скачать книгу бесплатно
Придя в себя, Клевер обнаружила, что отец снова отправился куда-то, чтобы позаботиться об очередном далеком страдальце, поручив их соседке и хозяйке, вдове Хеншоу, вытирать ей пот со лба.
Вдова, обожавшая поэзию и суп из крапивы, была такой старой, что ее лицо стало похоже на миску с черносливом. Родилась она в рабстве, но еще девочкой аболиционисты с севера выкупили ее и сделали свободной. Большую часть жизни она прожила в Нью-Манчестере и была повитухой, пока ее сыновья не погибли на Луизианской войне. Горе привело миссис Хеншоу и ее мужа в тихую деревушку у озера, где они находили утешение в неярком свете и пении лягушек.
Мистер Хеншоу рубил лес и построил добрую половину домов в их деревне. Когда он упал с крыши, вся недвижимость отошла его вдове. Обычно местный народ платил ей за жилье копченой рыбой, сушеными грибами да дровами на растопку.
– Что болит? – спросила вдова Хеншоу. На шее у нее висел оловянный медальон, от которого на коже было темно-синее пятно.
– Жена того мельника, – поделилась Клевер. – Он умирал, а она даже за руку его не подержала, все работала, работала. Я спросила папу, а он сказал: не отвлекайся и смотри на тело перед собой.
Вдова Хеншоу смочила тряпицу в отваре мелиссы и приложила к пылающим щекам Клевер.
– Твой отец может вылечить сломанную кость, хрипы в легких. Это те битвы, которые он может выиграть, – сказала вдова Хеншоу. – Но у него нет лекарств от бедности, войны или разбитого сердца.
Когда Клевер это услышала, ей стало стыдно за то, что она осуждала мельничиху. Она почувствовала себя ничтожно маленькой в тени отца, который всегда старался изо всех сил, даже в безнадежных ситуациях. И тогда Клевер услышала свой голос: она сказала вслух то, о чем боялась даже подумать:
– Что, если у меня недостаточно сил?
Вдова ответила не сразу. Она никогда не торопилась: выдерживала время.
– Тебе предстоит побеждать в своих собственных битвах, – наконец сказала вдова Хеншоу. – И проигрывать тоже. – Она поднесла к губам Клевер ложку с утиным бульоном. – А теперь поешь.
* * *
Клевер больше не могла сдерживать дыхание – воздух рвался наружу. Она судорожно вдохнула и открыла глаза. Воспоминание об участливости вдовы Хеншоу, сидевшей у ее изголовья, позволило ей выиграть несколько секунд. Их хватило. Бандит скрылся.
Кое-как отдышавшись, Клевер выпуталась из колючих кустов.
– На тебя идет охота, Клевер Элкин, – шепнула она самой себе. – Не оставляй следов. Не выходи на дороги. Больше никаких глупых ошибок.
И она углубилась в лес, петляя так, что ее не выследила бы даже лисица. Когда начался крутой подъем, Клевер поняла, что добралась до границы уютной долины, которую называла своим домом. Перед ней простирались безбрежные дали Центурионовых гор, тянувшихся на север через весь штат Фаррингтон. Горный хребет (его иногда называли укромными горами из-за постоянной завесы тумана, стекавшего в его долины) служил естественным барьером между французскими равнинами и американскими городами на Восточном побережье. Большая часть Центурионов до сих пор не была нанесена на карту, непокоренные горы были знамениты оползнями, медведями и прочими опасностями. Никогда еще Клевер не заходила так далеко в лес одна.
Птичка, вспорхнувшая в листве, заставила Клевер снова начать действовать. Привязав свой мешок к отцовскому саквояжу, Клевер перебросила их через плечо, как вьюк, и углубилась в чащу, где в глубоких тенях стрекотали сверчки.
Девочка сообразила, что хорошему следопыту не составит труда выследить ее по хлопьям засохшего ила, которые сыпались с ее обуви. Поэтому она как следует очистила башмаки о гнилое бревно, да еще и протерла пучком папоротника, так что они позеленели.
Она не следила, куда бежит, и теперь не могла сориентироваться.
– Если вы заблудились в лесу, – припомнила Клевер, – самое разумное – оставаться на месте. И развести костер.
Клевер все делала наоборот. Она шагала вдоль ручьев и зигзагами поднималась по лесным оврагам, где – она была уверена – до нее не ступала ничья нога.
У Клевер все получилось – она заплутала окончательно.
Поздним вечером она набрела на пораженный молнией дуб, в полом стволе которого образовалось что-то вроде лежанки, устланной ковром из листьев и лишайников. Только здесь, наконец, она сняла с плеча поклажу.
