скачать книгу бесплатно
Мастер? Нет, с Булгаковым это никак не связано. Просто перед тем, как разместить свои произведения в Интернете, я с трепетом в голосе спросил своего младшего сына: есть ли у меня шансы обрести хоть какую-нибудь известность на литературных порталах? Он отнёсся к моим словам скептически, ответив, что нужна реклама, раскрутка, только тогда что-то может в этом плане получиться. Один мой новоявленный собрат по ремеслу, совсем ещё парнишка, расписал до мелочей, на основании собственного опыта, как мне рекламу эту организовать, вплоть до заказа в типографии маленьких календариков с моей физиономией на рубашке (карточный термин) и списка литературных порталов, на которых я обретаюсь. Однако в реальности оказалось, что лучшей рекламой стало само моё творчество. Меня заметили сразу, встретили с большим радушием, тем более что я тогда много общался со своими коллегами, участвовал в самых разных конкурсах. Всё для меня после моего многолетнего затворничества было внове. И вот однажды от замечательного поэта Михаила Блинова на «Фабуле» мне и пришёл виртуальный подарок: шикарная алмазная корона с шутливой надписью «Писателю в законе от местной братвы с уважением!». Титул «Писатель в законе» как-то не прижился, но с тех пор меня и стали называть Мастером.
Однако продолжим наш рассказ об эпистолярном жанре. Меня в своё время очень поразил первый роман Фёдора Михайловича Достоевского «Бедные люди». Начну с эпиграфа – до того он удачен! Можно сказать, что и книга родилась как протест против него.
«Ох, уж эти мне сказочники! Нет чтобы написать что-нибудь полезное, приятное, усладительное, а то всю подноготную в земле вырывают!.. Вот уж запретил бы им писать! Ну, на что это похоже: читаешь… невольно задумаешься, – а там всякая дребедень и пойдет в голову; право бы, запретил им писать; так-таки просто вовсе бы запретил» (Кн. В. Ф. Одоевский).
Я как раз тогда находился под сильным влиянием своей матери, глубоко верующей, необычайно красивой, но не очень удачливой в жизни женщины. Теперь я понимаю: был бы у неё один ребёнок, нашла бы она без труда своё личное счастье, но с двумя детьми в то время было хоть зарежься. И тем не менее никому она не отказывала в помощи и часто повторяла мне цитату из Нагорной проповеди Иисуса Христа: «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут; но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляет и где воры не подкапывают и не крадут. Ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» (Мф. 6, 19—21).
Тогда-то я и сделал роковой для себя выбор. Что можно было ещё ожидать от безотцовщины? Придумал себе некую «теорию малой бедности», так и жил по ней, балансируя на незримой грани, где достаток губит, а отсутствие его убивает.
Или, как в самом романе сказано:
«Ах, друг мой! Несчастие – заразительная болезнь. Несчастным и бедным нужно сторониться друг от друга, чтобы ещё более не заразиться».
«Люди богатые не любят, чтобы бедняки на худой жребий жаловались».
Как это великолепно накладывается на современную действительность, в которой наши замечательные правители экономические неурядицы, которые они сами и породили, пытаются устранить за счёт беднейших слоёв населения. Поневоле создаётся впечатление, что арифметики они совсем не знают, в школе сразу с алгебры начинали.
Когда меня на презентациях моих книг, встречах с читателями просят рассказать о моём детстве, молодости, я стараюсь как можно скорее уйти в сторону от подобных вопросов. Зачем беспокоить людей подобными «повествованиями»? Кому они и в самом деле могут быть интересны? Что можно найти героического, да и вообще достойного, к примеру, в моём послевоенном детстве, чтобы это запомнилось?
Убогость, нищета, безотцовщина. Непрерывный голод, как физический, так и духовный. Неусыпный контроль со стороны надзирающих органов. Давление на интеллект. Нескончаемое враньё, пропаганда со всех сторон в качестве материала для пополнения эрудиции. Первое жильё в двадцать лет, до этого скитания по частным квартирам. Моя мать получала 30 рублей зарплаты, 17 из них уходило в оплату за угол (не комнату даже!) на пятерых. То есть не только нам втроём с матерью и братом, а ещё и вместе с хозяевами там приходилось жить. Особенно запомнился мне последний такой «рай в шалаше»: полуподвал, сквозь окна которого я с утра до вечера мог любоваться исключительно видом снующих взад-вперёд ног. Что до «удобств», то они были даже не на дворе, а на горе. Летом ничего ещё, а вот зимой… Эверест отдыхает!
