Записки из простой жизни

В первое время в «процессах познания» был представлен сам себе. Никто в семье и ничем в этом аспекте не интересовался. Сдружился с хулиганистым мальчишкой из Усть-Волмы, который мешал мне учиться. Сбегали с уроков. Повадились разорять птичьи гнёзда. Так прошло более двух месяцев. Познания мои были никакими. В конце ноября мама случайно встретилась с нашей учительницей и поинтересовалась моими успехами. Узнала, что я совершенно не занимаюсь, почти ничего не знаю и трудно сказать, что будет с мальчиком дальше. Реакция на результат встречи была незамедлительной. После работы в дом мама вошла мрачнее тучи. Для проформы спросила: «Как у тебя дела с учёбой?» Я что-то лепетал в ответ, поскольку уже сам начал понимать, что дела с учёбой у меня «пахнут керосином». Не обращая внимания на мой перепуганный вид, она куда-то вышла. Минут через десять появилась с одним из наших деревенских шестиклассников и велела мне читать букварь на первых страницах. В результате моих нечленораздельных мычаний мальчишка заявил: «Тётя Катя, он ничего не знает». Случилось это в тот день, когда по букварю мы проходили букву «К». Мама говорит: «Лёнюшка, позанимайся с ним только с этой буквой». Начал я под его руководством бесконечно повторять «ку-ку», «ку-ка-ре-ку» и подобное. Через час парнишка доложил, что я одолел текст на двух страницах. Мама поблагодарила его, угостила куском хлеба, и мой юный педагог был таков. Мама тут же вышла в коридор и вернулась с острейшим топором деда. Положила топором топор на стол рядом с букварём и заявила: «Теперь начинай учить всё наизусть с первой страницы. Не выучишь до 12 часов ночи, голову отрублю». С ужасом поглядывая на топор, глотая слёзы и всхлипывая, до позднего вечера зубрил текст страниц букваря при слабом свете керосиновой лампы. Пожалел меня дед Миша: «Катька, дай ему спать, у него уже сил нет».

На следующий день за чтение получил первую в своей жизни пятёрку. С того дня – был во всех классах школы один из лучших учеников. Не позволял себе расслабиться и при учёбе в институте. Первый класс закончил круглым отличником. Единственный из класса получил подарок – обычный канцелярский карандаш и с гордостью принёс его домой. В первом классе учился у Анны Ловгиновны Сметаниной, у которой учились мой дед Миша рождения 1887 года, мама рождения 1913, я, брат Николай рождения 1940 года и сестра Нина, родившаяся в 1942-ом году. Она была педагогом классической русской школы. За долголетний труд её наградили орденом Ленина, который она однажды потеряла и мы всей школой полдня его искали на школьном участке.

Вспоминается курьёзный случай с одним из моих деревенских друзей. Он в первом классе также не отличался старанием. Отец и мать – безграмотные. Но отец отличался необычайной изворотливостью ума. В то время во многих деревенских домах сохранились ещё с дореволюционных времён красивые металлические банки, в которых продавался чай. Эти банки служили «вазами» для полевых цветов. Однажды отец моего приятеля решил проверить успехи сына. «Ванюшка, сынок, ты поди и читать уже научился?» – спросил он сына. «Да, тятенька, я умею читать», – было ответом. «Ваня, вот в этих банках раньше продавали мыло. Здесь, наверное, написанное слово «мыло». Почитай!» – сказал отец. Сын взял банку, увидел на ней три крупные буквы и читает: «Мыло…» Мгновенная оплеуха отца: «Х… тебе в рыло, сукин ты сын. Здесь написано слово «чай». Так-то ты учишься!» – последовал грозный окрик, а за ним и памятная порка ремнём. Вот так нас учили жить наши родители.

