вам это? Я сотрудница капсулы, назначенная синклитом для общения с клиентами. Говорите со мной.

– Как я поняла, то, что вы предлагаете соответствует концепции загробного мира … Ваш синклит – это Господь …

– Хорошо, считайте так, если вам удобно. Среди клиентов много совершенно неверующих людей, идея Бога-творца их не волнует, они ее не принимают.

– Стопроцентных неверующих нет.

– Изольда Соломоновна, давайте воздержимся от богословских споров. Просто примите, что ваши альтернативная жизнь или жизни – это не потусторонний мир, не загробное царство. При чем тут это … вы же в вашей действительной, реальной для вас жизни, не умрете… т.е. умрете разумеется, но это произойдет не связи с переходом в антимир. Вы как жили в себя в квартире на Алексеевской, так и будете жить. Мы вас не в рай зовем. Вам необходимо это понять.

– Мне 86 лет, скоро умирать.

– Ну и что? В альтернативной жизни, вам не придется умирать еще долго.

– Мне надо соглашаться ради продления жизни?

– Да, в какой-то степени, только речь не об этой вашей жизни. Другая жизнь начнется не в 86 лет … это бы не имело смысла.

– А сколько мне будет лет?

– Не знаю. Думаю, что вы еще будете относительно молодой. Изольда Соломоновна, давайте я вам задам прямой вопрос: вы удовлетворены своей жизнью? Хотели бы вы, переписать кое-какие ее страницы?

Изольда долго молчала, было видно, что Лидин вопрос заставил ее сейчас задуматься о своей судьбе, о которой она в последнее время и так неотступно размышляла. Впрочем, Лида прекрасно знала, о чем Иза будет говорить, что до сих пор невероятно ее волновало, наполняло горечью: сиротство, ужасная тетка Люба, так и не заменившая ей умершую мать, и витающую зловещим облаком надо всем ее отрочеством, отравляющим, удушливым и неизбывным.

– Я в 12 лет потеряла обоих родителей, они умерли в эвакуации с разрывом в две недели. За мной приехал дядя и отвез меня в Москву, где я стала жить с маминой сестрой тетей Любой и ее мужем. Я им мешала, они не хотели детей. Мы жили в одной комнате, я слышала звуки их супружеской жизни, когда не спала по ночам. Они меня били: дядька в сердцах, а тетка холодно. Тетка – злой и холодный человек, она не умела ни любить ни жалеть. Я два раза убегала, меня возвращали. Целыми днями я сидела в квартирах подруг, обедала у них, делала уроки … дом казался мне адом, я ненавидела туда возвращаться. Никто не видел и не понимал моих страданий. Тетка орала на меня за плохо протертую пыль, за смятую скатерть, за мелкие и незначительные проступки … она хотела, чтобы я заплакала, попросила прощения, но ни разу этого от меня не дождалась … я ей не доставила такого удовольствия … Она испортила мою личную жизнь … она, она … она …

А мой любимый дядя Леля, я его обожала, боготворила … он за меня не заступился, он был с ней заодно, он предал меня, меня вся семья предала. Я не такая как они, они – обычные мещане, хотели меня подровнять, чтобы не высовывалась, а не вышло … смеялись надо мной, не уважали, не ценили, слова доброго никогда не сказали, только гадости всю жизнь от них слышала … говорили, что друзей больше люблю, чем родственников … ну и что? Да, друзей я выбирала, а их выбрать не могла … Никогда родственники меня не понимали, я для них – белая ворона, урод в семье, дурой считали …

Лида без удивления наблюдала, как старуха с нависшими мешками под глазами, расплывшимися животом и грудью, колыхающимися как студень, с тонкими конечностями, с висящей на атрофированных мышцах кожей, усыпанной старческими пигментными пятнами, кричит о горестях своего раннего детства, о своей так и не зажившей моральной травме сиротства, как оказалось разъедающей всю ее жизнь. 'Тетка … тетка … злая и бессердечная тетка … ' – Лида была уверена, что в 'альтернативке' тетки не будет. Тетку заменят, очень уж она была значима: убрать – многое изменить к лучшему. Лида, однако, знала и другое: Иза была не полностью объективна, так и не смогла отойти от своих давно сложившихся стереотипов: не поняла, не приняла, не простила … видела ситуацию, сфокусировавшись только на своих переживаниях. Изольда произносила свой горячечный монолог, даже не замечая, что тех, о которых она до сих пор с болью вспоминает, давно нет в живых, что они ее любили, каждый на свой лад … и она была часто неправа … 'Вот сходит в 'кино' … ей это будет полезно' – Лида уже не сомневалась, что Изольда согласится на ее предложение, она не из боязливых, терять ей нечего, а приобрести – заманчиво.

