Любовь в Вероне. Повести и рассказы

– Да нет, я просто раскрываю тебе секрет, который ты не можешь понять. Ты посмотри, сколько вокруг тебя красоты, – человеку поневоле приходится ей соответствовать. Скульптуры, фрески, музеи, картины – это здесь на каждом шагу.

Она замолчала на какое-то время, затем отчаянно вскинула голову:

– Знаешь, мне дорого здесь каждое мгновение, даже в отель идти не хочется. Будешь сопровождать меня?

Он помялся.

Она вздохнула.

– Да я понимаю, путь к сердцу мужчины… Будет тебе и полдник, и обед, и ужин.

– Нет, я предпочёл бы другой, свой маршрут. Хочу, например, посмотреть ещё галерею Питти. Она не запланирована в экскурсии, но не побывать в ней было бы верхом идиотизма.

– Ладно, будет тебе и Питти. Кстати, как так получилось вчера, что мы не смогли воспользоваться всеми благами цивилизации? Я помню, как мы веселились до упаду в этом потрясающем дворце Боргезе, даже ночной клуб до Рима решили оставить: не хотелось перегружаться впечатлениями. С трудом, но всё же восстанавливаю в памяти, как мы вернулись, сидели – о чём-то болтали, вот-вот должна была начаться волшебная ночь – и тут мы вырубились. Никогда себе не прощу!

Он почесал затылок.

– Ты знаешь, я сам не в курсе. Настроение у меня тоже было вполне подходящее, аналогичное твоему… причём, что больше всего меня удивляет, что этой «волшебной» ночью нас не обокрали. Я сдуру окно оставил открытым – мы могли вообще в Москву не вернуться: ходили бы, обивали пороги, чтобы выправить новые документы.

– Да, – вздохнула она. – Выходит, красота если и облагораживает, то лишь внешне. И мир надо чем-то другим спасать (устарел наш Фёдор Михайлович)? Например, любовью.

– Ну, – рассмеялся он, – может, ты и права, но где взять столько любви? На всех не напасёшься. Вот что я тебе лучше посоветую: пройдись-ка ты по уценёнкам, в обычных магазинах цены здесь запредельные, как ты успела заметить, а там вполне можешь положить начало своей коллекции. Кстати, не забудь посетить кожаные ряды, говорят, они здесь что-то уникальное, а ещё вроде как там такой забавный кабанчик-символ стоит, принято гладить его «пятачок» на удачу.

Она хмыкнула:

– Ну а как же «Ромео, милый мой Ромео!»?

– Я думаю, они тут и это предусмотрели, магазины у них достаточно рано закрываются. Конечно, если ты всю ночь потом не будешь нарядики примерять…

– Нет уж, не дождёшься! Но ты прав, вместе у нас действительно ничего не получится. Как в одной старой песенке поётся: «тебе в метро, а мне ведь на трамвай».

6

Она всем своим видом изображала полное отчаяние.

– Господи, что же это такое? Ни на минуту человека нельзя одного оставить. Сам уговорил меня разделиться – и уже новую подругу себе нашёл. Кому письмо? «Ромео, милый мой Ромео!»?

Он благодушно усмехнулся.

– Ты не знаешь, как у них тут с почтовыми ящиками? Я что-то не обратил внимания. Так же, как и у нас?

Она с самым серьёзным видом протянула руку. У неё и в мыслях не было шутить.

– Кому письмо? Ты так и не ответил на мой вопрос! С дочками и бывшей женой ты вроде бы не поддерживаешь тёплых отношений, зазнобы у тебя нет, как ты утверждал. Кому же тогда послание? На кафедру, в деканат, самому ректору от полноты чувств?

Он немного обиделся, но всё-таки удержал смешливую гримасу на лице.

– Кому ещё может писать бедный Ромео? – и повернул конверт лицевой стороной вверх.

– «Верона, Джульетте», – прочитала она по-русски, хотя адрес был написан на итальянском языке. – Той Джульетте, что из тенистого дворика? Её что, там, в Вероне, каждый знает?

– Нет, но ты же читала про Клуб Джульетты, мы даже мимо него проходили.

– Опять старая история, – вздохнула она. – Ты же говорил, что закрыл эту тему! Узнал всё, что хотел узнать. Врал? Или открылись вдруг какие-то новые обстоятельства?

Ему всё меньше и меньше нравился их разговор, но он продолжал источать любезность.