Сев. она оказалась укрытой со всех сторон щитом из серебристо-серого дерева. У нее болело все: ноги, плечи; на пятках были волдыри; сумки натерли шею – но все это не имело значения. Некуда было спрятаться от ужасающей реальности.
Папа умер.
Клевер рыдала, захлебываясь слезами, пока не почувствовала себя выжатой досуха тряпкой. К этому времени на лес опустились сумерки.
– Прости. Прости… – повторяла она и жевала хвостик косы, пока тот окончательно не промок.
Клевер пыталась понять, что значили последние слова отца. Почему он хранил диковину? Зачем отправил ее к Аарону Агату, если терпеть не мог собирателей? В молодости Агат был исследователем и нанес на карту реку Мелапому. проплыв по ней в каноэ из медвежьей шкуры. Он издавал журнал, которым втайне зачитывалась Клевер. Она подолгу рассматривала портрет мистера Агата в бобровой шляпе и мечтала в один прекрасный день пожать ему руку. Знай она, чем обернется исполнение ее желания, своими руками сожгла бы все журналы.
– Прости меня…
Однако ответы, судя по всему, таились в отцовском саквояже. Клевер щелкнула медной застежкой и открыла его. Запахи были знакомыми и утешающими: норковое масло, которым Константин смазывал кожу, чтобы оставалась эластичной, камфара и скипидар, соли ртути. Из-за слез перед глазами все плыло, как будто Клевер все еще оставалась под водой. Она сжала первое, на что наткнулись пальцы: пачку горчичников – марлю, пропитанную горчицей и настоями. Обычно их накладывали больному на грудь, чтобы вывести инфекцию из легких.
Клевер охнула. Марля оказалась намного тяжелее, чем должна была быть. Руку тотчас начало покалывать, а потом жечь…
Только тогда, поняв свою ошибку, она швырнула горчичники обратно в сумку, чувствуя себя дурочкой. Горчичники были не диковинными, а просто мокрыми. Ее кожу раздражала горчица, пропитавшаяся водой. Теперь они ни на что не годны, испорчены.
Клевер решила повторить попытку и вынула посеребренный пинцет. Не он ли диковина, о которой говорил отец? Он извлекал занозы, пули, осколки костей из тел сотен пациентов. Дрожащими руками Клевер прихватила пинцетом ноготь большого пальца и резко дернула. Больно. Она потянула себя за край рубашки, а потом за волосы. Ничего не произошло. Она положила пинцет обратно в саквояж.
Клевер озадаченно покачала головой. Константин мог стерилизовать инструменты уксусом, если под рукой не было горячей воды, мог безропотно прожить не один день, довольствуясь сухим овсом и ягодами толокнянки. Для него мало что было по-настоящему необходимым. Словом neobkhodimo» он называл лишь то, без чего действительно невозможно было обойтись: чистые руки, терпение…
– Что же это? – слезы снова потекли ручьем. Клевер пыталась вспомнить, не давал ли отец хоть какого-то намека, хоть какой-то подсказки, хоть…
По лесу эхом разнесся крик.
Голос был совершенно точно не человеческим. Но это не было ни тоскливым воем лисицы, ни заунывным совиным криком. Вопль повторился, отчаянный и полный боли. Поговаривали, что по этим лесам бродит ведьма, неясный призрак, будто смотришь сквозь разбитое стекло. Вдова Хеншоу называла ведьму Штопальщицей и уверяла, что та разговаривает на два голоса, носит ожерелье из украденных у спящих детишек зубов и пахнет мертвыми зверушками, которых носит в своей корзине.
– Ведьма не взаправдашняя, – сказала себе Клевер. – Это просто сказка, чтобы пугать детей…
А вот диковины были настоящими, взаправдашними. И таким же настоящим был этот крик.
Услышав его во второй раз, Клевер подхватила свою поклажу и пошла к скалистому выступу. Выйдя к полукругу из валунов – ни дать ни взять театр, непонятно кем и для кого возведенный в этом пустынном месте, – Клевер стала единственной свидетельницей сражения.
Одичавшая собака поймала петуха и безжалостно трясла его, держа в зубах. Пес был охотничьей породы, но явно давно жил без хозяина, и под пегой шерстью резко проступали ребра. Петушиные перья были на удивление яркими и блестящими, они сверкали даже во время драки. Птица была явно породистой – из тех, которые получают призы и красуются в фермерских альманахах.
Силы были неравными, и несчастный петух, безнадежно проигрывая схватку, испускал предсмертные вопли, которые и заставили Клевер подойти. Неистово атаковав, собака сломала петуху крыло. Птица снова пронзительно заголосила, но продолжала храбро сопротивляться.