Об Изольде Андрей ее специально предупреждал: из сегодняшнего списка она была единственной, которой предстояло две альтернативных жизни. Такое бывало и раньше, но редко. Значит изменят две основных вещи, совершенно непохожие, не связанные друг с другом, какие-то важные факторы, от которых зависит дальнейшее развитие ее судьбы. Сказать ей об этом сейчас или нет? Может не надо? Одну 'другую' жизнь она потянет, а вторую 'другую' – это для старухи слишком? 'Эх, скажу … старуха не из слабонервных'. Хотя, она не спрашивает про то, чем другие часто интересуются: а что же в них изменят … боится что-ли …

– Изольда Соломоновна, в отношении вас у синклита особые планы, не хочу этого от вас скрывать. Вам предлагается не одна, а две альтернативных жизни в 'зазеркалье'.

Чтобы разрядить обстановку Лида иногда пользовалась термином 'зазеркалье' вместо 'антимиров или альтернативных действительностей'. Люди понимали, что она имеет в виду.

– Две? Значит и менять будут разное. Так?

– Так.

– А что изменят? Я хотела бы знать.

– Мне трудно это предсказать. Могу только предположить, хотя не уверена, что вам стоит слышать мои предположения. Они могут быть совершенно ошибочны, а вы примете решения на их основе. Не стоит этого делать.

– Ну а все-таки …

– Нет, не стоит. Просто скажите мне, согласны ли вы обдумать наше предложение? Да или нет?

– А могу подумать еще?

– Нет, мы направим вас в 'кино', особая возможность, предоставляемая в капсуле. Вы там увидите себя как бы со стороны, глазами других людей. Это может быть вам приятно или неприятно, но мы на 'кино' настаиваем. Просмотр эпизодов своей жизни чужими глазами поможет вам принять решение. С другой стороны вас это пока ни к чему не обязывает. После 'кино' вы все еще можете отказаться от предложения.

– Ладно, а как я попаду в это ваше 'кино'? И еще, как я попаду назад в санаторий?

– Изольда Соломоновна, вам не надо никуда 'попадать'. Вы уже в санатории, не помните о капсуле совершенно, чувствуете себя хорошо. Насчет 'кино' – не беспокойтесь. Вы там окажетесь безо всяких усилий …

Лида уже не видела Изольды, она сидела у себя на кухне, ощущая легкую усталость и голод. Вот и все пока … они посмотрят кино и сегодня же дадут ей ответ … интервью закончились, больше они ни о чем разговаривать не будут. Минус один точно: Михаил Ясулович. Жаль. Он ее переиграл. Куда ей. Насчет Нины Львовой: пока непонятно. Скорее нет, но в 'кино' Нина попадет. Через какое-то время пятеро предстанут перед ней вновь. Попытки обсуждать кино она вежливо пресечет. Будет много обиженных, как всегда … что ж … 'чужой' взгляд безжалостен, люди расстраиваются, но 'кино' необходимо.

Лида начала готовить себе ужин, когда мягко засветилась боковая стена. Она увидела лицо Андрея, как обычно за ним не было видно никакого фона. Лицо как бы висело в практически бесцветном пространстве, которое не было ни комнатой, ни студией, ни операционным залом, ничего узнаваемого. Хозяин говорил с ней 'неоткуда', а голос его, как всегда, был лишен каких бы-то ни было эмоций:

– Поздравляю, Лида, хорошая работа. Спасибо. На сегодня у вас все. Отдыхайте, поужинайте и ложитесь спать.

– А где Андрей? Мне бы хотелось, чтобы он был здесь.

– Лида, он сейчас в 'кино'. Я готов удовлетворять ваши желания, но только до определенного предела. Простите.

– Ну, почему? Я устала, вы сами сказали, что я хорошо потрудилась. Что мне теперь отдохнуть нельзя?