Как-то, уже в зрелом возрасте, я наткнулся в собрании сочинений Владимира Маяковского на великолепное стихотворение: «Рассказ литейщика Ивана Козырева о вселении в новую квартиру». Особенно меня потряс в нём эпизод, как герой принимает ванну:
Придешь усталый,
вешаться хочется.
Ни щи не радуют,
ни чая клокотанье.
А чайкой поплещешься —
и мертвый расхохочется
от этого
плещущего щекотания.
Как будто
пришел
к социализму в гости,
от удовольствия —
захватывает дых…
Приблизительно такой же восторг испытал и я сам, впервые оказавшись в недостижимом ранее «этом», которое
«белее лунного света,
удобнее,
чем земля обетованная».
Что было потом? Недоразвитый социализм, перестройка, «лихие 90-е», первобытный, пещерный капитализм. Сначала я злился на мать, что она меня так воспитала, сейчас всё больше прихожу к выводу, что она была права.
Сюжет романа? Да вы его помните, конечно. Макар Девушкин, ничтожный чиновник, влюбляется в свою дальнюю родственницу Вареньку, которую обесчестил богатый помещик Быков. Он снимает для неё жильё, помогает, чем может. Оба подрабатывают: Варенька – шитьём, Макар – переписыванием всякого рода прошений, канцелярских бумаг. Но общаются они только в переписке (помните? – «несчастным и бедным нужно сторониться друг от друга»). Жизнь между тем всё глубже топит их: Варенька заболевает, Макар совсем лишается своего нехитрого заработка, однако финал всё-таки «счастливый»: Быков разыскивает Вареньку, чтобы жениться на ней, завести детей и лишить тем надежд на наследство своего безалаберного племянника.
Что касается «Португальских писем», то меня больше всего поразила в них личность автора, Габриэля-Жозефа де Гийерага. Я считаю, что никакой литературной мистификации, о которой Вы упоминаете, со стороны издателя не было. Анонимность при публикациях была довольно частым явлением в те времена, однако здесь прямо было указано имя «переводчика с португальского». Хотя о каком переводе, собственно, могла идти речь, если книга изначально была написана на французском? То есть четверть тысячелетия лучшие умы тогдашней литературы бились над загадкой, ответ на которую лежал на поверхности. Но вот что действительно прискорбно – мир потерял прекрасного писателя. Как раз к моменту выхода «Писем» дела у их автора неожиданно пошли в гору, и он, юрист по образованию, без особых раздумий выбрал карьеру политика, дипломата, где достиг больших высот под конец своей жизни. Ну а литературный (да и любой другой) дар, вельможам подобного ранга во все времена разумнее скрывать было, а не выставлять напоказ.
С романом «Опасные связи» противоположная история. Бравый артиллерист, изобретатель Шодерло де Лакло в какой-то момент решил посвятить свою жизнь литературе, однако выложился в ней в одной только книге, которая тем не менее сделала его имя бессмертным. Жанр «романа в письмах» позволил ему не выстраивать заумные мизансцены, не утруждать себя громоздкими описаниями, а лишь оттачивать до блеска диалоги. Сюжет прописывался «в лоб», однако именно это позволило гениальному неофиту не только блестяще замаскировать свою писательскую неискушённость, но и предвосхитить реализм – новое направление в литературе, позволившее впоследствии вызвать к жизни лучшие произведения Бальзака, Стендаля и многих других авторов.
«Анна Каренина». Давно ли Вы этот роман читали, что так легко о нём рассуждаете? Быть может, Вы забыли, что Анна была морфинисткой, что она разрушала вокруг себя всё, что только могла? Какая карьера могла быть дальше у её рогоносца-мужа? А Вронский, которому пришлось оставить армейскую службу по тем же причинам? А ни в чём не повинное дитя – Серёжа – с неожиданным и незаслуженным клеймом в самом начале своей жизни и насмешками окружающих до конца дней своих? Я уже не говорю об эротическом сне, в котором героиня предаётся любовным утехам одновременно с мужем и любовником. Мне такое вообще непонятно. Как-то недавно зрелая женщина, одна из моих постоянных читательниц, гордо заявила мне, что она настолько любит своего мужа, что, не задумываясь, выполнит любое его интимное желание. В частности, когда он предложил ей попробовать секс втроём, она без малейших колебаний согласилась. Конечно, ей дико было делить своего возлюбленного супруга с другой женщиной, но никаких угрызений совести она ни во время «эксперимента», ни после него не испытывала. Весь моральный аспект отмела в сторону супруга: «Он так захотел». Почти как у Ницше: «Счастье мужчины зовётся „Я хочу“, счастье женщины – „Он хочет“». Кстати, все эти рискованные шаги на интимном поприще не спасли её в итоге от развода.