Обязательно должен с благодарностью вспомнить отца моего приятеля за доброе отношение ко мне. Природа его сполна наделила даром рассказчика. А рассказать ему было о чём. В первые же дни Первой мировой войны он попал в плен. В распределителе для военнопленных был взят помещиком для выполнения крестьянских работ. В поместье прожил более пяти лет. После заключения мира сотрудники их (?) Красного креста перевезли во Францию. Из Марселя пароходом через Средиземное и Чёрное моря дед Митя с большой группой русских солдат оказался в Одессе (для обмена на пленных французов). Под охраной красноармейцев прибывших выстроили на площади, и оратор из большевиков стал убеждать их всех вступить в Красную армию. В заключение сказал: «Тех, кто согласен служить красноармейцам, прошу выйти из строя». Вышли немногие. После этого комиссар заявил: «С данного момента советская власть снимает с себя всякую за вас ответственность». Так дед Митя, безграмотный и без копейки в кармане, на площади в Одессе оказался в положении бродяги. Больше года, в большей части пешком, он добирался до родной Хмелёвки. Во мне он нашёл заинтересованного слушателя. За прошедшие после скитаний 20 лет свободно говорил по-немецки. В этом я убедился при общении его с пленными немцами в 1945-ом году.

* * *

Наши педагоги в учебный процесс вкладывали, что называется, душу. Учили нас с усердием, ответственно. В то время от руководства школ не требовали никаких отчётов с показателями успеваемости. В нашей школе были случаи, когда нерадивые ученики в одном классе «сидели» по пять-шесть лет и на этом заканчивали своё «образование». Одну такую барышню из пятого класса сразу после окончания уроков у школы встретил мужчина на десять лет старше её, после чего они отправились на поклон к родителям. Через неделю её учеба закончилась свадьбой.

Весной 1948 года окончил четвёртый класс с хорошими успехами, что позволяло быть отобранным для продолжения учёбы в пятом классе. В семье понимали необходимость семилетнего образования, которое давало возможность поступить в какой-либо техникум. В противном случае, перспектива одна – колхоз. К тому времени в стране была реально достигнута всеобщая грамотность, но и в людях труда по сравнению с прослойкой белых воротничков нуждались не мало.

С первого по четвёртый в каждом классе все предметы преподавала одна учительница. Она же – классный руководитель. С пятого класса каждый предмет вёл педагог по специальности. Обучение в пятом классе мне запомнилось экстраординарным случаем. На письменном экзамене по арифметике один вариант задачи оказался неправильно составленным, а потому не решаемым. В отведённое время лишь немногие из учеников «нащупали» правильный ход решения, но нужного ответа не получили. Ошибку районный отдел образования «исправил» просто. Всех нас допустили к устному экзамену по арифметике условно. И только тех, кто устный экзамен сдал на пять, перевели в шестой класс. Более 20 человек и двух пятых классов оставили на второй год.

В шестом классе русский язык и литературу преподавала новая учительница – Ангелина Васильевна Шреттер. Происходила она из обрусевших немцев, дворян. Было ей около 23 лет. Не знаю, чем я приглянулся, видимо, своей любознательностью, но быстро стал любимчиком. Учила она меня и в седьмом классе. За прошедшие два года стала моим школьным и зашкольным воспитателем, открывала окно в мир образованных людей. Вся дальнейшая моя жизнь определена ею.

Седьмой класс закончил практически отличником. Во время экзаменов Ангелина Васильевна спросила: «Что ты собираешься делать после окончания школы?» Ответил: «Буду поступать в геологоразведочный техникум, что в Кировске Мурманской области». Она печально-печально посмотрела на меня и ничего не сказала. Через несколько дней, когда я уже подготовил все документы для отправки в Кировск, поздним вечером пришла к нам и стала убеждать деда и маму в том, что такого способного мальчика грех оставить без высшего образования. И мама, и дед стали доказывать, что нет никаких реальных возможностей обеспечить мою учёбу в восьмом-десятом классах, тем более, что и жить-то я должен в Крестцах, за 30 километров от Усть-Волмы. Заплакав, Ангелина Васильевна сказала: «Я готова встать на колени перед вами и умоляю вас отправить Броню в среднюю школу». Дед Миша в ответ: «Успокойтесь, Ангелина Васильевна, мы подумаем». Через неделю подал заявление в Крестецкую среднюю школу №1 с просьбой принять меня в восьмой класс. Так, с пятнадцати лет, оказался «в людях», полностью предоставленный самому себе.

* * *

В пятом классе у меня появился, светлой памяти, покровитель – Екатерина Михайловна Покровская, дочь священника, учительница русского языка и литературы. Этой уже старенькой женщине обязан до сих пор сохранившейся неутолимой жаждой к чтению книг.