– Лида, речь не о ваших удовольствиях, речь о нем. Не надо мешать ему думать. Ночь с вами его отвлечет. Что еще? Вы хотите меня о чем-то спросить?

– Что модифицируют в Изольде?

– Почему вы спрашиваете? Обычно вы об этом не думаете.

– Я хотела бы сама в ней изменить две вещи. Можно?

– Ладно, хорошо. Что вы хотите?

– Родители не умирают, она не сирота, или пусть хоть мать не умирает … и еще … она была беременна от любимого человека … пусть у нее родится сын. Ему сейчас было бы 44 года. Она не дала ему родится … в 'альтернативке' Изольда не делает аборта. Можно так сделать?

– Ладно. Заметано.

Андрей употребил это молодежное жаргонное слово и исчез с экрана. Ничего себе! Они теперь прислушиваются к ней! У нее, похоже, карьерный рост. Она 'коридоры' будет теперь сама сочинять. Доверяют. А 'шанс' так ни разу и не предложили. Интересно, а если бы предложили, она бы согласилась? Андрей ее об этом же спросил. Нельзя этого сказать пока не предложат, нельзя … В 'кино' сидят пять клиентов: фрик, рохля, лох, иудей и старуха. Опять Лида не смогла удержаться, чтобы не дать клиентам очередного списка прозвищ. Сколько раз обещала себе постараться полностью отключить свое личное к ним отношение. Легко сказать, пока с этим ничего не получалось.

КИНО

Лида неторопливо поела, возиться с посудой ей было лень, и все само убралось. Сейчас клиенты смотрят свое кино, не могут от него оторваться, но их завороженность скорее с минусом, чем с плюсом. Люди понимают, что то, что они видят – правда, но безжалостная. Что бы они не отдали, чтобы ничего этого про себя не знать! Выбора у них нет, люди смотрят, хотя что-либо изменить, отреагировать на события, оправдаться перед другими нельзя, и это – невыносимо. Не хотела бы Лида смотреть такое кино про себя. А ей и не показывают и никуда не зовут … Сейчас ей кажется, что это хорошо. Никуда ей не нужно. Ни к чему.

Лида может подключится к любому из фильмов, видеть то, что видят клиенты, испытывать их эмоции, поражаться, негодовать, унижаться, испытывать презрение к себе, к другим, грустить и сожалеть о многом, если не обо всем. Какое-то мгновение она размышляет, стоит ли ей смотреть видеоряды клиентов, это же вовсе не обязательно. Синклит наделил ее такой способностью, но никогда не настаивал на обязательном просмотре. Бороться с искушением подключится она никогда не могла, хотя и сама не взялась бы ответить почему: то ли речь шла о нездоровом любопытстве, то ли просмотр фильма считался для нее частью работы, то ли она просто не могла оставить своих клиентов, потому что чувствовала за них ответственность до конца, пока они навсегда не покидали капсулу.

Просмотровая кабина, крохотный кинозал был для всех одинаков: удобное кресло перед экраном, ничего лишнего. С кого бы начать? Клиенты конечно уверены, что они одни, слишком уж интимны их переживания. Лида и хотела бы их оставить, но не могла, впрочем, ничего … они не почувствуют ее присутствия. Ей остро захотелось оказаться рядом с Андреем, пусть даже невидимкой, но усилием воли она отсекла это императивное желание. Почему Андрей? Опять это избирательное отношение к понравившемуся мужчине. Нечего себе потакать. Начнем с кого-нибудь нейтрального.

Рохля

Ниночка … сидела в глубоком дизайнерском кресле, которое видела только в рекламном журнале. Экран во всю стену … Ниной овладело нетерпеливое желание увидеть, что они там ей приготовили. Да, что они такого могут ей показать, что она про себя не знает? Какой-такой 'другой' взгляд? Ничего она нового про себя не увидит. Нинино ожидание окрашивается оптимистическими нотками и адреналином. Бедная Нина! Если бы она только знала, что ее ждет. Только сейчас Лида поняла, почему начала с Нины Львовой. Дело в том, что в Нине она сомневалась больше, чем в остальных. Скорее всего эта клиентка откажется, хотя до конца уверенной в этом было нельзя. На Лидиной стене высвечивалось то, что видела Нина …