Знаю, знаю, что Вы скажете: представления о жизни, нормах морали в каждом обществе постоянно менялись. Морфием баловались в своё время многие люди, даже гениальный Шерлок Холмс. Он считался лекарством и прописывался докторами. Подразумевалось, что нет лучше средства, чтобы заглушить боль или преодолеть усталость, депрессию. На его основе было разработано впоследствии другое «волшебное» средство: героин (geroic, geroish – «героический, для героев»). Его ещё называли «солдатским», или «армейским» «лекарством».
Но подлинное величие Льва Николаевича как раз и заключалось в том, насколько верно он описал, в числе прочего, воздействие так называемого «лекарства» на поведение своей героини.
То, что Анна Каренина – один из ярчайших женских образов в мировой литературе, и не подумаю оспорить, но в смысле воспитания, на мой взгляд, лучше было бы его либо вообще из школьной программы исключить, либо по меньшей мере не преподносить так восторженно.
Уж извините, что я отвлёкся. Но никак не мог, при всём желании, Ваши дифирамбы оставить без ответа. Что ещё? Можно было бы, конечно, порассуждать о книге «Илья Ильф, или Письма о любви», состоящей из удивительно чистой, нежной переписки Иехиела-Лейба Файнзильберга и его будущей жены Марии Тарасенко, однако не наскучил ли я Вам своими сентенциями?
Мастер
Часть третья
Короткий роман
Рассказ
Пейзаж
Шутка
Ты летела
В «Мерседесе»,
Я пахал
На тракторе,
Пели птицы
В поднебесье,
И лягушки
Квакали.
– Не узнали меня? – не удержалась всё-таки от вопроса женщина, сидевшая напротив Колчина в электричке.
С самого начала она вела себя очень странно: когда он, внимательно оглядевшись, выбрал наконец подходящее местечко, тут же встала и пересела в самый конец вагона. Затем столь же неожиданно вернулась. Теперь вот завязался какой-то нервный, с эмоциональным надрывом разговор.
– Ну почему же? – холодно отозвался Сергей. – Вот только не понимаю, почему мы на «вы». У нас, помнится, были хоть и недолгие, но достаточно близкие отношения.
– Да, совершенно верно, – с язвительной усмешкой кивнула женщина. – Короткий, можно даже сказать – стремительный роман.
Она поколебалась какое-то время, нервно покусывая губы, затем всё же решилась открыться:
– Кстати, Илона мне всё рассказала. Я даже знаю сумму, в которую мой муж меня, да и тебя заодно, пусть заочно, оценил. Что, очень деньги были нужны? Я могла бы заплатить и дороже. Ну, вспоминай, вспоминай, Серёжа, ты ведь хвастался когда-то, что у тебя феноменальная память. К примеру, как меня зовут?
– Екатерина. Екатерина Игоревна.
– Ну а фамилия?
– Фамилию, к сожалению, не знаю.
– Уже ложь, – презрительно фыркнула «Катенька». – Мой бывший муж, Валерий Патрин, слишком известный человек, чтобы его фамилия стёрлась в твоих воспоминаниях. Я даже не стала её менять. Кто я без неё?
Сергей заскучал, его начал раздражать затеянный назойливой собеседницей допрос. Некоторое время он рассеянно смотрел в окно электрички, старательно оживляя в памяти не первой свежести события, затем в бессилии,
повернулся к «госпоже Патриной» лицом.
– Прости, Катюша, но я действительно до сих пор понятия не имею, кто твой муж. Знаю, что какая-то шишка. Ты уж не обижайся. Давай попробуем вместе вспомнить: как развивались события? Помоги мне, раз уж для тебя это настолько важно. Начнём с того, что помню я. Была презентация очередной моей книги, на ней присутствовала, среди прочих, Илона, журналистка-фрилансер, моя давняя знакомая, с какой-то закадычной подругой. Как я понял, подругой этой была ты?