Школьной библиотекой заведовала троюродная сестра, что обеспечивало мне совершенно свободный доступ к книжным полкам. Основным предметом моего чтения были новые поступления советских писателей того времени. Когда учился в семилетней школе, прочитанное воспринимал как «отче наш». Даже мысли не возникало о том, что многое писалось во имя получения лакомых кусков в виде государственных премий. Вряд ли в том возрасте могло возникнуть осознанное отношение к многочисленным произведениям советского социалистического режима. Сейчас, даже если «поставить к стенке», не смогу объяснить почему, прочитав повесть Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда», в первый и единственный раз принялся слёзно просить у сестры согласия на то, чтобы не возвращать книгу в школьную библиотеку. Она хранилась у меня до тех пор, пока сестра мне не сказала: «Броня, принеси завтра повесть Некрасова. Я должна в присутствии свидетелей её уничтожить». На мой взгляд, «казнили» повесть не за содержание, а за поведение автора. В том возрасте осознать это не мог, но так оно и было.

Читать много и постоянно начала после окончания пятого класса. В летнее (светлое) время, освободившись от деревенских забот, читал обычно до наступления полной темноты. В поздние осенние и зимние дни с чтением возникали проблемы. Дед Миша часто ругался из-за избыточного расхода электроэнергии при чтении до полуночи (приходилось беречь каждую копейку). Вершиной моего запойного чтения был роман Константина Федина «Необыкновенное лето». Эту толстенную книгу начал читать около 11-ти часов утра и, не ложась спать, закончил на следующий день около двух часов дня. Получился такой перегруз организма, что к концу чтения меня трясло как в лихорадке. Пришлось в середине июля надеть тёплую куртку и зимнюю шапку. Я не ставил рекорды, в тот момент просто не мог оторваться от книги.

Руководить моим чтением было некому. Поэтому читал всё, что попадало «под руку». Вспоминается такой случай. Летом (после окончания шестого класса) иду домой с новой для чтения книгой. Навстречу идёт Е. М. Покровская. Задаётся вопрос: «Что за книга?» Интуитивно понимаю: выбрал не то, но показать надо. Протягиваю Екатерине Михайловне роман «Воскресенье» Л. Н. Толстого. Она смотрит на книгу, печально качает головой и говорит: «Броня, рановато тебе читать такие произведения. Советую лет через 20-ть перечитать». Я выполнил совет Екатерины Михайловны, хотя суть его уже давно понимал. В беспорядочности моего чтения неоднократно появлялись книги, к которым прикипел всем сердцем. Перечитывал каждую из них десятки раз с любой открытой страницы. В этом аспекте на первом месте «Герой нашего времени» М. Ю. Лермонтова. Каждое предложение этого великого творения звучало для меня музыкой. Завораживал не столько сюжет, сколько слог, стиль и язык. Эту простенько изданную книжечку купил на какие-то скопленные копейки в сельском магазине. На ряду с этим гениальным творением меня покоряли своей безыскусственностью такие повествования как «Алитет уходит в горы», «Джура» и другие, авторов которых сейчас уже и не помню.

Во время учёбы в средней школе и в институте чтение книг превратилось в непреодолимую страсть. Читал любую свободную минуту, что называется «запоем». Во всех библиотеках – свой человек. У педагогов средней школы пользовался авторитетом. В восьмом, девятом и десятом классах меня назначали старостой класса. Ещё в седьмом классе вступил в комсомол и все последующие годы, вплоть до выхода из комсомола по возрасту в 28 лет, активно работал в комсомольской организации.

Уже в институте стремился иметь собственные основополагающие учебники и монографии по своей специальности и продолжал это делать долгие сорок лет. После окончания института, наконец, смог реализовать свою мечту – иметь собственную (пусть небольшую) библиотеку художественной, научной, исторической и географической литературы. Кому-то подбор моей библиотеки может показаться непоследовательно странным. Это объясняется тем, что покупал только те книги и тех авторов, которые меня интересовали с познавательной точки зрения. Хотел и до сих пор хочу знать больше не ради повышения своей образованности, а потому что это интересно.