… маленькая девочка, лет трех, в панамке, в синих сатиновых шароварах и белой открытой майке, неуклюжая и толстенькая. Это детская пухлость даже мила, но видно, что у девочки короткие ножки, фигурка-тумбочка со слишком короткой шеей. На круглом симпатичном лице, которое очень украшают большие серые глаза, выделяется крупный с горбинкой нос. Беленькие кудряшки придают девочке кукольный вид. Немного косолапя, она носится по дачному двору, усаживается на качели, требует ее раскачать. Старшая девочка, ее двоюродная сестра маленькую Нину качает, но недолго, потом старается сестричке объяснить, как надо самой себя раскачивать. Ниночка пробует, но у нее не получается, и она капризно требует, чтобы ей помогли. 'Покачай, покачай …' – слышен ее сюсюкающий голосок. Соскочить с качелей она не может, мама качели останавливает и зовет девочек завтракать. Девочки едят кашу с вареньем, потом с удовольствием уплетают арбуз. Взрослые смотрят на них с благоговейным обожанием. Им не только нравятся сами девочки, им еще нравится, как они кушают. Старшая быстро наедается, и тогда младшую приводят ей в пример … вот как надо кушать … как Ниночка! 'Кушать' говорит Ниночкина мама, другие взрослые так бы никогда не сказали, 'кушать' не господское слово, урожденные Львовы это знают. По упитанным Ниночкиным щечкам стекает арбузный сок. Она вся липкая, на лице видны следы каши. Это тоже кажется умильным. …

А вот почти то же самое, но Ниночка уже гораздо старше, ей лет пять … сестре девять … опять на даче … Ниночка пьет чай и ест блины … блины можно мазать вареньем, медом или сметаной. Сестра съела три штуки со сметаной и больше не хочет, а Нина не может остановиться, намазывает каждый блин всем вместе: сначала мед, потом варенье, сверху сметана. 'Хватит, ты что … – это говорит ей сестра. Ты не должна столько есть'. Ага, 'есть, а не кушать'. Нина слышит замечание и удивленно смотрит на мать: 'Почему не должна? Я еще не наелась … блины такие вкусные … бабушка нам их нажарила, ей приятно, что я хорошо кушаю … мам, скажи что-нибудь …' Мать тоже слышала насчет 'хватит', и Ниночку защищает: 'А что такого особенного, что ребенок ест? Пусть ест сколько хочет. Кушай кушай, Нинуля. От одного лишнего блинчика ничего не случится … пусть ест, она же ребенок …' – это мама к сестре и бабушке обращается. Нина едва помнит этот эпизод, но с своему ужасу она видит и слышит мысли сестры: 'Нинка толстая, ужасно толстая … жрет как свинья … разве так можно. Неужели они все не понимают, что их Ниночка жрет как свинья'. Это слово 'свинья' … мерзко. Сестра видит ее свиньей, ее, такую маленькую и хорошенькую. Да в том-то и беда, что хорошенькой сестра ее не находит, она видит только толстую некрасивую девочку и ей противно смотреть, как она 'кушает', она ее презирает и уже брезгливо жалеет. Жалостно-гадливый взгляд, им всего 5 и 9 лет. Она сестру раздражает, даже злит. На тарелке еще целая стопка блинов и Нина продолжает их есть. Да, она действительно неприятно ест, слишком жадно и много, не зная меры. Теперь она сама это видит.

Нина взрослая девушка. Осознание своей полной плохой фигуры пришло к ней не так уж давно, но теперь она часто смотрится в зеркало и ненавидит, как она выглядит: толстая некрасивая девушка, с огромным носом, дурацкими кудряшками и 'рояльными' ножками, с большими ступнями. Как можно так себя раскормить! Собственная толщина Нину бесит. Надо любой ценой худеть, сесть на диету, потерпеть, некоторые вещи вовсе исключить, хоть это и трудно … Нина садится на диету с остервенением… Совсем не ест хлеб, макароны и картошку , остальное ей можно … в следующий раз – и это самое ужасное, она не ест сладостей, без торта можно прожить, ничего страшного. Затем 'нет' маслу и сыру, так как жиры – это яд. На столе только что нарезанный свежий хлеб, папа за ним специально ходил. Он, что, над ней издевается? Знает же, что ей хлеб нельзя. А тут мать … ну возьми кусочек, кто это суп ест без хлеба … от одного кусочка ничего не будет … положи колбасу на сыр, зато съешь не три бутерброда, а два … поешь пюре, тебе пюре можно, это же не жареная … тут нет масла …' – этот вечный мамин бубнеж. У мамы рвется сердце, когда она видит, как Нинуля отказывает себе в необходимом, и даже полезном. Что за дикость! Зачем? Что это даст? Она так может заболеть, наживет себе гастрит или даже язву. Это сестра из Москвы так на ребенка влияет. Сама тощая, как глиста, девочку ее с толку сбивает. Эх, мама, мама … вот, оказывается, как она думала, вот как она ей помогала похудеть. Нина на вечных диетах … старается не садиться с родителями за стол, не ходит в гости к родственникам.

