Обречённые на бессмертие. Освобождение. Книга, которую ждали 20 лет! Романы из цикла «Великая Душа»

Тхутмертари протянула к нему свои золотые руки; в них не было оружия. Душа юного вождя наполнилась восторгом. Не помня себя от радости, он подтолкнул коня и поравнялся с девушкой. Он желал, чтобы руки ее коснулись его тела. Так оно и случилось. Он увидел, как из правого указательного пальца Тхутмертари вытянулся длинный и тонкий кинжал. В следующее мгновение волшебный кинжал вонзился в сердце молодого Конана. Секира Варуны жалобно запела в его руке – но было поздно. Жизнь оставила тело. Две сапфировые бездны притянули его угасающий взор и поглотили без остатка.

Королева насмешливо поглядела на своего визави и саркастически заметила:

– Ты был дурак, юный вождь. Надеюсь, твоя мать окажется умней тебя. Иначе покорение мира грозит превратиться в донельзя скучное занятие.

Волшебный кинжал втянулся обратно в палец. Она обнажила два волнистых меча, закрепленные вдоль корпуса ее скакуна, и адский конь снялся с места. Золотая фигурка с двумя змеящимися клинками понеслась вверх по склону. Пришел мой черед вступить в игру, подумала Тхутмертари.

Следом за скакуном королевы несся конь мертвого вождя, и пронзенное тело по-прежнему возвышалось на нем, а рука мертвеца крепко сжимала Секиру Варуны.

Бой шел за каждый дом. Остервенение животной схватки всё более овладевало сражающимися. Никто не помышлял ни о сдаче, ни даже об отступлении. Никто не просил пощады. И люди, и змеяды умирали там, где сражались. В городе преимущество было на стороне змеядов. Тайанцы не понимали, как громадным, кажущимся неповоротливым чудовищам удается проскальзывать в щели, выходя в тыл к защитникам Турхана. На самом деле бывшие обитатели сумрачной подземной страны привыкли к замкнутым пространствам и узким проходам, и лунной ночью среди глинобитных хижин города чувствовали себя почти как дома.

Змеяды овладели холмами вокруг города и наступали со всех сторон. Кольцо неумолимо сжималось. В центре Турхана возвышался храм Солнечного Бога. Ярко пылали факелы, разгоняя тьму последней для тайанцев ночи. Правительница Дарис, в окружении своих соратников стоявшая на ступеньках храма, могла видеть полную картину битвы. Горькое пророчество Парасана сбывалось на ее глазах. Тайанские стрелки, положившие тысячи вражеских жизней, сами были почти полностью уничтожены. А те, кто еще оставался в живых, посылали стрелу за стрелой, но в условиях города их отчаянные усилия редко достигали результатов. Громадные волнистые мечи змеядов были сильнее прямых клинков тайанцев. Кавалерия, на которую так рассчитывала Дарис, также оказалась бессильной: могучие чудовища кулаками расшибали головы коням либо перерубали им ноги своими ужасными мечами. Да и могла ли конница сражаться в полную силу в городе? Соотношение павших неуклонно менялось не в пользу людей: теперь на каждого мертвого змеяда приходились пятеро, а то и все десятеро убитых тайанцев.

Ожесточение битвы нарастало. На городом разносились крики людей и рев чудовищ. Запах крови стоял в ночном воздухе. Тайанцы умирали с именем Митры на устах и с верой в свободу своей Родины. Матери, прежде чем вступить в последнюю схватку с врагом, убивали своих детей. Тайанцы знали, какая жестокая участь ждет оставшихся в живых. Даже слабодушные в эти страшные часы обретали мужество. Жизнь не была дорога тайанцам. Их противниками были древние враги рода человеческого, и тайанцы сражались не только за свою свободу, за честь и посмертие своей души, но и за честь всего человечества. Конечно, крестьяне, ремесленники и скотоводы, взявшие в руки оружие, не осознавали всего этого, но тем не менее это было так. И они дрались до последнего, убивали сами и умирали.

На стороне тайанцев пока еще ощущалось численное превосходство, так как много змеядов погибло в первые часы штурма. Дарис предприняла последнюю попытку переломить ход битвы. Для этого она направила десять своих соратников в город, туда, где было особенно жарко. Им предстояло собрать разрозненные группки тайанцев в боевые отряды, которые были способны бы восстановить линию защиты. Дарис надеялась продержаться до рассвета, и тогда с первыми лучами Митры к защитникам Турхана явились бы новые надежды.