– Слушай, а мы не опоздаем? Пора уже вещи в автобус переносить. А письмо я и в Риме могу опустить, времени у нас там будет предостаточно. Ей-богу, в нём нет ничего особенного, я просто подвожу итог.

– Ну да, – хмыкнула она, – так я и поверила.

Он покачал головой.

– Не знаю, как тебе ещё объяснить. Просто я стремился приехать сюда, чтобы узнать о любви то, что я о ней не знаю. Я же говорил тебе: это была специальная, запланированная поездка. Но хоть я и утверждал, что узнал здесь всё, и даже с довеском, однако вполне может быть так, что мой ответ неверен и есть альтернатива. Я слишком путано всё объясняю?

Она покачала головой.

– Нет, как раз сейчас я всё поняла. Собственно, это твоё личное дело. Просто ты ведь в курсе, насколько я любопытна. А вот и почта, ящик, быстренько бросай и побежали.

Однако быстренько у него почему-то не получилось. Он долго то поднимал, то опускал руку: не мог решиться, пока ей это не надоело и она, выхватив у него конверт, не бросила его в щель ящика.

В автобусе он был то ли раздражён, то ли задумчив, во всяком случае совершенно не обращал на неё внимания, думая о чём-то своем.

– Ладно, – протянула она ему свою маленькую, но сильную ладошку. – Мир! Миру – мир! Мир во всём мире! У нас осталось всего три дня, а потом с утра Фьюмичино, аэропорт имени Леонардо да Винчи. Не будем же мы отравлять себе такое удовольствие? Деньги свои я почти все истратила, оставила только на экскурсии и развлечения, так что теперь готова следовать за тобой, как собачонка, смотреть все достопримечательности, которые тебя заинтересуют.

Но он уже спал, как засыпал обычно, как только начиналась какая-нибудь качка.

7

Аэробус оторвался от взлётной полосы и стал стремительно набирать высоту. Все приникли к иллюминаторам, наслаждаясь открывшейся панорамой Вечного города.

– Всё, сказка кончилась, – вздохнула она с грустью. – Впереди суровые трудовые будни. Тебя это не бесит?

– Нисколько, – спокойно покачал он головой. – Останутся воспоминания. Только теперь я понял всю мудрость твоего благоговейного отношения к подобного рода поездкам: деньги легко потерять – ограбят или разоришься, а вот такие воспоминания – они навсегда, их уже не отнимешь.

– Многое можно удержать в памяти, но у души свой выбор, – грустно прошептала она.

– Что-что? – удивился он. – Повтори, я не понял. Это цитата? Откуда?

Она усмехнулась.

– Нет, не цитата. Просто с кем поведёшься, от того и наберёшься. Твоё влияние. Я много чего везу с собой, чтобы оживлять периодически свою память. Но только одну вещь – для души.

Она кивнула на стоявшие перед ней на откидном столике «часы правды».

– Хорошая вещица. Я становлюсь с ней настоящей игроманкой, руки так сами и тянутся. Ты не против?

– Ради бога! – пожал он плечами.

Она привычным движением перевернула игрушку.

– Начну с себя. Каюсь, я врала тебе всю поездку. Рассказывала о своих похождениях, «сказках». Рисовала портрет этакой раскованной, современной «фемины», а на самом деле я просто закомплексованная до непроходимой одури трусиха. Пуританское воспитание родителей, своя непомерная гордость… Я ужасно страдаю от того, что приходится вот так как бы навязывать себя мужчинам, унижаться перед девушками на ресепшене, чтобы они посодействовали с «условиями», притворяюсь страстной, опытной в сексе, хотя мало что понимаю в этом вопросе и практически ничего не чувствую (такое впечатление, что меня по моей доброй воле насилуют).

Он не решился посмотреть на неё, но всё-таки не удержался, чтобы не уточнить:

– Так было и со мной?

Она кивнула.

– Да. Хотя несколько по-другому. Я стучалась, стучалась к тебе, но у меня ничего не получилось. Ты – тот ещё мальчик, на все пуговички застёгнутый.

Они надолго замолчали. Наконец, она повернула в его сторону голову.

– Ладно, не будем о грустном. О своей сказке я рассказала, ну а как дело с твоей мечтой? Ты сказал, что не зря ездил в эту поездку, и узнал для себя всё, что хотел. Прости, так получается – я вновь завожу разговор на ту же тему, но что поделаешь, для меня это очень важно. Ты уже во многом мне помог, теперь я понимаю, что причина всех моих неудач в личной жизни, точнее полного её отсутствия только во мне самой. Но, может, ты поделишься со мной и этой, последней тайной? Я готова заплатить любую цену, ты знаешь – у меня есть деньги, я от этого не разорюсь, а тебе они очень пригодились бы.