За прожитые годы успел прочитать все (основные) произведения русских классиков: А. С. Пушкина, А. С. Грибоедова, И. А. Крылова, И. А. Гончарова, М. Ю. Лермонтова, И. С. Тургенева, Л. Н. Толстого, А. И. Герцена, А. К. Толстого, А. П. Чехова и многих-многих других. Всё, что написал Ф. М. Достоевский, много прочитано по фундаментальному дореволюционному полному изданию. Читал в глуши Тверской губернии больше двух недель. На улице все дни напролёт шёл бесконечный дождь. Мрачные дождливые тучи только что не касались вершин деревьев. Отпускное летнее время было испорчено напрочь. Настроение – хуже не придумаешь, но оно соответствовало духу писателя. С тех пор, прошло почти сорок лет, из имеющего мной полного собраний сочинений этого писателя ни одного тома никогда не взял в руки. Написанное о пороках полусумасшедшим беспредельно порочным человеком мне противно. По этой же причине с большим трудом смог прочитать кое-то Эдгара По и ему подобных «мрачных».

Много читал Бальзака, Виктора Гюго, Флобера, Стендаля, Стефана Цвейга, Ирвина Шоу, Голсуорси, Андре Моруа и многих других западных писателей. Купил большую подборку произведений фантастики, никогда не читал. К приключенской литературе и детективам относился лояльно.

Разговор о чтении книг завёл не для того, чтобы сказать «ах, какой я начитанный», а для того, чтобы показать стремление паренька из глухой деревеньки к познанию окружающего нас мира. В те советские времена, таких как я, верующих в лучшее, а не в худшее, было много. Духовная красота русского народа, отстоявшего свою независимость в самой страшной войне за всю историю человечества, не была потеряна.

Лжедемократия всех мастей последние 30-ть лет самыми подлыми методами глумится над тем, чтобы показать: русская классическая (в том числе советская) литература не являлась основой, крепким фундаментом, духовного воспитания моего народа. Но как они не «изгаляются», им трудно, невозможно, отрицать то, что «писатели всегда были инженерами человеческой души».

Любовь к своей Родине, патриотизм, страдания за судьбу своей страны чужды космополитам (по большей части евреям). Только поэтому они добились практически полного изъятия уроков литературы в школьном обучении. Это чревато большими бедами.

* * *

Рассказ Валентина Распутина «Уроки французского» как будто списан с моей жизни в средней школе с одним только отличием – я не играл «в стенку» и другие игры для того, чтобы иметь несколько копеек на пропитание. В своём поведении быть правильным старался с раннего детства. Таким уродился. На протяжении своей жизни не один и не два раза слышал от людей моего поколения о том, что рассказ В. Распутин как будто списал с них. Многим и нас, детям военного времени, пришлось пробиваться к образованию таким нелёгким путём.

Мама устроила меня за небольшую плату жить у пожилой женщины, которая отвела мне маленькую комнатку. При этом хозяйка заявила: «Питаться он должен отдельно, сам по себе. Я каждый день топлю рано утром печку, в холодное время по вечерам лежанку. Если он хочет сварить себе суп или кашу, пусть утром делает это сам. В лежанке разрешу ему сварить чугунок картошки». Вот на таких условиях я прожил всё учебное время восьмого и девятого классов. Приходилось ежедневно вставать в пять утра для того, чтобы приготовить какую-нибудь похлёбку на обед после уроков и вечером перед сном.

Летом (после окончания девятого класса) хозяйка уехала к дочерям в Ригу, а дом сдала многодетной семье. Пришлось искать новое место проживания. Осенью я и моя троюродная сестра (пошла в восьмой класс) поселились на окраине города в семье, где отношения между матерью и дочерью с двумя малыми детьми были весьма натянутые. Без конца приходилось выслушивать скандальные перепалки. Мои надежды на помощь сестры в приготовлении пищи не оправдались. Все заботы перешли ко мне, что меня стало тяготить. В это время подружился со своим одноклассником, моим самым верным и самым близким другом на всю оставшуюся жизнь. Он часто заходил к нам, видел мои бытовые условия. И вот однажды, придя от меня домой, он стал со слезами на глазах (позднее мне об этом говорила его мать) уговаривать отца взять меня в их дом, позволить мне хотя бы с января до окончания десятого класса пожить в нормальных семейных условиях. Семья состояла из семи человек: отец, мать, четверо детей и старенькая бабушка. Жили они в небольшом деревянном доме. Отец, ссылаясь на скученность и тесноту, возражал, но мой друг в своей просьбе был непреклонно настойчив. В конце концов, отец заявил: «Пусть он живёт у нас, спать будете вместе на одной кровати. Где семь человек живут, там и восьмой проживёт». Так я оказался в этой доброй и дружной семье.

