Мотыльки и камни

скачать книгу бесплатно

Все то же солнце звезды отражают,
Все то же солнце землю освещает,
Все то же солнце клонится в закат.

«Скажи мне, ребенок, какое сейчас время года…»

Скажи мне, ребенок, какое сейчас время года,
Какое пальтишко наденем с тобой погулять?
И шапку, которой закроемся от небосвода,
Давай выбирать.

Какие сапожки измерят в квартале все лужи?
Лопатку, кораблик берем. Может, мяч?
Повязанный шарфик тебе очень нужен?
Ну что ты… Не плачь…

Скажи мне, ребенок, какое сейчас время года?
Тебе все равно… Ты смеешься беспечно,
Звенишь синеглазым ручьем.
Не думай о страшном, не думай о вечном.
Не думай пока ни о чем…

«Спроси меня, о чем…»

Спроси меня, о чем
Моя молитва,
О чем чужие пагоды
Молчат.
Мне в душу,
Как в скрипучую калитку,
Все городские нищие стучат.
Скрипят под створками,
Немые бродят тени,
Хоть ляг костьми,
Не видится рассвет.
Из тысячи мерцающих свечений
Его не вылепить,
Его в помине нет.
Мостится чужаком
У стен кирпичных холод —
Заклятый друг мой,
Сонный часовой.
Спокойной ночи, колокол расколот,
И водяной наполнен тишиной.
Спроси меня, о чем рыдает вера,
Поклонница единственности звезд.
Молюсь, чтоб не засохли корни
Древа, что тянут жизнь
Из голубых борозд.

«Над пропастью еще не сжата рожь…»

…Вот и вся моя работа. Стеречь ребят
над пропастью во ржи. Знаю, это глупости,
но это единственное, чего мне хочется
по-настоящему. Наверно, я дурак.

    Дж. Д. Селиножер, Над пропастью во ржи

Над пропастью еще не сжата рожь.
Сквозь тени лет все так же колосится.
Хозяин поля, презиравший ложь,
Не мертв. Он отошел воды напиться.
А дети заняты все тою же игрой,
И карусели жизни не остановить,
Кто упадет – того с полей долой.
А кто останется – тому водить.
Не отвечая им на смех и крик,
Встречавший смерть из темноты глубинной,
Стоит безмолвный молодой старик
Над этой вечно солнечной равниной.
Когда б он мог сойти с ума,
Давно уйти туда, где сон и морок,
Где в окна забирается туман,
Оставить всех, кто, без сомнений, дорог,
Когда б он мог молчанием гневить
Того себя, что рукописи рвал,
Не верить, не юродствовать, не жить.
То кто он был бы – пан или пропал?

«От тоски задыхаюсь…»

От тоски задыхаюсь.
Пропитан ей воздух в квартире,
Пропитаны окна и двери,
Горбатая тень уюта.
Не происходит ничего
Сверхъестественного.
Осыпается с лица штукатурка
Приличия, под ней проявляются
Боли фрески.
Сверлит сердце мне утро рассветным буром.
Соль твоей робости сыплет в довесок.
Алгоритмы любви мной не изучены,
Признания коркой застревают в горле.
Белками мечутся мысли измученные,
Слова маршируют бодро.
Напрасно костры зажигают заново,
Из старых ран доставая осколки нежности,
Ладонями обожженными
Лепят на них повязки
Из липкой утренней свежести…

«Недопустимое количество смертей…»

Недопустимое количество смертей.

В календаре – реалии народов.
У бога в письменном столе
Нет словарей, нет переводов.
И карта мира на его стене
Константой космоса пишется.
А в божьем календаре —
Минимальное число родившихся.
На столе чистый лист снегов.
Голубая бездна чернил.
Кровь живого в сиянии слов.
Черным грифелем – соль земли.
Накрененный безлюдьем планеты,
Поезд жизни летит под откос,
Будто в божеском глобусе этом
Переломлена времени ось.
Я стою под присмотром рассудка
На обочине хрупкой стези,
И в ушах отзывается жуткий
Хруст движения этой оси.
Я смотрю на людскую обитель
Через призму мирской суеты.
Научи меня, неба властитель,
Видеть землю, как видишь ты.

«Сквозь прожженные солнцем проталины…»

Сквозь прожженные солнцем проталины
В белом свадебном платье зимы
Проглянуло, вздохнуло усталое
Караковое тело земли.
И с упорством птенца желторотого
Тонким клювиком лезет росток
Из-под простыни листьев, которую
В ноябре постелил ветерок.
Жажда жизни цветов новорожденных —
Вот цена безусловного роста.
Это – истина непреложная.
Это – хрупкого мира остов.
Обнимали дожди мокрокрылые
Эту юную свежую рать —
Засыпай же под тяжестью иловой,
Чтобы снова весной вырастать.

Пьеса

Деревянные актеры
Плачут в темных коридорах.
На фаянсовые лица
Тенью страха ночь ложится.
Абажур устал светиться.
У набитых ватой тигров
Нарисованы клыки.
На афишах – сто субтитров.
У суфлера – две строки.
Деревянные колени
Подгибаются, скрипя.
Не отбрасывает тени
Деревянная родня.
На веревочные петли
Руки свесив, смотрят в зал,
Отражая блики света
В лакированных глазах.
Зря народ внимает пьесе,
Ждет веселья и вестей.
Диалоги сыплют треском
Деревянных челюстей.
Зря потерян этот вечер.
Видит – нынче дело дрянь.
Разбредаются овечки.
Виснет занавеса ткань.
Гаснет рампа.
Мерзнут плечи
Расфуфыренных подруг.
И храпит на партитуре
Оборванец-драматург.

«Простота тяжела совершенных глаголов…»

Простота тяжела совершенных глаголов,
Прощена им порочность, их совесть чиста:
Пережил, переделал, увидел, промолвил,
Растерялся, поверил, ушел, перестал.

Долгий сказ и не менее долгое дело
Были в прошлом и будущем, этом и том:
Промолчал, отвернулся, не стал, не доделал.
Разлюбил, оттолкнул, не пошел напролом.

Обезличенный век – комедийные драмы
Под пищание скучных последних «прости»