Патрина молча кивнула.
– Ага, уже легче, – обрадовался Колчин. – Дальше… Что было дальше? Как обычно, после мероприятия организовался небольшой «междусобойчик». Каким-то образом вы обе проникли туда. Я никогда не ухожу с подобных вечеринок один, такой у меня принцип. С Илоной мы когда-то были близки, но она быстро разобралась, что я гол, как сокол, и наши любовные отношения плавно перетекли в деловые: Илоша находила нам с ребятами спонсоров, устраивала встречи с читателями, презентации наших книг. Не задаром, конечно. Иногда, при расчёте, мы по привычке сочетали с ней приятное с полезным. Что ещё? В тот вечер ты подвезла нас до моего дома, а сама уехала. Тут и начались откровения. Оказалось, что «папик» Илоны – муж её лучшей подруги, то есть твой «слишком известный человек». Что он давно ищет повод, чтобы развестись с опостылевшей ему женой, и предлагает за это хорошие деньги. Их мы с Илоной в воображении быстренько распилили. Наш роман с тобой был бурным, но скоротечным. Илона тщательно запечатлевала его на фото и видео для истории. Когда снимков и роликов, в том числе интимных, набралось предостаточно, вы обе из моей жизни исчезли, «как с яблонь белый дым», а у меня на холодильнике, как воспоминание, остался конверт с деньгами. Вот и всё. Да, конечно, не спорю, я поступил подло. Но ты же сама прекрасно понимаешь, что Илона всё равно кого-нибудь другого наняла бы. Хочешь отхлестать меня по мордасам? Не возражаю. Для удобства можем выйти в тамбур. Есть ещё вопросы?
Екатерина некоторое время снова покусала губы, не зная, что ответить. Наконец задумчиво проговорила:
– Ну если ты не знаешь, что было дальше, могу прояснить: мы развелись с Валерием, он поступил достаточно благородно – оставил мне квартиру, машину, дал хорошие отступные, на которые я теперь существую, однако на Илоне не женился, выбрал девушку глупую, красивую, но молодую, словом – идеал для зрелого, тёртого мужика. Илона не растерялась, уехала в Москву, нашла себе другую кандидатуру, сейчас, насколько я слышала, процветает. Большего не могу сказать, мы с ней не видимся, я уже человек не её круга. Что ещё? Сама я замуж вновь так и не вышла. Сейчас вот еду в Москву, подруга пригласила походить с ней за компанию по театрам, музеям. Хочется развеяться, насладиться общением с прекрасным.
Она задумалась, вздохнула, затем продолжила:
– О тебе. Очень часто наши отношения вспоминаю. Долгое время никак не могла понять, как в одном человеке может сочетаться подлая низкая душонка и удивительный талант, глубокое знание жизни, женской сути, любви. И только когда наткнулась на твоё стихотворение «Признание», всё встало на свои места. Я его даже наизусть выучила:
Зачем Вы резко оборвали
Возникшую таинственную нить?
Зачем так грубо помешали
Мне тихо, нежно Вас любить?
Моё признание Вас испугало?
Спасибо, дали мне урок,
Что есть творец и есть творенья,
Они разнятся. Но урок не впрок.
Я больше Вам не докучаю —
Ещё нежнее Вас люблю.
Я не страдаю – я летаю
И скоро снова воспарю.
– Надеюсь, я ничего не переврала? Как бы то ни было, всё в точку. И о творце и его твореньях, и о том, что урок не пошёл впрок. Не стану скрывать – рана в сердце глубокая, до сих пор не заживает, а твои стихи, рассказы, романы я читаю и перечитываю именно так, как ты советовал одной поклоннице в своём комментарии: трижды – сначала умом, потом сердцем, затем душой. Ещё я очень счастлива, что мы так нежданно-негаданно встретились сегодня и прояснили всё, что с нами когда-то было.
Сергей молчал. Он смотрел в окно и удивлялся: как странно – такой ёмкий разговор, а они ещё и половину пути не отмахали.
– Ты тоже в Москву? – только для того, чтобы возобновить разговор, спросила Екатерина.