Внезапно на вершине дальнего холма возникла окутанная золотым сиянием фигурка. Она на мгновение остановилась, оценивая обстановку. Затем всадница пришпорила своего алоокого скакуна, и тот ринулся в самую гущу битвы.

Сердце Дарис упало. Она увидела, как золотая всадница на скаку рубит тайанцев двумя огромными волнистыми мечами. Движения Тхутмертари были настолько быстры, что она напоминала движущийся метеор, руки ее походили на бросающихся в атаку змей, а мечи напоминали две разящие молнии. В отчаянии правительница Тайи схватили большой лук, подарок ее отца, Авзара. С мольбой, обращенной к Митре, она пустила стрелу. И тут же поняла тщетность всех своих попыток: человеку не дано было попасть в стремительный золотой метеор. Тем не менее она снова заряжала лук, снова стреляла и стреляла в Тхутмертари. Ее охватил охотничий азарт. Еще одна стрела, и цель будет взята! А со смертью Тхутмертари ее Родина будет спасена, и сознание этого придало Дарис поистине нечеловеческие силы. Вот она затворила глаза и пустила очередную стрелу. Пусть мысль и страсть ведут снаряд возмездия. Когда она открыла глаза, радость посетила ее сердце. Увы, поразить всадницу не удалось ей, но заветная стрела торчала в горле адского скакуна. Черный конь хрипел, заваливаясь набок. Пьянея от радости, Дарис послала новую стрелу, и всем естеством своим поверила, что на этот раз Змеиной Королеве не уйти от верной смерти.

Равно дикая кошка, увернулась Тхутмертари от очередной стрелы. Два громадных меча по-прежнему сверкали в ее руках, а две сапфировые бездны пылали холодной яростью. Она оказалась в своей стихии. Здесь, среди ужаса, крови и разбушевавшейся смерти, никто не мог противостоять ей. Боль, горе, физические и душевные страдания наполняли ее новой силой, она питалась ими, как животные питаются пищей материальной. Новая энергия заставляла яснее работать разум; все движения становились тщательно выверенными, точными и верными, но оттого не менее стремительными. Тхутмертари превращалась в неостановимую машину убийств, и в этом качестве она была всесильна.

Тайанская правительница не уставала атаковать ее стрелами. Послав Дарис очередную глумливую усмешку, Тхутмертари походя расправилась с двумя тайанцами, выбежавшими из дома ей навстречу. Появление стигийской королевы змеяды встретили восторженным ревом. Им, впрочем, не требовался предводитель, каждый из них знал, что нужно делать. Тхутмертари была благодарна Судьбе за эту возможность снова почувствовать себя не владычицей жизней и душ, а одинокой воительницей. Молниями сверкали ее мечи, и падали на свою землю убитые тайанцы.

Вот живых не осталось вокруг. Королева огляделась. Змеяды остались позади. От храма Митры ее отделяли не более полусотни шагов. Она подумала, что, наверное, следует заканчивать представление. Чужая энергия переполняла ее, и королева была сыта битвой. Теперь честная схватка обязана была уступить место резне.

Тхутмертари взобралась на крышу близлежащего дома и сделала стремительный пасс обеими руками. Прозвучало древнее заклинание. В ответ раздался тоскливый утробный стон. Был он так ужасающ в своей внезапности, что схватка приостановилась. А затем жуткий вопль вырвался из тысячи глоток. По губам Тхутмертари прошла зловещая ухмылка.

Убитые снова взяли в руки оружие. Они поднимались с окровавленной земли и наступали на людей. Именно на людей, ибо против змеядов мертвецы как будто ничего не имели. И даже отважные тайанцы утрачивали мужество, когда навстречу им выступали их отцы, дети, братья и сестры с единственным желанием в остекленевших глазах: убить, убить, убить!..

Дарис стоило невероятных трудов сохранять мужество. Оживленные некромантией мертвецы окончательно переломили ход битвы. Да и не битва то была вовсе, а бойня. Дарис пошатнулась, когда увидела сына. Скакун нес его, мертвого, и юный Конан не уставал рубить своих соплеменников сверкающей Секирой Варуны. Большего святотатства невозможно было представить. Божественное оружие стонало, как живое, точно сопротивлялось вершащемуся кощунству, но хватка мертвеца была поистине мертвой, и Секира была лишь орудием в его руках – вернее, в руках той, ради удовольствия которой свершалось всё это злодейство.