Он покачал головой.

– Мне не нужны твои деньги. Это сугубо личное, такими вещами не делятся. Уж извини.

Они снова надолго замолчали. Наконец она упрямо качнула головой.

– Хорошо, я ставлю на кон вот это, – она положила руку на «часы любви». – Как, подойдёт такой вариант?

Он задумался.

– Ты хочешь сказать, что ставишь на кон частичку своей души? Что ж… часики эти вполне бы мне пригодились. Мы столько им врали в течение поездки, но под конец они всё-таки сработали. Ладно, тебе решать. Что я понял? Ты помнишь ту фразу: «В любви всё правда, но нет правды о любви»? Как ты знаешь, я долго размышлял над этим выражением, но никак не мог разгадать его, а его всего-навсего надо было перевернуть, как вот эту игрушку. Нет единой, одной для всех правды, она неповторима в каждом конкретном случае. Так же и любовь: она как жизнь, сливается с жизнью. Непонятно? Ну, есть ещё фраза, я её услышал в одном польском фильме: «Все хотят, чтобы их любили, но никто не хочет любить». Она тоже долго сидела во мне занозой, но сейчас, после поездки, я воспринимаю её по-другому: каждый любит, как может, остальное – кино. Опять непонятно? Ладно, признаваться, так признаваться. Ты свой «скелет из шкафа» вытащила, мне ничего не остаётся, как вытащить свой. Да, каюсь, ты была права, не веря, что у меня не было «кого-то». Естественно, молодая, где ж взять другую; естественно, студентка, теперь давно уже бывшая. Любимая, прекрасная, страстная – всё, о чём только можно мечтать. Мы умело скрывали наши отношения, и когда жена вдруг ушла (а мы с ней очень плохо жили, во всём полная несовместимость), я хоть и ощутил боль, концом света для меня наш разрыв не стал: в том месте, где я упал, соломка была давно подстелена. Радостный, я прибежал к своей ненаглядной и сообщил, что ничто нам отныне не препятствует и мы можем наконец соединиться. Ты, наверно, уже догадываешься, каким был ответ? Я более чем устраивал её в прежнем качестве, но в варианте мужа совершенно не подходил. Что мне оставалось? Я наговорил ей много обидных слов, обозвал предательницей и решительно порвал с нею. Какое-то время она звонила мне, говорила: мы были счастливы, всё было так прекрасно, зачем ты всё портишь? Но я был непреклонен. Потом она вновь позвонила, сказала, что если я ещё не передумал, она согласна выйти за меня замуж. Но теперь уже я задумался. Было время поразмышлять, целый год я предпринимал попытки найти себе другую женщину…

– Объявления? – с усмешкой прервала она его. – Ах, как знакомо! Я столько времени угробила зря на подобную чепуху, а как-то прочитала в «Московском комсомольце» замечательную фразу: давать брачные объявления – всё равно, что писать письма в Нобелевский комитет с просьбой о присуждении вам внеочередной премии. Я чуть с ума не сошла: ребята, где же вы раньше были? Но всё равно не поверишь, пока сама в чём-то не убедишься.

– Ну, я ведь математик, – грустно вздохнул он, – значит, не только объявления: я отработал все варианты – клубы знакомств, брачные агентства, интернет. Как ты сама догадалась, Нобелевскую премию мне не присудили. Тогда я подумал: я так одичал за годы супружеской жизни и в то же время как бы остановился в своём развитии, так, может, причина во мне – и мои представления о любви, о современных женщинах, да и вообще о жизни, в корне неверны? Странно, чему же я учил, как воспитывал своих дочерей? Так и родилась эта мысль о поездке в Италию. Вот и всё, что я могу тебе рассказать. Понимаю, ты совсем другое хотела бы услышать, а тут всё слишком общо и в то же время предельно индивидуально. Я даже не знаю, как я конкретно поступлю со своей личной жизнью по возвращении, но точку опоры я нашёл. И многим в этом я обязан тебе, как ни странно.

Она кисло улыбнулась.

– Понятно, мой печальный опыт?

Появились стюардессы со столиками. Обед. Салон оживился. Все гадали, чем будут кормить: российским или итальянским.

Он тоже приободрился. Отсутствием аппетита он никогда не страдал.

– Как ты думаешь, мы не мешаем им своими разговорами? – спросил он, воспользовавшись всеобщим гомоном – Я так и жду, что на нас со всех сторон начнут шикать: когда же, мол, вы наконец замолчите?