– Нет, до Малаховки. В тех краях санаторий есть, «Сосновый рай» называется. У нас там встреча с читателями. Ребята пораньше уехали на машине, а я вынужден был по делам задержаться, теперь вот навёрстываю упущенное.
– Встреча с читателями? – удивилась Патрина. – Неужели кто-нибудь на такие мероприятия ещё ходит? И хорошо платят?
– Когда как. В этот раз ничего. Мы просто главврача там зацепили, она запала на одного из наших. Красивый парень – Филипп, под два метра ростом, похож немного на очень известного артиста, вот и устраивает нам такие встречи, практически каждый заезд. А деньги мы зарабатываем на продаже своих книг, часто с автографами. Люди на отдыхе – расслабляются, скучают, а потому охотно раскупают нашу продукцию. Разговоры после, иногда весьма для нашего брата полезные. Да и просто связями, хоть дружескими, хоть любовными, мы никогда не брезгуем. Если повезёт, денёк отдыхаем, там бассейн шикарный, и снова мчимся на какое-нибудь мероприятие. Вообще-то нас четверо самых закадычных «мушкетёров», ну а фактически больше сотни. Все профессионалы: с «корочками», наградами, дипломами. Все с царём в голове, графоманов и бездарей среди нас нет. Помогаем друг другу с заработком, публикациями, изданиями, всегда готовы протянуть руку помощи.
Неприятная часть разговора была позади. Сергей оживился, теперь он был полностью в своей стихии.
– Мы не изгои, не отверженные, у нас много читателей, поклонников на литературных порталах, в соцсетях, но с большими издательствами мы стараемся дел не иметь. Права заберут на три-пять лет, а гонорары, если и заплатят, то нищенские, могут и вообще рукопись не издать: в шкафу продержат весь срок и вернут. А уж если за дело возьмутся, испоганят вещь своим изуверским редактированием так, что мама родная не узнает. Недаром Джек Лондон в своём «Мартине Идене» сказал, что редакторы в основном получаются из неудавшихся писателей. Сейчас, правда, ещё хуже контингент появился: девочки, только что окончившие филфак. Представь: без году неделя в литературе, а на полном серьёзе отчитывают нас, учат, как надо стиль выдерживать, жизнь отражать. Так что мы по большей части сами распространяем свою продукцию по книготорговым базам, сетям, фирмочкам, магазинам. Летом активность здесь замирает, и мы отправляемся в турне по курортам: Пятигорск, Кисловодск, Черноморское побережье Кавказа, Крым. Там отдыхаем, развлекаемся по полной программе, снова встречи, книги, знакомства. Ну а вообще-то мы ничем не гнушаемся: участвуем в создании телесериалов, пишем блоги для Интернета, сценарии для видеороликов, клипов, корпоративных вечеринок, юбилеев, других самых разных мероприятий. У нас есть даже своя маленькая, но современная, цифровая типография. Печатаем в ней, буквально без счёта, свои нетленки. И сбываем тоже.
Екатерина усмехнулась:
– Ну, по тебе, Сережёнька, никак не скажешь, что ты процветаешь. У меня взгляд намётанный, ещё с прежних времён, когда я была дамой из высшего общества. Что, у друзей твоих положение тоже не лучше? Или ты просто из разряда невезунчиков?
Колчин мрачно скривился:
– Да нет, у большинства из нашей команды всё в шоколаде, я просто слишком часто «падаю в колодец».
– В колодец? – покачала головой Патрина: было чему удивиться. – В смысле – пьёшь, уходишь в запой?
– Опять не угадала. – Сергей снова поморщился. – Пью я мало. Зачем? Я и так постоянно в нирване: занимаюсь любимым делом, живу яркой, насыщенной жизнью, о чём ещё можно мечтать? Всё дело в том, что у нас, прозаиков, своя специфика. Не так, как у поэтов, которых вдохновение может осенить где угодно: в общественном транспорте, на стульчаке в туалете, некоторые даже ухитряются каким-то образом успешно совмещать творчество с бизнесом. Нам, в отличие от них, нужно полное погружение. Поэтому, когда «накрывает волной вдохновение», отключаются все виды связи, день путается с ночью, в результате выкарабкиваешься на свет божий с рассказом, повестью, а если повезёт, даже куском нового романа в зубах. Все наши понимают, никто не тревожит: ну, «упал человек в колодец», можно только порадоваться за него. Затем вещи читаются, обсуждаются, по мере сил редактируются, корректируются, верстаются – так и рождаются обычно наши книги. Долго ищем деньги на их издание, дальше, как я и говорил, продаём, рекламируем, допечатываем, снова продаём.