Клевер стала искать палку подлиннее, чтобы разнять драчунов, но тут вдруг взвыла уже собака. Оказывается, петух, повернувшись к псу здоровым крылом, глубоко вонзил ему в нос длинную шпору. Когтями другой лапы он вцепился собаке в глаза.
Собака тут же разжала зубы и выпустила птицу, но петух не ослаблял хватки, хотя противник пытался отступить.
Наконец, они расцепились, и пес с визгом бросился в чащу. Раненый петух расхаживал по кругу, волоча за собой искалеченное крыло.
Смотреть на эту птицу, перепуганную и истекающую кровью, было все равно что увидеть в зеркале собственное отражение. Все еще плача, Клевер поставила на землю сумки и ладонями вытерла щеки. Хриплым от слез голосом (сочувствие все же немного смягчило его) она позвала:
– Иди сюда, бедняжка.
Подскочив, петух повернулся, чтобы дать ей отпор, воинственно распушив перышки на шее и груди. Он хотел было захлопать крыльями, но сломанное крыло так и волочилось по земле. Петух зашатался и рухнул безжизненной кучкой черных и бирюзовых перьев.
Клевер присела на бревно, зажала петуха между коленями так, чтобы он не мог сопротивляться здоровым крылом, а его страшные шпоры оказались от нее подальше. Птичья голова безвольно опустилась ей на бедро, но петух еще дышал.
Самым правильным было бы поскорее избавить его от страданий и зажарить на костре. Клевер и вспомнить не могла, когда видела мясо. Она вынула из мешка нож, но не смогла собраться с духом, чтобы перерезать петушиную шею. Кругом и так было слишком много крови. Да и крыло, похоже, было сломано только в одном месте. Если петуху помочь, у него были все шансы выжить.
Глупо, конечно, было лечить птицу. Но Клевер чувствовала себя такой потерянной и беспомощной, что рада была взяться хоть за что-то, что было ей под силу. Все ветки, какие она видела вокруг, были или кривыми, или слишком запачканными древесным соком и смолой. Такие не годились.
Пошарив в саквояже, Клевер нащупала шпатель для придавливания языка. Она собственноручно выстругала его из дерева. Шпатель не мог быть диковиной, которую она искала, но для фиксации крыла вполне подходил.
– Будет больно, – предупредила Клевер и потянула крыло, соединяя кости.
Петух, очнувшись, отчаянно закудахтал. Впрочем, он не сопротивлялся и позволил наложить лубок. Из-за оперения наложить тугую повязку было трудно, но Клевер быстро поняла, что можно отодвинуть маховые перья, и дело пошло на лад. По тому, как петух сжимал когтистые лапы, она понимала, что ему очень больно, и все же пернатый пациент держался храбро и, наклонив набок голову, рассматривал ее кирпичного цвета глазами.
– Квалифицированная работа, – сказал Петух, – по крайней мере, для полевых условий.
Глава 3. Хлебный пудинг
Клевер чуть не уронила птицу на землю.
– Ой, мамочки, – выдохнула она потрясенно. Только благодаря годам учения и тренировок ей удалось справиться с шоком. – Ты разговариваешь?
– Я ранен. Но меня утешает то, что я нахожусь на попечении медика. Ты ведь медик?
– Я… да.
– Это хорошо. Будь добра, делай свою работу.
Клевер недоуменно моргала, глядя на Петуха. Так или иначе, лубок нужно было наложить. Возможно, она и сошла с ума от горя, но все же помнила, что во время медицинской процедуры не следует паниковать. Она словно слышала строгий голос отца: «Смотри на тело перед собой».
На то, чтобы закрепить лубок и наложить повязку, потребовалось немало времени – попутно Клевер знакомилась с анатомией птиц. Сделав последний виток бинта, она стала завязывать узелок.
– Хороший врач бесценен. Благодарю за службу, – сказал Петух. Разговаривал он быстро. Клевер наблюдала этот эффект у других раненых пациентов. – Ты состоишь на службе у государства? Мы остро нуждаемся в обученных полевых медсестрах, и я лично позабочусь о твоем повышении…
– Ты в шоке, – тихо сказала Клевер. Перья петушиного хвоста, длинные и лихо закрученные, как деревянные стружки на токарном станке, сейчас запутались в бинтах. – Не двигайся и дай мне закончить.
– В шоке? Чтобы шокировать медаленосца, офицера Федеральной армии, нужно кое-что пострашнее хулиганской провокации! Возмущен – вот правильное слово. «В затруднительном положении» – возможно, но никак не «в шоке»! Не хочу тебя пугать, дитя, но ты разговариваешь не с кем иным, как с полковником…
– Ганнибалом Фурлонгом, – перебила Клевер. – Ну конечно же!
В «Журнале аномальных объектов» Ганнибал Фурлонг числился в качестве редкостной «живой диковины», но представить себе говорящего петуха, командующего армией, – о, это было слишком даже для Клевер. Она всегда подозревала, что эта публикация – фальшивка или, по крайней мере, преувеличение. «Полковник петушок» – да это же просто сказка, которую бывалые ветераны передавали из уст в уста. Он был легендарным героем Луизианской войны, прославился тем, что четверо суток оборонял Форт Кимбалл, осажденный французами. Затем, во время печально известного «Отступления Фурлонга», он приказал своим людям сесть на коней задом наперед, чтобы было удобнее отстреливаться от преследователей.
– Раз ты знаешь, кто я, дерзость неуместна, – строго заметил Ганнибал. – Следи за языком.
– Надо просто успокоиться, – сказала Клевер больше себе, чем Ганнибалу. Это было все равно что встретить Песочного человечка или Деда Мороза. Но этот петух не был сказочным персонажем, он сжимал свои горчичного цвета лапы, пока Клевер туже затягивала повязку. У девочки голова шла кругом, и она пыталась ровно и глубоко дышать.
– Я почти закончила.
– Как можно советовать своему командиру «успокоиться»? Распускать язык – вредно для боевого духа…
– Полковник!
– Что такое?
– Прошу простить меня за нарушение субординации. – и Клевер отдала честь, надеясь успокоить Петуха.
– Наконец-то проблески здравого смысла, – сказал Ганнибал. – Я принимаю извинения.
– А теперь не перестанете ли вы хлопать крылом, чтобы я могла закончить с повязкой?
Ганнибал затих, поглядывая на ее работу. Клевер осторожно сложила крыло, прижала его к телу, в последний раз поправила шину и поставила птицу на ноги.
Поклевав и потянув бинт клювом, Ганнибал несколько раз повел плечами и только тогда заговорил.
– Молодец! Несмотря на то что ты отдала мне честь не той рукой, ты хороший медик. А теперь, прежде всего, скажи, не заметила ли ты чего-нибудь подозрительного в этом лесу?
– Подозрительного?
– Тайные укрытия луизианцев? Признаки того, что здесь проходили французы? Шпионов?
– Но война ведь окончена, – вспомнила Клевер уроки отца. – Был заключен договор. Наполеон Бонапарт сохранил свою территорию, а мы свою.
– И что мы от этого выиграли? – Ганнибал помахал одним рулевым пером, как учитель указкой. – Что нам дал этот хлипкий договор на бумаге?
– Мир! – ответила Клевер. – У нас одиннадцать штатов и мир с французами и с индейцами. Это выгодная сделка. И этого вполне достаточно.
– Ты слишком молода, чтобы понимать, что мы потеряли, – возразил Ганнибал. – Какой великой нацией мы почти стали. – он проникновенно кукарекнул. – Но мне следовало бы быть умнее и не спорить об истории с ребенком. Я там был. А тебя не было. – Ганнибал встряхнулся и с подозрением осмотрел лес.
– Как тебя зовут, медик?
– Клевер Элкин.
– Элкин. Вот как? – пристальный взгляд Ганнибала нервировал. Внезапно он вскочил и закричал, заставив Клевер вздрогнуть.
– Клевер Элкин, удача свела нас вместе. Победа будет за нами! Мы немного отдохнем здесь и вместе тронемся в путь, – объявил Ганнибал.
Кажется, петух был искренне рад их встрече – или, может быть, Клевер сходила с ума? Не в силах сдержать поднимающиеся внутри щекочущие смешинки, она рассмеялась.
– Вспомнился анекдот? – спросил Ганнибал. – Что ж, я никогда не возражал против хорошей шутки.
– Я только что повстречала едва ли не единственную живую диковину, знаменитого Ганнибала Фурлонга! – сказала Клевер. – Это не насмешка. Простите… У меня шок.
Хихиканье превратилось в слезы. Клевер вытерла глаза шершавым от песка рукавом. Ей казалось, что она все еще барахтается в воде, и река, быстрая и недобрая, несет ее неизвестно куда.
Вспомнились и груды рыбы на берегу озера, и Клевер ахнула от внезапного понимания: рыбу выгнала из озера морозная сила Ледяного Крюка.
– Что я наделала? – От чувства вины она и сама заледенела. – Я так хотела увидеть Нью-Манчестер, отнести туда диковину, я хотела быть похожей на нее. А он предупреждал меня, – бормотала Клевер. – Сколько раз он предупреждал меня, что они приносят неприятности!
– О чем ты говоришь? – спросил Ганнибал.
– Случилась большая беда. Я убила озеро. И убила отца…
– Да о чем ты толкуешь?
– Я должна все исправить. Каким-то образом…