Дарис пустила стрелу в сына. Запоздало поняла она, что мертвого нельзя убить во второй раз. Но его можно сжечь. Правительница Тайи окропила стрелу в пламени факела и отправила ее. Одежда мертвого Конана загорелась, однако и в таком виде он продолжал убивать людей. Безысходное отчаяние овладело мужественной женщиной. Она обнажила меч и бросилась навстречу смерти. Внезапно возникшие откуда-то сильные руки повалили ее на землю. Округлившимися от ужаса глазами Дарис увидела над собой Тхутмертари. Золотая сандалия, увенчанная оскалившейся мордой змеи, придавила ей грудь.

– Не так быстро, милочка, – услышала она глумливый голос. – Негоже правительнице умирать равно простой смертной. Я приготовила для тебя нечто более достойное.

Дарис вспомнила слова Парасана об «особенно ужасной смерти», уготованной ей, и тут силы наконец оставили ее. Она провалилась в какую-то бездну, заранее зная, что бездна эта уже никогда не станет спасительным убежищем для ее души.

Немного времени прошло, прежде чем всё было кончено. Тайанцы не дождались нового дня и пали, так и не увидев первого луча Солнечного Митры. Рассвет осветил жуткое пиршество: победители поедали трупы побежденных. Никто из защитников Турхана не остался в живых, даже дети. Хмурясь, раненый Танатос подошел к верховной жрице и сказал:

– Тебе известно, о Святейшая, что перед битвой и после нее полагается возносить дары Вечному Повелителю. Ты отказалась сделать это, когда мы шли сюда. Но теперь некого приносить в жертву!

Тхутмертари одарила его гневным взглядом. И, поскольку даже обычный взгляд ее заставлял смертного трепетать, можно себе представить, что испытал Танатос. Он упал на колени:

– Прости меня, неразумного!

Она презрительно пнула ногой коленопреклоненного аккаха и прошипела:

– Это моя война, Танатос. Только моя! Не суйся в нее, если твоя душа дорога тебе. Не одному Сету нужны жертвы. Я тоже нуждаюсь в них.

Как ни страшна была Тхутмертари в этот момент, столь очевидная ересь не позволила промолчать царю змеиного народа.

– Ты, что же, уже мнишь себя божеством, Святейшая?!

Он понимал: ответный удар станет последним, что он увидит в жизни. Однако Тхутмертари ничего не ответила ему. Она как-то странно посмотрела на аккаха, подняла волнистый меч. Танатос зажмурил глаза и вознес прощальную хвалу Отцу Сету. Когда он осмелился вновь открыть их, королевы рядом не было. Акках вздохнул, и ему самому неясно было, чего больше в этом вздохе – облегчения или сожаления.

Стройная золотая фигурка одиноко ступала по древнему мрамору святилища. Благородная величественность митраитских построек никогда не впечатляла ее. В храмах, посвященных Митре, не возникало того неповторимого ощущения возвышенного, враждебного всему живому могущества, которое царило в святилищах Сета или еще более древних богов Зла. А без этого ощущения, полагала Тхутмертари, божество не может полноценно вознестись над скопищами ничтожных людишек. В этом смысле она считала Митру ущербным божеством. Поэтому низвергнуть такого бога с его земного пьедестала – ее обязанность; так восстановит она вселенскую справедливость…

Вот вошла она в небольшую залу. Посредине у скромного алтаря на коленях стоял темнокожий старик. На Тхутмертари он не обратил никакого внимания. Он молился.

Золотая девушка оперлась на меч и скептическим взглядом оценила эту картину.

– Ну, что, Парасан, твой бог проиграл нынче, – негромко сказала она.

Старый жрец прервал свою молитву и поднял на королеву глаза. В них не было ни боли, ни злости, ни ненависти, ни страха, ни отчаяния. Он совсем не боится меня, поняла Тхутмертари. Он воспринимает меня как данность. Добрые глаза блаженного выдержали ее пронизывающий взгляд. Рука старца потянулась к Тхутмертари.

– Ты есть Зло, – молвил он. – Но чем больше Тьмы, тем Свет сильнее! Так устроен Мир. Великое Равновесие…

– И он еще берется судить о Великом Равновесии, – осклабилась стигийка. – Где оно, твое Равновесие? И в чем оно? Не тщи себя напрасными надеждами, Парасан. Время Митры заканчивается. Наступает мое время!

С этими словами она взмахнула мечом и со всей своей нечеловеческой силой вонзила его в алтарь. Древний камень треснул, алтарь Солнечного Бога развалился на шесть неравных частей. Но и меч королевы сломался. Сила отдачи была такова, что Тхутмертари неожиданно потеряла равновесие и неловко упала на пол. Старый Парасан улыбнулся.

– Вот оно, стигийка, Великое Равновесие. Даже камень, освященный Митрой, сильнее тебя. А душа человеческая сильнее камня. Тебе не одолеть ее. Дело твое обречено.

Тхутмертари почувствовала, как бешенство неудержимо закипает в ней. Странно, она считала, что это людское чувство безвозвратно покинуло ее черную душу. Борясь с ним, она поднялась на ноги. Нельзя позволить этому последнему тайанцу вывести ее, победительницу Тайи, из себя.

– Я жива, а камень Митры мертв, – заметила она. – То же станет и с душами людей, и с самим Митрой. Правда, ты этого уже не увидишь, старый сморчок.

Блаженный с достоинством покачал головой и снова улыбнулся странной улыбкой победителя.

– Сколько ни бросайся на Свет, он никогда не погаснет, – молвил Парасан.

Неудержимое бешенство затопило закоулки ее души. Слова Парасана, точно молнии самого Солнечного Бога, разрушали пьедестал ночной победы. Тхутмертари поняла, что еще немного, и у нее не хватит сил, чтобы остановить себя. Она расправится с этим стариком и тем самым признает правоту его. С лицом не золотым, а темным от прилившей к нему крови, Змеиная Королева повернулась и вышла из залы. Сверхчувствительная аура ее воспринимала провожающий взгляд Парасана, и взгляд этот жалил, точно небесный огонь. Ей потребовалось призвать всю свою волю, чтобы не побежать. Переключившись с него на свои планы, она решила для себя, что Митра заплатит ей за эти мгновения по отдельному счету.

Не веревки, а живые змеи стягивали конечности Дарис и Парасана, не позволяя даже шевельнуть пальцем. Другие существа, чем-то похожие на пиявок – их точного названия Тхутмертари не знала сама – облепили тела пленников. Но не кровь сосали они, а выделяли флюиды невидимого яда, медленно взрывающего человека изнутри. Чудовищная боль стучала в мозгу людей, они ощущали себя горящими заживо, но это их состояние выдавала лишь смертельная бледность их тел. Одежды были сорваны, но Дарис и Парасан на полпути к смерти могли не стыдиться своей наготы.

Тхутмертари, вполне удовлетворенная их мужеством – весьма скучно было бы, начни эти люди стенать и молить о пощаде – сидела на высоком троне, который сотворила своим волшебством из остатков разрушенного алтаря Митры. Акках Танатос стоял рядом с нею; также посредством волшебства волшебница восстановила его правую руку. Однако не было заметно, что царь змеядов уж очень рад этому; скорее, он предпочел бы остаться без обеих рук, чем терпеть такое унижение – сначала в битве, а затем после нее. По другую сторону трона стоял мертвец, еще несколько часов тому назад носивший имя Конана и являвшийся сыном правительницы, военным вождем своего народа. Теперь народа не было, а вождь, изрядно обгоревший и потому совершенно утративший человеческий облик, стал бессловесным рабом своей победительницы.

Дарис старалась не смотреть на останки сына. Мысленно она была уже далеко отсюда – в легендарной Стране Небесного Народа, благословенном раю Митры, где избранные слуги светлого бога встречают достойных… Невыносимая боль тщилась вернуть ее сюда, в этот оскверненный город, ее бывшую столицу, и Дарис отчаянно боролась с этой болью. Она мечтала поскорее избавиться от оков тела; с телом исчезнет боль, и бывшая правительница Тайи наконец-то сможет присоединиться к Солнечному Богу.

Парасан же не торопил владыку Света и Солнечной Справедливости. Митра всё видит, и Митра знает, когда призвать к себе верного слугу. Более всего Парасан опасался, что Исчадие Зла замыслит лишить его душу посмертия, натравив на нее подвластных ей, Исчадию Зла, демонов. Против демонов старый жрец был бессилен. Но он верил, что, если такое случится, Податель Жизни в последний момент вырвет душу его из когтистых лап и примет к себе. В общем, он ничего не страшился и ни о чем ни жалел, этот старый темнокожий жрец, и был спокоен, так как знал, что жертва принесена не напрасно…

Налитое ультрамарином небо колыхалось над аккуратными глинобитными хижинами Турхана, звавшегося Заоблачным. Пылающее Око Митры медленно поднималось из-за высоких холмов, ограждающих бывшую тайанскую столицу. Сытые и довольные победители попрятались от него в дома, где прежде жили тайанцы; некоторые змеяды расположились в храме Митры, чтобы совместить отдых с надругательством над святынями врагов. Самые выносливые и любопытные остались снаружи, чтобы досмотреть устроенный королевой спектакль. Они гоготали, строили Дарис и Парасану рожи и, стараясь привлечь внимание узников, чертили в воздухе знаки Змея и испражнялись на изображения солнечного диска. Вот Тхутмертари призвала к тишине, и гогот смолк.

– Готова ли ты принять свою судьбу, милочка? – осведомилась королева.

Дарис не ответила ей. По знаку волшебницы пиявкоподобные существа отцепились от тела Дарис. Тхутмертари шепнула что-то мертвому Конану, и он шагнул вперед. Крючковатые обгоревшие пальцы с неестественно длинными ногтями впились в тело той, что была его матерью. Она закрыла глаза и как могла сильно прикусила губу. Боль пронзила ее. В следующий миг лоскут кожи ее мертвец уже показывал своей владычице. Змеяды разразились одобрительными воплями.

– Закончи, что начал, – велела Тхутмертари своему новому рабу.

И он делал то, что она ему велела. Дарис не уставала возносить мольбы Митре, но он пока оставался глух к ним – или не слышал?! Ей было плохо, очень плохо, она страшилась, что мужества не хватит до конца, и чудовищная боль одолеет силу духа, и душа омрачится слабостью пред светлым ликом Бога… Желая, как видно, доконать ее, девушка на троне сказала, обращаясь к Танатосу:

– Любящий сын сдирает кожу с собственной матери. Может ли быть зрелище прекраснее этого, акках?!

Когда мертвый Конан-тайанец закончил, королева приняла у него окровавленную кожу. С видимым удовольствием Тхутмертари провела по ней алым языком. И проговорила:

– Хорошая работа, Конан. Я велю сшить из этой кожи ножны для моего нового меча.

Она передала кожу Дарис слуге, а сама встала с трона и подошла к своей жертве.

– Как ты себя чувствуешь, милочка? Ничего не болит?!

Позади змеяды загоготали над шуточкой.

– Ты есть Зло! – сильным, трубным голосом внезапно заговорил Парасан. – Ты сгинешь в неведанной Тьме! Я – вижу!!

Глумливый смех прервался, и Тхутмертари снова стало не по себе. «Ты сгинешь в неведанной Тьме!», – что за странная фраза? Почему она пришла в голову безумного пророка именно теперь? Тхутмертари пообещала себе разобраться в причинно-следственных связях после. Сейчас же нужно было продолжать обряд.

– Заткнись, старый сморчок, – отмахнулась она. – Я еще займусь тобою, потерпи немного.

Она произнесла заклинание. В руке ее возник сгусток алого огня. И она вонзила этот сгусток в грудь Дарис. Тело жертвы затрепетало, и откуда-то вырвался нечеловеческий стон. Адский огонь расползался по телу Дарис, медленно и жестоко убивая ее рассудок. Эманации нечеловеческого страдания возносились подобно горячим струям расплавленного воздуха над знойной пустыней, и Тхутмертари с жадностью изголодавшегося зверя вбирала их в себя. Морды змеядов вытянулись; если сдирание кожи с живого не было для них внове, то эта странная пытка на самом деле потрясла их – уж не от демонов ли Преисподней узнала ее их владычица?!

Тело бывшей правительницы Тайи корчилось в чудовищном алом огне. Тхутмертари продолжала делать пассы над изувеченным телом еще живой жертвы. Стон превратился в незатихающий вопль. Змеяды слышали его не ушами, а душами, ибо то вопила страдающая душа несчастной Дарис. Наиболее чувствительные увидели тончайшие струйки голубовато-белого пламени, истекающие с тела жертвы; все они исчезали в кроваво-черной ауре Тхутмертари. Непроизвольно змеяды начали пятиться от эпицентра пытки. Им было не по себе; ведь даже «истинные дети Сета» были обыкновенными смертными, могущество Ада не могло не ужасать их. Да, они были злы и жестоки до крайности – но зло и жестокость никогда не являлись и не могли являться для смертных образом жизни и искусством – каковое искусство причинять страдание наблюдали они теперь. Некоторые закрывали лапами свои морды; они молили Сета прекратить чудовищную пытку. Всё более змеядам начинало казаться, что это не Дарис, а их самих пытает неведомым алым огнем ужасная властительница…

Тхутмертари видела эту реакцию. Королева радовалась ей, ибо такая реакция способствовала первым шагам по новой дороге, которую наметила она для себя. Чтобы взойти по этой опасной тропе к вершинам величия, следовало внушить окружающим, как сильно отличатся она от них, как безразмерна пропасть между ними – и тогда они, смертные, сами поймут то, что не воплощается в словах! План был редкостно дерзок, однако Тхутмертари, раз решившись, не боялась дерзить Судьбе. Никогда не боялась – и не убоится впредь!

– А теперь я войду в тебя, – возгласила она и на глазах потрясенных змеядов – тех, кто еще наблюдал сцену пытки, – сама начала превращаться в сгусток алого огня.

Кроваво-черная аура по-прежнему окутывала его, этот сгусток. Он пульсировал, поскольку был не мертвым огнем, а существом живым. Он был Тхутмертари. Черно-алый сгусток неторопливо втекал в тело Дарис, и мир менялся вокруг них…

…Да, это был целый мир – странный, волшебный и притягательный. Словно во сне, Дарис видела звезды, холодные и чужие; безмерную даль их она не была в состоянии оценить. Пространства мертвой черноты расстилались вокруг, и Дарис парила в них. Здесь не было светила, воздуха, ветра, живых существ, богов, демонов – вообще здесь не было ничего. Только она и кроваво-черный сгусток, танцующий вокруг нее какой-то танец, странный и глупый. Ибо то, что имело смысл прежде, в этом мире мертвой черноты казалось пустым и никчемным. Дарис поняла, зачем призвала ее сюда Тхутмертари: пытка абсолютным одиночеством являлась для живого существа самой страшной из всех пыток. Дарис засмеялась – или ей почудилось, что засмеялась, – глупая Тхутмертари: разве не понимает она, что в этом мире она сама, Великая Тхутмертари, не более чем БЕССМЫСЛЕННОЕ НИЧТО?..

…Мир мертвой пустоты зачаровал и одурманил ее. Тхутмертари неслась в пустоте, и не было предела скорости ее полета. Холодные звезды мерцали вдали; Тхутмертари ощущала их беспредельную затаенную Силу. Душа ее рвалась к этим звездам, к этой затаенной Силе, она, Тхутмертари, стремилась овладеть Силой, равной которой не было, нет и не будет. Она сразу же забыла про Дарис. Что человек, когда такие звезды!.. Она летела и летела – и вдруг понимание пронзило ее разум: звезды недостижимы, и абсолютное могущество их – не более чем зазывный маяк, вечно пылающий в Ночи… Она может лететь всю Вечность, положенную ей, но в распоряжении ее всегда будет только мертвая черная пустота – и миражи далеких звезд. Она поняла, что переоценила свои силы. И Тхутмертари испугалась, как не пугалась никогда в бурной своей жизни. Она вдруг поняла, что вот-вот навсегда останется витать в чужой пустоте, пока рассудок не покинет ее – ибо в этом мире нет даже Смерти. И далекие звезды будут холодно потешаться над ней… Вот будет пытка! Гордость, сила, воля – всё куда-то исчезло (вернее, осталось в прежнем мире), и естество Тхутмертари взмолилось о спасении. «Сур, раб мой, вытащи меня отсюда!!! Вытащи-и-и-и…», – вопили душа, разум, сердце. Внезапно чужая пустота стала съеживаться, расступаться, исчезать – а что было дальше, Тхутмертари уже не увидела…

…Она пришла в себя у храма Митры в Турхане. Она лежала у ног Дарис, и была более не сгустком огня, а золотой девушкой в стигийской короне. Она увидела над собой Танатоса, который одной рукой тянулся к ее короне, а другой рукой, даренной ею ему, заносил над королевой волнистый меч… В голове властвовала пустота, и Тхутмертари не сразу поняла, чего хочет он…

– Он хочет убить тебя и стать королем Стигии, – услужливо подсказал далекий голос незримого раба.

Вот как, подумала она. Воспоминания нахлынули на нее, и она нашла в них Танатоса. Оказывается, он всегда хотел убить ее и стать королем Стигии. И она это знала. Она унижала его, равно как и жену его Таниту, и брата своего Джосера, и жену брата Камию, и всех прочих. Потому что она была сильнее их всех, и они не были страшны ей…