От следующей станции ходили в основном скоростные электрички, поэтому вагон постепенно набился до отказа. Сергей и Екатерина какое-то время молчали, затем Патрина решилась всё-таки задать самый важный для неё вопрос:
– И что, ты так до сих пор и не женился?
– Очень смешно! – Колчин расхохотался. – Кто ж за меня замуж пойдёт? Быть женой писателя и так не сахар, ну а со мной вообще полный завал. Кому такое понравится: муж то в «колодце», то пропадает невесть где с утра до вечера, о женщинах уж и не говорю: как обойтись «творцу» без их нежности, ласки, сокровенных признаний? Где иначе черпать вдохновение, материалы, сюжеты для своих «творений»? А ведь тут, с какой стороны ни посмотри, сплошные измены. Сцены по малейшему поводу, ревность дикая: никто больше месяца не выдерживает, проверено уже. Есть, правда, и среди нас супружеские пары, но это скорее творческие союзы. У некоторых даже дети имеются.
– Я бы выдержала, – тихо сказала вдруг Екатерина.
– Ты? – удивился Колчин. – Но ведь я для тебя подлец, негодяй, тварь ничтожная. И измениться никогда не смогу. Я же говорил тебе: мне наплевать, что обо мне люди думают, для меня моя жизнь – счастье, Богом подаренное. Когда-то я, как большинство людей вокруг, работал, «служил», между делом пописывал, а летом звонил своему литературному агенту, и он продавал меня куда-нибудь в «рабство»: «книггером», «призраком», в команду к какой-нибудь знаменитости или в телесериал, но однажды на весь сезон меня купила молодая дамочка из «новых русских», у которой было двое детей и возможность, благодаря вельможному мужу, посвятить всю свою жизнь их воспитанию. Когда она стала читать им сказки, то была совершенно потрясена их содержанием: убийства, предательства, ненависть, даже среди родных, самых близких, людей. Чего в них только не было. И тогда она решила писать сказки сама, попросив найти ей профессионала в подмогу. Это было что-то незабываемое. Необыкновенно трепетное отношение друг к другу, но ничего интимного, мы перемещались из Москвы в мой город, улетали на море, шлялись по замкам, музеям в Европе, и дети были с нами единой командой, не капризничали, хохотали, светились счастьем. И мы писали, писали, вдохновения было хоть отбавляй. После этого я понял, что отшельничество в моём ремесле не выход, я должен играть в команде. С тех пор и играю.
– Ладно, скоро твоя остановка, вряд ли нам доведётся ещё когда-нибудь свидеться. Я внимательно слушала тебя эти полтора часа, Серёжа, но они, как я ни надеялась, ничего для меня не изменили. Ну как в стихотворении том твоём: «Я не страдаю, я летаю». У меня нет к тебе ненависти, я ничуть не сожалею о своей прежней жизни. Да и что в ней было? Рожать, воспитывать детей, работать – я ведь высококвалифицированный экономист, между прочим, – мне всё запрещалось. Только поддержание имиджа, благотворительность, содержание нашего особняка-дворца в идеальном порядке. Так что и вспомнить нечего, только то счастье, которое однажды нежданно-негаданно со мной приключилось, а на всё остальное – мнения родных, близких, знакомых, мне абсолютно наплевать, – с болью в голосе пролепетала Екатерина, путаясь в словах, стараясь уложиться в те жалкие минуты, что ей ещё оставались. – Не стану скрывать, у меня было много возможностей снова выйти замуж, но никак не могу себя заставить. Работу нашла удобную: сутки через трое. Запоем читаю, постоянно размышляю. Ну, как и вы, наверное: тоже что-нибудь охраняете, за приборчиками наблюдаете. Но выход так и не брезжит на горизонте. Давай, я напишу тебе свои координаты: скайп, e-mail, номер мобильного телефона. Может, у тебя когда-нибудь выкроится на меня время, и мы снова встретимся. Такими короткими встречами-вспышками я могла бы быть счастлива хоть всю оставшуюся жизнь.
Сергей ничего не ответил – он только отрицательно покачал головой.
Они некоторое время молчали, затем Колчин вздохнул с облегчением:
