Двенадцать королей Шарахая

В подобных обменах нет ничего необычного для Янтарного города. Всегда находятся люди, не желающие вести торговлю или говорить о делах открыто, опасаясь всевидящих владык – и особенно Короля Шепотов, который, по легенде, слышит каждое слово, касающееся его братьев.

Мужчины и женщины, борющиеся за власть, не настолько наивны, чтобы играть в свои игры при свете дня, поэтому нанимают посредников вроде Османа, которые доносят до союзников и врагов условия, приказы, а то и определенные суммы. Это помогает оставаться в тени, не привлекая внимания Королей, Дев и, что важнее всего, налоговых сборщиков. Лишние деньги лучше отдавать, например, Осману – небольшая цена за возможность развернуться в Шарахае. Риск стоит того – секретность и анонимность подчас важнее денег: даже если Серебряные копья или Девы перехватят шкатулку, без ключа письмо не расшифровать, а посланника-тень допрашивать бесполезно – им ничего не рассказывают.

Даже Осман ради своей безопасности и защиты заказчиков предпочитает не знать, что доставляют его люди.

Покинув хижину, Чеда отошла на приличное расстояние и скользнула за угол четырехэтажного доходного дома, одного из немногих в Отмелях. Дом был забит до отказа: в комнатушках теснилось по дюжине человек, а то и по две, зато его унылые стены отлично подходили для того, чтобы незаметно забраться на крышу, а с крыши открывался обзор на ту самую лачугу.

За слежку тоже платили хорошо, но Чеда не потому работала на Османа. Ей нравилось знать, чем живет Шарахай, кто с кем связан. Однажды эти знания могли пригодиться.

Через час на улице показались двое мужчин и женщина. На поясах – изогнутые шамширы в кожаных ножнах, светлые таубы и головные уборы сливаются со стенами глинобитных домишек, покрывала колышутся, пряча лица.

Вот троица вошла в хижину и тут же вышла. На плече у женщины висела знакомая кожаная сумка.

Позволив этим людям отойти подальше, Чеда спрыгнула с крыши и тихо двинулась за ними через Отмели, вдоль Колодца, до самого Алого Полумесяца – квартала, примыкавшего к западной гавани, самой маленькой и захудалой из четырех.

Стоило троице зайти в переулок, как Чеда нырнула в покосившийся дверной проем. Женщина обернулась, пристально вглядываясь в тени – значит, доставляет послания не в первый раз.

Не заметив ничего подозрительного, она вместе со спутниками направилась дальше. Чеда дала им фору, зная, что чем ближе к цели, тем осторожнее они будут, и у входа в переулок остановилась, якобы стряхивая что-то с плеча.

Женщина исчезла, но ее телохранители несли караул у островерхой арки дворика шагах в двадцати. Идти на них в лоб было бы глупо, Чеда знала другой путь.

Она спустилась по улице до старинных бань, возведенных когда-то для караван-сарая. Караван-сарай снесли при строительстве западной гавани, но бани остались: по четным дням они обслуживали женщин, по нечетным – мужчин, и, слава Тулатан, сегодня был женский день.

Скучающий за стойкой мальчишка в голубом кафтане сказал:

– Вода уже остыла.

– Ничего. – Чеда положила на блюдце два медных кета. Мальчик пожал плечами, бросил монеты в окованный железом сундучок и выдал Чеде хлопковую простыню.

– Мыло? Пемзу? – спросил он, махнув в сторону полок с банными принадлежностями, шедшими за отдельную плату. Чеда покачала головой и направилась во внутренний дворик.

Четыре женщины и маленькая девочка как раз выходили из бани, смеясь и болтая. Чеда якобы пошла к дверям, но в последний момент завернула за украшенный резьбой угол.

Девочка удивленно обернулась к ней, ветер взметнул ее длинные мокрые волосы. Чеда заговорщицки прижала палец к губам и нырнула в тупичок между баней и внешней стеной.

Проем между двумя шершавыми каменными стенами был достаточно узок, чтобы подняться, упираясь руками и ногами. Медленно, очень медленно Чеда вскарабкалась наверх и, ухватившись за край крыши, подтянулась.

Внизу шумела и плескалась баня, но интересовали совсем другие звуки – голоса, доносившиеся из дворика за стеной. Чеда глянула туда и увидела троицу со шкатулкой, а напротив – заказчика.

Это оказался высокий широкоплечий мужчина в дорогом коричневом таубе и с двумя саблями на поясе. Но страх внушали не сабли, а борода, расчесанная как ласточкин хвост, и татуировки в виде змей, обвивающие предплечья и запястья. Масид Исхак Воинства Безлунной ночи. Вождь сотен, тысяч кочевников, остатков двенадцати племен, правивших когда-то пустыней Шангази.

Все шарахани знали этого человека. Чеда никогда раньше не встречала Масида, но видела последствия его деяний: сожжение рынка благовоний было далеко не первым. Несколько лет назад Воинство добралось до королевского поставщика деликатесов, доставлявшего во Дворец изысканное и редкое мясо горных оленей с юга. Мятежники отравили мясо, надеясь, что Короли съедят его во время Новогоднего пира. Покушение на владык не удалось, но восемнадцать придворных скончались от отравления.

Короли этого не простили. За каждого убитого они ответили десятикратно, хватая с улиц мужчин, женщин и детей – бедняков, недавно пришедших из пустыни в поисках лучшей жизни.

Их заставили есть то самое отравленное мясо, а трупы выбросили в реку, чтоб каждый мог видеть, как они возвращаются в пустыню. Серебряные копья выстроились по берегам и стреляли в каждого, кто пытался вытащить тела.

В ответ Воинство Безлунной ночи похитило девочку, которая вот-вот должна была вступить в ряды Стальных дев и отправиться в пустыню. Ее посадили на кол и оставили умирать на вершине бархана.

Короли нашли ее. В гневе они отобрали две дюжины девочек того же возраста, что их Дева, и подвесили за щиколотки на столбах, вкопанных у северной гавани. Там несчастные, умершие от истощения, провисели двенадцать дней. Девы и Серебряные копья охраняли трупы, следили, дошло ли послание: если жители Шарахая не отвернутся от врага, то так и будут кровью платить за кровь.

Это был порочный круг, но человек, стоявший внизу, не желал его разрывать.

Он достал из сумки футляр для свитков, осторожно повернул охватывавшие его костяные кольца в особом порядке – код наверняка доставили еще с неделю назад.

Закончив, Масид сломал восковую печать, достал листок пергамента, велел женщине:

– Иди. Забери вторую, встретимся на корабле.

– Отправляюсь, – ответила та, и все четверо покинули переулок.

Чеда подумала, не последовать ли за ними, но решила, что видела достаточно. Чтобы узнать больше, пришлось бы заглянуть в пергамент Масида, а составлять план было некогда.

Солнце клонилось к закату, наступало время Бет За'ир, и желание вернуться домой, убедиться, что Эмре жив и здоров, становилось сильнее, особенно теперь, когда она узнала, что дело касалось Воинства.

С каждым шагом тревога росла, но по-настоящему Чеда испугалась, когда вошла в пустой дом.

Закат умер. Холодный ветер пронесся по городу, ночь растекалась, как гной из раны; еще немного, и асиримы просочатся на улицы.

Чеда вздрогнула, краем глаза заметив тень. Замерла, задержав дыхание… но это была всего лишь бродячая собака. За ней ней трусила другая, третья. Они бежали настороженно, то останавливаясь и прислушиваясь, то снова устремляясь вперед. Но вот и собаки исчезли, а Эмре все не было.

Осознание обожгло Чеду, как горячий ветер пустыни.

Эмре не вернется. Что-то пошло не так.

Решившись наконец, Чеда заслонилась от ветра концом тюрбана и, поддев ногтем крышечку медальона, вынула бледный сухой лепесток с ярко-голубым кончиком.

Как это было похоже на тот день, одиннадцать лет назад, когда мама отвезла ее к Салии, пустынной ведьме! День, когда жизнь изменилась навсегда. День, когда умерла мама.

Неужели сегодня река жизни вновь повернет? Неужели опять Чеде придется увидеть, как умирает дорогой сердцу человек?

Она взяла легкий, как лунный луч, лепесток и положила под язык.

Вкус напоминал одновременно жасмин, розмарин и мускат, но запах был цветочным ароматом адишар – уродливых, искривленных пустынных деревьев, рождавших эти бледные цветы.

Закололо кожу, задрожали губы. В соседнем доме запело стекло: чьи-то пьяные пальцы водили по краю хрустального кубка. Чеда как всегда почувствовала цветение адишары за стеной, но теперь – сильнее, глубже, словно к этому чувству примешивался голод асиримов.

Ушла боль от заживающих после боя в Яме синяков, затряслись руки, и луны-близнецы в небе задрожали в ответ. На мгновение Чеде показалось, что она чувствует весь город: каждого мужчину, женщину, ребенка, всех несчастных, съежившихся во тьме, боящихся ночи и тех, кто приходит с ней в их великий город – тварей, рожденных, говорят, Великой пустыней Шангази.

Чеда поплотнее замотала лицо, подоткнув край тюрбана. Схватилась за рукоять ножа, обоюдоострого кеншара, проверяя, плотно ли он сидит в ножнах на поясе. Так же проверила рукоять шамшира за спиной, прыгнула на выступ балки между вторым и первым этажом, с него – на сухую, пыльную землю.

* * *

Путь лежал мимо стен старого Шарахая, которые он давно перерос, и дальше, вниз по петляющей улочке, к Желобу, рассекающему город пополам. Оттуда рукой подать до южной гавани, куда послали Эмре… но не сделала Чеда и десяти шагов, как тишину над городом прорезал долгий вой. За ним второй: выше, отчаяннее.

Чеду пробрало дрожью. Яркий глаз Тулатан! Асиримы, должно быть, очень голодны, раз явились так рано. Обычно они не приходят до восхода лун.

Снова вой. На этот раз он закончился звуком, похожим на хохот, будто тварь насмехалась над Чедой за то, что сглупила, покинула безопасный дом. Четвертый… четвертый же крик предназначался ей. Звал ее.

Иди. Дай нам попробовать тебя на вкус.

Чеда побежала быстрее, нечеловечески быстро – лепесток подгонял ее. Она протиснулась между пустых прилавков базара, пролетела сквозь рынок специй и выбежала наконец на край Желоба.

Широкая улица расстилалась в обе стороны, залитая светом Рии и Тулатан – никуда не скрыться. Никто не откроет окон, не поднимет занавесей – шакальи крики асиримов всех загнали в дальние углы.

Чеда миновала улицу Ювелиров, Черный столп, пересекла Горбуна – старинный мост через пересохшую Хадду. У квартала рабов свернула с Желоба, срезая путь до южной гавани – они с Эмре нашли короткую дорогу еще в детстве, болтаясь по улицам.

Чеда крикнула янтарником: четыре свистка и длинная трель. Но вой асиримов заглушил ее зов.

Они приближались. Никто не знал, где они пройдут – это решал Король Жатвы. Никто не знал, сколько их будет: иногда приходил едва ли десяток, иногда их вопли раздавались по всему городу, от богатых восточных кварталов до западных трущоб. Чеда засвистела снова, замерла, прислушиваясь, подавляя желание съежиться, спрятаться за какой-нибудь бочкой и просидеть так всю ночь. Снова взвыл асирим, но ответил ему янтарник – слабо, издалека.

Эмре!

Слабый свист оборвался. От страха? От боли?

Улица оканчивалась парапетом набережной, внизу темнело русло канала, сухое большую часть года. Прыгать высоко, но Чеда не стала раздумывать, понадеявшись, что лепесток не даст ей переломать ноги и отгонит боль. Оказавшись на дне канала, она свистнула снова, но ответа не последовало, лишь звук шагов откуда-то сверху.

Чеда замерла, не дыша.

Асиримы ее нашли.

Глава 6

Асир прошел мимо, и Чеда выдохнула наконец, но другая тварь взревела прямо у нее над головой – голодный, болезненный вой прорезал ночь.

Чеда скривилась, заткнула уши – никогда еще она не слышала такого ни от людей, ни от асиримов.

С грохотом сорвалась с петель дверь, и этот звук был еще страшнее воя. Чей-то хриплый голос зачастил молитву – жаркую молитву лунам-близнецам.

– Укажи на меня, Тулатан! Пролей на меня свой яркий свет! Укажи на меня, Риа! Позволь служить Королям там, в Далеких полях!

Он действительно верил в то, о чем молился. Верил, что получит особое место у трона Королей, у ног первых богов. Так написано в Каннане – священной книге законов, дарованной Королями.

Чеда не знала, правда ли это, да у нее и не было времени на размышления: что-то влажно хрустнуло, и голос умолк. Она съежилась под мостом, сжалась так сильно, как могла. Над головой снова раздались шаги и шорох – будто идущий что-то тащил по земле. Его тень упала совсем рядом – только руку протяни, – но Чеда не шевельнулась, боясь стать следующей.

Асир больше не останавливался – так и ушел к цветущим адишарам, таща за собой жертву, предложенную Королем Жатвы.