Она привычно сморщила носик.

– Во-первых, мы не говорим, а шепчемся, а во-вторых, у всех здесь столько проблем! Кто спит, «утомлённый солнцем», кто прослушивает в плеере купленные диски, кто мыслями уже дома. Ну а если кому осталось что сказать друг другу – для них это последняя возможность поговорить. Как видишь, уже здесь многое переменилось, а в аэропорту все тут же в разные стороны разбегутся. Почти всех кто-то будет встречать, хотя бы в надежде на сувениры. Твои дочери…

Он фыркнул.

– Ну, уж это вряд ли!

– Да, да, две твои дочери. Ты теперь вырос в их глазах: папа в Италии побывал. А ещё стройная фигурка в сторонке…

– Ты думаешь, она придёт?

– Конечно. Но тебя, наверное, уже утомили мои разговоры, тоже хочется поспать, отдохнуть?

– Нет, нет, – отрицательно мотнул он головой. – Сначала да, я действительно был раздражён, подумал: «Господи, так было здорово, зачем она всё портит?» Сейчас я думаю по-другому: то, что было прекрасно, так прекрасным и останется, но вот этот наш разговор тоже по-своему уникален, несомненно он – одно из лучших воспоминаний из всей поездки. Как ты сказала: всё для памяти и кое-что для души. Это вот для души. Поэтому я и переживаю: можно ли продолжать? Ты знаешь, своим первым признанием ты меня просто убила. Зачем же ты притворялась тогда, изображала из себя нимфоманку?

– Да ты бы тут же сбежал от меня к другой женщине. Кому нужны ледышки?

Она помолчала какое-то время, затем вздохнула.

– Зря я, пожалуй, свой секрет открыла. Тебе обидно? Нет, всё и в самом деле было замечательно, но мне понадобится много времени, чтобы по-настоящему это осознать.

Он не смог удержаться, перебил её, хотя понимал, как важно было просто послушать, дать человеку выговориться.

– Постой, постой, опять что-то новое. Вот то, для памяти и для души, я усвоил, а здесь…

– Ладно, – улыбнулась она. – Придётся начать издалека. Залезем в меня ещё глубже. Мои родители – люди вполне обеспеченные. Прекрасная трёхкомнатная квартира в центре Москвы, элитная дачка. Брат и сестра тоже замечательно устроены, я у них младшенькая, самая любимая. Была я примерная, послушная, во всём отличница – и вдруг оказалась на обочине. Они давили на меня, мне захотелось свободы, самостоятельности. Остальное ты уже знаешь. Там отлаженный конвейер по воспитанию внуков и внучек, а с моей стороны никого нет. Конечно, по всем статьям я должна к ним вернуться и вместо зарабатывания денег, которых, как известно, всех не заработаешь, заняться поисками подходящего мужа. Все так делают, зачем я пытаюсь изобрести велосипед? Теперь я поняла, что причина во мне, а не в моих родителях. Это уже мой собственный максимализм. Я слишком высоко подняла планку. Которую, наоборот, с каждым годом надо опускать всё ниже и ниже: моложе я не становлюсь. Один пример, вот только боюсь, что после него ты станешь считать меня шизофреничкой: как я уже тебе говорила, у меня полный отчёт по каждой поездке, но… там нет и следа тех мужчин, с которыми я была вместе. Я постепенно память о них уничтожаю. Сначала эта фотография показалась неудачной, затем другая, вот этот кадр на мониторе – господи, как легко, один щелчок мышки на компьютере! Как ты считаешь, такое нормально?

– В смысле психики – да. А в остальном – прокрустово ложе.

– Ну уж скорее наоборот, – фыркнула она. – Всё сплошь недомерки.

– Конечно, – не согласился он, – если голову да ноги отсечь – не просто недомерки, полные уроды получаются.

– Так, и куда же мне теперь? К родителям под крылышко или и дальше – «с песней по жизни»?

– Не знаю, – покачал он головой, – на мой взгляд, тут многое от жира. Другим бы твои проблемы!

Она отвернулась к иллюминатору.

– Кто бы говорил! Ты знаешь, мне на какой-то момент показалось, что в этой поездке мы душами поменялись. С самого начала ты буквально доставал меня своими разговорами о какой-то необыкновенной, вечной любви, об общечеловеческих идеалах, но вовсе не тем, что я твоих взглядов не разделяла: это были мои взгляды, мои мысли. И что теперь? Ты такой трезвенький, такой реалист. Так степенно, умудрённо о тех же самых вещах рассуждаешь. Создаётся впечатление, что ты уже там, в Москве, убедил себя, а поездочка была чисто формальной?