А вот у тети Иры день рождения, все сидят за столом …Нина решает дать себе послабление, только один раз, только сегодня, ведь праздник, имеет же она право на праздник … видно ее тарелку, такой полной нет ни у кого. Тут все горой: салаты, рыба, пирожки. Они все съедает, даже не заметив. Около нее сидит двоюродный старший брат: 'ну, Ниночка, давай я тебе еще положу … ' Она кивает головой и брат опять до краев наполняет ее тарелку. Пирожки у тети такие вкусные. Нина чувствует недомогание, от обильной жирной еды ей нехорошо. Она облокачивается о диванную подушку и тетя участливо спрашивает, не желает ли она пойти прилечь … Другим она этого не предлагает, только ей. 'Нинка наша опять пережрала, не может девка остановиться … ' – вот что думают родственники. Снова этот неприятный глагол. Люди едят, а она 'жрет'. Нет, родственники не думают о ней, как о 'свинье', но все равно … Ниночка 'жрет'. Какой стыд! Впрочем, тетушки у нее все полные, но им можно, они старые, а ей … не стоит.

Одна мама так не думает. Мама все Ниночке разрешает, во всем потакает … посуду она не моет, квартиру не убирает, в магазин не ходит, еду не готовит. Изредка мама просит ее помочь, и в ответ слышит … 'ну, мам … ну, мам …' Нина видит эти кадры. Ушли гости, уже поздно, мама убирает на кухню посуду, просит ее поставить в холодильник еду: 'ну, мам … я устала' – вот что Нина отвечает. 'Какая же она у меня белоручка … Нинка ленивая … наверное это я виновата' – вот мама что думала, а ей не говорила. Тот же эпизод, только гости еще не пришли. Мать суетится на кухне: 'Нин, давай-ка попылесось в столовой, папа не успеет …'. 'Ну, мам …' – Нина слышит свой капризный голос, с родителями она любит играть маленькую девочку, губки бантиком, хитрые лукавые глаза. Нина уверена, что мама умиляется и все ей прощает, но это не так: 'Нинка наша все-таки ленивая корова. – вот что мама про нее думает, она для нее сейчас 'корова'. Как же так? И папа почти так же думает, только молчит, берет пылесос и ни о чем ее не просит, но думает: 'Нинка, как кошка ленивая, только бы ничего не делать. Совсем нам не помогает. Это все мать! Мать ее набаловала. Кто ее такую замуж возьмет?'. Неужели родители так могли о ней думать? А она и не подозревала, что они ее осуждают.