Чеда не могла даже отругать себя за трусость – в ней не было скорби по умершему, лишь облегчение от того, что выбрали не ее. В свете лун она ясно различала дно канала – только тени мостов виделись ей сплошной чернотой. Чеда долго вглядывалась во тьму, дрожа от ужаса, но вот что-то шевельнулось под следующим мостом, шагах в двадцати. Эмре. Это должен быть Эмре!

Броситься бы к нему, да страх не пускал. Лишь дождавшись, пока окончательно стихнут шаги асира и ноги вновь начнут слушаться, она, пригнувшись, побежала к мосту… и, боги милостивые, это правда был Эмре: лежал, зажимая рану в боку. Поодаль неподвижно раскинулся на спине мужчина в простом халате пустынного жителя и тюрбане, красном даже в бледном свете лун.

Татуировки покрывали его лоб, уголки глаз и ладони – умеющий читать такие знаки прочел бы в них историю его жизни, его семьи и племени, но остальным на пустынное происхождение указывал тюрбан. Кочевникам, желающим осесть в Шарахае, запрещалось носить красные тюрбаны и таубы, их женщины прятали свои яркие алые платья, расшитые золотом, и покрывала, украшенные монетами. Остальные цвета были разрешены – но красный остался в памяти города цветом войны. Короли назначили цену: желающий ступить в их владения должен оставить старую жизнь и гнев позади.

Как тут оказался этот кочевник? Почему напал на Эмре?

У Чеды не осталось времени задумываться – темная фигура рухнула на дно канала. Еще один асир.

Чеда съежилась в тени под мостом, рот наполнился слюной – так сладко вдруг запахло лежалыми, подгнившими яблоками! Убежать бы… но Эмре здесь, рядом. Она не может его бросить.

Асир склонился над трупом, провел черными когтями по его груди. У твари были длинные тощие руки и ноги, голова казалась слишком большой для тщедушного тельца, всклокоченные грязные волосы свисали на плечи. Угольно-черный, будто гнилой плод, асир чем-то походил на голодающего ребенка из трущоб.

Он принюхался к лицу покойника, к его шее, а затем легко закинул тело на плечо, взобрался по стене и исчез.

«Боги, помогите», – мысленно взмолилась Чеда, слушая удаляющиеся шаги, и только убедившись, что все стихло, подползла к Эмре.

– Эмре!

На мгновение она испугалась, что уже слишком поздно. Он не двигался и как будто не дышал: даже если Эмре еще жив, смерть уже занесла над ним руку. Но стоило Чеде встряхнуть его немного, как он открыл глаза, нахмурился.

– Пришел за мной, значит…

– Нет, Эмре, это я. Ты в порядке?

Он моргнул, сосредоточившись наконец.

– Чеда?

– Ты ранен?

Вместо ответа он отнял ладонь от ребер и показал окровавленную до плеча руку. Чеда привыкла к крови, но от вида раненого Эмре у нее сжалось сердце. Он смотрел на нее так открыто! Словно мальчик, не привыкший еще к жестокости мира.

– Встать сможешь?

Он поморщился, но схватился за ее плечо и кое-как встал. Чеда хотела увести его, но он остановился.

– Сумка…

– В Далекие поля твою сумку!

– Забери, Чеда… без нее я точно покойник.

Сумка нашлась среди мусора, нанесенного весенними ливнями. Чеда повесила ее через плечо – легкая… Эмре был прав: раз сумка у него, значит, он выполнил половину работы, не смог только передать послание куда нужно. По крайней мере, есть что вернуть Осману.

Она потащила Эмре на юго-восток, в противоположную от дома сторону: чем дальше в город, тем глубже и шире становился канал – не выбраться. Но Чеда помнила, куда уличные детишки в начале лета притащили бревно, чтоб лазить туда-сюда.

Бревно оказалось скорее бревнышком, Эмре никак не мог на него вскарабкаться – пришлось Чеде подталкивать его снизу.

Выбравшись, она вновь закинула его руку себе на плечо. Эмре зашипел от боли, но ничего не сказал.

Ему и не нужно было. Чеда чувствовала, как при каждом его скованном движении кровь пропитывает ее тауб.

– Скоро будем дома, – соврала она.

На деле с такой скоростью они доползли бы до Розового квартала к утру. Залечь бы на дно у знакомого, которому можно доверять… но таких не было. Даже пару дней не удалось бы отсидеться: дети, соседи или друзья наверняка бы все растрепали.

Нет, до рассвета нужно успеть дотащить Эмре домой. Самостоятельно.

Словно почувствовав ее смятение, асиримы вновь завыли: теперь их крики сливались в долгую и унылую поминальную песню мертвецов по живым, принесенным им в жертву.

«Риа, помоги!» – взмолилась Чеда, но ничего не помогло: Эмре вдруг повис на ее плече всей тяжестью. Он готов был вот-вот потерять сознание, его обескровленное тело просто не справлялось с ходьбой. Какое-то время она смогла бы его тащить благодаря лепестку, но что дальше? Нужно найти тележку – желательно вместе с мулом.

Она осторожно уложила Эмре, огляделась в поисках телеги… и краем глаза заметила движение впереди.

Кровь отлила от взмокшего лица. Бежать! Нужно бежать, отнести Эмре куда-нибудь и поискать телегу как следует…

Поздно.

Асир стоял прямо перед ними, шагах в двадцати. Чеда по-детски всхлипнула от страха: двадцать шагов… один рывок, и черные когти полоснут по горлу.

Больше всего на свете ей хотелось сейчас закричать, убежать, но она не могла. Ее словно гвоздями прибили. Асир медленно двинулся вперед, склонив ухо к земле, будто рысь, слушающая шаги добычи. Золотая корона блеснула в лунном свете. Корона! Откуда она у чудовища? Больше никакой одежды на нем не было, от сморщенной, высохшей кожи несло пылью склепа, тянуло легким ароматом фруктов – то ли инжиров, то ли слив.

Чеда сглотнула, пытаясь сдержать тошноту, раз, другой. Звук эхом разнесся по улице, но она уговорила себя стать неподвижной, будто камень в пустыне. Асир подошел к ней на расстояние вытянутой руки и остановился, втянул тонкими ноздрями воздух. Чеда видела теперь, как туго его черная кожа обтягивает кости, видела желтые глаза, ввалившиеся щеки, иссохшие губы, прилипшие к длинным обломанным зубам. Асир выставил челюсть, наморщил лоб, будто не понимая, что происходит.

Вот он снова потянулся вперед, коснулся ее лица. Желтые глаза расширились. Чеда приказывала себе оттолкнуть его, убежать, но лишь беспомощно вздрогнула, когда иссохшие пальцы коснулись ее щеки, отводя ткань. Чеда почувствовала себя беззащитной, голой. Асир обнюхал ее лицо, наклонился к шее и осторожно, почти нежно лизнул судорожно бьющуюся жилку.

Чеда чувствовала себя странно, словно эта тварь – искаженная пародия на Короля, а она – его Стальная дева. Как бы она ни хотела закричать, кинуться в бой, что-то внутри нее желало лишь подчиняться ему.

Вдруг асир заговорил. Вернее, ей показалось, что он говорит: сперва он едва шевелил губами, и она с трудом разбирала слова.

«Не в тенях ли последний…»

Но вот следующую фразу она расслышала четко:

«Смертоносное древо – вот дом для тебя…»

Чеда перестала дышать. Эти слова… она уже видела их, читала их.

Асир запнулся – где-то рядом щелкнул кнут, и раздался жуткий вой, от которого волосы вставали дыбом. Тварь почти обернулась на звук, но Чеда оказалась для нее важнее. Узловатым пальцем асир ткнул ее между бровей, наклонился… и поцеловал в лоб.

Чеда готова была умереть от отвращения, внутренности взбаламутило, тошнота подкатила к горлу. Его губы оказались сухими и неожиданно теплыми, но от этого открытия почему-то сделалось еще хуже, будто она откусила яблоко и увидела половину червяка.

Наконец асир отпустил ее и медленно прошел мимо. Лишь когда смолкли его шаги, Чеда вновь смогла пошевелиться.

Она вскинула Эмре на плечо и оттащила к низкой ограде двухэтажного дома. За оградой таился сад с раскидистым деревом посредине. Стоило им нырнуть под защиту крепкого ствола, как улица вновь ожила.

Чеда почувствовала себя гривистым волчонком, из засады следящим за пустынным зайцем: пригнулась, будто для прыжка, задышала чаще.

Они пришли.

Ее охватило первобытное чувство, которому трудно подобрать название: чувство, рожденное из страха, гнева и бессилия перед ними – Стальными девами в черных одеждах, грациозными, как песчаные змейки. Девы шли парами, горделиво, словно владели всем Шарахаем. Чеда насчитала дюжину и вспомнила пожар на рынке духов, двух Дев, спасающих своего переодетого господина. Выходит, после нападения Воинства они решили увеличить охрану Короля Шукру.

Мысль о том, что Короли тоже чувствуют страх, воодушевила Чеду. Теперь можно помечтать о том, как она подберется к Королям. О том, как выполнит обещание. Какой-то образ всплыл вдруг в ее памяти: черный меч, речной тростник… но воспоминание было похоронено слишком глубоко и слишком ее пугало.

Нельзя попадаться. Лучше б они с Эмре остались дома…

За Девами следовал высокий мужчина в ярких тонких шелках и короне, похожей на корону того асира. В его движениях не было изящества, он шагал гордо, как положено Шукру, Королю Жатвы. Говорили, что именно он удостоился чести выбирать жертву для асиримов в ночь Бет За'ир. Он шествует по городу, указывая на достойнейших. Как? Этого никто не знает. Одни говорят, что он хлещет кнутом дверь избранного дома, сообщая асиримам, кого забирать. Другие возражают, что он видит во тьме: одним взглядом отыскивает достойнейших сквозь стены и шепчет асиримам их имена.

Рассказывают также, что перед ночью Бет За'ир он ходит по улицам, неузнанный, и касается избранных, а ночью лишь гонит асиримов через город, собирая жатву.

Только Чеда знала правду. Видела, как Шукру помечает двери окровавленными пальцами. За ним следовали еще шесть Дев, и каждая сжимала рукоять сабли. Чеда готова была возблагодарить богов за то, что спасли их с Эмре, как вдруг Дева из последней пары остановилась и уставилась на дворик.

Чеда так давно, так страстно желала скрестить с ней клинки, что маленькая частичка ее души звала: подойди! Но это значило глупо погубить и себя, и Эмре. Пусть асир отчего-то пощадил ее жизнь, Девы не будут так великодушны.

Будто услышав ее мысли, Эмре шевельнулся. Чеда испугалась, что он сейчас очнется и позовет ее, но он не очнулся. Дева отвернулась и продолжила путь.

Долго, очень долго потом Чеда сидела под деревом. Ждала, пока стихнут крики асиримов. Ждала, пока Риа, золотая луна, не окончит свой путь по синему небу, позволила себе и Эмре отдохнуть – он дышал ровно, и ей не хотелось испытывать судьбу. Она разбудила его, лишь когда Риа полностью скрылась за горизонтом.

Эмре застонал, просыпаясь, но кое-как поднялся. Когда они добрели наконец до дома, Тулатан отправилась на покой вслед за сестрой, и солнце озарило восток.

Чеда уложила Эмре в постель, сунула кожаную сумку под кровать и только после этого дала ему напиться. Потом обработала и зашила раны – две на груди, наискось, одну на левой руке.

Она смертельно устала. Действие лепестков выветрилось, осталась только сонливость, но более сильная, чем обычно. Лишь осознание того, что Чеда едва не потеряла друга, не давало уснуть на ходу.

Положив последний аккуратный стежок, она поцеловала Эмре в лоб – так же, как асир поцеловал ее – и позволила себе уйти в свою комнату, забиться туда, как собака в конуру. Безумно хотелось уснуть наконец, но один вопрос все мучал Чеду. Она откинула покрывало из конского волоса, висевшее над кроватью, и вытащила из скрытой ниши мамину книгу. Книга, медальон – то немногое, что осталось от мамы, будило воспоминания о ее изящных руках и победной улыбке. Обычно Чеда засушивала в книге лепестки адишары, но теперь ее интересовало другое.

Она пролистала страницы и нашла его.

Что-то дрогнуло внутри, раскрыло огромную пасть, грозя поглотить целиком. Чеда надеялась, что запомнила неправильно, что это все была игра воображения, магия асира…

Но нет. В этот раз память не подвела. Со страниц маминой книги на Чеду смотрели знакомые слова.

Смертоносное древо – вот дом для тебя,Жди – родная рука упокоит, любя.Над тобою богиня поплачет, скорбя.Не в тенях ли последний приют для тебя?

Чеда окончательно перестала понимать, что происходит. Почему это странное, жалкое существо принялось вдруг читать стихи, написанные маминой рукой? Бессмыслица какая-то. Она вновь перечитала их, пролистала книгу из конца в конец, ища подсказки, но так ничего и не нашла. Наконец усталость накрыла Чеду, и с первыми лучами солнца она уснула, крепко прижав к себе мамину книгу.

Глава 7

Загадочные слова преследовали Чеду во сне и все так же звенели в ушах, когда она проснулась: странное сплетение мелодичного маминого голоса и тихого хрипа асира. «Смертоносное древо – вот дом для тебя…»