Она бросила взгляд на стоявшие перед ней часы.

– Ладно, во всех случаях они твои. Считай, что ты выиграл. Последний вопрос: ты так и не расскажешь, что написал в том письме Джульетте?

Он медленно покачал головой.

– Нет, не обижайся, это уж совсем интимно. Просто рассказал ей о своей жизни, и больше ничего. Бывает так: много людей вокруг, а поделиться самым сокровенным не с кем. Но я не один такой. Зачем бы люди иначе стали к ней обращаться?

Она удивлённо вскинула на него глаза, совершенно ошарашенная.

– Не верю. Чтобы ты – такой рационалист, расчётливый до мелочей, математик, вдруг решился душу раскрыть какому-то вымышленному персонажу? Выходит что-то одно: либо ты притворялся всю поездку, либо я вообще ничего не понимаю в людях.

Он вздохнул, усмехнувшись.

– Да, я действительно так ни разу не поступал, ну и что? Знаешь, я очень изменился в последнее время, а эта поездка довершила процесс. Я вдруг понял: что я теряю, даже если в неверную сторону пойду? Всё равно к себе самому вернусь. Вот ты постоянно твердишь: мечта, сказка. То, что мы видели, чистейшей воды мечта. Что бы случилось с этими ребятами – Р + Д, если бы не досадная случайность? О них просто никто бы никогда не узнал. Для меня теперь в любви только один критерий – счастье. Всё остальное, как я тебе уже говорил, у меня было.

Она пододвинула к нему часы поближе. Он взял их, подержал некоторое время в руках, вроде как внимательно рассматривая, а на самом деле искоса наблюдая за её реакцией, затем со вздохом убрал всю «правду и любовь» в сумку:

– Что ж, я уже сказал тебе: не откажусь.

8

«Это я! Милан, Верона, Флоренция, Рим, Италия… Интересно, ты вообще хоть что-нибудь помнишь из той поездки? Во всяком случае, наверное, не меня!

Вот здесь я живу. Не хочу, чтобы перед тобой постоянно маячила только одна моя физиономия, поэтому буду перемещаться, показывать тебе интерьер, стараясь по возможности, как в кино, не выходить из кадра.

Не знаю, пошлю ли я тебе эту флешку: не думаю, чтобы это было очень удачной мыслью. Но я только что пришла со спектакля, который мы тогда так и не посмотрели в Вероне, и настолько потрясена, что не могу заснуть.

Помнишь «Гоголя»? Я подарила ему цветы, когда они все вышли раскланиваться, он узнал меня, мы потом немного поговорили. Он спрашивал о тебе, я сказала, что у тебя всё в порядке, просто допоздна лекции, поэтому ты и не пришёл. У них везенье пока продолжается, «прима» и дальше крутит своему неожиданному спонсору мозги и от ребят не уходит. Они даже получили какой-то там «офф» на фестивале, то есть в основной программе не участвовали, но чем-то их всё-таки наградили. Честно говоря, я думала, что ты не упустишь такую возможность: они специально устроили этот спектакль, хоть и не сезон. Ребята выкладывались на полную катушку, я даже плакала. Подожди, у меня опять глаза на мокром месте, пойду хоть чуть-чуть их подправлю.

Ну вот, теперь всё в порядке, можно продолжать.

Меня даже звали на «междусобойчик», но я отказалась. Постеснялась, наверное. Хотя обычно стеснительной меня никак не назовёшь. Зря, конечно, не пошла, всё равно бессонница.

В моей жизни много перемен. Если они тебе не интересны, просто прокрути видеоролик дальше. Я всё-таки осуществила свою мечту: занимаюсь теперь женской одеждой, взяла в аренду небольшой павильончик, наладила связи с поставщиками. Но и прежний бизнес не бросаю: страшновато, не знаю, как пойдут на новом месте дела. Конечно, в полном раздрае, ни за чем не могу уследить, девчонки пользуются моментом, обкрадывают меня безбожно, мечтают вообще вытеснить из нашей клетушки.

Всё, никуда отбегать больше не буду, так и смотри на меня зарёванную – что ж, ты меня всякой видел.

Что ещё? Разрушилась моя сказка. Не знаю, когда соберусь теперь в новую поездку, и настроение ни к черту, и с работой дело пока ещё далеко от того, чтобы быть в полном ажуре.

Иногда, в качестве утешения, пересматриваю фотографии, видео из своего «архива». Вот только до Италии никак руки не дойдут. Но дойдут когда-нибудь.

Вот и всё. Не понимаю, как так получилось, но я думала, что мне двух-трёх часов не хватит для этого разговора с тобой, а уложилась буквально в десять минут. Что ещё? Вспоминаю те наши «часики», надеюсь, ты их не выбросил как безнадёжный хлам? Мне они очень дороги – если эта премиленькая вещица вдруг станет тебе не нужна, только позвони, я тут же примчусь за ней на крыльях ветра.

Нет, я вовсе не о том, что обмен был неравноценен, вовсе не прошу «игрушку» обратно. Но вдруг?..

Ладно, теперь действительно всё, пора закругляться.

У меня, конечно, есть твой адрес и номер твоего телефона, но я подумала: что можно сказать по телефону? Обменяться какими-нибудь дежурными фразами? И что потом?

Наверное, то же, что и сейчас. И что можно вообще сказать по этому поводу? Не там предохранялась? Как видишь, я даже усвоила твой чёрный юмор.

Что я ещё могу тебе сказать? Часто представляю себе одну и ту же картину: ты и молоденькая студенточка, которая пришла к тебе пересдавать зачет. А может, она давно уже на кухне, готовит тебе ужин? Или, что ещё хуже, вернулась та прежняя, «многоопытная»? А может, она никогда и не уходила?

Как видишь, мой ужасный характер не стал лучше.

«В последних строках» моих каракулей, точнее, карканий… «А напоследок вам скажу…»

Всё хочу написать письмо Джульетте (кстати, как там с ответом, надеюсь, ты не зря потратил свои денежки?), но, боюсь, она меня не поймёт. Их с Ромео чужие зависть, ненависть разлучили, а что разлучило нас?»

9

«Дорогая Джульетта!

Когда я узнал, что серьёзно болен, я подумал: «Что я не успел сделать в своей жизни? О чём я мечтал и чего мне всегда в ней недоставало?» Пожалуй, только одного – Большой, я бы сказал даже – Великой Любви.

И тогда я решил во что бы то ни стало посетить город, который считается Меккой влюбленных, – Верону, чтобы своими глазами увидеть столь памятные для всех, «кто верит и любит», места.

Наверно, это можно объяснить только чудом, но мне повезло: я нашёл здесь всё то, что искал, так что поездка моя оказалась ненапрасной.

Я видел девушку необычайной красоты, которая до конца дней моих останется для меня твоим символом. Она была так грациозна, весела, обаятельна, что я даже удивлялся, что столько людей проходило мимо, не замечая её.

Я посетил все памятные места, связанные с вашей прекрасной любовью – твоей и Ромео.

Я вглядывался в толпы людей, съехавшихся со всего света, чтобы поклониться вам, их одухотворённые, счастливые лица, и сам был от этого необычайно счастлив.

Но мне повезло вдвойне: здесь, в нескольких тысячах километров от России, я встретил любовь, о которой грезил когда-то, но уже разуверился найти.

Что я могу сказать о моей Джульетте?

Она совершенно обыкновенна и вовсе не является эталоном красоты.

Очень любит наряжаться, хотя ей это явно не по средствам.

Умна, язвительна и в то же время беззащитна, легко ранима.

У неё уйма энергии, которую она порой не знает куда деть.

Необычайно ревнива: ту Джульетту, которую я ей показал, она буквально возненавидела.

Всю поездку мы скрывали, как могли, наше чувство, отгораживаясь друг от друга шуточками, пустыми, ничего не значащими словами, глубокомысленными разговорами о местных достопримечательностях. Мы стали физически близки в первую же ночь нашего знакомства, но это тот же занавес, как и всё остальное.

Впереди три последних дня нашего пребывания в Италии, потом мы сядем в самолёт и не увидимся больше никогда.

Зачем я пишу тебе? С одной только просьбой: чтобы ты переправила это письмо моей возлюбленной. Хочется, чтобы она знала, как она прекрасна, как достойна Большого Чувства, что счастье непременно ждёт её впереди.

Пойми меня правильно: сам я не могу этого сделать. Не хочу, чтобы она видела меня лысым, высохшим, сморщенным, как мумия: ей так нравились, к примеру, мои волнистые волосы! Да, да, я хочу навсегда остаться в её памяти таким, каким она любила меня. Таким, каким любил её я. Так что сделай это после моей смерти.