* * *

Учился все школьные годы с большой охотой. Более того, на склоне своих лет со всей ответственностью заявляю, что учёба для меня была истинным и подлинным наслаждением. В летние месяцы не мог дождаться дня, когда снова пойду в школу.

Единственный неприятный для меня момент в учебном процессе – необходимость сдачи экзаменов. В то время мы сдавали экзамены в каждом классе, начиная с четвертого. За школьные годы всего их насчитал сорок девять. Если же приплюсовать сюда сданные экзамены в институте, то в общей сумме их получится более ста. У меня не было противоэкзаменационного комплекса. Просто каждый раз боялся получить за экзамен оценку ниже отличной. Вот эта боязнь отнимала излишне много энергии, мешала «толково» отвечать на вопросы билетов. Каждый раз полученную оценку «хорошо» воспринимал как очередное поражение. Заедала гордыня. Плохо или хорошо это было, но было так.

Начиная с пятого класса, придерживался одного и того же порядка освоения школьной программы. Всё, что преподавалось на уроках, внимательно слушал и хорошо запоминал. Надо отметить: в мои школьные годы основное обучение шло через домашние задания, к выполнению которых относился тщательно. Ещё в третьем классе внял совету учительницы с домашними заданиями поступать так. Пришёл домой, переоделся, покушал. После этого, не откладывая, необходимо выполнить домашние задания. Согласно расписанию предстоящего дня на столе справа от себя собирал необходимые учебники и тетрадки. В первую очередь выполнял письменные задания. Если что-либо не поддавалось быстрому решению, откладывалось в сторону. Закончив с письменными работами, читал учебники и перекладывал влево от себя. Когда стопка оказывалась на левой стороне, подготовка к урокам следующего дня считалась законченной. При наличии отложенного (это случалось редко) снова пытался найти решение, не считаясь после этого с затраченным временем. Цель была одна – добиться решения и это почти всегда удавалось.

* * *

Весной 1954 года закончил десятый класс. На школьном построении в честь последнего звонка объявили о наличии в двух десятых классах пяти претендентов на золотые медали: в классе «А» – два человека, в классе «Б» – трое. Я учился в классе Б и входил в число этих трёх. Теперь всё зависело от экзаменов. В результате четверо из нас получили серебряные медали, а один, на мой взгляд самый неодарённый, золотую. Для золотой медали в аттестате за окончание десятого класса надо было иметь все оценки «отлично», для серебряной допускалась одна оценка «хорошо». У меня сложилось так.

Всего мы сдавали десять экзаменов: по восьми предметам устно и два письменных экзамена – по математике и русскому языку (сочинение). Устные экзамены оценивались школьной комиссией под председательством директора школы или завуча и не подвергались никаким проверкам. Письменные работы проверялись сначала также школьной комиссией и как при двух отличных оценках, так и при одной отличной, где принималось решение об отправке или нет в областной отдел народного образования. В данном случае из Крестец в Новгород (ныне Великий Новгород).

За письменный экзамен по математике, куда входили задачи по алгебре, геометрии и тригонометрии, мне выставили пять. А с сочинением случилось следующее. Оба десятых класса писали вместе в просторном актовом зале. Сидели по одному за партой. Из трёх предложенных тем выбрал сочинение по творчеству Маяковского, массу стихотворений которого знал наизусть. При изложении материала неоправданно размахнулся, провозился долго с черновиком и на переписывание начисто времени не хватило. Зал опустел, меня учителя начали подгонять: «Бронислав! Заканчивай!» Тщательно проверить чистовик не удалось. В спешке при переписывании в названии поэмы «Хорошо!» пропустил восклицательный знак, хотя в черновике он был поставлен. Школьная комиссия даже в этом случае не сочла возможным и целесообразным поставить этот злосчастный восклицательный знак, который стоил мне золотой медали. Вот такие педагоги нас учили. Честь и хвала им и вечная память за принципиальную жесткую доброту нашего воспитания. Иногда эта принципиальность оказывалась за пределами здравого смысла.

В десятом классе учитель русского языка и литературы Георгий Алексеевич Нефёдов был также нашим классным руководителем. Долгие пять лет войны командовал бронепоездом. Надо полагать, суть военной службы понимал хорошо. Поскольку поступление в военное училище являлось моей целью, пришлось просить в военкомате направление. Военком на моё обращение потребовал принести характеристику из школы. Привожу дословный текст, подготовленный моим классным руководителем.

Характеристика

Захарова Бронислава Николаевича, ученика

10б класса Крестецкой средней школы

Захаров Бронислав – дисциплинированный, исполнительный ученик. Имеет хорошие способности, стремится к знаниям. В соединении с трудолюбием и настойчивостью эти качества и позволили ему закончить на пятёрки школу (у него одна 4 по русскому языку).

Комсомолец, классный организатор. Активен, инициативен, пользуется уважением и любовью товарищей. Натура излишне эмоциональная, с резкими переходами от восторженного состояния к грусти. Несколько не сдержан, не умеет скрывать своих чувств.

Военком прочитал и заявил: «Не показывай никому и никогда эти словоизлияния. С таким текстом двух последних предложений тебя ни в одно училище не примут. Я сам напишу тебе характеристику».

Все наши письменные работы отправили в Новгород и мы с замиранием сердца стали ожидать решения областных властей. Ждать это решение было весьма тягостно, когда уже состоялся выпускной вечер и все остальные получили свидетельства об окончании средней школы и могли подавать заявления о поступлении в вузы. Только в середине июля я получил в школе свою серебряную медаль и свидетельство. Через неделю фамилии всех нас пятерых вывесили на бронзовых досках в актовом зале Крестецкой средней школы №1, где находятся до сих пор. Больше таких успехов в моей родной школе не было.

* * *

Учили нас основательно, без поблажек. Из 27 человек класса «Б» 19 поступили в ВУЗы Ленинграда, четверо в военные училища. Одна девушка пошла в техникум, а три сразу после окончания школы вышли замуж. На эти цифры рекомендуется обратить особое внимание в связи с современным состоянием так называемого «бесплатного» образования и «равных» условий для поступления в ВУЗы молодёжи крупных городов и сельской местности. При этом надо заметить, что конкурсы при поступлении были высокими. Например, из ста человек принятых на первый курс кораблестроительного факультета Ленинградского института инженеров водного транспорта (ЛИИВТ), куда я поступил, только одного зачислили с набранными 27-ю баллами, т. е. проходными были 28 баллов. Из шести экзаменов требовалось сдать четыре на отлично и два – на хорошо или пять – на отлично и один – на три. Один наш одноклассник поступал в инженерное училище имени Ф. Э. Дзержинского, набрал 28 баллов, был зачислен курсантом. Однако в самый последний момент в биографии отца нашли какие-то изъяны и его отчислили. Со всеми документами, включая экзаменационный лист из училища, он пришёл в институт водного транспорта с просьбой о приёме. Ему отказали, и он снова набрал 28 баллов. Вот так нам приходилось пробиваться в жизнь.

Специальность учителя в небольших городах и сельской местности в советские годы была уважаемой, почётной и социально выгодной. Педагоги по тем временам имели очень хорошие зарплаты, что при наличии приусадебных участков и дешёвых сельских рынков позволяло иметь обеспеченную жизнь. Поэтому складывались семейные учительские кланы. Своей работой учителя дорожили и не только учили, но и воспитывали своих учеников в те непростые послевоенные годы. В нашей средней школе, например, были три заслуженных учителя РСФСР, что для небольшого городка о многом говорит. Не могу не вспомнить учительницу немецкого языка Надежду Петровну Исаеву, для которой немецкий язык был родным. Некоторых из нас она так подготовила, что в институтах в первом семестре сдавали всю институтскую программу и освобождались от занятий иностранным языком. К числу таковых принадлежу и я. Муж её, Сергей Николаевич Исаев, преподавал историю. С должности директора школы его сняли за прошлое, служил в царской армии. В девятом классе географию преподавал маленький горбун, почти круглый год ходивший в валенках и ватнике. Каждый урок начинал оригинально. Например, входил в класс, в руках бутылка с какой-то позеленевшей жидкостью. Ставит на стол и говорит: «Когда я в последний раз путешествовал по Амазонке, то набрал из неё вот эту воду». И мы великовозрастные не смеялись, мы внимательно слушали. Так интересно он вёл уроки.