И опять об этой проклятой еде, вернее не о еде, но все равно … об этом. Она в Москве, в квартире сестры. Сестра давно замужем, муж разбитной еврей, которого она немного опасается, очень уж он юморной, Нина побаивается его шуточек, не всегда знает, как на них реагировать. С ее точки зрения, он вообще говорит лишнее, такого в ее семье никто бы не сказал. Вообще-то Нина в Москву приезжать любит, там другая жизнь, магазины, шумное метро. Вот они все в квартире, кажется это какой-то праздник, то ли государственный, то ли чей-то день рождения. Нина не помнит. Середина дня, суета на кухне. Приехал брат мужа с женой и ребенком, привез дефицитные продукты, на кухне нарезают мясо и рыбу, что-то жарится на плите, чувствуется атмосфера праздника, витают вкусные запахи: крутые яйца, майонез, свежие огурцы, что-то копченое. Нине тоже доверили нарезать копченую колбасу сервелат. Получается у нее плохо, нож скользит, съезжает, отрезаются неровные кусочки-обрезки. Нина кладет их в рот, ей вкусно и весело. Собственной неловкости она не замечает. У вот брату Марку, который долго проработал в мясной гастрономии продавцом, Нина действует на нервы: 'неумеха косорукая' – теперь Нина слышит его мысли. Тогда он молчал и улыбался. 'Сказать бы ей, чтоб шла отсюда. Она сейчас сожрет больше,чем нарежет' – Марку не то чтобы жалко колбасы, но ее неловкость его буквально бесит. Когда она положила себе в рот очередной неправильно отрезанный ломтик, он громко сказал вроде бы невинную вещь: 'Наша Ниночка хорошо кушает', как бы пошутил, что тут такого. Ей бы тоже отшутиться, но намек постороннего человека на ее аппетит, который был несчастьем всей ее жизни … это уж слишком. Нине пришлось снова пережить то унижение. Нет, она не обиделась, она знала, что Марк прав, но … как она теперь сядет за стол с людьми, для которых, она – обжора, ее аппетит всем противен, они видят его проблемой. Она свою порцию уже съела, ей хватит, ей больше есть нельзя. Сестре наверное за нее стыдно. Нина больше не хочет никого ни видеть, ни слышать. Она с ними не останется, это невыносимо с ними есть, когда они все будут наблюдать, что и в каких количествах она кладет в рот. Нет, нет. Надо уйти. Уйти некуда, но она все равно уйдет, будет по улицам ходить, на метро сядет … какая разница! Только не показывать, что обиделась, надо что-то придумать! Не будет же она затевать скандал, да она, ведь, и не умеет.

Она тогда вышла и долго, бродя по улицам, смаковала свою обиду. Теперь на экране были видны все они: сестра с мужем, брат мужа Марк. Им неприятно, что она ушла, никто не хотел ее обидеть, настроение у всех испорчено, но Нина тогда была уверена, что сестра с мужем осудят Марка с его неловкой злой шуткой, а оказывается все было не так … Нина читает их мысли … 'ох, уж эта твоя Нинка! Она, что, ненормальная? Ненавижу такие штучки! Да, сейчас … бежать за ней? Да ни за что …, пусть погуляет, раз такая диковатая …' – это Ленька, тот самый, которые ее называл 'Ниночка, Ниночка', как она ему оказывается, неприятна. 'Ну, ребята, это же смешно … что я такого сказал? Ну, сказал … она тут колбасу метала, уже, наверное, пол-кило наебнула … да нет, не жалко, просто противно' – это Марк. Значит так … 'противно', им противно, как она ест, а сами угощали, пытались задержать, говорили, что сейчас за стол садятся. Не надо им, чтобы она с ними за столом сидела. 'Хватит уже, я с ней потом поговорю … Марк, зачем ты ее так? – это сестра … заступается. Нет, ни о чем она с ней тогда не говорила, когда Нина вернулась, сестра уже собиралась спать и даже не спросила, где она пропадала, только вздохнула. 'Не умеет ни отшутиться, ни дать достойный отпор … сама себя стесняется … ну почему она такая, прямо стыдно перед ребятами. Ушла она, видите ли, гордо … какая-то подростковая реакция, которую я ребятам не могу объяснить' – вот мысли сестры. Вот что она о ней думала. Какой стыд!

На экране опять она с сестрой, московская квартира, они собираются ехать в гости к подруге сестры, куда-то далеко в новостройку. Нине ехать совершенно не хочется, но она не может найти подходящего предлога, чтобы отказаться. Сестра в хорошем настроении, возбуждена, ей кажется, что она Ниночку развлечет. Они у подруги, Нина ту женщину совсем забыла, а сейчас вспоминает. Они пьют чай, сестра с подругой оживленно разговаривают, причем о чем-то обычном, то ли о модных вязаных костюмах, которые вяжет какая-то Лариса, дорого, но зато … ты в таком костюме будешь одна, то ли о путевках на юг, которые ее муж мог бы достать … Нине все это интересно, костюмчик она и сама бы себе такой заказала, темно-синий, с юбкой-годэ … и путевки … может попросить эту Люсю ей тоже достать, даже может ее муж достанет две и они с Валечкой с работы поедут … Нине хочется принять участие в разговоре, она внимательно слушает все, о чем сестра с подругой говорят, улыбается, кивает, ей кажется, что она раскована и ведет себя совершенно естественно …